***
Письмо терпеливо ждало у его двери, когда он добрался до квартиры. Уилл постоял, раздумывая, не растоптать ли его промокшей ногой, но затем передумал. Он осторожно поднял конверт и вошел внутрь, заперев за собой дверь. Остальные письма с цветами, семенами и гравием Джек забрал для изучения. Уилл посетовал на их отсутствие в центре стола и тяжело опустился в кресло. Дождевая вода начала стекать на пол. Дорогой Уилл, Уж треть часов, когда дано планетам Сиять сильнее, путь свершили свой, Когда Любовь предстала предо мной Такой, что страшно вспомнить мне об этом. В веселье шла Любовь: и на ладони Мое держала сердце, а в руках Несла Мадонну, спящую смиренно; И, пробудив, дала вкусить Мадонне От сердца — и вкушала та смятенно. Потом Любовь исчезла, вся в слезах.* Вкусишь ли ты мое горящее сердце? Примешь ли добровольно семь семян? Хватит ли у тебя смелости заглянуть за завесу? Я лежу без сна, и мне любопытно. Твой, — Ч. П. Он перевернул конверт, и лепестки жасмина упали ему на ладонь. Они все еще были влажными и пахли дождем, и он подумал о том, что Чесапикский Потрошитель тоже ходил без зонтика. Звонок на мобильный отвлек его от необходимости позвонить Джеку; стихотворение, несомненно, означало новое тело. Их уже четыре или пять? Сколько их было, пока их не округлили до другого цикла из трех? Что говорит о нем тот факт, что он не может вспомнить, сколько тел Потрошитель бросил ему прямо под дверь? Почему три? А почему бы и нет? — Алло? — он рассеянно ответил на звонок, проводя одним из лепестков по нижней губе. Чесапикский Потрошитель упоминал сны; жасмин во снах предсказывал удачу и романтику. — Уилл, — сказал Ганнибал, и его голос оторвал Уилла от мыслей. Он уронил лепесток жасмина, почему-то чувствуя себя виноватым. — Я и не знал, что у тебя есть мой номер, — сказал он, и это было совершенно не тем, что он хотел сказать. — Я сохранил его, когда ты позвонил в мой офис, — объяснил Ганнибал. Он не пытался защищаться. — Меня уволили, — сообщил Уилл, отвечая на вопрос, который, он был уверен, ему зададут. Ганнибал тихо вздохнул, и этот вздох сказал куда больше, чем любые слова. — Недостаточно зрительного контакта? — Недостаточно уверенности, что мой поклонник не причинит вреда другому клиенту, — сказал Уилл, отодвигая письмо. — Если бы кто-то измерил удачу, я бы сказал, что ты, по-видимому, не обладаешь большой ее частью, — мягко сказал Ганнибал. — Ты понял это благодаря трупам или постоянно растущему резюме? — Уилл вонзил ногти в бороздки стола. На его губах играла дикая, неприятная улыбка. — Тебе нужно еще раз отвлечься? — Ты рассчитываешь увеличить свою награду? — возразил Уилл. — Страх делает тебя грубым, — заметил Ганнибал, и Уилл тяжело опустился на стул, чувствуя себя виноватым, но будучи не в силах полностью избавиться от язвительности. Страх делал его грубым, потому что это было также сражение, бегство или бездействие. Бегство заставляло хищников бросаться в погоню, в то время как бездействие давало им идеальный угол для его горла. Все, что он когда-либо знал в своей жизни, это как сражаться. — Что ты хотел сказать? — спросил Уилл через мгновение. — Я закончил со своим клиентом в Вашингтоне и чувствую, что проголодался. Позволишь мне приготовить тебе ужин? К тому времени, как Ганнибал принес пакеты с продуктами, Уилл еще не успел обсохнуть, и по тому, как плотно сжались губы мужчины, было ясно, что он этим недоволен. В отличие от Уилла, у него был зонтик. Когда Уилл открыл дверь, вода все еще стекала с его вялых кудрей и мокрой одежды. Ганнибал вошел в маленькую прихожую и со странным выражением в глазах заметил отсутствие света. — У тебя сегодня трудный день, — решил