***
Джено умчался на восток, а Кун отправил всех по домам со строгим наказом ждать дальнейших распоряжений. Чэнлэ вновь свернулся сапфировым змеенышем на подоконнике и глядел им вслед долгим, пробирающим насквозь взором. ВинВин остался с Куном, а вот Юта засиживаться не стал и ушел вместе со всеми. Чонин увязался за ним хвостиком. Юта оглядывался на него через плечо и хмурил широкие брови. — Чего тебе, мелкий? — спросил он наконец. Джемин бросил на него недовольный взгляд. — Скажи им про рыбку, — беззаботно улыбнулся Чонин и прильнул к Джемину. — Джемин-а, покатай. Джемин, все еще недобро поглядывая на Юту, взял брата на закорки и галопом помчался вниз по улице. Радостный визг Чонина катился следом. Юта с каменным лицом глядел перед собой. Донхёк посмотрел на Юнциня, но тот в ответ лишь плечами пожал, дескать, ведать не ведаю, о чем речь. Тогда Донхёк, набравшись смелости, подошел к Юте. — О чем это Воронёнок твердит? — спросил он. — Слышал, у тебя есть родовой кинжал из каттанийского стекла. Покажешь? — Юта замедлил шаг, и Донхёк повторил за ним. Он всегда носил кинжал с собой, хоть проку от него в общине не было никакого, но с оружием под рукой всяко спокойней. Донхёк отстегнул чехол от пояса и протянул его Юте. Юта вынул кинжал, взвесил на ладони и оглядел со всех сторон, особое внимание уделив рукояти. — Видишь? — Он протянул Донхёку кинжал рукоятью вперед. Донхёк взял его несмело и, не зная, куда глядеть, уставился на незамысловатый торец. — На щит посмотри. Донхёк взглядом поискал затертое временем и частыми касаниями место, где мастер выгравировал знак его рода. С него глядела уже знакомая, примитивно изображенная волчья морда на четырехступенчатом основании. Донхёк изумленно охнул. Он столько раз держал кинжал в руках и никогда не замечал, что на нем изображено. — Знак праволка. Каттанийское клеймо. Твой род, должно быть, очень древний. Юта выхватил из-за пояса свой "коготь" и показал Донхёку черную рукоять. На щите красовалась рыба, выпрыгивающая из морских волн. — Такое клеймо можно встретить лишь в двух местах: на побережье Янтарного моря и на Железных островах. — Царь-Рыба? Но разве ты не из людей? — Из людей. — Юта кивнул и спрятал кинжал. — Но смердяки произошли от первых людей, а те — от первозверя. Капля древней крови течет в каждом из нас. Шаман, у которого я обучался, когда меня изгнали из юрта, считал, что то ли Проклятье пробудило голос крови, то ли Смерть избрала меня, ибо во мне много от морского народа. Потому и не удивился, когда после испытания ему явился дух рыбы, и в качестве ва-мин я получил этот кинжал. — Значит, мой кинжал — тоже ва-мин? И в нем заключен дух-помощник? — Уже нет. Он там был, но то ли один из твоих предков его освободил, то ли сам ушел, когда хозяин умер. Донхёк помедлил, но все же сказал: — Я уже видел эти символы. Юта со вздохом усмехнулся. — Он тебе показал? — Да. Вы в самом деле не знаете, что это значит? — Честно? — Вы не хотите, чтобы он знал? — У нас есть лишь предположение. Такое же хрупкое и ничем не проверенное, как и ваша с ним связь. Небылица, старая, как мир, сказка. Если бы только мы могли найти еще два ва-мин… Тогда можно было бы проверить. — Змея и Ворон? — Откуда ты такой смекалистый взялся? А так и не скажешь, что в голове что-то есть. — Отец считает, от папы, но это неточно. Юта коротко хохотнул. — Ты мне нравишься. — На миг его взгляд будто оттаял, и Донхёк увидел в нем того доброго, полного сострадания мальчишку, который не смог добить полумертвого волчонка. — Я рад, что он выбрал тебя. — А я рад, что у него есть такой брат, как ты. Юта растерянно моргнул и спешно отвернулся. Они дошли до перекрестка; Донхёку следовало