***
Тело было обнаружено студентом в лаборатории судебной медицины Университета, — распростертое на столе и насквозь исколотое почти всеми инструментами, доступными в комнате. Прежде чем Уилл и Беверли смогли войти в здание, их остановил строгий полицейский, который сообщил им, что занятия отменены. Перешептывания студентов поблизости показали, почему. — Отвратительно, кто-то сфотографировал его, — сказала Беверли, глядя на фотографию на телефоне. Уилл скорчил гримасу при виде этого гротескного изображения и перевел взгляд на тротуар. — Это раненый человек, — сказал он, когда смог отдышаться. На языке ощущался вкус лаванды. — Та старая школьная картина? Я… Подожди, я вижу, — сказала она, наклонив голову. На айфоне разрешение фотографии было почти таким же хорошим, как при личном осмотре. Почти. — Разве раньше он не использовал этот образ? — Да, — ответил Уилл, засовывая руки в карманы. Он сжал их в кулаки, подумывая снова позвонить Джеку. Но передумал, потому что Джек все равно найдет к нему дорогу. — Кончается вдохновение? — спросила Беверли. — Терпение на исходе, — сказал Уилл, и Беверли посмотрела на него с беспокойством и любопытством. — Смерть — это внутреннее, — добавил он. — Только не для этого парня.***
Тобиас явился в «Нектар» во время смены Уилла и любезно улыбнулся ему, как будто они были хорошими друзьями. — Уилл Грэм, верно? — спросил он нерешительно. Его глаза по-прежнему оставались такими же пустыми, как и в театре. — Да, что я могу сделать для Вас? — У вас не найдётся хорошего Пинотажа под рукой? Я жажду попробовать, — сказал Тобиас, и, возможно, от того, как скривились его губы и затрепетали ресницы, когда он произносил это слово, Уилл почувствовал нервозность. — Найдется, — ответил он и обошел бар, не желая спрашивать, предпочтёт Тобиас бокал или бутылку. Уилл решил, что бокала будет достаточно. Он поставил бокал и побарабанил пальцами по подносу, бросил взгляд на Эбигейл, болтавшую с несколькими завсегдатаями за стойкой. — Ты, кажется, нервничаешь, — сказал Тобиас, делая глоток вина. Он испустил тихий вздох признательности и кивнул в знак благодарности. — Прекрасно. Прекрасно. — Дайте знать, если я смогу сделать что-нибудь еще, — сказал Уилл. — Вообще-то можешь. Я не хотел спрашивать, пока мы были на балете, но ты ведь тот самый Уилл Грэм, не так ли? — …Да, — Уилл уставился на край стола. Тот самый Уилл Грэм. Боже правый. — Значит, Чесапикский Потрошитель очень интересуется тобой, — сказал Тобиас, и Уилл услышал нотку благоговения в его голосе. От этого у него по коже побежали мурашки. — Я бы так не сказал. — Ты бы назвал это чем-то большим? — спросил Тобиас. — Я бы назвал это чем-то меньшим, — Уилл взглянул на ровный, пристальный взгляд Тобиаса, и затем глянул за его плечо. — О, я бы не стал ставить себя так низко, — добродушно сказал Тобиас. — Я уверен, что в тебе есть что-то такое, что заставляет его бегать по городу с зажженным под ним огнем. — Прошу прощения? — Но ведь у него должен быть какой-то мотив, не так ли? В тебе есть что-то такое, что вдохновляет его? — Вы репортер? — спросил Уилл, отступая на полшага. Он огляделся в поисках Фредди Лаундс с ее маячащим фотоаппаратом и фирменными рыжими волосами. — Нет, я владелец струнного магазина для музыкальных инструментов, — сказал он и поднял руку, как будто он мог облегчить панику, зарождающуюся прямо под кожей Уилла. — Никаких связей с репортерами. — Ладно. — Наверное, я просто ловлю себя на том, что думаю об этом каждый раз, когда в новостях сообщают о новом случае. После той утечки из ФБР о любовных письмах и символических убийствах мне пришлось задуматься, что же могло довести серийного убийцу до того, что его работа превратилась в дань уважения кому-то другому, а не себе. Когда я увидел тебя, мое любопытство возросло, — он окинул Уилла оценивающим взглядом. — Уилл? — услышав голос Эбигейл, Уилл обернулся, стремясь поскорее сбежать. — Мне нужно, чтобы ты провел инвентаризацию на складе, как ты обещал. — Извините, — сказал он Тобиасу. — Я займусь этим, Эбигейл. Он оставался на складе, пока Эбигейл не показала ему большой палец, намекая, чтобы он вышел. Тобиаса нигде не было видно, а Эбигейл смотрела на него с жалостью.***