он, подвел Уилла к столу и усадил обратно на стул. Уилл наблюдал, как Ганнибал огляделся, заметил коридор и направился к нему, останавливаясь, чтобы открыть несколько дверей, прежде чем нашел нужную и вернулся с полотенцем. Он бросил полотенце на волосы Уилла и осторожно потер их, прижимая большие пальцы к его голове с мастерством массажиста. — Тебе надо переодеться, — сказал он, накидывая полотенце на плечи. — Ты же не хочешь простудиться? Уилл кивнул и направился в спальню, остановившись у двери, чтобы посмотреть на маленькую отметку от ручки, как будто Чесапикский Потрошитель отметил место, где он собирался ее выбить. Уилл останавливался и смотрел на нее каждый раз, когда шел в свою комнату. Когда он вернулся, сухой и раздраженный, Ганнибал нашел выключатель и уже вовсю резал лук и раскладывал его рядом с длинным куском мяса на разделочной доске. Уилл наблюдал за ним, прежде чем снова сесть, переводя взгляд с умелых рук Ганнибала на письмо на столе. — Ты его читал? — спросил он. — Признаюсь, мне было любопытно узнать, что он скажет, — Ганнибал взглянул на него и коротко улыбнулся. — И что ты думаешь? Как психиатр. Ганнибал обдумывал ответ, пока работал, поручив Уиллу складывать лепестки жасмина в маленькую беспорядочную кучку. Уилл прижал один из них большим пальцем и раздавил, но тут же пожалел об этом. — Он не скромен, — решил Ганнибал. — Его затворническое поведение и отстраненность объясняются исключительно выбором, а не необходимостью. — Он не скромен, — согласился Уилл. «Скромные» не проникали в чужие квартиры и не передавали записки под дверь. Он мог бы заговорить, но выбрал среду, в которой Уиллу пришлось уделять особое внимание более чем одному созвучному чувству. Он был кем угодно, но он не был скромен. Манипулятор. Немного нарцисс, если быть честным. Немного романтичен, если уж быть совсем честным с самим собой. — Он настоящий романтик. Он поклонник классики — ты видел, что это был первый сонет Данте, La Vita Nuova? Уилл кивнул, все еще пытаясь починить сломанный лепесток. — Они все были классикой, — сказал он и, услышав шипение пряного мяса, отвел взгляд, чтобы посмотреть, как Ганнибал работает в слишком маленькой кухоньке с неожиданным для Уилла самообладанием. Там было не достаточно места, чтобы помочь, но более чем достаточно места, чтобы наблюдать. — Значит ли это, что появится тело? — Не каждое письмо означает тело, — уклончиво ответил Уилл. Не каждое письмо, но пока что каждое стихотворение. Он должен позвонить Джеку. Он рассудил, что Джек позвонит ему, когда обнаружит. — И даже если так, ты не обязан видеть это. Агент Кроуфорд привел тебя прямо на место преступления и, на мой взгляд, вел себя отталкивающе. Он либо искал подлинное озарение, либо хотел оценить твою реакцию, поставив тебя в такое шокирующее положение, чтобы увидеть, знаешь ли ты что-то или нет, — он бросил что-то на сковородку, и оно зашипело. — Ты думаешь, Джек Кроуфорд верит, что за всем этим стою я? — Из того, что я о нем знаю, мне известно вот что: он подозрительный человек, склонный к запугиванию, если доводы не работают. — Он сказал мне, что искренне хочет прозрения из-за… — ему больше не хотелось это говорить. Он устал от всех этих разговоров. — Твоего образа мышления? — Ганнибал взглянул на него, в его голосе проскользнула нотка сочувствия. — …Да. Ганнибал не стал настаивать на большем, и Уилл был рад. Он устал, был измотан и слишком слаб, чтобы беспокоиться о чем-то большем, чем наблюдение за Ганнибалом, создающим нечто богатое декадансом и запахом. Он разложил говядину, приправленную карри, на две немного потрескавшиеся тарелки, и это каким-то образом заставило их выглядеть