У повести нет ни начала, ни конца, и мы произвольно выбираем миг, из которого смотрим вперёд или назад. Грэм Грин, «Конец одного романа»
Эдди Литтлджон покидал Коломбо с лёгким сердцем. Он пробыл тут добрых пять лет, спасибо старику, посчитавшему, что в Лондоне он точно свяжется с дурной компанией, а служба в армии же, наоборот, прививает дисциплину. Дисциплины у Эдди, действительно, прибавилось. Равно как и вредных привычек. Теперь Эдди не только цедил алкоголь да дымил так, будто с минуты на минуту должен был покидать Лондон-Паддингтон с третьей платформы, но и от души временами поигрывал (хотя не столько азарта ради, сколько чисто из спортивного интереса; демонстрировать ловкость в карточных фокусах ему нравилось больше, в перетасовке колоды же он находил успокоение). За столько лет вдали от родной Англии он дослужился до звания капитана — для Цейлона дело не сказать чтоб уж слишком мудрёное — и последний год больше занимался муштрой других таких же молодых и зелёных сосланцев, как и он сам, да мелкой канцелярской работёнкой. Эдди понимал, что раньше времени покрывается пылью в этой глуши, и твёрдо повторял себе: «Как только старик отдаст концы, сразу махну домой в Англию, да так развернусь, что небу жарко станет». И свято на это надеялся. Теперь же можно было переставать надеяться и начинать верить. Старший Литтлджон, мир его костям, не задержался на земле, так что и младшему не было больше резона задерживаться в эдакой импровизированной ссылке. Конечно, папашу было жаль, но вот что Эдди уяснил за эти годы, так это то, что над пролитым молоком не было особого смысла плакать. В конце концов, все силы Вселенной работали на благо того, чтобы это молоко разлить. Пожалуй, он скучал бы разве что по местным закатам. В ночь перед отъездом он прошёлся от казарм Эчелон к маяку, который давненько облюбовал. Видок оттуда открывался неплохой как на Манарский залив, так и на озеро Бейра. Хотя вот со светом у маяка этого дела определённо становились плохи: мир не стоял на месте, город разрастался не только вширь, и порту давно пора было переходить на новый… Эдди тогда смотрел на чернильного цвета воду, алеющее закатное солнце, мерцающие первые звёзды и думал о всяком. Но одна мысль засела особенно плотно. Мысль о том, чтобы больше сюда не возвращаться.***
В пути настроение его стало несколько меланхолическим (что никоим образом не было связано с невыносимой качкой и отчаянным желанием очистить желудок), и под конец путешествия Эдди для успокоения нервишек поцеживал виски на палубе да погружался в фантазии о своей будущей пёстрой лондонской жизни. Для начала нужно было заново зарекомендовать себя в обществе. Эдди думал о всей той аристократической экстравагантности, что, наверняка, только пышнее расцвела с момента его отъезда. Вспомнил милую Нину. Давненько они не видались. Однажды, в первый его год в тропиках, Эдди получил письмо от старика, а внутри лежали рекомендации и нинина фотокарточка. Её нежные, повзрослевшие черты тогда словно вернули его домой, и одно это опьянило — и уже вечером фотография висела у него над кроватью, своеобразная икона, можно сказать, ангел, охраняющий его сон. О, как он мечтал повидаться с нею снова, может, даже исполнить волю папаши и попросить её руки. Не откажет же она старому другу! Он вспомнил, как ребёнком Нина называла его не иначе, как Рыжик. Дразнила, точнее, как и все девочки в столь юном возрасте, но, подумал он, звучит-то чертовски неплохо. Даже дерзко. «Здравствуйте, капитан Литтлджон!», скажут ему. «О, для друзей просто Рыжик!», ответит он. Да, определённо хорошая идея — сходу называться Рыжик, чтобы сразу быть с Цветом Лондонской Молодёжи на короткой ноге. Таможенную проверку новоиспечённый Рыжик прошёл без проблем, он и не вёз-то с собой ничего особо, надеясь от души отовариться на месте. Заглянув в банк и сняв со счёта приличную сумму, чтобы хватило на недельку лондонского сумасбродства, он задумал остановиться в «Шепарде» на Дувр-стрит. Старик его частенько останавливался у Лотти Крамп, и каких-то семейных традиций Рыжик решил не нарушать. Да и там никогда не было скучно. В основном, конечно, благодаря невероятной забывчивости хозяйки в некоторых вопросах. Вечером он сходил к портному и заказал себе классический фрак и «что-нибудь помоднее» — серенький костюмчик и галстук в шикарную красную полоску, в его понимании, этому описанию полностью соответствовали. И, вернувшись в гостиницу, счастливый завалился спать.***