В тот же вечер он увидел Ганнибала, который ждал его возле велосипеда, перекинув пиджак через руку и глядя на звезды. Уилл рассеянно помахал на прощание одному из своих коллег, парню по имени Джейк, и изучающе взглянул на Ганнибала в профиль: на чистые линии его костюма, изящный изгиб щеки. Словно почувствовав его взгляд, Ганнибал повернулся и посмотрел на Уилла. На его губах появилась слабая улыбка. — Добрый вечер, — тепло поздоровался он. — Поздняя ночная прогулка? — спросил Уилл, подходя к нему. — Я думал полюбоваться звездами, но в городе это трудно. Не хочешь прокатиться? В двадцати минутах езды от города располагался парк под названием «Волчья ловушка», и они припарковались в общественном месте у нескольких столиков для пикника. Вокруг них не было ничего, кроме ветра и деревьев, и Уилл сел на стол, чтобы посмотреть вверх, а Ганнибал сел рядом с ним. Его сжатые руки коснулись плеч Уилла. — Он опять кого-то убил, — сказал Уилл. Он удивлялся звездам, сиявшим так ярко, когда только недавно они казались угасающими в городском свете. — Я видел новости. Ты получил еще одно стихотворение? — Я пытаюсь понять его. Это… внутреннее. Все, что он сделал, все, что он сказал, — это внутреннее. Оно в нем, оно… проникает в меня. Люди причиняют нам боль, не осознавая этого, и они не хотят видеть, потому что это внутреннее. Мы падаем ниц перед ними, мучаем себя замыслами других, и борьба, с которой мы сталкиваемся, неизвестна. Я не знаю, говорит ли он мне, что я причинил ему боль, или он понимает, какую сильную боль он причинил мне. — Неужели это знание так важно для тебя? — спросил Ганнибал. Он перевел взгляд со звезд на лицо Уилла. — Не должно быть. — Но это так. — Да, — согласился Уилл. — Я думаю, это означает, что со мной что-то не так. — Желание понять мотивы человека, который, возможно, контролирует тебя, вполне понятно, Уилл. Ты можешь не спрашивать его «как высоко», когда он требует, чтобы ты прыгнул, но ты осознаешь, что твои мысли поглощены им. Ты проводишь ночи, снова и снова прокручивая в голове те крохотные слова, которые он тебе сказал, пока у тебя не начинает кружиться голова. Сколько ночей ты спал в пьяном угаре, нуждаясь в спиртном, чтобы успокоиться и отдохнуть? — Слишком много, — признал Уилл. — И вот ты здесь, смотришь на необъятную красоту ясного ночного неба, не в силах оценить ее из-за него. — Я думаю… постоянное беспокойство о том, что он собирается делать дальше, помогло мне больше ценить подобные вещи, — сказал Уилл после того, как на мгновение проследил взглядом за Кассиопеей. — Я очень ценю время, проведенное с тобой и моими друзьями. — Я рад быть частью этого, даже если мои романтические привязанности соперничают с Чесапикским Потрошителем, — весело сказал Ганнибал. Уилл проигнорировал колкую шутку. — Как психиатр, каким ты его видишь? — с любопытством спросил он. — Ты сказал, что твоя работа — это не только депрессии и кризис среднего возраста, — он прикусил нижнюю губу. — Ты сказал, что уже столкнулся со своей долей темноты. — Ты хочешь, чтобы я вкратце описал Чесапикского Потрошителя? — удивленно спросил Ганнибал. — Выбирай слова с умом, — ответил Уилл, поворачивая голову. Он изучал линию подбородка Ганнибала, впадину воротника на шее, когда он тяжело сглотнул. — Я всегда это делаю. Слова — это сила. То, как они доставляются, как они принимаются, значит всё. Мы можем как создавать, так и разрушать с помощью слов, и это очень мощный инструмент. — Не мог бы ты использовать их против него? — Не