Dread and Hunger

Уилл смог найти смокинг с помощью Беверли, вооруженной купонами и неиспользованными подарочными картами Аланы, и ему не пришлось грабить банк, чтобы сделать это. Алана с достаточной легкостью отдала их, и он подумал, не потрудилась ли она посмотреть, сколько осталось средств на каждой из них. Среди них были «Виза» с двадцатью пятью, «Амазонка» с сотней и карта Jamm’s Frozen Yogurt, которую они использовали, чтобы перекусить между магазинами. Беверли было гораздо интереснее выбирать костюмы, чем Уиллу примерять их. — Без обид, но я почти уверена, что это территория папика. Балет? Ты собираешься трахнуть его сегодня вечером, да? — Беверли критически оглядела один из костюмов и мрачно покачала головой. Уилл коротко выругался и раздраженно вернулся в примерочную. — Никаких ярлыков, — напомнил он ей через дверь. — Никаких ярлыков — это все равно что завести себе папика без осуждения со стороны, — бросила она в ответ. — Все совсем не так. Если бы он был нашего возраста и сделал это, ты бы так не думала. — Если бы он был нашего возраста, то не стал бы покупать билеты по паре сотен за штуку только для того, чтобы пригласить тебя куда-нибудь в надежде переспать сегодня вечером. Уилл бросил на нее особенно мрачный взгляд, когда выходил из примерочной, и она мило улыбнулась. — То, что нужно. Идеально. Ему удалось побриться, и он зачесал волосы назад с помощью помады, которая, по словам Беверли, была не слишком жирной. Когда Ганнибал въехал на стоянку, Уилл был уверен, что выглядит совершенно глупо, чрезмерно приодетым и до смешного банальным в своих парадных туфлях и галстуке Росса. Он засунул руки в карманы, чтобы умерить нервные постукивания, и попытался выглядеть нормальным, беззаботным. Ганнибал вышел из машины, и взгляд, который он бросил на Уилла, заставил каждую застенчивую мысль покинуть тело. Видя, как Ганнибал смотрит на него, Уилл почувствовал голод. — Ты хорошо выглядишь, — сказал Ганнибал. Его глаза впитывали Уилла. — Беверли выбрала костюм, — признался Уилл. Ганнибал обошел машину и открыл перед ним дверцу, и его взгляд, бордовый в солнечном свете, скользнул от ботинок до макушки, совсем как в баре Belle Blue, когда Уилл впервые сказал ему о своем увольнении. От этого взгляда у него покалывало в руках, а мысли о балете совершенно покинули голову. — У нее превосходный вкус. Как только Уилла надежно запихнули в машину, Ганнибал выехал из города в Балтимор. Хотя его обычный, повседневный наряд никогда не был полным без галстука, карманного квадратика и мягких кожаных туфель, Уилл должен был признать, что ему каким-то образом удалось вывести свой образ на совершенно другой уровень. Его черный шелковый галстук резко выделялся на фоне белого так ярко, что почти причинял боль глазам, а атласные лацканы пиджака блестели. Чуть ниже он увидел намеки на жилет с тремя пуговицами и маленькую цепочку. Видимо, от карманных часов. Очередь быстро двигалась, и Уилла мягко толкала толпа шифоновых платьев, причесанных волос и приглушенного возбужденного бормотания. Никто не смотрел на него, никто не показывал пальцем и не шептал. В такой толпе никто не знал, что нужно искать странности среди множества лиц. Когда их отвели с главного этажа и привели на отдельный балкон, он бросил на Ганнибала любопытный взгляд, но Ганнибал ничем не выдал себя. Только когда они уселись