Уилл проснулся гораздо позже и сумел выбраться из постели без каких-либо проблем и лишних криков. Ганнибала нигде не было видно, что, учитывая свет, льющийся из окна, имело смысл. Ганнибал не был совой.
«Пять минут ходьбы три раза в день», — посоветовал ему доктор, и Уилл зашаркал по комнате, оценивая обстановку. У подножья кровати стоял небольшой чемодан, поверх которого лежали его больничный халат и компрессионные носки, от коих он был рад избавиться. Однако он все же сунул руку в нагрудный карман халата, ухватившись за него пальцами, и после легкого нащупывания ему удалось вытащить то, что, как он думал, было потеряно в пути через Атлантику.
Шесть зернышек.
Уилл повертел их в ладони, рассматривая со странной болью в груди. Он подумал о квадратных колышках, круглых отверстиях, о руках, успокаивавших постукивания его пальцев, о голосе, от которого его мышцы расслаблялись. О долгих разговорах за разными сортами вина; о том, как Ганнибал, казалось, видел его так, как никто другой никогда не видел; о том, как он бросал вызов и вдохновлял по-своему. Как он шел в ногу с Уиллом, никогда не забегая вперед и не отставая. Лжец. Лжец, и притом хороший, но лгавший по вполне очевидным причинам.
Он нашел новую рубашку на молнии, сложенную рядом с больничным халатом. Ганнибал, учитывая ранения Уилла, не пытался одеть его во что-то необычное, и за это Уилл был ему благодарен. Он вышел из комнаты и пошел по узкому полутемному коридору, стены которого периодически украшали маленькие красивые произведения искусства. За дверью слева располагался бельевой шкаф, а за дверью справа — ванная комната, пахнущая лавандой. Он шел до тех пор, пока не оказался на развилке, левая сторона которой была обращена к входной двери, а правая вела к остальной части дома. Там он замешкался — и от усталости при ходьбе, и оттого, что его брюшные стенки потеряли былую форму, и от искреннего чувства неловкости, как будто он мог выйти за дверь прямо в этот момент и не быть остановленным.
Уилл повертел головой, положил зернышки в карман и свернул в правый коридор. Любопытство и странная боль в груди удерживали его от попытки бежать прямо сейчас.
С одной стороны коридора располагался кабинет с красивым пепельным декором, а с другой — гостиная с клавесином и каким-то приспособлением, в котором он узнал терменвокс. Ганнибал когда-то играл для него, пока он сидел, сгорбившись, в соседнем кресле с той же тоской в груди, что и сейчас. Уилл прошел дальше, мимо официальной гостиной, которая выглядела как солнечная комната, выходящая на балкон, и гораздо меньшей комнаты, в которой были стиральная машина и сушилка, а также водонагреватель.
Он нашел Ганнибала на кухне, как раз там, где и ожидал его найти. Мужчина стоял спиной ко входу, рубя что-то короткими, быстрыми движениями руки. Завязки фартука были видны на фоне совершенно белой рубашки. Уилл изучал его широкие плечи, гладко подстриженные, зачесанные назад волосы, прямые брюки — потому что никто другой в мире не заботился так сильно об идеально ровном шве, как Ганнибал.
Когда Ганнибал обернулся, на его лице промелькнуло лишь удивление. К этому времени Уилл уже привык прислоняться к дверному косяку, потому что устал и много ходил, и они молча смотрели друг на друга. Уилл тяжело сглотнул, постукивая пальцами по ноге.
— Ты проснулся на час раньше, чем ожидалось, — сказал Ганнибал. Он подошел к маленькому островку в центре кухни и поставил на него поднос с нарезанными овощами.
— Я живу в опасности, — ответил Уилл. Он позволил Ганнибалу подвести себя к одному из стульев с выгнутой спинкой, позволявшей ему откинуться назад и облегчить давление. Он уставился на умелые руки, хлопотавшие над застегнутой на молнию рубашкой, прежде чем Ганнибал вернулся к готовке, и легкая заминка в его походке подсказала Уиллу, что он не так доверчив и беспечен, как кажется.
— У меня есть вопросы, — сказал Уилл ему в спину, наблюдая, как Ганнибал суетится у плиты.
— Я так и подумал.