повернуть направо, а Юте — продолжить путь прямо. Донхёк собрался уже распрощаться, но Юта поймал его за рукав накидки и увлек за собой. — Явление Каттани не останется незамеченным. Слышишь, как вороны кричат? Донхёк поглядел на стремительно темнеющий восток; птичий крик разносился над ничейными землями, ветер гнал его к югу. — У нас, может статься, совсем мало времени. А ты — часть него, тебе положено знать. Они скоро добрались до домика Юты, вошли в темные сени. — Я не мастак басни баять, потому не обессудь. В общем, ходит средь островитян легенда, что первозвери, смекнув, что род их угасает, решили спасти тех, кто еще уцелел, и отправились в земли вечной зимы, за Снежную пустошь, подальше от людей. Поселились у Ледяного моря, промышляли рыбной ловлей, охотой на китов да тюленей. Как-то да выживали. Но нет-нет, и уходил кто-нибудь из рода, выбирал удел первых людей, отказавшись от животной своей сути, иль наоборот — навек обращался зверем. Становилось их все меньше и меньше, и в какой-то миг стало так мало, что пришлось им, дабы совсем не сгинуть, заняться кровосмесительством. Поначалу Змеи и Морской народ зачали общих детей, и так, говорят, появились ледяные драконы, а после — волки да вороны. У тех дела обстояли хуже, детеныши рождались мертвыми иль уродцами, но некоторые все же выжили. Небесными волками их кликали, вестниками стужи, детьми зимы. Ну а потом драконы и дети зимы нарожали своих детенышей. Древние прозвали их Стражами, ибо вобрав в себя все сущности первозверей, стали они хранителями всех сторон света, им была подвластна любая магия, все стихии подчинялись им. Но дети эти оставались огромной редкостью и часто погибали, не дожив до обряда становления, ибо Сила в них была так велика, что хрупкие людские тела не выдерживали ее. Те же, кто выживал, после испытаний выбирали себе одну сущность, своего родового зверя, остальные же становились его ва-мин, духами-хранителями, которых Страж мог при желании иль острой нужде пробудить. Так как места эти суровые, Стражи выбирали суть волка или рыбы, реже — ворона, и совсем никогда — змея. Говаривали, некоторые Стражи в своем стремлении помогать страждущим уходили к первым людям и обучали их всякому полезному. Научили и тому, как призвать Стража в случае беды. Для этого необходимо собрать в одном месте четыре родовых ва-мин суть четыре зверя, амулет какой или вещицу, на которой осталась частичка Стража: кинжал с каплей его крови, оберег из перьев, во́лос, слюна, семя — все подойдет, и прочесть древнее заклятие призыва, одно из тех, что использовали первозвери, дабы призывать Хозяев. Только вот сколько в этом выдумки, а сколько — правды, нам не ведомо. Да и нет у нас всех ва-мин, а как самому пробудить Стража, Джено — если предположить, что это все же правда — точно не вспомнит. Но, если честно, мне легче считать его северянином, чье племя еще помнит и почитает древние обычаи. Будь он из Стражей, вряд ли бы его отпустили из рода, даже если бы папа захотел уйти. Северян уже больше шести сотен лет не видели за пределами Каттанийского хребта. Торговлю ведут лишь с островитянами и каттани, Конклав да наместник им не указ. Что они забыли так далеко на юге? От чего бежали? Я задаюсь этими вопросами каждый день и все еще не могу найти ответ. Донхёк понимал Юту. Он спас Джено, растил как родного брата, маялся, не в силах понять, что его сюда привело, что обрекло его семью на гибель. Ответить на эти вопросы мог лишь Джено — мертвые ведь не говорят? Или все же?.. — А ты не пробовал, — прошептал Донхёк и испугался собственных мыслей, запнулся на полуслове, поежился под своей накидкой, будто кто дохнул ему в затылок ледяным