Dread and Hunger

Дорогой Уилл, Ты видел меня во сне прошлой ночью. Ты проснулся, тяжело дыша, и я бы предположил, что тебе снился твой нынешний любовник, если бы ты не выглядел таким испуганным. Тебе снились мои руки на твоей коже, обнаженной и разгоряченной от желания? Ты вкусил лепестки цветов, которые я оставил у твоей двери, и испытал потрясение от чистого, плотского желания? Ты прижал кулак ко рту, перевернулся на другой бок и тихо заплакал. Напуганный собственными желаниями. Я утешал себя звуками, которые ты издавал когда-то, когда я прижимался к тебе, когда бедра встречались с бедрами, а губы осмелились разделить поцелуй. Ты можешь отвергать эту мысль, но какая-то часть тебя жаждет меня. Та часть, что заставила тебя проснуться в тишине комнаты с влагой на висках. Многие считают, что ты отстаешь в эмоциональном плане из-за своей эмпатии, но мы оба знаем, что это не так. Уровень, который ты ощущаешь, настолько ярок, настолько абстрактен, что пробуждает в тебе самые низменные инстинкты почти без всякой мысли. Он будит в тебе чувство голода. А что мы знаем о голоде, дорогой Уилл? Его нужно утолить. Твой, — Ч. П. Джек нашел его после одного из занятий с Беверли. Он бросил на нее один взгляд, другой; она оглянулась и приподняла бровь. — Агент Кроуфорд, это Беверли Кац. Беверли, это агент Кроуфорд, тот самый парень… — Парень, который должен был охранять тебя от Чесапикского Потрошителя, — перебила Беверли. Она перевела взгляд на бульдожью фигуру Джека и поджала губы. — Пока все идет неплохо. Но он все еще на свободе, — безжалостно заметила она. — Можно мне на минутку поговорить с Уиллом? — спросил Джек, стиснув зубы. По какой-то странной причине он не клюнул на приманку. — Уилл? — Я опоздаю, — ответил он, и Беверли пристально взглянула на него, прежде чем кивнуть и уйти, давая им пространство. Он вытащил из кармана пакетик «Доритос» на молнии и протянул Джеку пригоршню. — Я получил твои сообщения, — сказал Джек, игнорируя предложенную закуску. — Его последнее убийство произошло в вашем классе криминалистики, и он повторил свое убийство «Раненого человека». — А где были Вы? — спросил Уилл, шаркнув ботинком по бетону. Он позволил своей ноге свеситься через трещину. Жизнь опасна. — Не на работе. Под его глазами залегли мешки и тени. Они были обведены красной каймой, словно тонкой ручкой. — Вы плакали, — сказал Уилл, заглядывая ему в глаза. Он закинул в рот еще одну пригоршню чипсов. — Уилл… — Это из-за Вашей жены? — он взглянул на безымянный палец Джека, на котором красовалось скромное золотое кольцо. — Это не… — Однажды Вы ворвались в мою квартиру и обвинили меня в том, что я трахаюсь с Чесапикским Потрошителем, — напомнил ему Уилл. — Рак, — выдавил Джек, сверкая глазами. — …Мне очень жаль, — ответил Уилл, и его руки сомкнулись вокруг пакета с чипсами, ломая их. — Ты сказал, что, по-твоему, сделал что-то, что расстроило его, — сказал Джек, игнорируя его жалкую попытку соболезнования. Соболезнования часто бывали такими, какими бы искренними они ни были. Как можно утешить умирающего? Как утешить того, кто пойман в ловушку наблюдать, как умирает другой? Уилл ошеломленно подумал: «Любовь — это смотреть, как кто-то умирает». — Он знает, что я… встречаюсь с Ганнибалом, — медленно произнес он. Он предпочел бы Чесапикского Потрошителя раку. По крайней мере, он мог попытаться дать отпор Потрошителю. — Значит, он ревнует. Он хочет, чтобы ты увидел, что он ревнует? — Есть еще один человек, который приходит ко мне на работу и задает вопросы о Потрошителе… Я думаю, он либо хочет умереть, либо знает что-то, чего мы не знаем. — И как его зовут? — Джек нахмурился, поджав губы и стиснув зубы. Уилл бросил в рот пригоршню сломанных чипсов. — Тобиас Бадж, — сказал он, прожевав. — Тот самый, из-за