— Твоя откровенность в ответе на них расскажет мне многое о том, что я буду делать дальше, — он нахмурился. — После того, как я смогу сделать больше пятисот шагов, не теряя дыхания.
— Звучит вполне адекватно, — ответил Ганнибал. Он отвернулся от плиты, подошел к маленькой миске с приправами, взял ее и вернулся на свой пост.
— …Ты убил всех этих людей.
— Да.
— Ты ел этих людей.
— Да.
— Ты вломился в мою квартиру и писал мне записки под дверью спальни, ты ворвался в мою квартиру и приставил нож к моему горлу.
— Ты же знаешь ответы на эти вопросы, Уилл, — упрекнул Ганнибал. — Задавай мне вопросы, на которые ты не знаешь ответов.
— …Что, черт возьми, случилось с Тобиасом Баджем? — прохрипел Уилл. Он ненавидел нужду, прозвучавшую в его голосе.
Это заставило Ганнибала задуматься. Он ответил не сразу, суетясь над кастрюлей на плите. Прежде чем убавить огонь, накрыл ее крышкой и повернулся, чтобы осмотреть Уилла, сдирая с него кожу одним взглядом. Он всегда мог видеть его, ошеломленно подумал Уилл, даже когда был всего лишь посетителем в баре. Он всегда раздевал его до голых костей, зная о нем все,
не зная слишком близко.
— Ты познакомился с ним в ту же ночь, что и я, — наконец сказал Ганнибал. Он взглянул на сковородку, затем подошел к маленькому островку, у которого сидел Уилл. — Он последовал за тобой, и, следуя за тобой, решил последовать за мной. Он был свидетелем того, как я убил студента Николаса Урвина, «Раненого человека», как его называли.
— Он хотел найти Чесапикского Потрошителя, — пробормотал Уилл.
— Он нашел его.
— Расскажи мне, — попросил Уилл. Ганнибалу не нужно было спрашивать то, что он хотел знать.
— Он продолжал навещать тебя после того, как пришел ко мне в офис и рассказал о том, чему был свидетелем, — продолжал Ганнибал. Его глаза с безмятежным выражением прошлись по контуру Уилла. Таким же тоном он мог обсуждать скучную математическую тему. — Он хотел быть моим партнером, помочь мне в твоем падении.
— Но ты не делишься, — пробормотал Уилл.
— Не делюсь, — согласился Ганнибал. — Когда я сказал об этом, он решил, что продемонстрирует отсутствие подлинной заботы, которую ты оказываешь своему поклоннику. Он хотел показать мне, как сильно ты можешь поддаться влиянию любого такого человека.
— Но ведь он пел серенаду тебе, — запротестовал Уилл.
— Да, именно поэтому ты так быстро уловил его намеки, — это прозвучало так, будто он хвалил Уилла, что было абсурдно. — Я пригласил его на ужин с твердым намерением убить. Он слишком близко подобрался к тебе.
— Слишком близко, — согласился Уилл.
— Это превратилось в игру: у него был его друг Франклин, а у меня — ты. Он прислал мне стакан из «Нектара», чтобы показать, что вновь виделся с тобой, а я отправил ему один из галстуков Франклина, чтобы показать, что был у него дома.
— Ты играл со мной в какую-то чертову игру? — прошипел Уилл.
— С Тобиасом, — поправил его Ганнибал. Его ладонь прижалась к пальцам Уилла, яростно барабанящим по столешнице. — Во время обеда он сказал мне, что убьет тебя ради меня. Прежде чем я успел убить его и избавить тебя от лишних хлопот, в дверь постучала моя коллега, и к тому времени, как я успел ее проводить, он уже исчез. Тогда я начал свою охоту на него, но это очень неприятно, когда жертва знает, что ты ее ищешь.
— Та неделя, когда ты игнорировал меня, — слабо напомнил Уилл. Его грудь словно онемела.
— Он прислал мне одну из твоих наволочек с лепестками роз внутри. Я знал, что он побывал в твоей квартире, и решил убедиться, жив ли ты.
— В ту ночь, когда мы… — он не мог произнести эти слова, не мог выдавить их из себя.