менее потрепанными. — Это, безусловно, самая красивая вещь, которую я видел в этом доме, — сказал Уилл, поворачивая тарелку, чтобы осмотреть ее. — В основном пицца из микроволновки, я полагаю? — Выпеченная пицца, спасибо, — он смотрел, как Ганнибал разливает вино, изучая его цвет. — Тебе не следует есть так много обработанной пищи, — мягко упрекнул Ганнибал, словно комментируя погоду. — Наверное, будет трудно убежать от убийцы, если жир в моих артериях решит убить меня, — согласился Уилл. Он улыбнулся, но в этой улыбке было нечто большее, чем просто самоуничижение и дикость. У Ганнибала был такой вид, будто он глубоко задумался над этим заявлением, но, что бы это ни было, он сдержался. Вместо этого он поставил бутылку вина на стол и положил вилку рядом с тарелкой, на его губах играла улыбка. — Не все сочетают Рислинг с карри из красной говядины, но мне нравится жить в некоторой опасности, — сказал Ганнибал, подавая ему стакан. В отличие от ресторанов и баров, у этих стаканов не было ножек, что, по мнению Беверли, идеально подходило для ночей, когда он был слишком пьян, чтобы оставаться деликатным. — Именно эта марка только усиливает вкус. — Я мог бы жить с такой опасностью, — ответил Уилл. Он сделал глоток вина и кивнул в подтверждение своих слов. — Этот бокал совсем не отражает его аромат, но это именно тот вкус, который я искал, — Ганнибал наблюдал за ним и, казалось, был доволен тем, что Уилл съел большую часть своей порции, прежде чем заговорить снова. — Что думаешь? Он знал, что имел в виду Ганнибал, даже не спрашивая. — Я не люблю ярлыков, — сказал он, проглотив еду. Он хотел насладиться этим, но в животе было пусто, а в затылке звучал слабый шепот о том, что он забывает есть весь день. — Из всего, что происходит сейчас, это единственное, от чего я не чувствую давления. — И тебе не следует, — Ганнибал откусил кусочек от своей порции. — Страх делает меня грубым, — согласился Уилл со своим прежним чувством. Ганнибал слегка улыбнулся с хитринкой. — Страх за себя или за меня? — Немного того и другого. Я не хочу втягивать тебя в это, — он опустошил свою тарелку и уставился на нее. Потом перевел взгляд в сторону, где были сложены лепестки жасмина. Он вздрогнул от прикосновения Ганнибала, протянувшего руку, и крепко сжал ее в ответ. — Ты не можешь вытянуть того, кто вошел в воду добровольно. Они попытались посмотреть новости, но при первом же упоминании о Чесапикском Потрошителе Ганнибал переключил канал. Они посмотрели четверть дрянного фильма о жизни, прежде чем Уилл обнаружил, что смеется, затем начал смеяться Ганнибал, и где-то между этим он поймал взгляд Уилла и позволил их ногам прижаться друг к другу. Затем Уилл обнаружил, что лежит на спине, а Ганнибал скользит по нему сверху. — Никаких ярлыков, — сказал Уилл, и в его голове это звучало гораздо тверже, менее хрипло и желанно. Ганнибал слегка улыбнулся, и его руки скользнули по бокам Уилла, каждый дюйм оставляя восхитительную дорожку тепла, заставлявшую его сердце колотиться от желания. Он хотел прикоснуться к нему. Боже, как же ему хотелось прикоснуться к нему. — Никаких ярлыков, — согласился Ганнибал и опустил голову, обдавая его теплым дыханием и вызывая покалывание на коже. Его нос прошелся по ключице Уилла над потрепанной белой футболкой, и он замер, прижавшись губами к впадинке на шее. Уилл вздрогнул, когда Ганнибал глубоко вдохнул, словно запоминая его запах. Он поцеловал его в шею, задержался на изгибе нижней губы, и его улыбка была достаточно дьявольской, чтобы заставить Уилла застонать в предвкушении. Его поцелуев было достаточно, чтобы опьянеть. Вкус Рислинга ощущался на губах, запах его одеколона возбуждал, и руки Уилла крепко обняли его, прежде чем он понял, что делает, прежде чем он смог остановиться и прислушаться к голосу в своей голове, твердившему о том, что Чесапикский Потрошитель наверняка убьет их, если узнает. Он велел этому голосу любезно заткнуться к чертовой матери. Он собирался позволить кому-то другому взять все под свой контроль на некоторое время.***