которого я Вам звонил. — Я займусь этим делом, — пообещал Джек. — Ты получал еще записки? Стихи? Уилл знал, что ему следовало бы сказать что-нибудь о последнем, но не мог заставить себя это сделать. В деталях, которые написал Потрошитель, была какая-то интимность, дразнящая элегантность, ясно дающая понять, как легко будет рассказать всем, что он сделал с Уиллом. После обвинений в сексе с Потрошителем как он мог сказать Джеку, что у него были влажные сны об убийце и Потрошитель знал об этом? Или они лишь отвлечение, потому что я недостаточно откровенен? — Нет, — он взял еще одну пригоршню чипсов и почти запихнул себе в рот, чтобы скрыть ложь. — Просто позвони, если появятся. Я планирую написать ходатайство и обеспечить тебе безопасное место, пока мы не возьмем все под контроль. — Вы же знаете, что он сделает, если я вдруг исчезну, — предупредил его Уилл. — Я уже говорил об этом, когда Вы в последний раз предлагали мне это, — напряженное выражение лица Джека говорило то, чего не прозвучало в его словах — он знал наверняка. Уилл доел чипсы и вытащил свой сэндвич, слоняясь возле здания, где проходила его лекция. Джек уставился в небо, давая ему возможность сделать несколько хороших укусов. — Но, может быть, поместить тебя в безопасное место было бы хорошим способом выманить его, — сказал он наконец. Челюсть Уилла яростно задвигалась, его хмурый взгляд на Джека был достаточно выразителен. — Вы хотите сделать меня приманкой? — спросил он, с трудом сглотнув. — Ты будешь лучшей приманкой для Чесапикского Потрошителя. — Он не будет пытаться преследовать меня, он просто будет убивать людей, пока Вы не вернете меня, — он откусил еще кусочек и нахмурился. — Похоже на истерику, — добавил он. — Но в своем гневе он может ошибиться, — сказал Джек. — Вы хотите увеличить количество трупов, потому что, возможно, это поможет поймать его? Это то, чему учат в ФБР? — спросил Уилл. Он сунул огурчик обратно в бутерброд, прежде чем тот успел упасть на землю. — Уилл… — Даже если он и ошибется, вы поймете это не сразу. Так стоит ли мое исчезновение и кровавая бойня, которая случится после этого, его поимки? Как Вы собираетесь объяснить это скорбящим вдовам? Он откусил еще один острый кусочек, и кровь застучала у него в ушах глухим барабанным боем. — Мы должны как-то остановить его, и даже с этими письмами мы не приблизимся ни на шаг, — проворчал Джек. Уилл попытался что-то сказать, но остановился. Он с трудом проглотил полный рот еды. — Вы думаете, если мы поймаем его до того, как Ваша жена умрет, это как-то облегчит ношу? — холодно спросил он. — Когда Вы останетесь один, то сможете утешить себя знанием, что по крайней мере не Вы один скорбите? По крайней мере, в конце концов Вы его поймали? — Я этого не слышал, — голос Джека понизился до предупреждающего грохота, когда он повернулся к Уиллу. — …Не слышали, — кивнул Уилл и опустил глаза, доедая бутерброд. Молчание между ними было достаточно острым, чтобы порезаться и пораниться. Он стряхнул хлебные крошки со своей фланели и запихнул сумку на молнии в задний рюкзак. Страх делал его грубым. — Позвони мне, если что-нибудь случится, — наконец сказал Джек, и Уиллу пришлось поаплодировать его самообладанию, когда он повернулся и пошел прочь. Если бы Джек ударил его, Уилл решил бы, что это вполне заслуженно. Он едва добрался до класса, скользнув на сиденье рядом с Беверли, когда двери закрылись. Она бросила на него острый, любопытный взгляд, но он проигнорировал его, предпочитая смотреть чуть левее профессора, позволяя лекции поглотить его. Может быть, если он будет стараться изо всех сил, занятия помогут ему забыть, как позабавило Чесапикского Потрошителя то, что он вторгся в его подсознательные мысли. Что мы знаем о голоде, дорогой Уилл? Его нужно утолить.