— Тебя не было дома в обычное время, — небрежно заметил Ганнибал, избавляя Уилла от необходимости говорить это. — Я был обеспокоен, но, пока искал ключ к разгадке твоего местонахождения, ты вернулся домой и наткнулся на меня, пьяный. И когда ты прижимался ко мне, от тебя исходил не страх, а облегчение. Желание. Ты знал о сущности Тобиаса. Ты боялся за меня.
— …Да, — признался Уилл.
— Ты жаждал меня, — настаивал Ганнибал, сверкая глазами. Уилл избегал его пристального взгляда, сосредоточившись вместо этого на краешке его парадной рубашки, которая обтягивала тугие, мускулистые руки.
— Ты собирался убить меня в больнице, — перебил Уилл. — Ты что-то говорил о Джеке?
— Ты не просил Чесапикского Потрошителя убить Тобиаса, но ты позвонил Джеку Кроуфорду и сказал ему, чтобы он присмотрелся к нему поближе. Я увидел, как полицейские подъезжают к моему дому, когда был поблизости. Я развернул машину и отправился искать Тобиаса.
— Ты думал, что я попросил их заняться твоим расследованием?
— Если бы ты раньше сообразил очевидное, то пошел бы сначала к Джеку Кроуфорду? — спросил Ганнибал.
— …Я бы, наверное, сделал то, что делаю сейчас, — сказал Уилл. От стыда у него покраснели уши. — Я бы… сначала захотел понять.
Ганнибал изучал его, и Уилл был обнажен, открыт под его пристальным взглядом.
— Когда я приехал, Джек Кроуфорд был в чулане. Кровь просочилась под дверь, и Франклин схватил телефон, чтобы позвонить в полицию. Он приехал как раз передо мной, чтобы повидаться со своим другом, но вместо этого столкнулся с катастрофой.
— Ты убил его.
— Он был незаконченным делом, — дружелюбно ответил Ганнибал. Он взглянул на часы, подошел к сковороде и поднял крышку, помешивая точно по часовой стрелке. — И Тобиасу нужно было понять, что единственный человек в этом мире, который может повлиять на тебя — это я.
Уилл открыл было рот, чтобы возразить, яростно воспротивиться этой дерьмовой линии мышления, но вовремя остановился. Он подумал о своем лосьоне после бритья, о еде, которую он употреблял, о том, как Ганнибал взаимодействовал с ним, как ему удалось заставить Уилла попросить его убить Тобиаса, и о том, что он нисколько не ошибся.
— …Ты кормил меня своими жертвами, — с трудом выдавил Уилл.
— Мы потребляли лучшие части самих себя, отраженные в ком-то другом, — поправил Ганнибал.
Уилл положил голову на столешницу и издал нервный, полный ужаса смешок.
— Ты превознес их, — выдавил он, когда у него перехватило дыхание и мышцы пресса скрутило от боли. — Ты превратил их в произведения искусства, и они стали частью меня. Ты поглотил меня.
Уилл вздрогнул от прикосновения Ганнибала. Тот оторвал его голову от стола, обхватил руками лицо, почти так же, как тогда, когда Чесапикский Потрошитель помог ему пьяному лечь в постель. Он поднял взгляд к бордовым глазам, темным в мягком свете кухни, и тяжело сглотнул.
— Неужели я поглотил все твои черты, Уилл? — тихо спросил он. — Ты говоришь так опустошенно перед лицом правды, которую требовал от меня, но, когда у тебя была возможность выйти через парадную дверь и найти помощь, ты вместо этого искал меня.
Уилл стоял неподвижно, сердце трепетало у него в горле. Он изучал черты его лица, разрез челюсти, местечко на шее, которое Уилл всегда покрывал поцелуями.
— Ты
солгал мне, — жалобно прошептал он.
— Только потому, что ты не был готов услышать правду. Разве я не двигался в твоем темпе, не останавливался в твоих паузах, дорогой Уилл?
Так оно и было. Уилл медленно и неохотно кивнул.
— Ты когда-нибудь собирался мне сказать?
— Я собирался это сделать, но события с Тобиасом Баджем обострили ситуацию до такой степени, что все вышло из-под контроля.
— С трудом верится, что ты можешь позволить чему-то выйти из-под контроля, — парировал Уилл.
— Я бы позволил тебе, — легко ответил Ганнибал. — Если ты выйдешь за эту дверь, Уилл Грэм, я не пойду за тобой, и не потому, что не хочу, а потому, что ты просишь меня об этом.