дыханием, — нет, забудь. Глупости в голову приходят всякие… — Твои глупости порой бывают несказанно полезными. Но я догадываюсь, о чем ты. И да, пробовал. Убедившись, что Джено и наставнику ничего не угрожает, я отправился обратно к озеру, дабы похоронить омегу и волчонка. Но было поздно. Я заглянул в их память, но увидел лишь последние мгновения их жизни. Пытался и духа призывать, а когда у Куна появился Чэнлэ — просил его разузнать о них в стороне мертвых, но он так и не сумел их отыскать. Если уж это оказалось не под силу Высшему, то что говорить обо мне? — Как думаешь, почему они не откликнулись? Юта пожал плечами. — Может, по той же причине, по которой ушли из племени? В любом случае, что уж теперь об этом говорить? Что сделано, то сделано. Назад их не воротишь. — Юта поглядел в оконце, затянутое вечерней мглой. — Беги домой. Скоро здесь будут каттани. Лучше им до поры до времени о вас не знать. Мало ли, что у них на уме. А вы отщепенцы. Волчье племя сам знаешь, как относится к тем, кто ушел из рода. Донхёк не стал спорить и отправился домой, где его уже и так заждались. Папа, как и Юта, был встревожен появлением каттани, но старательно делал вид, что это не так. Однако Донхёк слишком хорошо его знал и потому, когда папа взялся проверять спусковой механизм арбалета, прямо спросил, что его беспокоит. — Помнишь, я рассказывал, почему мы с отцом ушли из племени? — сказал он сосредоточенно-глухим голосом. — Так вот, кой о чем я умолчал. Догадываешься, о чем? Донхёк облизнул пересохшие губы. Ему очень хотелось придумать какое-нибудь убедительное, безобидное объяснение, но он слишком хорошо знал волчью натуру, помнил о праве кровной мести и потому обессиленно кивнул и, прикрыв глаза ладонью, опустился на лавку рядом с папой. — Он имел и не имел на это права. С одной стороны, его оклеветали, с другой — не дядя отнял у папы жизнь. Дело оказалось спорным, но совет вождей и старший оллам решили, что отец должен понести наказание. За убийство каттани карают двумя способами: смертью или изгнанием. Так как у отца был я, его изгнали. Вместе со мной. Но отец и не хотел оставаться в общине, ибо все ему напоминало о папе, так что изгнание для него оказалось избавлением. Он бы и на смерть согласился, если бы у него была родня, способная меня приютить. — Думаешь, каттани помнят об этом случае? Тридцать лет прошло. — Кровная месть, маленький. — Папа поднял на него усталые глаза. — У нее нет срока давности. У дяди был сын, помнишь? Если он или кто-то из его детей находится в составе посланцев и признает меня, то может потребовать расплаты. Конечно, он не станет бить в спину, но вызов бросит. И хорошо, если мне. — А если мы его не примем? — Тогда уж ударит в спину. Так или иначе, но кровь прольется. Таков закон каттани. — Почему они столь жестокие? — А почему Триединый союз уничтожает полукровок? Почему Порожняки пожирают души? Почему люди убивают людей? Потому что мир жесток, сынок. "Люди любят убивать", — вспомнились слова Чэнлэ. И на сей раз Донхёку нечего было ему возразить.***
Донхёк спал плохо, раз за разом проваливаясь в трясину полусна-полуяви, где Джено призраком скользил меж молчаливых дубов, и во тьме вслед за ним шагали суровые люди в тяжелых накидках на каланьем меху, но лица их вдруг покрывались струпьями, кожа бледнела и обвисала слизкими лохмотьями, и ледяной ветер срывал ее, обнажая желтые кости и полусгнившую плоть. А вслед за мертвецами приходили волк и волчонок, серый, словно дым, с красивыми прозрачными глазами, совсем как у Джено, и оба молча глядели на Донхёка, будто ждали от него чего-то. И Донхёк плакал, ибо понимал, что пришли они забрать Джено. И потому под утро, когда рассветный