***
Идея с выгулом собак провалилась, но захудалый бар на окраине города тут же принял его. У «Минглз» были репутация заведения для байкеров со строгим кодексом и постоянно грязные туалеты. Однако чаевые были феноменальными. Даже в тренировочный вечер Уилл ушел с набитым карманом наличных денег. Мысль о том, что Ганнибал когда-нибудь появится в таком месте, не приходила ему в голову. Здесь пахло потом, хорошо разбавленным виски и кислыми остатками рвоты. Громкость была дерзкой, больше для Уилла, и он обнаружил, что чаще всего он отделял себя от клиентов мужского и женского пола, которые просто «хотели отвезти его домой к маме». Этот шум помог ему заглушить мысль о том, чтобы попросить Чесапикского Потрошителя убить Тобиаса Баджа. Этот город недостаточно велик для двух серийных убийц. На самом деле ему следовало бы просто позвонить Джеку и сказать ему, чтобы он поближе присмотрелся к Тобиасу. Хотя как он смог бы это объяснить? Должна же быть какая-то веская причина начать слежку без ордера, а Уилл ведь не знал, где Тобиас хранит человеческие останки. Могут ли они проверить струны? Есть ли разница между струнами из кошачьих кишок и человеческих? Уйдет ли Тобиас Бадж и направится ли после прямо к Уиллу, чтобы выпотрошить его в знак благодарности? От него не ускользнуло, что при всех имеющихся у него неопровержимых уликах против Чесапикского Потрошителя и Тобиаса Баджа он никак не мог выдать их властям так, чтобы они не осудили и его тоже. Если они вообще ему поверят. Бар также отвлекал его от случайных искорок воспоминаний, которые жутким образом скользили перед его мысленным взором. Звуки, которые он издавал, когда Потрошитель касался его. Ощущение того, как их члены терлись друг о друга, как тот целовал его, словно мог вдохнуть самую суть Уилла одним лишь желанием. Это было не четкое, систематизированное воспоминание, а отдельные фрагменты, которые он должен был сшить вместе, чтобы получить полную историю. Он вернулся домой пьяный, к Чесапикскому Потрошителю. В своем одиночестве, в своем отчаянии он… что, попросил трахнуть его? Умолял его? «Что мы знаем о голоде?» «Его нужно утолить». — Почему ты снова сменил лосьон после бритья? — спросил Ганнибал, усаживаясь на барный стул перед Уиллом. Уилл удивленно поднял глаза, держа тряпку в руке и пытаясь стереть особенно грязное пятно от помады с края бокала мартини. Некоторые девушки щеголяли матовой помадой, которая могла похвастаться своей способностью никогда не оттираться. Он узнал об этом после того, как одна женская компания решила с безжалостной точностью опустошить бокалы Дайкири. — …Не думал, что ты заметишь, — сказал Уилл, ставя стакан обратно в воду. Он разберется с этим позже. — Но теперь, когда я заметил? — Как ты нашел меня здесь? — спросил Уилл, оглядываясь по сторонам. В баре было не так уж много народу: несколько байкеров в углу и несколько братьев по студенческой общине, пьющих у доски для игры в дартс. Твидовый костюм Ганнибала с чистой подкладкой резко выделялся на тусклом грязном фоне бара. Он был словно бельмо на глазу, но если он и заметил дисгармонию своего присутствия в общей атмосфере, то ему, конечно, было все равно. — Не всех так трудно найти, как твоего тайного поклонника. Твоя подруга Эбигейл была более чем счастлива помочь мне, — он оглянулся вокруг, его глаза были темно-бордовыми под светом ламп бара. — Это совсем не похоже на твое привычное место работы. — Ну, все «нормальные» заведения боятся, что я приведу на буксире психопата, который начнет убивать их клиентов, — проворчал Уилл и, не найдя в меню ничего похожего на вино, начал готовить Ганнибалу Олд-Фешен. — Я полагаю, учитывая предположения о людях, которые часто посещают эти места, психопат — это наименьшая из их забот. — Предположения? — По большей части, я убежден, это стереотип общества. Чаще всего тот, кто кажется наименее способным к доброте, хранит ее в бесконечных количествах, в то время как тот, чье лицо является сияющей опорой для общества, хранит самые темные тайны. — Если ты скажешь это чуть громче, то подружишься со всеми здесь. — Я всегда ищу новых знакомых. Уилл поставил бокал на стол перед Ганнибалом немного жестче, чем намеревался, когда тот упомянул о новых знакомствах, и тот принял его с благодарным кивком. Официантка вернулась с заказами для мужчин в углу, и Уилл занялся наполнением кувшинов пивом, демонстративно игнорируя то, как девушка смотрела на Ганнибала. Когда она ушла, он посмотрел на Уилла, делая глоток своего напитка. Он одобрительно кивнул, оценив вкус, и легко поставил бокал на стол. — Ты собирался сказать мне, что нашел новую работу? — Я думал об этом. — Я рад узнать, что мне уделили некоторое внимание, — он улыбнулся, показав клыки. — …Мне