Уилл проснулся от резкого толчка, которому препятствовали стяжки, привязывавшие его запястья к подлокотникам стула. Он огляделся вокруг, сердце на мгновение замерло, прежде чем ускорить свой ритм. Его взгляд прыгал от связанных запястий к промокшим джинсам, затем по комнате, которая выглядела как недостроенный подвал со случайными перегородками, создающими маленькие, захудалые углы в тусклом свете.
Где он, черт возьми?
Он покачал головой, из-за чего глаза заволокло туманом, дыхание стало прерывистым, а ладони липкими. Всего несколько секунд назад он падал — падал куда? Зачем? Дождь, буря и игла, пронзившая его насквозь и пославшая сон по венам, который с безжалостным талантом разрушил всю его бесполезную защиту.
Его накачали наркотиками.
— Блять, — прошипел он и вывернул запястья из стяжек, подавляя стон боли от того, как они впились ему в кожу. Его ноги были точно так же связаны, и чем дольше Уилл смотрел на свое затруднительное положение, тем больше туман рассеивался, пока не началась бессмысленная, животная паника. Он умрет. Он умрет в чьем-то подвале, и Джек Кроуфорд не найдет его, пока не станет слишком поздно.
Именно грохот, который он издавал, пытаясь освободиться, в конце концов заставил его похитителя спуститься по лестнице, хотя Уилл этого не знал. Стул упал на бок от его яростных попыток, голова Уилла была прижата к прохладному бетону, и он судорожно глотал воздух. Затем появилось головокружительное ощущение, что его подняли, и стул дернулся и встал на ножки, оставив Уилла лицом к лицу с Тобиасом Баджем.
— Человек, который продал мне анестезию, сказал, что пациенты часто просыпаются, испытывая потерю времени, — сказал он с любезной улыбкой. Он стряхнул грязь с плеча и руки Уилла, одетый так, словно только что вернулся с представления. — А ты не испытывал потерю времени, Уилл? Мне просто любопытно.
Когда его рука потянулась поправить рубашку Уилла, Уилл дернул голову вниз и укусил, оторвав кусок кожи с тыльной стороны ладони Тобиаса. Тот вскрикнул и отпрянул. Уилл ощутил странное ощущение оторванной кожи на своих зубах, когда откинул голову назад и сжал лоскут плоти, словно приз, тяжело дыша. Когда между ними образовалось достаточно пространства, Уилл выплюнул плоть на пол, сверкая глазами. Он слизнул кровь с губ, ощущая медную гниль на языке.
Тобиас метнулся к маленькому столику, скрытому одной из перегородок. Капли крови отмечали его путь, словно жуткий след из леденцов. До Уилла донесся шорох, затем тихое шипение, и он стиснул зубы в дикой усмешке, испытывая наслаждение звуками. Он не собирался умирать так легко.
— Я понимаю, что ты злишься, но дело действительно не в тебе, — сказал Тобиас, возвращаясь и заканчивая обматывать бинтом поврежденное место. — В великой схеме вещей ты, в конечном итоге, ничто.
— Чесапикский Потрошитель чувствует то же самое по отношению к тебе, — сказал Уилл, и его голос не был похож на его собственный. Было что-то более жесткое, что-то более голодное в том, как он говорил, наблюдая за движениями Тобиаса, словно загнанный в угол зверь, ожидающий нападения.
— Мы с ним прекрасно понимаем друг друга. Последние несколько недель мы играли в хорошую игру.
— Он сказал мне, что, если я хочу, чтобы ты умер, мне нужно только попросить.
— Должен ли я испытывать хоть какое-то подобие благодарности за то, что ты не попросил его убить меня? — поинтересовался Тобиас. Его приплюснутые глаза оценивали Уилла — окровавленные рот и подбородок и одежду, с которой все еще капала дождевая вода на пол.
— Тебе следовало бы рассердиться. Я уверен, что, если бы я вежливо попросил, он бы сделал это безболезненно.
— Неужели великий Уилл Грэм действительно думает, что имеет такую власть над человеком такого изящества и таланта, как Чесапикский Потрошитель?
— Ты был груб, Тобиас. Он не любит грубости.
— А теперь у меня на привязи его любимая игрушка, — любезно ответил Тобиас. — Как он будет мне благодарен, когда я сделаю из тебя самую красивую скрипку со всеми струнами и прочим и подарю ее ему. Он сможет играть на тебе, когда захочет.