***

Следующее письмо было совсем другим. Он открыл дверь и увидел три больших букета роз, в один из которых было аккуратно вложено письмо. Ошеломленный, Уилл отнес их один за другим к столу и, открыв письмо, лениво потрогал пальцем один из лепестков. Дорогой Уилл, I am in need of music that would flow Over my fretful, feeling fingertips, Over my bitter-tainted, trembling lips, With melody, deep, clear, and liquid-slow. Oh, for the healing swaying, old and low, Of some song sung to rest the tired dead, A song to fall like water on my head, And over quivering limbs, dream flushed to glow! There is a magic made by melody: A spell of rest, and quiet breath, and cool Heart, that sinks through fading colors deep To the subaqueous stillness of the sea, And floats forever in a moon-green pool, Held in the arms of rhythm and of sleep. Я думаю, твои крики стали бы идеальным музыкальным сопровождением. Твой, — Ч. П. Уилл позвонил Джеку, его сердце бешено колотилось. — Еще одно, — сказал он, расхаживая по комнате. Он побарабанил пальцами по ноге и хлопнул себя по ней, когда осознал свои действия. — Еще одно, и я думаю, что это плохо. Так и оказалось. Стивен Борнхольд сидел в своем обычном кресле в Балтиморском симфоническом оркестре, но он никогда больше не будет играть на виолончели — во всяком случае, теперь, когда он сам был превращен в виолончель. Уилл уставился на тело, задрапированное и пропахшее странными химикатами, и крепко сжал письмо в руке. Он не стеснялся признаться себе в том, как дрожат его кости, как подергиваются мышцы, умоляя бежать как можно дальше. — Твои крики стали бы идеальным музыкальным сопровождением, — пробормотал Джек, присаживаясь на корточки, чтобы осмотреть тело. — Ну, если бы мы натянули лук на его голосовые связки, он бы, наверное, кричал, — прокомментировал Прайс. Уилл вздрогнул. — Что ты видишь, Уилл? — спросил Джек. — …Я не знаю, — сказал Уилл. — Не знаешь? — Не знаю. Все было хорошо, все… это как-то неправильно, — Уилл медленно придвинулся ближе, заставляя себя посмотреть на горлышко виолончели, проталкивавшейся через рот и спускавшейся вниз по обнаженному горлу. — Я… вижу то, что должно быть Чесапикским Потрошителем, но не слышу его. — А что ты слышишь? — Я слышу… глубокую ноту. Мягкую, тянущуюся… — Уилл указал на свою шею и грубо потер ее сзади. — Это Серенада. — Значит, он исполняет тебе эту серенаду? — Я не думаю, что это мне, Джек. — Тогда зачем посылать тебе записку и три вазы с цветами? — Ты же знаешь, все эти цветы и ни одной гравюры, — недовольно пробормотал Прайс. — Пробы воды могут дать нам какое-то указание, но если это Вашингтон… ну… — он яростно замахал руками. — Я не слышу Чесапикского Потрошителя… я слышу, как кто-то зовет его. Я слышу это как… зов к нему. Эта песня для него. — Ты думаешь, кто-то заметил его работу и хочет повторить ее? — Джек покачал головой, вставая рядом с телом. — Я этого не понимаю. Похоже, у него обострение. Что бы вы ни делали с момента последнего трупа, он решил, что он закончил. — Что-то тут не так, — пробормотал Уилл. — Это нарушает цикл. — Ты недавно спрашивал меня, почему не три, — напомнил ему Джек. — Я знаю, — отрезал Уилл, прижимая ладони к глазам. — Я… Что… он забрал на этот раз? — У него пропали все кишки, — весело ответил Прайс. — Он что, колбасу готовит? — Я не хотел этого слышать, — пробормотал Джек. — Ты убедился, что с Тобиасом Баджем все в порядке? — спросил Уилл. — Мы проверили его, и он заверил нас, что с ним все в полном порядке, — ответил он. Уилл уставился на тело, и оно вежливо возразило.

