"не жалей"

      — В твоем Инстаграме что, очередная фотография со спиртным?       В том мире, где у них все более-менее хорошо, Тео не стесняется прямых вопросов. Он говорит в лоб, не пряча глаза выслушивает ответы, учится не выпадать в вечные истерики; это новое качество определенно нравится Борису. Потому что больше можно не прятаться. И не лгать. И, подумайте только, можно попробовать наладить собственную жизнь.       Поэтому он хитро улыбается, когда Тео после обеда с Хоби вновь набирает его номер. Это практически вошло в привычку — созваниваться дважды в те дни, которые они не проводят вместе.       — С очень хорошим спиртным, замечу тебе, Поттер.       Тео фыркает в трубку, и для Бориса этот звук — легкий, непринужденный — каждый раз становится чуть ли не откровением. Так уж вышло, что он еще не привык к тому, что Тео смог встать на ноги. Но это не плохо, нет, ни в коем случае. Если честно, Борис готов удивляться хоть до конца своей дрянной жизни, если это поможет Деккеру оставаться на плаву.       — Оно не выглядит качественным, Борис. Особенно с этими глупыми наклейками.       Борис деланно возмущается: как, как это получается, что антиквар и практически искусствовед называет изображение Моны Лизы глупым? Впрочем, он довольно быстро сдувается — всему виной искренний смех в телефоне; на Тео тяжело сердится даже понарошку, когда он так счастлив и готов любить целый мир.       — Чем занят? — словно невзначай интересуется Борис, раскладывая пасьянсом в голове названия ближайших улиц.       Если он сядет на автобус на перекрестке, а дальше его подберет Юрий, то вполне возможно, что он доберется до Тео даже сегодня.       — Пришел домой. Готовлю кофе, — Тео затихает на миг, словно догадавшись, и коротко вздыхает. — Тебе сделать?       Борис ведет плечами, запахивая пальто. Он не уверен до конца, что кофе к ночи — хорошая идея, но Тео — исключение из всех правил. Кофе после двенадцати еще ерунда в его исполнении.       — Я привезу виски, так что нет. Но спасибо за предложение.

***

      Пес, невероятно похожий на Попчика, ударяется лбом о ботинки Павликовского, и Борис застревает в коридоре, разбираясь со шнуровкой и тем, что собаку все-таки стоит погладить.       — Поппи, — ласково кличет он, и песик встает на задние лапы, счастливо виляя хвостом. — Рад видеть, а? Я тебя тоже.       Тео на кухне шуршит пакетами и тихонько хихикает; матерый бандюга — и вдруг подобные нежности. Ему откровенно смешно. Словно в отместку, вымыв руки, Борис чешет и за ухом, как это недавно делал с псом, и самого Деккера. А потом роняет костлявую задницу на колченогий табурет и скалится во все здоровые зубы.       — Все-таки требую кофе.       Тео, закатив глаза, выставляет на стол две кружки, разливает в них содержимое турки. Дальше пьют черную густую бурду и значимо молчат. Всякий раз, когда они собираются вместе, тени прошлого непрошеными гостями встают у Тео за плечом. И он блекнет лицом.       Борису это крайне не нравится; Борис вообще всеми руками ногами за то, чтобы Деккер прошел путь реабилитации от начала и до конца и выкинул наконец из памяти то, что годами мешало ему свободно дышать. Поэтому он громко ударяет кулаком по столу. Достает виски. Тео не предлагает — не сейчас, не в это время года — и с достоинством рыцаря глушит самостоятельно. Прямо из грязной кружки, ему не в новинку.       Тео, как это обычно с ним бывает, смотря на Бориса, заражается его подчеркнутым весельем. Забывает про призрак картины, про мать и прочие трудности. Осторожная улыбка на его губах смотрится просто великолепно.       — Расслабься, Поттер, — говорит Борис и поднимается на ноги, чтобы включить старый проигрыватель пластинок.       Ко второму часу ночи, когда даже неугомонный Поппи отправляется спать, они перестают распевать песни. Обессиленные, опускаются обратно на табуреты и смотрят друг на друга воспаленно горящими глазами. В этом есть что-то от веселья, что-то — от вынужденного пира во время чумы, но главное, что это работает.       У Тео краснеют щеки и он точно чувствует себя хорошо, и никакие демоны прошлого не властны над ним в этот момент. Так что Борис думает, что это хорошая возможность, когда в пылу признается:       — Ya by zasosal tebya pryamo zdes'.       Тео моргает, дергаясь. В колледже он научился хорошо распознавать русскую речь и разбираться в ней, но просторечные фразочки все еще не его конек, и Борис, вот дурная голова, Борис ведь правда периодически забывает об этом.       — Что ты сказал? Я, я не понял несколько слов, можешь уточнить?       Борис сглатывает, хрипло хохоча. Наверное, он все еще может вывернуть все происходящее в случайную шутку. Но у Деккера любопытно горят глаза, он тянется к нему навстречу всем телом, и это определенно то тело, которое Борис хотел бы обнимать и целовать всю оставшуюся жизнь.       В общем, он решает не скатываться в сомнительный юмор. Тем более, как он заявил раньше — он хотел бы попробовать наладить личную жизнь, так что...       — Я сказал, что хотел бы поцеловать тебя, Поттер.       Тео умилительно краснеет. Борис ждет от него что-то вроде "глупости все, Павликовский, заканчивай дурачиться, ты совсем пьян", но Деккер аккуратно интересуется:       — Но ведь "поцеловать" на русском звучит по-другому, — и он выглядит в этот момент так, будто совсем не против.       Борис ухмыляется.       Что ж.       — "Поцеловать" на русском может звучать как угодно, Поттер, — смеется, закуривая. — И я просто выбрал то слово, которое подходило мне.       У Тео, когда он улыбается, над губой виднеются острые маленькие клычки, и Борис пялится на них, пока Деккер размышляет. Впрочем, он присасывается к ним глазами слишком отчаянно — и не замечает, когда Тео сам берет его за воротник.       — Ну и чего ты ждешь? Целуй.       Глаза Тео смеются, и под рукой он ощущается взволнованным и дрожащим. Его бы обнять, прикоснуться к губам — а потом распять на ближайшей стенке, чтобы вылизать все, до чего только получится дотянуться, чтобы показать, что он в глазах Павликовского навсегда самый невероятный, самый очаровательный, самый дорогой.       И Борис — что не удивительно — делает и то, и другое. И даже третье — но чуть позже, когда они споласкивают второпях колотые кофейные кружки.