холодок проник под одеяло, Донхёк к превеликому своему облегчению проснулся и больше не смыкал глаз. Когда все встали и принялись хлопотать по дому, Донхёк забился в запечек с дырявым чулком в руках и делал вид, что штопает, а сам едва не ревел от отчаяния. Думалось, с появлением подмоги полегчает, но на деле только хуже стало. Папа держался молодцом, споро хлопотал у печи и над стиркой и ничем не выдавал своего беспокойства, будто и не было вчерашнего разговора, а вот Донхёк замирал от каждого шороха за окном и дергался, когда слышал чей-нибудь голос у калитки. К обеду он не выдержал и убежал на задний двор, чтобы потренироваться с кинжалом. Лет в пять папа научил его обращаться с холодным оружием, к девяти годам Донхёк бросал ножи без промаха с двадцати саженей, а с десяти попадал в цель с закрытыми глазами. Но когда охоту запретили, он забросил это занятие, переключившись на танцы и стряпню — предметы, более подходящие омеге, по мнению Донёна и престарелого селянского общества. Однако и здесь его ждало разочарование. Под старой яблоней нашлись Джемин с Чонином, занятые поединком на деревянных палицах. Джисон, которого еще полчаса назад послали по дрова, умостился меж толстых корней яблони и следил за ходом битвы. Кто побеждал, сказать было сложно, но по обилию грязи на вещах и лице Джемина, он явно находился не в лучшем положении. Донхёк, хмурясь, по дуге обошел дерущихся и пристроился подле Джисона. — Каков счет? — спросил он. — Джемин потерпел уже два сокрушительных поражения, — покачал головой Джисон. — Но одно я не засчитал, ибо Чонин воспользовался запрещенным приемом. — Джисон поморщился и потер кончик носа. — Ох… Поди, больно было. — Судя по лицу Джемина — да. Они помолчали. Тяжелый, седой полдень наполняли стук палиц и неровное дыхание двух обветренных ртов. — И с чего они вдруг это затеяли? — сказал Донхёк. — Чонин попросил Джемина научить его драться. Говорит, люди, которые знают слишком много, долго не живут, поэтому лучше начать тренироваться уже сейчас. — Разумное решение. У Донёна о таком бесполезно просить. Правда, и от Джемина толку не то чтобы много… Джисон поглядел на него оскорбленно. — Джемин очень даже хорош в этом деле. На празднике семи костров он стал лучшим среди альф в рукопашном бою. — Надо же… — Донхёк не знал. Видать, потому что не бывал на сельских празднествах и достижениями Джемина особо не интересовался. Тот обычно бахвалился всем сам, но об этом отчего-то умолчал. Поди, невелика победа — махать кулаками лучше остальных. — А еще он ловко управляется с мечом и самострелами. Он всему сам научился, говорит, альфа должен знать, с какой стороны подойти к оружию. — Мы точно об одном и том же Джемине толкуем? — Не любит он этого дела. Говорит, мол, что хорошего — уметь убивать? У Донхёка внутри все похолодело. И вновь он услышал слова Чэнлэ и подумал о деде. Потянулся к поясу, вынул кинжал. Оглядел его и горько проговорил: — В моем роду быть воином и охотником — почетно. Нас учат этому с самого детства. Не значит ли это, что мы плохие люди? Джисон спешно покачал головой. — Нет. Вы же не бродите по лесам и трактам, словно разбойники какие-то, не убиваете невинных забавы иль наживы ради. Джемин ведь тоже считает, что человек — альфа это или омега — должен владеть оружием и уметь охотиться, иначе ему не выжить. Нет, конечно, сейчас это не так и важно, но в былые времена… Хотя… — Джисон уставился перед собой; кончики его ушей казались непозволительно-алыми на фоне мутного неба. — Ну ты понял. Донхёк-то понял, но легче ему от этого не стало. Все, что он узнал о своей семье за последние дни, оставило в его душе неизгладимый отпечаток. Он больше не мог