знаю, хочу ли я этого, — признался Ганнибал. — Эта мысль сама по себе очень… скользкая. Примешь ли ты мои мысли о Потрошителе как свои собственные, или отбросишь их, потому что у тебя есть идея получше? — Думаешь, у меня есть идея получше? — Он интересуется тобой по какой-то причине, не так ли? Он верит, что ты увидишь истину в этом вопросе, отбросив все предубеждения. Ты принимаешь его точку зрения и сопереживаешь его чувствам к тебе. — И что это за мысль, — пробормотал Уилл. Он снова посмотрел на звезды, пытаясь определить спутники среди них. — Когда он… приставил ко мне нож, я не видел его лица. Я сказал ему… что у меня такое чувство, будто мы сливаемся друг с другом. — И что же он сделал? — Он ничего не сказал, но его объятия стали крепче. Это пьянит его; мысль о том, что мы настолько сливаемся друг с другом, что один не может жить без другого. — Почему ты ничего не сказал Джеку? — Ганнибал схватил Уилла за руку, чтобы тот перестал постукивать пальцами по ребрам. Уилл долго не отвечал. Он смотрел на звезды, находя утешение в шелесте ветра в листве. Он несколько раз открывал рот, пытаясь выдавить слова, но они казались грязными, и он не хотел портить ими вкус воздуха. Ганнибал терпеливо ждал, как будто время, мерно текущее вокруг них, решило задержать дыхание до тех пор, пока он не будет готов. — Я чувствую… его защиту, — сказал наконец Уилл, крепко сжимая руку Ганнибала. — Он видит, что это делает со мной, что это делает с моим разумом… — его голос затих. Он попробовал еще раз. — Насколько нестабильным я себя ощущаю. Он знает, что это заставляет меня бояться самого себя, моей способности понимать эти вещи, как будто это мои собственные мысли и замыслы. Несмотря на то, что он поставил меня в такое неуравновешенное состояние, это похоже на… Он словно хочет сдержать беспорядок, который он создает вокруг меня. Как разлив нефти. — Он хочет, чтобы ты полагался на него, даже если эта уверенность напрямую связана с его действиями по отношению к тебе, — сказал Ганнибал. — В конечном счете его заботят власть и контроль. Сохраняя свой дисбаланс, ты полагаешься на него в поисках стабильности. — Ты сказал, что видишь во мне мангуста, которого хочешь держать в доме, когда туда заползут змеи. Я не чувствую в этом никакой пользы. Я чувствую себя скорее… треснувшей чашкой, прошедшей через слишком много рук до того, как младший ребенок в семье сможет положить в нее свою зубную щетку. — Этого я не знаю, Уилл, — добродушно ответил Ганнибал. — Любой, кто способен заставить безжалостного серийного убийцу писать ему стихи, обладает редким, мощным даром. — Он все еще убивает людей, даже когда пишет стихи, — заметил Уилл. — Даже если так, я верю, что ты имеешь над ним больше власти, чем думаешь. Ганнибал действительно тщательно подбирал слова. Когда они наконец направились в квартиру Уилла, он вспомнил о множестве способов и случаев, когда Потрошитель деликатно подходил к его потребностям, передавая записки, чтобы успокоить его в его присутствии, прижимаясь губами к губам в знак извинения, удивляясь его способности видеть сны.***
Дорогой Уилл, Я вижу, ты обзавёлся еще одним поклонником, который поджидает тебя около твоего места работы. Сначала доктор, теперь музыкант – должен ли я бороться за твоё внимание? Или они лишь отвлечение, потому что я недостаточно откровенен? Как невежливо с моей стороны, дорогой Уилл, оставлять тебя в таком напряжении. Мне придется это исправить. Твой, — Ч. П. Уилл в замешательстве развернул странный, тонкий материал из письма. Это был не цветок, это было очевидно. Он больше походил на струны скрипки, и Уилл с резким шипением бросил их на стол, когда понял, что, должно быть, Потрошитель приобрёл их в магазине Тобиаса Баджа.***