— Я буду жить и умру по его усмотрению, а не по твоему, — отрезал Уилл.
— Да, но, когда я покажу ему, как хорошо на тебе можно сыграть, он подумает о преимуществах партнера.
Они рассматривали друг друга: Уилл с кровью, скопившейся вокруг его запястий, и Тобиас, чья кровь уже просачивалась сквозь повязку. Раненые. Осторожные.
— Он не любит делиться, — прошептал Уилл.
— Я тоже.
— Разница в том, что он гораздо лучше разбирается в своем ремесле, чем ты. Нет такого места, куда ты мог бы сбежать, он всегда тебя найдет. Когда ты будешь достаточно умен, чтобы понять, насколько он разгневан, будет уже слишком поздно.
— Ты рассчитываешь, что Чесапикский Потрошитель придет и спасет тебя, Уилл?
— Я рассчитываю на его справедливость, когда он увидит, что ты натворил.
— Ты не знаешь его так, как я, — пробормотал Тобиас, и этого было достаточно, чтобы заставить Уилла рассмеяться — уродливый и изможденный звук, заставивший его ребра сжаться.
— Безвкусица, — сказал он, и на лице Тобиаса промелькнула вспышка ярости. Уилл вцепился в нее, как голодный человек, поставленный перед простым куском мяса. — Я видел тело, которое ты ему приготовил, Тобиас. Я слышал твою песню каждый раз, когда закрывал глаза. Ты разыграл свое сердце для него, и что же он сделал? Он пришел ко мне и предложил убить тебя из-за этого неудобства. Неуважения.
— Ты для него всего лишь мясо, — прошипел Тобиас. — Лишь игрушка, с которой можно позабавиться, пока он не насытится и не перейдет на более зеленые пастбища с более жирными свиньями, — при звуке скрипа на лестнице его глаза загорелись от нетерпения. — …Разве ты не согласен, Ганнибал? — спросил Тобиас, повернувшись к нему.
В полумраке подвального освещения стоял Ганнибал Лектер, склонив голову набок.
Уилл старался подготовиться ко многим вещам — смерть, пытки, увечья, жестокое обращение, голод, — но Ганнибала, стоящего у подножия лестницы Тобиаса Баджа, он точно не ожидал. Его желудок сжался, и он почувствовал себя так, как будто его выпотрошили. Дыхание покинуло его с большим, ужасным свистом. Его разум, обостренный страхом, пронзающим его слова, рассеял мысли, пока не смог полностью ухватиться за одну из них, барахтаясь в поисках опоры посреди хаоса. Это не могло быть правдой.
Это не могло быть правдой.
Поверх костюма-тройки Ганнибала был надет странный, приталенный пластиковый костюм, облегающий волокно и поднимающийся до подбородка. Его глаза, черные на свету, метнулись от Тобиаса Баджа к Уиллу, а губы сжались в ровную линию. Его взгляд упал на кровь на губах и подбородке Уилла.
— Это твоя кровь или его? — спросил он Тобиаса, как будто они обсуждали погоду.
— Моя, — кисло ответил Тобиас. Он засунул руки в карманы, пряча рану.
Уилл разинул рот, яростно работая ртом, пытаясь найти достаточно дыхания, чтобы произнести слова.
— Я пропустил увертюру, — мрачно сказал Ганнибал. Он посмотрел на кровь, и его губы дрогнули в улыбке.
— Но это все еще первый акт. Он был невыразимо груб, — сказал Тобиас, приподняв подбородок и гордо наклонив голову.
— Страх придает ему остроты, — согласился Ганнибал и снова покачнулся на каблуках. — В отличие от твоего друга.
— Да, где Франклин?
— Наверху мертвый, — добродушно ответил Ганнибал.
— Я хотел убить его, — мрачно сказал Тобиас.
— После игры в кошки-мышки я не смог устоять. То, что принадлежит тебе, принадлежит и мне, — ответил Ганнибал и, казалось, отметил каждую рану на теле Уилла, начиная с запястий и кончая плечом, которое сидело не совсем правильно. Уилл смотрел на него в ответ, обиженный и разъяренный. Неразборчивый, темный шепот обвился вокруг его уха, скользнул глубоко внутрь:
Разве это не было так очевидно? Как можно было быть таким слепым?
