Издержки профессии

Америка залился истеричным хохотом, внутри него сейчас всё кипело. Он, конечно, ожидал от России многого, но точно не такой подлянки. Он ведь был готов сделать по-настоящему многое, только бы НАТО не узнал о его секретах. Даже для России это было очень подло. Зажав коварного вруна в углу, Альфред резко замолк и взглянул в сиреневые глаза с таким презрением и ненавистью, что, окажись он суперменом, то Россия мгновенно бы расплавился от его лазерного взгляда. — Что такое, Раша? Почему не веселишься? Ну же, давай! Посмейся над тупым и толстым Америкой, — Альфред старался говорить с наигранным сарказмом, но в голосе чувствовалась боль. Брагинский был немного растерян, но вёл себя как всегда пофигистически спокойно. Видимо, даже он не ожидал от этого ребёнка чего-то подобного, но при этом оставался абсолютно спокойным, из эмоций на его лице читалось лишь лёгкое, едва заметное удивление. — Я бы добавил в этот список ещё наивный, наглый, мистер я-люблю-выёбываться, неудачный выкидыш Англии… В течение всей этой тирады Америка безуспешно открывал и закрывал рот, пытаясь прервать Россию. Но мат русского — это как деление урана: его невозможно остановить. Пришлось прибегнуть к крайним мерам и заткнуть эту дырку, из которой так и сыпались ругательства, поцелуем. Россия определённо был готов к этому, но опять же почему-то не стал сопротивляться. Попытка Альфреда углубить поцелуй не увенчалась успехом. Значит, Россия всё же имел что-то против этого, даже с закрытыми глазами Америка знал, что Иван сейчас таращился на него с лицом кирпичом, временно потеряв дар речи. По привычке рука Америки сама собой потянулась к лицу Ивана и легла на щёку, заставив последнего дёрнуться и разорвать поцелуй. Альфред, хоть и был немного расстроен, не стал настаивать на большем, и, к слову, отступать он тоже не спешил. Внутри всё так непривычно смешалось, заставив Джонса только сильнее запутаться в собственных чувствах. Подсознательно он всё ещё злился на Россию, а вот сердцем уже давно простил его. Брагинский с весельем наблюдал за своим заклятым соперником. Не сказать, что он был счастлив, позволяя этому избалованному мальчишке распускать руки, нет, скорее, Иван смотрел на это как на воспитательную работу. Кажется, Америка начал успокаиваться, но привкус томатной пасты на языке подкинувший в мозг портрет Италии, вновь заставил его разозлиться. А что, если Иван взаправду любит этого макаронника, а Америка лишь напрасно теряет время, пытаясь воткнуть свою персону как третье колесо в велосипед. — Успокоился, дурачок? — пропыхтел Америка, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Он ведь возненавидел пасту с помидорами ещё в начале двухтысячного года, как тогда, так и сейчас виной всему стал Италия. Однако куда сильнее Альфреда поразил горьковатый привкус табака. «Как будто с пепельницей поцеловался. И как только Италия это терпит? Нет, не надо сейчас о Италии», — Альфред раздражённо цыкнул, ругая себя за собственные мысли. Заметив на себе заинтересованный взгляд фиалковых глаз, Америка с привычным высокомерием заявил: — Хех, чего смотришь на меня так, будто влюбился? — последнее слово он произнёс с такой интонацией, будто и правда стал подозревать Ивана в подобных к себе чувствах. Иван зафырчал, как ёжик, у которого отобрали еду, и буркнул: — Дурак, — показав язык, Россия схватил его за руку, не позволяя более себя трогать. — Феличиано получше тебя будет. — Пхех! — Америка безрадостно усмехнулся. — Что за бред! Чем этот гондольер лучше меня? Альфред не просто обиделся, а знатно оскорбился таким заявлением. Да в аду быстрее зима настанет, чем этот хлюпик станет хотя бы на йоту лучше него. — От него гамбургерами не воняет, — Россия проговорил это таким тоном, будто просто хотел уйти от ответа и побыстрее перевести тему. И Америка понимал это. Подставив колено промеж ног нашего врунишки, заставив раздвинуть их, Америка улыбнулся, но