Стук в дверь разбудил Уилла в семь утра следующего дня. Он сел в оцепенении, с большой неохотой отталкивая теплую, жилистую руку, расположившуюся на его бедре. Зевок подчеркивал его полупопытку пробормотать ругательство. Рядом с ним Ганнибал повернул голову и пошевелился, но не проснулся. Это был Джек. — Я звонил тебе, — сказал Джек, входя. Он обвел хищным взглядом гостиную, ища, оценивая. При виде двух тарелок и двух бокалов он поднял бровь и критически оглядел Уилла. — У тебя вчера был гость, Уилл? — Это не Ваше дело, — уклончиво ответил Уилл, переминаясь с ноги на ногу. У него возникло внезапное желание надеть брюки поверх боксеров. — Когда у меня есть тело и я не могу до тебя дозвониться, — угрожающе тихо сказал Джек. — Где твой телефон? Разве я не говорил тебе быть на связи? — Я оставил его здесь, — сказал Уилл и проковылял к нему, заглядывая вниз. Конечно же, несколько пропущенных звонков накануне, а также несколько ранее утром. Он почесал бок, чувствуя себя немного неловко. Он действительно должен был держать его в своей комнате, так как в последний раз, когда он оставил его в гостиной, Чесапикский Потрошитель счел нужным вломиться в его дом, как будто он был его владельцем. Однако он был немного рассеян, учитывая элегантную манеру Ганнибала снимать одежду и разбрасывать ее по комнате. По правде говоря, он был очень рассеян. — Это что, письмо? — спросил Джек, подходя к нему, пока Уилл очищал уведомления. Он схватил его, не дожидаясь ответа, бросая быстрые, яростные взгляды вдоль линий. — Ты получил еще одно письмо и не позвонил мне? — Я был пьян, — солгал Уилл. Почему-то он не чувствовал себя виноватым. — Пьян. — Вчера вечером у меня был гость и я был пьян. — Кто был у тебя вчера вечером, Уилл? — при этих словах Уилл запнулся, и что-то на его лице заставило Джека изменить позу. Он переместил вес на другую ногу, положив руки на бедра. Что-то шепнуло Уиллу, что он бы предпочел не видеть эту позу. — Я думаю, ты должен мне сказать, — сказал Джек опасно тихо. — В жизни Уилла должны быть какие-то личные моменты, не так ли, агент Кроуфорд? — при звуке голоса Ганнибала, хриплого ото сна, Уилл почувствовал, как его лицо вспыхнуло, растекаясь жаром от ушей до самой шеи. Он оглянулся на Ганнибала, замершего в коридоре, одетого в расстегнутую рубашку и свободные, незастегнутые брюки, затем на Джека, на чьем лице было явно написано, что это было последнее, что он вообще ожидал увидеть. — Доктор Лектер, я… — Я знаю, что это может показаться неуместным, но никто здесь не осмелится спросить о Ваших интимных делах. Я думаю, он должен ожидать такой же вежливости. Если Уилл Грэм чего-то и желал в тот момент, так это чтобы у него хватило ума поднять телефон и сфотографировать крайнее смущение на лице агента Джека Кроуфорда. Он тоже был смущен и переминался с ноги на ногу, скрестив руки на груди. — Появилось тело? — подсказал он, пытаясь сменить тему. — …Да. Да, снова труп, — глаза Джека перескочили с Ганнибала на Уилла, и он коротко вздохнул от удивления, пробежав пальцами по своим коротко остриженным волосам. Напоминание о том времени, когда они были длиннее. — Мы уже доставили его в лабораторию, и ты мне нужен там. — …Мне нужно принять душ, — сказал Уилл, когда Джек не двинулся с места. Он махнул рукой в сторону