— Привет, Джек, это Уилл. Если ты не ответишь в следующий раз, когда я позвоню, я просто пойду в ФБР и поговорю с ними лично. Я думаю, что появился человек, который заинтересовался мной и теперь является мишенью Чесапикского Потрошителя. Его зовут Тобиас Бадж. Если бы ты мог убедиться, что он не умрет, это было бы… Ну, я устал думать обо всех этих телах. Я просто устал.***
У Тобиаса это вошло в привычку. Он пытался, как полагал Уилл, быть похожим на Ганнибала, расспрашивая о его благополучии и Чесапикском Потрошителе, распивая свой любимый Пинотаж. Разница была в тоне, в глазах и в том, как его губы кривились вокруг бокала. Когда Уилл смог заставить себя поднять на него глаза, то тон и речь показались ему отрепетированными, вроде тех упражнений в интонации, которые практикуют перед зеркалом, чтобы казаться искренними, когда это не так. Ему не нравилось, что Тобиас взял это в привычку. Он приходил всегда, когда отсутствовал Ганнибал, и для Уилла это стало облегчением. Ему не хотелось объяснять Ганнибалу, что друг его пациента проникся к нему симпатией, а еще лучше — что друг его пациента проникся симпатией к Чесапикскому Потрошителю, а соответственно — и к нему самому. После того, как он увидел записку, приколотую к двери Уилла, на его лице все чаще стало появляться выражение, граничащее с собственническим. Когда они занимались сексом, независимо от того, в чьем доме они оказывались, появлялось что-то тревожное в том, как его руки сжимали бедра Уилла, в том, как он шептал ему на ухо похвалы. После он засыпал, прижимая Уилла спиной к груди, обхватывая его рукой за талию и настойчиво прижимая ладонь к его груди. Голод. Голод — подходящее слово для этого. Однако, как и всегда, такое везение не могло длиться долго. — Ты завтра работаешь? — спросил Тобиас, вставая из-за стола. — Не думаю, — уклончиво ответил Уилл. Эбигейл не было рядом, чтобы спасти его. — Я все равно зайду. Это странное место, и мне жаль, что я не обнаружил его раньше. Тобиас положил руку ему на плечо, что означало жест утешения или солидарности. Уилл вздрогнул и, повернувшись, увидел Ганнибала, который стоял в дверях и наблюдал за происходящим. — Всего хорошего, — сказал он Тобиасу, глядя на Ганнибала. — Я думаю, что знаю, почему Чесапикский Потрошитель охотится за тобой, Уилл, — сказал Тобиас, игнорируя вежливый намёк. — Я оставляю это на усмотрение ФБР, — Уилл почувствовал, что краснеет, и посмотрел на кафель рядом с ботинком Тобиаса. — Я думаю, он видит такое стойкое сопротивление и хочет его сломить, — продолжал он, то ли не слыша Уилла, то ли игнорируя его. Он посмотрел на Ганнибала, который небрежно подошел к ним, и улыбнулся. — Вы так не думаете, доктор Лектер? Есть что-то такое человеческое в том, чтобы разбивать несокрушимое. — Я предпочитаю японский метод кинцуги, искусство использовать золотой лак для укрепления керамики, чтобы она выглядела как новая, — ответил Ганнибал. Он сел за стол Тобиаса, не обращая внимания на грязные тарелки и стаканы. — Был рад Вас видеть, — сказал Тобиас с улыбкой. — Взаимно, — согласился Ганнибал. Тобиас ушел, а Уилл принялся убирать со стола, чувствуя, как жар распространяется от ушей к шее. Когда он потянулся за бокалами, Ганнибал провел пальцами по внутренней стороне его запястья. — Повышенный пульс, — заметил он. — Я чувствую возбуждение или страх, Уилл? — Беспокойство. — Вину? — Неудобство. Ганнибал задумчиво хмыкнул, слегка погладив его запястье, прежде чем отпустить. — Он начал появляться после балета, — продолжил Уилл, выпрямляясь. Его кожу покалывало. — Я не знаю, почему. — Возможно, он хочет заменить меня, — задумчиво произнес Ганнибал. Искра собственничества мелькнула на его лице, а затем исчезла. — Он может попытаться, — насмешливо ответил Уилл. — Ты так доверяешь нам с нашими не-ярлыками? — удивленно спросил Ганнибал. — По крайней мере, я, — сказал Уилл, отворачиваясь, чтобы отнести посуду в подсобку. Он не упустил выражение крайнего восторга на лице Ганнибала.