Эти слова не были похожи на спасательный круг. Они звучали мрачно, уродливо. Он вспомнил, как Потрошитель уверял его, что нет такого места, куда Уилл не мог бы пойти, но ему никогда не приходило в голову, что Потрошитель предпочтет не следовать за ним, если он попросит достаточно вежливо. Может быть, это ловушка? Какой-то трюк?
Нет, ошеломленно понял он,
в конце концов Персефона решила остаться. Аид не стал ее принуждать.
— …Мне кажется, я хочу лечь, — сказал он наконец. Он не знал, что делать с комком, который застрял у него в горле и мешал дышать.
— Вполне понятно, что ты устал, — ответил Ганнибал. Когда Уилл встал, он помог ему вернуться в спальню, суетясь вокруг одеял, словно наседка, проверяя повязку и перевязывая рану. Уилл позволил Ганнибалу дать ему дозу после того, как выпил небольшую миску супа мисо, и остался в одиночестве беспокойного сна со странным чувством, что он был именно там, где хотел быть.
***
Ганнибал нашел его у парадной двери посреди ночи. Это было не совсем бегство, и выражение лица Ганнибала, когда он смотрел на него сверху вниз, было в равной степени смущенным и удивленным. Сидя на холодном полу спиной к двери, Уилл предположил, что Ганнибал просчитывал его местонахождение и доступные ему действия. Он не пытался уйти; он просто хотел проверить дверь, которая позволила бы ему.
— Я могу заверить тебя, что твоя кровать гораздо удобнее, чем этот пол, — сказал Ганнибал. Его голос был низким, резким, как наждачная бумага, после сна. Одетый в подобранную по цвету атласную пижаму, с расстегнутым ночным халатом, он был похож на богатого аристократа, помятого оттого, что его разбудил посреди ночи дерьмовый студент колледжа с раной в животе и тяжелым характером.
Уилл забарабанил пальцами по мраморному полу под собой. Он был холодным и неумолимым, когда впивался ему в копчик, но в данный момент казался самым подходящим местом. Он уставился на Ганнибала; старинная лампа в прихожей отбрасывала тени во все стороны позади него. Это придавало ему дьявольские черты, лишенные всего человеческого. После того, как он наконец увидел человека, стоящего за письмами, трупами, ужасом, это описание казалось самым подходящим.
— Это хорошее место для размышлений, — сказал Уилл так непринужденно, как только мог. Он отказывался признавать, что Ганнибал нашел его там только потому, что он упал в изнеможении, случайно опрокинув маленький столик и разбив вдребезги стоявшую на нем вазу. Он избегал смотреть на осколки, стоившие в разы дороже, чем его обучение.
— У тебя проблемы с размышлениями?
— У меня проблемы со сном.
Ганнибал кивнул и, тщательно обдумав сказанное, тоже сел на пол, скрестив ноги, словно это было обычным делом. Он так же проигнорировал разбитую вазу.
— Если тебе снятся кошмары…
— Ты был в моей постели, когда мне снились кошмары, — перебил его Уилл. — В первый раз я пытался смутиться из-за этого, но ты убедил меня пропустить занятия и остаться с тобой в постели на весь день. Ты приготовил завтрак в постель, играл для меня на своем терменвоксе и даже включил на планшете Netflix, чтобы занять меня, пока мы наконец не встали, не приняли душ и не отправились в кинотеатр под открытым небом. Я даже не знал, что они все еще показывают фильмы.
— В кошмарах нет ничего постыдного, — ответил Ганнибал. — Они совершенно естественны, это проводник из нашего подсознания, помогающий разыгрывать наши страхи или фантазии в пространстве, где они могут быть наиболее яркими и раскованными.
Уилл облизал пересохшие губы, пристально глядя на него.
— Четыре дня спустя я проснулся оттого, что ты приставил нож к моему горлу.
— Я предположил, что без него ты попытаешься бороться против меня, — если Ганнибал и был смущен, то это не отразилось ни на его лице, ни в голосе. Его слова были правдивы, почти приятны.
— И все же тебе понравилось мое сопротивление.
— В ту ночь я не хотел с тобой бороться. Я просто хотел быть рядом.