коридора, обратно к Ганнибалу и разбросанной одежде, которую Джек, если хорошенько присмотреться, наверняка увидит по всей квартире. — Ты знаешь, куда тебе прийти, — сказал Джек и помахал письмом Уиллу, прежде чем повернуться и выйти из квартиры, захлопнув за собой дверь. — Черт, — решительно выругался Уилл, поворачиваясь и прислоняясь к спинке дивана. Он закрыл лицо руками и издал короткий, жалкий смешок, такой, который застревает глубоко внутри и оставляет после себя чувство тошноты. — Он подозревал, что ты спишь с убийцей, — любезно сказал Ганнибал, подходя к нему. Уилл потер глаза, и между калейдоскопом цветов, взрывающихся под веками от давления, он увидел полоску кожи, ведущую вниз к паху Ганнибала. Он намеренно не застегнул и не поправил брюки, позволив полному эффекту своего полуобнаженного присутствия сказать то, что не могли сказать слова. — Я знаю. — Я несколько потрясен его подозрительностью. Казалось, он почти уверен, что ты не сможешь привлечь никого другого, чтобы развлечься вечером, — его маленькая, игривая улыбка противоречила возможному оскорблению. Он подошел и встал перед Уиллом, проталкивая бедро между его ног, чтобы встать ближе. Уилл позволил ему, опустив руки, взглянул на его рот, окруженный резкими укусами, затем снова опустил взгляд на пах, где виднелись только самые слабые намеки на синяки размером с кончики пальцев. — Это было очень занимательно? — спросил Уилл. Он снова взглянул на лицо Ганнибала. Шепот прошлой ночи был заметен по его спутанным волосам и слабому следу засоса прямо за ухом. — Очень. Мне также понравилось играть на бис, — его руки скользнули под рубашку Уилла, холодные кончики пальцев заставили мышцы дернуться. — Если тебе понадобится помощь в душе, я уверен, что второй акт мне понравится не меньше первого, если не больше. Уилл Грэм обладал множеством качеств, но силы сдержаться перед лицом такого вопиющего желания у него не было. Когда руки Ганнибала достигли его плеч, а рубашка задралась, обнажая кожу, он позволил стянуть ее с себя и последовал за Ганнибалом в ванную. В любом случае, труп никуда не денется.***
Много позже, когда обе стороны были полностью очищены, Джек, все еще стреляя в них подозрительными взглядами, впустил их в штаб-квартиру ФБР и повел вниз, к лабораториям. Интересно, подумал Уилл, видит ли он те места на его коже, которые Ганнибал одарил более тщательным вниманием, места, где его прикосновения все еще ощущались как клеймо. Уилл тряхнул головой, отбрасывая отвлекающие мысли, и засунул руки в карманы, чтобы ни о чем не думать. — Его нашли сразу за пределами кампуса, у одной из арок входа. Они думают, что это имеет отношение к Дантовскому аду, вот почему было бы неплохо, — он бросил особенно язвительный взгляд на Уилла, — если бы кое-кто сообщил мне о письме. — Мне очень жаль, — сказал Уилл, и это было все, что он мог сказать. Джек хмыкнул, Ганнибал тихо вздохнул, и их впустили в лабораторию, где Уиллу пришлось на мгновение остановиться и посмотреть на человека на плите. Сказать, что его выпотрошили, было самым верным определением. Как и у человека у реки, его внутренности вываливались наружу, разложенные рядом с ним в неприятном подобии игры «Операция». Остекленевшие глаза были широко раскрыты, ужасные, большие синяки змеились вокруг его шеи, а кожа была покрыта маленькими красными разрывами. — Он свисал с арки, и из него вываливались внутренности. Его зовут Ринальдо Пацци, студент по обмену из Италии, работал в школьной газете. Именно из-за него появились колонки в некоторых других газетах по всему городу для особо интересных статей. — Он работал в газете? — Да. Он пропал примерно в то время, когда была опубликована