— А что твое — мое, — согласился Тобиас.
— Тут… тут ты ошибаешься, — сказал Ганнибал и шаркнул ботинком по земле. — Вот тут ты действительно сильно ошибаешься, — он наклонил голову, и Уилл подумал о том, как свет в Сангре подчеркивал резкие черты его лица, делая его похожим на хищника. Даже сейчас в его движениях была какая-то смертоносная резкость, скорее животная, чем человеческая.
Как ты мог быть так чертовски слеп?
— Я подумал, он станет прекрасной скрипкой для тебя. Ты же сам признался, что хочешь научиться этому ремеслу.
— Ты хочешь, чтобы я убил его, Уилл? — спросил Ганнибал, впервые обращаясь к нему.
— Делай, что хочешь, — отрезал Уилл. Он свирепо смотрел на них обоих, его мускулы сжимались и разжимались в путах. Кровь лениво капала на бетон от его усилий.
— Нет, решение за тобой. Я помогу тебе, но только если ты попросишь меня об этом.
— Ты не убьешь меня, — сказал Тобиас и вытащил нож с изогнутым лезвием. Ошеломленный, Уилл увидел, что это был нож для потрошения, такой же, какой используют на оленях и дичи для полевой перевязки. Сердце его отчаянно забилось, требуя освобождения, и он перевел взгляд с ножа на Ганнибала, еще сильнее сжимая запястья.
— Ты должен попросить, — мягко сказал Ганнибал.
— Пошел ты, — прошипел Уилл.
Как можно доверять человеку, которого едва знаешь? Слепой, слепой, слепой, слепой, слепой.
— Он не ценит тебя, Ганнибал, — сказал Тобиас и сделал шаг ближе к Уиллу, настороженно наблюдая за Ганнибалом. — Он не ценит ни твоего искусства, ни твоего метода. Твоя одержимость им вызвана тем, что он сопротивляется тебе, но это не то, что производит глубокое впечатление. Тебе нужен кто-то, кто сможет понять тебя, кто-то, кто будет знать твой разум так же, как ты их.
— Ты создаешь вещи, которые намеренно нарушают равновесие, оставляя тебя единственным источником стабильности, когда земля уходит из-под ног, — сказал Уилл, игнорируя Тобиаса. Он свирепо посмотрел на Ганнибала, стиснув зубы. — Ты
лгал мне.
— Ты тоже мне солгал, — ответил Ганнибал.
— Значит, ты просто дашь мне умереть? — спросил Уилл.
— Ты собираешься умереть, хотя мог бы попросить о помощи? — спокойно возразил Ганнибал.
— Довольно! — крикнул Тобиас и слишком быстро, чтобы Уилл успел его заметить, сделал выпад, вонзив нож в живот Уилла и дернув его в сторону, разрывая рубашку, кожу и плоть — словно горячий нож прошел сквозь масло, словно игла сквозь мокрую бумагу.
Уилл никогда раньше не получал удара ножом. Он достаточно прочел и повидал, чтобы предположить, что это будет невыразимо больно — что-то далеко идущее и всеобъемлющее, что, независимо от потребности, независимо от побуждения, человек не сможет отреагировать. По телевизору друзья смеялись над боевиками, где травмы подлинной смертельности не пугали героев, когда они доблестно сражались, каким-то образом побеждая, несмотря на подавляющие шансы слишком большой потери крови.
Но это не было ни тем, ни другим.
Сначала было тепло, потом стало жарко. Тобиас обхватил Уилла рукой, чтобы по-настоящему вонзить лезвие, и, когда голова Уилла безвольно упала ему на плечо, все остальное в нем похолодело. Он моргнул, уставившись на Ганнибала, когда кровь хлынула от его конечностей к сердцу, и, когда нож был извлечен, он испустил удушливый, измученный вздох. Ощущение было такое, как будто кто-то достал пробку из полной ванной, и, когда Ганнибал наклонил голову, не сводя глаз с его лица, Уилл едва успел произнести «убей его».
Вот тогда-то и пришла боль.