***

Тобиас владел магазином под названием «Хордофон», где продавались скрипки, виолончели и многие другие струнные инструменты. Уилл шагнул внутрь и вдохнул запах полироли, пыли и химикатов. Колокольчик над дверью выдал его приход. — Уилл, — сказал Тобиас, заворачивая за угол. Он остановился на полпути, наклонив голову. — Какой сюрприз! Уилл был счастлив хоть раз кого-то удивить. — Я был неподалеку, — сказал он, указывая рукой за спину. — Ты часто бываешь в Балтиморе? — спросил Тобиас. Уилл не счел правильным напомнить ему, что он часто ездит туда и обратно по меньшей мере на два часа только для того, чтобы навестить Уилла и выпить вина в Вашингтоне — хитрость во лжи заключалась в том, что нужно было оставаться совершенно спокойным и дружелюбным. — Когда Чесапикский Потрошитель убивает здесь, да, — сказал Уилл. — Он… сказал, что хочет сыграть на мне, как на скрипке. Он уже сделал это с кем-то другим. — Какой ужас, — сказал Тобиас, но в его голосе не было ни капли ужаса. — Да, — согласился Уилл, глядя на скрипки. Он подошел и слегка коснулся пальцами одной из них. — Но чем больше я думал об этом, тем больше убеждался в обратном. — В обратном? — брови Тобиаса поползли вверх. — Вы сказали, что он заинтересовался мной, потому что я не выглядел так, будто могу сломаться. Хотя я думаю… Может быть, он теряет интерес. Он прислал мне скрипичные струны, несколько раз упоминал о Вас, а теперь еще и тело… Я думаю, может быть, он хочет Вас. — …Должно быть, ты испытываешь некоторое облегчение от того, что он отвлекся, — Тобиас очень, очень старался, чтобы его голос звучал сочувственно. Это было почти так же неубедительно, как Уилл и предполагал, когда впервые прокручивал в голове потенциальную возможность их разговора. Джек не знал, что он здесь, поэтому ему нужно было быть осторожным. — И все же я беспокоюсь об этом. Значит ли это, что он собирается убить меня? Значит ли это, что я подвергаю Вас опасности? — ФБР уже заверило меня, что сделает все возможное, чтобы я был в безопасности, — сказал его Тобиас. — Я беспокоюсь за Вас. — Ты очень добр, — ответил Тобиас. — Но если я сообщу об этом местным властям, я уверен, что они сделают свое дело. Уилл уже собирался сказать ему, как это глупо, учитывая, что Чесапикский Потрошитель много раз умудрялся проскальзывать незамеченным в самые разные общественные места, но его отвлекла длинная связка знакомых белоснежных нитей. — А это что такое? — спросил он, теребя ее пальцами. — Ах, это? — Тобиас поднял его и лениво сжал в руке сверток. — Это кошачьи кишки. В отличие от стали или полимера, они создают идеальный шаг и звук для инструмента. Я рекомендую его всем своим студентам. — Кошачьи кишки, — повторил Уилл. — Да, привезли из Италии. Балтиморский симфонический оркестр делает у меня заказы. — Я и не знал, что на струнных инструментах используют кошачьи кишки, — ошеломленно сказал Уилл. Его сердце билось неровно, и он задался вопросом, что же произойдет, когда однажды оно решит остановиться. По крайней мере, это будет его вина, а не Чесапикского Потрошителя. — А что еще могли использовать до появления струн и полимеров, Уилл? — со смехом спросил Тобиас. Уилл не знал и пробормотал что-то в том же духе. Когда он ушел, его пальцы нащупали номер телефона Джека. — Уилл, — поприветствовал его Джек. Звук множества голосов на заднем плане почти заглушил его. — Чесапикский Потрошитель был в магазине Тобиаса Баджа и украл кошачьи кишки, чтобы доказать мне это. — Я знаю, мы разговаривали с мистером Баджем и… — А потом я подумал, почему кошачьи? — …Я не понимаю, — тяжело сказал Джек. — Почему кошачьи кишки, Джек? Почему не человеческие? — Ты думаешь, он забрал его кишки, чтобы сделать струны? — уточнил Джек. В его голосе не было возражений, просто… смирение. Это было