статья о тебе и Чесапикском Потрошителе. Джек подвел его к столам с гротескными и окровавленными фотографиями. Его собственные внутренности сжались. К тому времени, как прибыли власти, кровь и кишки уже вывалились на тротуар и их обесцвечивание в прохладном весеннем воздухе выглядело гнилостным, отвратительным. Под мерцающим светом лаборатории они казались еще уродливее. — Мы допросили Фредди Лаундс, и она сказала, что мы должны привести тебя для допроса, — сказал Джек, стоя у его плеча. — Я прямо здесь. Спросите меня, если хотите, — сказал Уилл, дотрагиваясь до одной из фотографий. — Так умер Иуда, — добавил он. — Иуда покончил с собой за то, что предал Иисуса за тридцать сребреников. Его грех был так тяжел, что он не мог справиться со своей жизнью, — сказал Ганнибал позади них. Когда Джек кивнул и сделал приглашающий жест, он подошел к фотографиям и поморщился. — А что он у него забрал? — спросил Уилл. — Его сердце. — Она съела это горящее сердце прямо из его руки, — пробормотал Уилл. Будучи не в силах сдержаться, он побарабанил пальцами по длинному профилю снимка, задержавшись на животе. — Это подношение мне. Этот человек не только позволил себе опубликовать статью обо мне в школьной газете, но и сумел найти способы разместить ее в других газетах. Он нарушил клятву сообщать реальные новости, чтобы увеличить число. Что-то безвкусное для кого-то… безвкусного. — Почему бы не пойти за Фредди Лаундс, если это она написала? — спросил Ганнибал. — Она также писала о Чесапикском Потрошителе, — саркастически заметил Уилл. — А он очень счастлив читать о себе. — Ему удалось заставить другие газеты опубликовать статью, — сказал Джек, указывая на тело. — И из-за этого меня уволили, — сообщил Уилл. — Он не хочет, чтобы я страдал из-за его привязанности. По крайней мере, если я и буду страдать, то только от его рук. — Он ценит свою способность сохранять полный контроль над ситуацией и окружением, — отметил Ганнибал. Уилл кивнул, глядя на фотографию. Он перевел взгляд с нее на тело, потом снова на нее, тяжело сглотнув. Он предпочел бы просто остаться в постели с Ганнибалом, забыть о своих обязанностях и заняться чем-нибудь глупым и ленивым. А вот это… Он покачал головой и потер лицо. Неужели Потрошитель собирается вырезать любого, кто посмотрит на него неправильно? Неужели он начнет выкладывать трупы на пороге его квартиры, как особенно довольный кот? — Он… будет продолжать это делать, — сказал Уилл. — Он знает, что Вы общаетесь со мной, он знает моих друзей, он знает моих знакомых. Я не знаю, что он скрывает, но рано или поздно он заговорит со мной. Это… почти как проверять воду. Как будто он видит только то, что вы или я «спустим» ему с рук. — Так вот чего ты от меня хочешь? Ты хочешь, чтобы я добровольно взял твою руку, осознавая все последствия того, что я делаю? Да. — Не знаю, смогу ли я, — прошептал он и закрыл глаза. — Ты причиняешь людям боль, и я… я вижу каждого из них за своими веками. Я закрываю глаза и вижу их. Неужели твое восхищение возможно только при моей полной капитуляции? Разве это прекратится, если я не смогу оправдать то, что ты делаешь для меня? Я не прошу тебя оправдывать мои действия, только понять их и отказаться стоять на моем пути, когда я сделаю выбор в будущем. — Я в двух секундах от того, чтобы поместить тебя в безопасное место и выбросить ключ, — мрачно сказал Джек. — Если вы это сделаете, он сожжет весь город, чтобы найти его, — рассеянно ответил Уилл. — И он будет продолжать убивать, пока я не вернусь. В ту ночь ему снилось, как горящее сердце обжигает его губы, пока он покорно поглощает его. Лепестки жасмина прижимались к ранам, чтобы залечить их.