в первых рядах, он снял пиджак, положил его на сиденье рядом с собой и заговорщически посмотрел на Уилла. — Смотреть балет — это интимное дело. Я выкупил балкон, чтобы ты смог насладиться им, не испытывая дискомфорта от того, как много тел прижимается слишком близко. — Ты выкупил балкон, — повторил Уилл, отказываясь верить своим ушам. — Я хотел, чтобы ты насладился этим так же, как и я, — сказал Ганнибал, как будто это было очевидно. Уилл не знал, что на это ответить. В ушах раздался злорадный голос Беверли. Но когда свет померк, а пальцы Ганнибала лениво вывели узор на спине смокинга Уилла, все мысли о папиках и возрастных разрывах исчезли. На сцене зажегся свет, зазвучала музыка, и все остальное перестало существовать. Спираль в его груди сжималась, сжималась, и с каждой нотой, с каждым изогнутым, грациозным поворотом танцора она изгибалась, пока не лопнула. Ганнибал продолжал водить кончиками пальцев по его спине, электрические покалывания скользили по ткани, ныряя под кожу. После их остановила женщина в красном облегающем платье, линии которого были достаточно жесткими, чтобы прорезать кожу. Она окинула Уилла оценивающим взглядом с головы до пят, затем передвинулась и выставила вперед бедро, элегантно скрестив руки. — Ты не сказал мне, что приедешь, Ганнибал, дорогой, — сказала она, приподняв бровь. — Это было спонтанное решение, Октавия, мои извинения, — ответил он легко, с проблеском раскаяния на лице. Его рука, скользнувшая по спине Уилла, опустилась, прижимаясь к пояснице. — И не сказал мне, что у тебя свидание, — добавила она, нетерпеливо взглянув на Уилла. Он попытался изобразить на лице подобие улыбки, но не был уверен, что ему это удалось. Он отвернулся от них, почувствовав на себе чей-то тревожный взгляд. Невысокий дородный мужчина в смокинге, очень похожем на смокинг Уилла, покачивался на цыпочках, крепко сжимая в руке программку. Рядом с ним стоял гораздо более высокий и гибкий мужчина, темные глаза которого с легким любопытством переводили взгляд с его друга на Уилла. — Позвольте представить вам Уилла Грэма, моего хорошего друга, — сказал Ганнибал. — Уилл, это миссис Октавия Уилсон, женщина с большим вкусом и утонченностью. — Очень приятно, — сказал Уилл, отводя взгляд от мужчины, нетерпеливо повернувшегося в их сторону. — Действительно. Он уже готовил для тебя ужин? Ганнибал, скажи мне, что ты готовил для него. — Я имел удовольствие раз или два, — ответил Ганнибал со смехом. — Знаешь, раньше он часто устраивал такие замечательные, роскошные обеды, на которых почти все готовил сам, но вот уже несколько месяцев не готовит их, — она фыркнула, оскорбленная до глубины души. Краем глаза Уилл увидел, как коротышка пробирается к ним, крепко сжимая в руке программку. — Ты не можешь заставить себя вдохновиться, Октавия. Вдохновение либо посещает тебя, либо нет, — запротестовал Ганнибал. Уилл отвернулся от людей, идущих к ним, надеясь, что молчаливое отвержение удержит их на расстоянии, но они продолжали надвигаться, переполненные эмоциями, заставлявшими отчаяние ползти к кончику его языка. Не упоминайте Чесапикского Потрошителя; ради бога, не упоминайте ни его, ни газеты… Пусть люди думают, что я здесь нормальный… — Ганнибал, я думаю, что этот человек пытается привлечь твое внимание, — сказала Октавия, и Ганнибал посмотрел через плечо Уилла, чтобы увидеть