неудивительно. — Возможно. Я думаю… может быть, он сейчас смотрит на Тобиаса, потому что Тобиас смотрел на меня. А Тобиас смотрит на меня только потому, что хочет посмотреть на Чесапикского Потрошителя. Когда Джек повесил трубку, Уилл некоторое время сидел на водительском сиденье своего неуклюжего старого Субару, не слишком довольный серией событий. Джек будет стараться изо всех сил защитить Тобиаса, и, возможно, это даст ему возможность понять, что за человек создает скрипичные струны из человеческих внутренностей. Письмо его беспокоило. Это был шип, который слишком глубоко проник под кожу и начал гноиться. Это была открытая рана во рту, которую он все время облизывал языком, желая, чтобы она зажила и он смог перестать думать о ней. Поэзия была правильной, ритм и рифма звучали правдиво. Однако тон был не тот, и масло с его пальцев обесцвечивало бока от слишком сильной хватки. Как же всего за неделю или около того поддразнивания и насмешки над состоянием его снов сменились интересом к тому, как высоко будет звучать его крик? В его мире ничего особенно не изменилось, и он провел большим пальцем по губам, размышляя над ощущением трех ваз с розами. Его внутренности сжались от голода. А что мы знаем о голоде, Уилл? Его нужно утолить. Он позвонил Ганнибалу, потому что тот уже был в Балтиморе и он хотел его увидеть. — Уилл, — рассеянно ответил Ганнибал. — Появилось еще одно тело. В Балтиморе. — Так ты здесь? — кастрюли и сковородки ударились друг о друга на заднем плане. Уилл рассеянно прикусил большой палец. — На пути в центр города. Не хочешь ли выпить чего-нибудь? — Я готовлю ужин на сегодняшний вечер, иначе я бы с удовольствием, — это было первое «нет», когда-либо полученное от Ганнибала. Уилл замер, озадаченный. — Ты не хочешь сегодня поужинать вместе? — осторожно спросил он. — Вообще-то я пригласил Тобиаса на ужин сегодня вечером, — сказал Ганнибал непринужденно, как будто они обсуждали погоду. Уилл так сильно укусил себя за большой палец, что выхватил его изо рта и поморщился, тряся рукой. — …Что? — Я пригласил Тобиаса на ужин, — повторил Ганнибал. — О. — Все в порядке? — спросил Ганнибал. — Да, я просто… — он просто? Он невидящим взглядом уставился в окно Субару и судорожно сглотнул, адамово яблоко подпрыгнуло. — Мне просто нужно вернуться в Вашингтон. — Я счел правильным сказать тебе об этом, — сказал Ганнибал и, возможно, почувствовал, как у Уилла перехватило дыхание, хотя тот и держал трубку подальше от рта, чтобы она не выдала его. — Нет, все в порядке, все в порядке, — сказал Уилл, когда ему удалось говорить совершенно нормально. — У меня просто был длинный день. Когда звонок закончился, он продолжал сидеть в машине с выключенным двигателем, глядя в пустоту и размышляя. Он подумал о теле, о квадратном колышке в круглом отверстии и о грубых, вульгарных словах в последней записке. Главным образом он думал о том, насколько глупым он был и как он был доверчив, уверяя Ганнибала, что Тобиас не мог повлиять на него, и даже ни разу не подумал прояснить в ответ, чувствует ли Ганнибал то же самое. Он положил голову на руль и просидел так довольно долго. Вернувшись в свою квартиру, Уилл уставился на три вазы с розами, оставленные расстроенным Прайсом, который сказал, что ему нечего взять из них, кроме проб воды. Он подумал о квадратных колышках и круглых отверстиях. Он подумал о руках, успокаивавших постукивания его пальцев, о том, как Ганнибал стонал его имя, когда он находил правильные точки на его теле. Спокойно, почти машинально он поднял одну из ваз и швырнул ее в стену, бесстрастно наблюдая, как она разбивается на осколки, а вода разлетается во все стороны. Розы взлетели высоко в воздух, описав дугу друг над другом, и упали на пол с тихими, приглушенными ударами. Уилл налил себе стакан виски и оставил их там.