не жаль, — сказал Уилл. — Не стоит, — любезно ответил Ганнибал. — Ты сам по себе человек, одинаково способный принимать как плохие, так и хорошие решения. Это было довольно обидно, и Уилл кивнул, ставя чистые стаканы на стойку для просушки. — По-твоему, смена лосьона после бритья — это способ вычеркнуть какую-то часть меня из своей жизни? — эти слова прозвучали обвиняюще, но Ганнибал произнес их с легкой понимающей улыбкой. Уилл переминался с ноги на ногу, снова оглядывая комнату. — Ты мне тоже не звонил, — заметил он через мгновение. У него не было сервировочного подноса, за которым можно было бы спрятаться, как в Сангре. У него не было Эбигейл, которая заставила бы его заняться инвентаризацией, как это было в «Нектаре». — Не звонил, — согласился Ганнибал. — Я предполагал, что ты расстроился из-за меня, учитывая, как закончился наш последний разговор, — пауза. — И тот, что был до этого. — Я не расстроился. — Неправда, — съязвил Ганнибал. — Хорошо, я расстроился, — сказал Уилл. Его плечо дернулось в пожатии, и он лениво побарабанил пальцами по стойке бара. — Поэтому я решил, что пространство было лучшим выходом для нас и наших «не-ярлыков». Сейчас, когда он произнес эти слова, они прозвучали не очень приятно. Они прозвучали сухо — слишком часто употребляемое слово со значением, которого Уилл больше не знал. Кто-то подошел, чтобы оплатить счет, и он использовал это как предлог, чтобы не отвечать, наклонив голову, когда он взял карточку и сделал все необходимые движения. Ганнибал лениво потягивал свой напиток. — Я думаю, что Тобиас Бадж убил музыканта из балтиморского симфонического оркестра, чтобы попытаться связаться с Чесапикским Потрошителем. Чего бы там ни ожидал Ганнибал, но только не этого. Его брови удивленно приподнялись, затем он слегка улыбнулся и поставил свой бокал на стол. — Это был всего лишь ужин, Уилл, — мягко сказал он. — Но я не знаю, примет ли Джек меня всерьез, — сказал Уилл, не обращая внимания на колкость. — В нем есть что-то… неправильное. Это убийство было совершено не Чесапикским Потрошителем, хотя агент Кроуфорд считает, что так оно и есть. Это было сообщение от одного убийцы к другому. — И как ты смог догадаться? — спросил Ганнибал. — Это было… по-другому. Я достаточно насмотрелся на работу Чесапикского Потрошителя, чтобы знать, когда она принадлежит не ему. Кишечник был удален, но это было грязно, не так тщательно, как у Потрошителя. Нет, это… это была… серенада. Он протянул руку к Потрошителю. — И ты думаешь, что Тобиас Бадж хочет связаться с Чесапикским Потрошителем? — Не думаю, что серийные убийцы хотят делиться, — сказал Уилл. — Не думаю, что это так, — весело согласился Ганнибал. — Поэтому я думаю, что… пока Чесапикский Потрошитель не узнает, он не поймет, что ему грозит опасность. — Тебя беспокоит, что его скорее убьют, чем арестуют сотрудники ФБР? — спросил Ганнибал. — Учитывая, какую защиту ты чувствуешь от него? — Это не правосудие, и это позволяет другому убийце выйти на свободу, — уклонился Уилл. — Это не совсем ответ, — пробормотал Ганнибал, допивая свой бокал. — Это не совсем честный вопрос, — ответил Уилл. Ганнибал подождал, пока закончится его смена, чтобы выйти вместе с ним, и, когда они вышли на тротуар, его рука легонько коснулась поясницы Уилла — легкая ласка, по которой он так скучал, хотя и не желал этого признавать. Неоновые огни снаружи бара освещали разные углы лица Ганнибала: его подбородок был зеленым, щеки — красными, впадины глаз — голубыми. Они погрузили велосипед Уилла в машину Ганнибала и направились обратно в его квартиру. — Ты сменил лосьон после бритья, потому что был близок с кем-то другим? — спросил Ганнибал в машине. Уилл отказался отвечать на этот вопрос. — Что? — Это не такой уж несправедливый вопрос, Уилл. — …Не такой уж, — согласился Уилл. Он тихо вздохнул и, приподняв голову, уставился в окно. Он вспомнил предостережения Беверли насчет свиданий с кем-то намного старше, о том, что они всегда заканчиваются «грязно». Он подумал о том, как кожа Потрошителя оставляла на языке привкус меди и как это возбуждало его в пьяном состоянии. Если бы это был вопрос Джека Кроуфорда, он бы сразу же сделал выводы, которые на этот раз были бы совершенно правильными. — Я этого не помню, — медленно произнес он, пробуя ложь на вкус. Это был хороший ответ, произнесенный с той же нерешительностью и смущением, какой он заслуживал. — Я даже не знаю, кто это был, — добавил он. — Значит, ты стыдишься этого, — заметил Ганнибал. — Наверное, я начинаю понимать, на что способен, когда чувствую, что не очень-то владею собой, — мрачно сказал он. Очевидно, гребаные серийные убийцы были одной из тех новообретенных способностей. Он потер лоб, пытаясь выбросить