человека, о котором идет речь, изогнув бровь. Уилл оглядел его лицо, с удивлением заметив вспышку раздражения. — Здравствуйте, Франклин, — вежливо поздоровался он. Уилл повернулся и отошел в сторону, чтобы мужчина мог войти в их круг. Тот покачнулся с пятки на носок, готовый броситься к ним, если бы Уилл не освободил ему место. — Я видел Вас, — взволнованно сказал Франклин. — Наверху, на балконе. — Да, — согласился Ганнибал, и впервые Уилл увидел, как на его лице промелькнуло отвращение, прежде чем оно исчезло, погасло, как будто его никогда и не было. Однако он испытал некоторое облегчение, узнав, что Франклин пялился на Ганнибала, а не на него. — Я думаю, он больше интересовался Вами, чем представлением, — с коротким смешком сказал человек позади него. — О, доктор Лектер, где мои манеры, это мой друг Тобиас. Тобиас, это доктор Лектер. — Очень приятно, доктор, — сказал Тобиас, пожимая ему руку. Его глаза были темными, свет люстры над головой отражал в них странные узоры. Несмотря на улыбку, он не выглядел довольным. — Это мой хороший друг Уилл Грэм и миссис Уилсон. Франклин… — Ганнибал запнулся, его рука безвольно упала на бок. Отвращение промелькнуло в изгибе его челюсти. Уилл никогда раньше не видел его растерянным, и его взгляд, в равной степени позабавленный и удивленный, замер на лице Ганнибала. — Я его пациент, — сказал Франклин, и вежливая улыбка Ганнибала напряглась, застыла. — Да. Мой пациент, — оборванно, с осторожностью последовал ответ. Уилл побарабанил пальцами по бедру. — Я знал, что Вы любите такие виды искусства, доктор Лектер. Я знал, — сказал Франклин. — Да, — Ганнибал кивнул, и Уилл отвернулся от них обоих, желая помочь ослабить напряжение, душившее его, но не понимая, как это сделать. Сразу за Франклином с его неловкой демонстрацией стоял его друг Тобиас, и Уилл был удивлен, увидев, что он смотрит не на Ганнибала, а на него самого. Тобиас нахмурился, и Уилл прервал зрительный контакт, с трудом сглотнув. — Ну, когда ты устроишь еще один званый обед, пожалуйста, дай мне знать, Ганнибал, — Октавия, казалось, почувствовала тот же шепот напряжения и дискомфорта, что и все остальные. Он был осязаем, и Уиллу захотелось стереть его с лица. — Возьми с собой и своего друга Уилла. Мне бы очень хотелось узнать его мнение о том, как прошло сегодняшнее выступление. Уилл отметил явное отсутствие приглашения для пациента Ганнибала. — Конечно, Октавия. Когда придет вдохновение, ты узнаешь об этом первой, — пообещал Ганнибал, и Октавия с достоинством удалилась. Уилл поймал взгляд Ганнибала и сознательно прижал ладонь к ноге, чтобы остановить адский стук. — Вы устраиваете званые обеды? — Франклин явно был в восторге. — Когда придет настроение. Но если Вы нас извините, Франклин, у нас уже назначена встреча. Тобиас, был рад с Вами познакомиться. — Очень приятно, — сказал Тобиас, наблюдая за Уиллом. Рука Ганнибала коснулась руки Уилла, когда они вышли наружу, и он сжал ее, как только они оказались в машине. Кольцо внутри груди Уилла напряглось. — Я никогда не видел, чтобы ты убегал от разговора, — сказал Уилл, когда они выехали на шоссе. — Я ничего такого не делал, — возразил Ганнибал. — Бессмысленность светской болтовни научила тебя односложным ответам, — фыркнул Уилл. Его пальцы дернулись в руке Ганнибала, и он крепко сжал ее в ответ. — Ты как-то упомянул, что светская беседа