Отведённая на сумасбродства неделька прошла несколько томно. Газеты пестрели скандальными заголовками о безумной светской жизни Цвета Лондонской Молодёжи, вот только ход на эти вечеринки таким безызвестным в обществе личностям, как он, был заказан. Во всех же клубах, что он посетил из доброй памяти о том, как раньше в них загуливали, теперь сидели и обсуждали последние новости чинные джентльмены. Рыжик старался делать хорошую мину при плохой игре и даже сыскал у тех успех своим фирменным фокусом с четырьмя монетами, которому его научил один седовласый сингалец в поезде на Тринкомали и который никому здесь не удавалось повторить, отчего Рыжику хотя бы прилично прилетало в карман. Но это начинало порядком надоедать. И под конец недели он вообще решил вечерком остаться у Лотти, надеясь на хоть какое-то развлечение. Лорды Какбишьего и достопочтенные джентльмены Забылаимя в пенатах Лотти сменяли друг друга с завидной регулярностью, и Рыжик, облюбовав себе тихий уголок, попивал, бросая по сторонам короткое «за ваше», и покуривал в ожидании сколько-нибудь интересного лица. И лицо появилось. Лотти вела под ручку какого-то светловолосого малого с приятными чертами, и Рыжик даже подсобрался. Наконец-то хоть кто-то примерно его лет! Лотти толком того и не представила, да сидящих в гостиной джентльменов это не слишком и беспокоило. Бывший король Руритании начал с лёгкой руки Лотти что-то взволновано голосить о бомбах и пропавшей золотой ручке с орлами, под конец его жалобной тирады Рыжик даже сочувственно покачал головой, но, стоило почтенным джентльменам переключить своё внимание на выпивку, мгновенно подсел к заинтересовавшему его молодчику: — Держу пари, что Вам этого не сделать. Он выложил на стол четыре монеты по полпенса, прикрыл картами и не спеша подвигал, после чего гордо вскинул голову и нервно облизал губы: — Ну-ка, сумеете так? — Вот это ловкость рук! — сказала подоспевшая к столу Лотти, почуяв что-то захватывающее. — И где только Вас такому обучили? — Один тип в поезде показал. — Мне кажется, это нетрудно, — отстранённо заметил молодчик. — А Вы попробуйте. Не выйдет. Держу пари на что хотите. — На сколько, например? — Лотти сияла, такие вещи были в её вкусе. — На сколько хотите. На пятьсот фунтов? — Соглашайтесь, — подначила Лотти. Достопочтенные джентльмены, как коршуны, слетелись на запах азарта. — Выиграете. У него денег много. — Идёт, — ответил тот. И безукоризненно повторил трюк. — Ах, чёрт побери, — подивился Рыжик. — В первый раз вижу. Я за одну неделю заработал этим фокусом уйму денег. Получите. — Он достал бумажник и протянул ловкому малому кредитку в пятьсот фунтов. Лотти подбила молодчика купить всем выпить. Рыжик не усидел: — Предлагаю реванш. Орёл или решка. Два из трёх — выигрыш. — Идёт, — без промедления сказал ловкий малый. Рыжик бросил монету два раза, и оба раза тот угадал. — Ах, чёрт побери! Ну Вы и везунчик, — подивился Рыжик только больше и протянул вторую кредитку. И молодчик отошёл позвонить.***
К ноябрю Рыжик словно утопал в трясине. Он шатался по городу, обедал в сколько-нибудь значительных заведениях, даже приобрёл себе шикарную гоночную машину, но какой толк в променадах без тёплого молчания компании, в обедах без сплетен и в моторе, в котором некого возить. Из газет он пытался выцепить хоть какую-то информацию о том, где модно кутить, но попытки эти оборачивались полным провалом. Буквально на днях, скажем, он прочёл, что сейчас самое шикарное место, где потанцевать, — отель «Казанова» в Блумсбери. Рыжик о таком никогда и не слыхал, но, подумал он тогда, столько времени его здесь не было, мода меняется, всё такое. Он, конечно же, приоделся как надо и отправился туда провести вечерок. Приехал — а танцующих человека три, не больше. Бара нет, предлагают только кофе. А когда он намекнул на что-нибудь покрепче кофе, получил в ответ воду про отсутствие лицензии на продажу алкогольной продукции, как они выразились. Мда, если это всё, что Лондон мог предложить порядочному человеку, Рыжик бы и носа не казал из Коломбо. В субботу он порешил хоть прокатиться до Касл Ируэлл на ноябрьский гандикап. Рыжик курил в палатке, когда услышал оклик: — Ой, Рыжик, ты? Да тебя с усами и не узнать! Это была Нина. Кудрявенькая, тоненькая, в модной шляпке и очаровательной шубке. Ещё краше, чем на фотографии, и с голосом, словно колокольчик. Рыжик раскраснелся, отложил трубку и поцеловал тыльную сторону её руки в приветствии. Она присела напротив него за столик. — Где ты пропадал? Столько лет тебя не видала! — с энтузиазмом сплетницы наклонилась ближе Нина. Он тоже наклонился и, словно заговорщик, начал травить байки про джунгли Цейлона и варварство туземцев. Она то и дело хихикала и заинтересованно взмахивала руками. А Рыжик не мог налюбоваться её большими ясными глазами. К столику подошёл какой-то малый, знакомый Нины, и Рыжик узнал в нём давешнего любимчика судьбы. Парниша представился Адамом, Рыжик представился Эдди Литтлджоном... А потом спохватился и провернул долгожданное «называйте меня Рыжик».