— Я был чертовски близок с тобой, Ганнибал, — Уилл пытался звучать остро, огрызаться, но его слова, честно говоря, звучали скорее как уговоры, мягкое убеждение. — Я был так близок, что мы начали встречаться. Я ни с кем не встречался, кроме тебя, и ты это знал!
— Я хотел, чтобы ты был близок к тем аспектам меня самого, которые общество считает неподобающими или сомнительными. Мы вряд ли могли бы сделать это в кинотеатре под открытым небом.
— Ты проверял меня, пытаясь понять, сколько бычьего дерьма я вытерплю, прежде чем сломаюсь, — бросил вызов Уилл. Он снова прижался головой к двери, богато украшенной резьбой и витражами.
— Если у тебя есть какая-то черта, Уилл Грэм, то я ее не пересекал, — спокойно сказал Ганнибал.
— Ты действительно так думаешь?
— Я знаю о тебе достаточно: твое понимание насилия таково, что спустя некоторое время ты начинаешь бояться не меня, а себя. Чесапикский Потрошитель сидит сейчас в двух футах от тебя, Уилл Грэм, но ты боишься?
Это был сложный вопрос, и Уилл не смог посмотреть ему в глаза. Он подумал о Фредди Лаундс, очевидно, погибшей от руки Ганнибала, потому что она переступила черту. Неужели у Уилла есть черта? Он полагал, что у него есть, по крайней мере, черта в отношении искреннего желания уединения. Он провел черту для невинных, одну — для друзей. Он уже прочертил линию для Ганнибала, но было страшно осознавать, что он не стоит по другую ее сторону.
— Как ты вообще меня заметил? — хрипло спросил он. — Сидя в Belle Blue в качестве посетителя?
— Однажды ты разбил стакан, дорогой Уилл, и порезался о него. В то время как другие ругались, возились, убирали беспорядок, ты смотрел на кровь, и на твоем лице было самое интригующее выражение, когда ты смотрел на свою разорванную кожу. Ты казался сбитым с толку, но больше всего заинтригованным. Тебе потребовалось гораздо больше времени, чем обычно, чтобы промыть рану, и ты вернулся ко мне с расширенными зрачками, словно это тебя возбуждало.
— Как человек, который работает в моей области уже несколько лет, я постепенно привык распознавать некоторые расстройства. Твоя работа в Belle Blue началась еще на первом курсе, но даже тогда ты избегал смотреть в глаза и боролся с завсегдатаями, чьи эмоции были слишком сильны. Ты казался наиболее непринужденным рядом со мной, потому что я не внушал тебе своих эмоций.
Это прозвучало не так высокомерно, как ожидал Уилл. Эмоции Ганнибала, даже несколько лет назад, были приглушены. Его голос всегда был вежлив, а слова ненавязчивы. На фоне толпы пьяных завсегдатаев, споривших о политике и пенсионных счетах, маленький уголок Ганнибала, где он потягивал вино, читал газету и размышлял о последнем домашнем задании Уилла, по правде говоря, был самым ярким моментом.
— Ты не очень-то много рассказывал о себе, — пробормотал Ганнибал. — И все же твое молчание говорило больше, чем любые слова. Я всегда видел тебя, Уилл Грэм. Когда ты постукивал пальцами, чтобы избавиться от своих эмоций, когда ты ошибочно принимал свое возбуждение за страх, когда ты наблюдал за дракой, вспыхнувшей на стоянке, и выглядел так, словно хотел присоединиться к ней, я видел тебя.
— Ты следил за мной до того, как меня уволили? — спросил Уилл. Он не знал точно, как описать свой тон — любопытный? Нуждающийся?
— Нет.
— Значит, это и в самом деле было катализатором, — пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе. Он прижался спиной к двери, вспомнив о том времени, когда Ганнибал однажды прижался к ней с другой стороны. Когда же он успел открыть ее, чтобы они могли стоять по одну сторону?
— Можно сказать, да, — выражение лица Ганнибала было серьезным; он воспринял это настолько серьезно, насколько это было необходимо Уиллу. — Я был доволен, увидев тебя таким, какой ты есть, каким ты пытаешься себя представить. Довольно трудно продолжать следовать модели, когда ты больше не работаешь в их заведении.
— Ты убивал еще до меня.
— Да.