тебе наскучила. — Я нахожу разговоры с пациентами вне профессиональной среды тревожными. Франклин такой… энергичный. — Это хороший способ сказать, что он влюблен в тебя, — хихикнул Уилл. — Неужели это было так очевидно? — в голосе Ганнибала звучала почти боль. Скорее, личное оскорбление. Уилл был едва ли не восхищен выражением отвращения на его лице. — Я имею в виду, что видел это, — сказал Уилл. — Так же, как я видел, что ты пытаешься… убрать зубы голыми руками. — Колоритно, — съязвил Ганнибал. — На самом деле мои мысли были в куда более приятных местах. — Где же? — Я думал о том, как чудесно было бы снять с тебя одежду, — спираль затянулась. Давление на ребра было таким сильным, и Уилл испугался, что оно сейчас разорвёт его изнутри. Они прошли весь путь до квартиры, прежде чем оно наконец прорвалось. Все дело в темноте, предположил Уилл, и в том, как слабый свет из кухоньки подчеркивал очертания щек, подбородка и шеи Ганнибала. Свет отражался в его глазах цвета гагата, и в глубине их таился инстинктивный голод, заставлявший его сердце бешено колотиться. — Что это ты на меня так смотришь, Уилл? — тихо спросил Ганнибал. Он снял пиджак и повесил его на крючок у двери. — Наверное, я просто думал о том, как хорошо было бы снять и твою одежду тоже, — сказал Уилл, и пружина щелкнула. Ганнибал повернулся к нему, и нельзя было сказать, кто двинулся первым — Уилл или Ганнибал. Так или иначе, руки тряслись от нетерпения, пальцы запинались над пуговицами жилета, рубашки и пальто, и почему было так много пуговиц. Ганнибал прижал его к двери квартиры, страстно и властно целуя. Его прикосновение было обжигающим, и Уилл не смог сдержать стон удовольствия, когда язык Ганнибала скользнул по его нижней губе и проник внутрь, а руки наконец сумели сорвать рубашку с его плеч и подставить кожу прохладному воздуху. Рубашку Ганнибала постигла не лучшая участь; послышался негромкий звук чего-то рвущегося, и несколько пуговиц рассыпались по полу, отдалённо стуча. Уилл рассмеялся и отбросил рубашку в сторону. — Это была моя любимая рубашка, — пробормотал Ганнибал, скользя руками вниз, чтобы исследовать его грудь. Уилл прикусил нижнюю губу. — Я куплю тебе новую, — пообещал он, выгибаясь дугой. Под шарканье туфель и носков, спотыкаясь о брошенные на полу брюки и падая друг на друга в холле, Уилл обнаружил, что нависает над Ганнибалом на кровати, чувствуя головокружение от ощущения их плотно прижатой друг к другу кожи. Он опустил свои бедра вниз, и пьянящее удовольствие обожгло. Ощущение власти и контроля кружило голову, когда он опустил свое лицо ниже, чтобы укусить его вдоль груди и живота. — Ты просто хочешь подразнить меня? — спросил Ганнибал. Его прерывистое дыхание противоречило чувству нетерпения. Уилл усмехнулся, прижавшись к его животу легким, едва заметным поцелуем. — А что плохого в поддразнивании? — пробормотал он, сжимая кончиками пальцев бедра Ганнибала, чтобы удержать их на месте. — Разве не ты любишь говорить, что мы должны подготовиться к основному блюду? — Иногда даже мне нравится сразу переходить к главному блюду, — его руки скользнули в волосы Уилла, запутавшись в кудрях. — Шалунишка, — прошептал он, покусывая бедренную кость. — И что мы будем с этим делать? Когда он добрался до желаемой точки, красноречие Ганнибала резко упало, сообщая Уиллу, что именно они должны сделать.