на сей раз это была кисло-сладкая, то есть непонятная улыбка. Проведя кончиками пальцев от колена до бедра Ивана, Альфред насладился моментом и вспыхнувшими эмоциями на этом, казалось бы, каменном лице. Чувство власти и лёгкая дрожь, проходящая по телу Ивана, заставила Америку улыбнулся шире. — П-ха-ха-ха! — комната заполнилась его фальшивым смехом. — Тебе так нравится унижать меня? — Представь себе, — съязвил Россия, не понимая, какая дурь на этот раз ударила в голову Джонса. От очередной порции громкого истеричного хохота Альфреда Иван скривился, думая о том, как бы не оглохнуть.  — Совсем обнаглел, да? — спросил Альфред. От полученного в ответ убедительного кивка с его лица мгновенно спала улыбка. Отвернув голову, Брагинский тихо проговорил, намереваясь позлить его: — Не дыши на меня, дрянью воняет. Америка вновь рассмеялся. Его смех звучал довольно искренне, Иван даже на секунду поверил в правдивость этого веселья, но фальшивость Альфреда была вмиг разоблачена следующей фразой: — Я ничего не ел, причём совсем, только кофе выпил. Повернув голову, Иван спокойно, даже безразлично проговорил: — Мне неинтересно. Разумеется же, Альфред знал, что Ивану неинтересно знать, что он съел на завтрак, но так уж его воспитали давать ответ на каждый вопрос. Сравнявшись губами с его ухом, Америка игриво прошептал: — Что-то мне подсказывает, что тебе это нравится. Проведя пальцами от колена вверх и остановившись в районе паха, Америка нащупал бугорок. Тут и без слов всё ясно и понятно, а Россия просто был упрямым ослом. Буркнув в ответ что-то вроде «нет», Брагинский заёрзал, будто в попытке оттолкнуть от себя Альфреда. Однако выглядело это настолько жалко, что Америка подумал, что у него просто затекли ноги, и поэтому убрал колено, позволяя Ивану выпрямиться. — Врёшь! — протянул Альфред. — Признай уже, что я тебе нравлюсь. — Облезешь, сука драная, — показав язык, Россия заметно расслабился. Ему уже порядком надоело пререкаться с этим избалованным ребёнком: всё, что он хотел сказать, уже давно ему высказал, и даже больше, так что причин более задерживать здесь не было. Единственной причиной, по которой Иван ещё не надавал Альфреду по голове, был интерес. О да, Ване было до одури интересно узнать этого мальчишку с другой стороны. Но вся эта ситуация в целом уже начала порядком надоедать. Собравшись было уходить, Иван снова почувствовал между ног нечто твёрдое. Альфред попробовал поднять колено выше, усилив таким образом давление на пах, но Россия по какой-то неведомой причине не спешил жаловаться, высказывая своё недовольство. В какой-то момент Альфреда это даже разозлило. Он тут, понимаете ли, старается, а ему, значит, всё по барабану и, откровенно говоря, плевать на его старания. Безобразие просто! Воспользовавшись замешательством, Америка снова поцеловал его, но отнюдь не так, как до этого привык целовать своих многочисленных одноразовых любовников. Этот поцелуй был невинен настолько, что его можно было бы отнести к незначительному и случайному касанию. — Не надрывайся, а то пупок развяжется, — проворчал Иван, не понимая, что это только что было. Америка, что, разучился целоваться? — Не развяжется, — уверенно заявил он. — Я привык ставить перед собой цель и медленно, неторопливо идти к ней. Явно не понимая, к чему это было сказано, Брагинский раздражённо выдохнул: — Прибереги свои гейские штучки для кого-нибудь другого. Альфред не совсем понимал, что Иван имел в виду под «гейскими штучками», но одно было ясно точно — его уже в который раз отшили и послали. — Ты несгибаем, как рельса, — обиженно пробормотал Джонс, но, быстро подхватив радостную ноту, добавил: — но не для меня! — Мечтать не вредно, — усмехнулся Иван. Америка снова впился в его губы, и на сей раз поцелуй был более требовательным. В комнате послышался треск: это лопнуло терпение Вани. Ударив Альфреда в живот, Россия поправил одежду и как ни в чём не бывало вышел в коридор.