из головы все эти образы. — Я был одной из причин того, что ты чувствовал себя не в своей тарелке? — спросил Ганнибал. — Я был груб с тобой, — сказал он, как бы извиняясь. — Страх делает тебя грубым, — напомнил ему Ганнибал. Уилл рассмеялся, закрыв лицо рукой. Так оно и было. Так оно и было на самом деле. — Я думаю, что хочу, чтобы у нас был ярлык, — сказал Уилл, не в силах смотреть на него. Он не хотел видеть, как лицо Ганнибала исказится, не хотел видеть неизбежное выражение лица человека, который не хочет того же, что и он. — Я устал от того, как мы звучим без него. — Какой ярлык ты бы нам дал, если бы у нас была такая возможность? — спросил Ганнибал. Его тон ничего не выдавал. — Я думаю, что дети называют это бойфрендом или, по крайней мере, партнером, — ответил он. Во рту у него решительно пересохло. — Если я все испортил, я… пойму. — Ревность также делает тебя грубым, — весело сказал Ганнибал. — Да, — Уилл кивнул и выглянул в окно, позволив огням расплываться в темные полосы. Он вспомнил лаванду на своем языке и то, как Ганнибал улыбался ему в Сангре, считая, сколько раз ему удавалось встретиться с ним взглядом. В особенно удачный день — пять. Ганнибал потянулся и взял его за руку, удерживая ее, чтобы остановить проклятое постукивание Уилла по колену. На красный свет он повернул запястье и поднес руку Уилла к губам, нежно поцеловав внутреннюю сторону его ладони. Уилл взглянул на это, потом на его рот. Зубы беспокойно покусывали нижнюю губу, пока он наблюдал и ждал. Его сердце издавало неровный, резкий стук. — Если ты снова сменишь свой лосьон после бритья, я думаю, что «бойфренд» — это ярлык, с которым я определенно смогу жить, — сказал он. Поймав взгляд Уилла, он поцеловал кончики его пальцев, нежные, как лепестки цветка. После того как Ганнибал ушел той ночью, Уилл выбросил бутылку с кораблем в мусорное ведро. Он сказал себе, что это потому, что другой лосьон действительно пахнет лучше; на самом деле он лучше лгал Ганнибалу о своих воспоминаниях, чем самому себе.***
Дорогой Уилл, Тебя обеспокоило мое последнее письмо? Является ли легкость, с которой я выполняю каждое твое желание, чем-то, чего ты избегаешь из-за осознанного морального долга, или это потому, что у тебя есть инстинкт отвергать помощь в любой форме? Я думаю, что хочу встретиться с тобой лицом к лицу, без темноты. После того, как ты коснулся меня, я думаю, ты чувствуешь то же самое. Твой, — Ч. П. — Эй, Джек… это Уилл. Надеюсь, с Вашей женой все в порядке. Я знаю, Вы говорили, что разговаривали с Тобиасом Баджем, но я… я действительно думаю, что Вам следует заглянуть глубже. Есть в нем что-то такое, чего я не вижу, но думаю, что, когда мы это сделаем, будет уже слишком поздно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. Он развернул лепестки цветов: ирис, роза, диантус, гвоздика, фрезия, амарант, незабудка и вербена. Те же лепестки, что и в первом письме, те же лепестки, что и в букете, который держала женщина, одетая в свадебное платье. Уилл подумал о том, каково это — откинуть вуаль, скрывающую Чесапикского Потрошителя. Он положил лепесток розы себе на язык и улыбнулся.***
Следующие несколько дней шел дождь. Уилл возражал не столько против дождя, сколько против того, чтобы идти под ним домой. Струи воды шли косо, и он туго натянул завязки плаща, чтобы капюшон не спадал с головы. Звук завывал у него в ушах, и он сгорбил плечи, направляясь прямиком к навесам различных магазинов, маленьким ориентирам, пока не добрался до места, где притаилось такси. Честно говоря, погода стоила того, чтобы заказать Uber. Он ненавидел их — светские разговоры водителя, напряженную атмосферу сидения на заднем сиденье чужой машины. Однако, пройдя двадцать минут пешком до дома, он решил рискнуть взять на себя неудобные социальные обязательства, связанные со светской беседой. Ганнибал мог бы им гордиться. Однако именно в тот момент, когда он постукивал большими пальцами по экрану своего телефона, чтобы добраться до приложения, ему в затылок вонзилась игла. Он даже не понял, откуда ему известно, что это игла — с момента его последнего укола прошли годы. Он предположил, что это был угол наклона, соединенный с ощущением, что нечто проникло в его вены, погружаясь глубже, поскольку каждый удар сердца распространял это все дальше и дальше. Он резко обернулся, но его ноги запнулись друг о друга, и он споткнулся, подняв руку, чтобы схватить человека позади себя в попытке найти опору. Он не помнил, как ударился о бетон с неумолимым стуком. Он даже не помнил, как кто-то успокаивал его смятение, когда он пытался понять, что происходит. Все, что он слышал — это звуки серенады убийцы, мягкие звуки виолончели, жаждавшей крови. А потом все вокруг почернело.