***

Ганнибал спал по-хозяйски, обхватив одной рукой торс Уилла, чтобы удержать его рядом. Всякий раз, когда Уилл просыпался, его охватывала смутная паника, что это Потрошитель, но с каждым ровным, глубоким вдохом и выдохом он чувствовал запах его одеколона, и сердце переставало так сильно биться о ребра. Это был Ганнибал. Ганнибал означал безопасность. Ему нравилось лежать вот так, уставившись в потолок, в чьем бы доме они ни оказались, пока рука Ганнибала лежала на животе. Ему нравилось синхронизировать свое дыхание с дыханием человека рядом с ним — глубокие, полные вдохи с медленными, ленивыми выдохами, паузы между ними, как будто у него было все время в мире. Это заставляло зеркала в его сознании перестать отражать окружающий мир, как выразился Ганнибал. Это превращало вещи в расслабленную, мирную энтропию. Он всегда знал, когда Ганнибал просыпался, потому что его хватка рефлекторно сжималась, притягивая его на дюйм или около того ближе, пока сила полусна в конце концов не ослабевала и Ганнибалу не приходилось перемещаться так, чтобы он мог уткнуться носом в его шею с ленивыми, нерешительными поцелуями. Его лёгкая щетина всегда зудела на коже, щекоча. На этот раз, однако, его губы замерли на двух порезах на шее, и он, казалось, не знал, что с ними делать. Он озадаченно нахмурился. — Я видел их раньше, — хрипло пробормотал Ганнибал. — Это не порезы от бритья. — Доброе утро, — уклончиво ответил Уилл. — Я хотел спросить вчера, но ты выглядел таким бодрым и довольным в своем смокинге, что я не хотел портить вечер. — Не порть мне настроение, я хорошо провожу утро. — Правда? Я рад, — он прижался еще одним поцелуем к раненой коже, на этот раз целенаправленно. — Мне приснилось, что мы готовим омлет. Кажется, у меня даже яйца в холодильнике есть. — Почему эти порезы так близко к яремной вене? — Ганнибал приподнялся на локте, скользя рукой от бока Уилла к сердцу. Оно неровно дернулось под его ладонью, сердцебиение вновь ускорилось. Он так и не обратился к врачу. — Нож. — Кто держал нож? — Это вообще вопрос? — рявкнул Уилл. Он сел и повернулся, прижав босые ноги к потертому ковру. Тишина спокойного утра была нарушена. Ганнибал провел подушечками пальцев по спине, отчего по голой коже побежали мурашки. — Твой поклонник. — Мой поклонник, — печально согласился Уилл. Тихо. — Он был достаточно близко для поцелуя, — прокомментировал Ганнибал, и Уилл проигнорировал это утверждение. — Это не имеет значения. — Ты собирался сказать кому-нибудь, что Чесапикский Потрошитель вновь посетил тебя? — пауза. — А Джек Кроуфорд знает? — Нет. Все нормально. — Уилл, я не возражаю, когда некоторые вещи не звучат между нами, потому что мы взрослые люди и у нас есть своя отдельная и определённая жизнь, но, если ты собираешься солгать мне, сделай это более правдоподобно. Он поцеловал Уилла в спину, чтобы смягчить боль собственных слов. Уилл кивнул, принимая упрек, но отказываясь извиняться за него. Ганнибал выскользнул из постели, нашел на полу свое нижнее белье и направился к двери — то ли принять душ, то ли приготовить завтрак, Уилл не был уверен. Дверь, однако, не открылась, и он оглянулся, смущенный тем, что Ганнибал не ушел. Он совсем забыл о записке. Ганнибал сдернул её с двери, и гвоздик беззвучно упал на ковер. Уилл не видел его лица, но мог представить себе выражение — гнев? Замешательство? Недоверие? Он думал о том, чтобы снять её с двери много, много раз, но каждый раз он останавливался, пальцы замирали на линии, тянущейся под петляющим курсивом жажды. Она вонзилась так сильно, что порвала волокна бумаги, и Уилл удивлялся этому. Его мизинец погружался в разорванную часть бумаги, и он оставлял ее на другой день — пятно чернил, спрятанное глубоко под слоями кожи, словно плохая татуировка. — Интересно, — сказал Ганнибал, и его тон ничего не выражал. Уилл уставился на его спину, обнаженную и напряженную, чувствуя, как внутри него нарастает тревога. — Ситуация обостряется, — сказал он, как будто это могло как-то объяснить все, что с ним происходило. — Это верно, — согласился Ганнибал. Он оглянулся на Уилла, протягивая записку, словно грязное подношение. — Я не хочу этого, — сказал он. Ганнибал уже был за дверью, когда ответил:  — Конечно, хочешь.