Она расходилась по телу с каждым ударом сердца пульсирующим потоком, словно волны накатывали и отступали. Он попытался издать стон агонии, чтобы выпустить наружу раскаленную добела кочергу, из которой на его колени хлынула кровь, но сил на это не хватило. Его зрение улавливало лишь проблески между каждым медленным, тяжелым морганием, когда его голова качнулась раз, другой. Ганнибал пошевелился. Он моргнул. Ганнибал держал Тобиаса, склонившегося над раковиной. Моргнул. Наверху послышались крики. Моргнул.
Лицо Ганнибала — слишком близко, но и слишком далеко.
— Останься со мной, Уилл, — сказал он, и это странным эхом отозвалось в его сознании. Куда же он пойдет? Он был привязан к стулу и, услышав шум льющейся воды, растерялся. Моргнул. Не вода. Кровь. Его кровь капала на пол.
— Мой умный, милый мальчик, — прошептал Ганнибал. Моргнул. Поцеловал его в лоб. Моргнул. Ганнибал прижал ладонь к его щеке.
Он моргнул. Все вокруг почернело.
***
Во сне он задыхался от белого олеандра. Руки прижимали волчий аконит к его животу, и его рыдающие раны истекали лепестками наперстянки.
***
Во сне его посетил Ганнибал. И Чесапикский Потрошитель. В его снах они были почти одинаковыми.
— Уилл, — сказал он, и Уилл очнулся от прохладного прикосновения руки на своей шее.
— Н-нет, нет…
— Ш-ш… — пальцы прижались к его губам, заставляя замолчать. — Мой дорогой, дорогой Уилл. Я хочу знать только одно. Один вопрос, и ты сможешь отдохнуть.
Его протесты звучали приглушенно, а на тело накатила сильная, сильная усталость.
— Ты сказал агенту Кроуфорду, чтобы он проверил магазин Тобиаса Баджа на предмет видеонаблюдения за мной? Только «да» или «нет», дорогой Уилл. Потом ты сможешь отдохнуть.
Он лежал на маковом поле. Его веки опустились, протесты угасли, он покачал головой. Кто такой Тобиас Бадж? Кто такой агент Кроуфорд?
— Нет, — вздох, и рука у его рта погладила его, успокаивая.
— Умный мальчик. Мой умный, умный мальчик.
***
Он проснулся в комнате, полной цветов, с трубкой для кормления в горле. От его ошеломленных движений писк пульсометра усилился, и вошла медсестра, чтобы успокоить его. После ее нежных манипуляций питательная трубка была извлечена, и она подвигала его челюсть, помогая успокоить боль, которая возникла под углом введения. Какое бы лекарство они ему ни дали, он не сопротивлялся ей. Его мышцы словно находились в воде, слишком расслабленные, чтобы сделать что-то большее, чем принять то, что происходило вокруг него с остекленевшим выражением лица.
Ему снова дали обезболивающее, и он заснул.
***
В следующий раз все было гораздо лучше. Из-за характера его раны доктора не позволяли ему регулировать угол наклона кровати, но они позволяли ему видеть людей, друзей, чьи заботы вываливались из них, как из переполненных чаш.
Беверли стояла у кровати, вцепившись в городку. Рядом с ней стояла Алана с красными от слез глазами, и даже Марго выглядела растерянной с каким-то отстраненным, странным выражением на лице. Зеллеру было поручено забрать старые цветы и заменить их новыми. Уилл отметил течение времени самым мертвым цветком.
— Где Ганнибал? — прохрипел он наконец. Он должен был говорить медленно, каждое легкое движение посылало странное, ноющее ощущение в его внутренности.
Они обменялись взглядами, избегая смотреть ему в глаза. Алана первой нашла, что сказать. В конце концов, она была лучшей в своем классе.
— Давай не будем беспокоиться о Ганнибале, Уилл. Давай сосредоточимся на том, чтобы тебе стало лучше.
Уилл пристально посмотрел на Беверли, и она едва заметно кивнула. Она расскажет ему позже. Когда медсестры пришли проведать его, дать очередную порцию лекарства и прогнать всех, он сумел убедить их позволить Беверли остаться до тех пор, пока она не приблизится к калоприемнику.
— Ганнибал — Чесапикский Потрошитель, Уилл, — сказала она как можно мягче. — Алана сказала, что я сломаю тебе психику, произнеся это, но… — она пожала плечами. Беверли не стеснялась в выражениях.
Уилл уставился на медсестру, сжимая руками простыни под собой.