— И после этого ты продолжишь убивать?
— Что для тебя «после», дорогой Уилл? — спросил Ганнибал. — Ты видишь это как часть своей жизни, очень похожую на книгу, где первая часть называется «до Чесапикского Потрошителя», вторая — «во время Чесапикского Потрошителя», а последняя — «после Чесапикского Потрошителя»? Или ты видишь свою жизнь как непрерывное произведение, где нет никакого «после», потому что Чесапикский Потрошитель остается?
Хотел ли Уилл, чтобы он остался? Он опустил взгляд на свою одежду, засунув руки в карманы и нащупывая пальцами шесть зернышек. Он облизнул губы и медленно выдохнул. Каждой клеточкой своего существа он знал, каков правильный ответ, что сказал бы любой другой человек в мире, оказавшись в подобной ситуации.
Но он не был просто каким-то другим человеком. Поэтому Ганнибал впервые заметил его.
— Ты собираешься продолжать убивать? — настаивал он.
— Твое решение полностью основано на том, как я отвечу на этот вопрос?
Уилл вздохнул и слегка улыбнулся.
— …Нет. Должно бы, но нет.
Ганнибал внимательно посмотрел на него. Небольшое пространство между ними и дверью приглашало Уилла уйти в любой момент. Уилл был уверен, что все, что ему нужно сделать — это найти полицейского или доброго гражданина, и его отвезут в больницу, где он позвонит Джеку Кроуфорду и через несколько дней вернется в Штаты. В тот момент, когда они узнают, кто он такой, у него будут все доступные ему удобства, и он найдет дорогу домой к своим друзьям и своей школе, где получит степень в области криминологии, помогая ловить людей, очень похожих на Ганнибала во всех отношениях.
Хотя нет, не во всех отношениях; Ганнибал, как и Уилл, был совершенно уникален.
— Поможешь мне подняться? — спросил он, оглядываясь на Ганнибала. Ганнибал легко поднялся со своего места и помог Уиллу встать, пригладив ему волосы и наклонившись, чтобы поцеловать его в лоб. Уилл позволил это, хотя и не ответил взаимностью.
Его снова уложили в постель, напичкав обильной смесью обезболивающих для желудка, и Уилл уставился в потолок, размышляя о шести зернышках и руках, охотно протянутых к нему.
***
Он снова уставился на эту чертову дверь.
Ганнибал убрал разбитую вазу, но по-прежнему ничего не сказал по этому поводу. Он был в другой части дома, который Уилл мог оценить в солидные пятьсот тысяч долларов, и это оставляло его с легкой одержимостью нежными изгибами дерева вокруг оконных стекол витражей.
Он должен был выйти за эту дверь.
И все же он этого не сделал, даже спустя пять дней.
В какой-то момент он положил руку на ручку, а потом легонько ударил по ней, когда не смог повернуть. Он подошел поближе и сел на стул, стоявший у крайнего столика, на котором уже не стояла дорогая ваза. Он взвесил все варианты, но в конце концов обнаружил, что стоит прямо перед дверью, уставившись на нее.
— Хотя здесь нет врача, я когда-то работал в области медицины. Я не могу позволить тебе так долго двигаться в начале твоего исцеления. Пять минут максимум.
Уилл не был уверен, как долго Ганнибал стоял у него за спиной, но повернулся и посмотрел на него обиженно. Что-то в выражении его лица заставило Ганнибала остановиться, и он слегка наклонил голову.
— Уилл? — отважился он.
— Ты меня любишь? — прямо спросил Уилл.
Чего бы ни ожидал Ганнибал, это было не то. Его брови приподнялись, и он наклонил голову, изучая Уилла непроницаемым взглядом.
— Да, — спокойно ответил он после минутного раздумья. Что бы он ни искал на лице Уилла, он нашел это. — Все, что я сделал, я сделал потому, что я люблю тебя.
Уилл поверил ему. Глядя на него, на небольшое расстояние между ними, он поверил ему. У него болел живот, кишечник ныл, но он сумел вытащить зернышки из кармана и крепко сжал их. Медленно и осторожно он раскрыл ладонь и показал их Ганнибалу, позволив ему увидеть то, что он пронес с собой через весь мир.
Не колеблясь, он положил их в рот и проглотил.