— Полагаю, что ты был не в себе, когда звонил агенту Кроуфорду. Он приходил, спрашивал о тебе, искал тебя. Когда он не смог найти тебя, он пошел к Баджу и попросил его показать записи с камер наблюдения из системы, о существовании которой никто даже не подозревал. Там было видно, как Ганнибал вломился в дом и забрал один из наборов струн, и… ну, ты получил те струны. Этого было достаточно, чтобы получить ордер, и они прочесали его дом, пока не нашли все.
— И что же они нашли? — прошептал Уилл.
— У него был подвал… Мой отец знал одного из парней, который был частью поиска. Когда он спустился туда, он… ну, он сдал свой значок на днях. Это было очень плохо. Части тел, хирургические инструменты, инструменты для разрезания костей… — под суровым взглядом медсестры Беверли перевела взгляд на экран, который отслеживал повышенный пульс Уилла.
— Они нашли останки всех погибших?
— Цветы, которые он тебе присылал, твои фотографии, рисунки… и тому подобное. Прошло уже несколько недель, а в новостях говорят только о нем.
— А где он сейчас?
— Вот почему… они все еще зациклены на этом. Он исчез.
Уилл уставился в потолок, стараясь не проглотить язык.
— Где Джек Кроуфорд? — прохрипел он.
— Когда он вернулся к дому Баджа, на него напали сзади, нанесли удар в шею одним из инструментов. Он заперся в чулане и сумел позвать на помощь, когда все пошло прахом. Он дальше по коридору, уже вышел из реанимации.
— Какое облегчение, — сказал Уилл, закрывая глаза.
— Мне очень жаль, Уилл. Я… не знаю, что сказать, — Беверли так же хорошо справлялась с эмоционально компрометирующими переживаниями, как и Уилл. Он бы рассмеялся, если бы это не было так чертовски больно.
— Я такой идиот, — выдавил он наконец. — Тебе не обязательно это говорить, я уже сказал.
— Ты не идиот, он просто подонок, — возразила Беверли. — Они объявили его в розыск и назначили довольно высокую награду за любую информацию. Нас всех уже опросили, как будто они прочесывают нас, чтобы выяснить, кто знал и ничего не сказал.
— Ладно, хватит, — сказала медсестра так вежливо, как только могла. — Вы заставляете его волноваться, и мне придется попросить закончить свидание. Он пережил травмирующее событие.
— …Простите, — пробормотала Беверли. — Пока, Уилл.
Медсестра выпроводила ее, закончила свою работу и дала Уиллу лекарство. Он заснул, не в силах бороться с мыслью о блаженстве, в котором ему не придется мириться с реальностью.
***
Джек Кроуфорд посетил его, когда решилось, что он сможет физически справиться с эмоциональным давлением.
Он сидел на одном из стульев, одетый в больничный халат, такой же уродливый, как и у Уилла. На его шее была тяжелая повязка, и он оперся на капельницу для поддержки, пока осматривал Уилла. Его глаза с тяжелыми веками моргнули и отвели взгляд. Он тяжело вздохнул.
— Ты знал? — спросил он.
— Нет.
— Ты знал о Тобиасе Бадже.
— Человек проявляет живой интерес к Чесапикскому Потрошителю и вдруг начинает говорить со мной? Да ладно, Джек, — сказал Уилл, глядя в потолок. Запах цветов в различных состояниях разложения тяжело ложился на его язык. Интересно, прислал ли кто-нибудь Джеку цветы? — Тобиас был очевиден. Я обслуживал Ганнибала Лектера в Belle Blue почти всю свою студенческую жизнь.
— Что же изменилось? — настаивал Джек. — Что заставило его так себя вести?
— Меня уволили, — ответил Уилл. — Вот тогда-то я и начал получать письма, а он снова начал убивать.
— Ему было достаточно того, что тебя уволили, чтобы сделать все это? — скептически спросил Джек.
— По-видимому, — Уилл подумал о том, чтобы сесть. Но решил не делать этого, когда желудок опасно сжался. — Хотя я и не знал этого. Я… я был так чертовски слеп.
Джек кивнул в знак согласия, хотя и неохотно сказал:
— Честно говоря, он хотел, чтобы ты оставался слепым.
Молчание. Тюльпаны боролись с запахом антисептика. Ганнибал хотел, чтобы он оставался слепым.