относиться к тому, что считал естественным, правильным для себя, как прежде. Его всюду преследовал запах крови: едва уловимый, стальной отпечаток горечи, — и выворачивающее внутренностями наружу чувство вины. Мимо пронесся огненно-лиственный вихрь, и за миг Джемин лежал на лопатках, а Чонин возвышался над ним с победоносной занесенной палицей. — Сдаюсь! — Джемин выронил "меч" и раскинул руки в стороны, тяжело дыша и улыбаясь от уха до уха. Чонин тоже бросил палицу и повалился на землю рядом с Джемином. Донхёк поднялся на ноги, подбросил кинжал в руках, примерился и, поймав его за острие, метнул в стену покосившегося хлева. Лезвие вошло аккурат в щель узкой осиновой доски, которую Донхёк приметил за миг до броска. — Я тоже так хочу, — вскричал восторженно Чонин, но Джемин был непреклонен. — Нож в руки я тебе не дам, — сказал он. Явно представил, что этим ножом братец может ненароком отхватить, и поморщился. — На днях смастерю лук: потренируешься, а пока давай домой — папка задаст нам трепку, если не поможем с обедом. Чонин, повозившись в сырой листве, угрюмо побрел к дому. Джемин задержался, чтобы отвесить Джисону парочку крепких, жарких поцелуев. — Я и тебя научу, — пообещал он, на что Джисон испуганно округлил глаза. — С моей удачей, — буркнул он и запылал веснушчатыми скулами, — я кого-нибудь с первой же попытки прикончу. И это вряд ли будет намеренно. — Ничего, если такая немощь, как Донхёк, научился с ножом управляться, то и ты сможешь. Ай! — Джемин схватился за ушибленную голень, покосился на Донхёка с праведным негодованием, мол, ты чего дерешься, я ж правду сказал? и похромал за братом. Донхёк выдернул нож из стены хлева и, оглядевшись по сторонам, уже приметил новую цель, когда из-за хаты показался Юнцинь и поманил их с Джисоном к себе. — Кун забегал. Старший оллам хочет, чтобы мы явились на совет. Будут говорить с каттани. Оденьтесь во что-нибудь неприметное, особенно ты, — он бросил на Донхёка беглый взгляд. — И молчите, пока не спросят. Понятно? Когда они вышли на двор, Джемин уже яростно умывал чумазого Чонина прямо из колодезного ведра, а господин На, заламывая руки, о чем-то негромко говорил с Куном. Папа уже собрался, а вот старик бродил из угла в угол, явно никуда не торопясь. — Надень мою старую свиту, — сказал папа, — и голову покрой. Смотри в пол, не дай им увидеть твое лицо. В тебе слишком много каттанийской крови. — Да шо ты дергаешься раньше времени? — бросил старик. — Зуб даю — а у меня их всего три осталось, — что им нет до вас никакого дела. Ну порешил твой батька одного старого пердуна, так это ж сто лет назад было. Его покарали? Покарали. Все. Не пугай ребенка, он и так не в себе: гляди, какой бледный. — Старик скосил глаз на Донхёка. Донхёк и впрямь чувствовал себя дурно, но отмахнулся, когда папа предложил ему воды, вымыл руки и шею, оделся, как было велено, и побрел вслед за остальными на площадь. Где размещался общинный дом, он не знал, потому и удивился, когда Кун провел их вокруг древа, на противоположную сторону площади. Жилых домов стало меньше, а общинный и вовсе разместился на втором ярусе, меж могучих ветвей дуба. К полукруглой террасе вела узкая дощатая лестница, сам же дом терялся в хитросплетении величественной кроны. Весной и летом, когда дерево полностью наряжалось в листву, разглядеть его с земли было невозможно. — Кто у них в предводителях? — спросил папа у Куна, когда они поднялись на террасу. — Кай из Каменный Ножей. — Надо полагать, старший сын Ёнина. Он был военным вождем, когда мы покинули Каттани. Кто еще? — Чондэ, оллам из Зеленых Холмов, Сехун, советник и супруг Кая, и две дюжины воинов. Они шли десять дней и ночей, сделав остановку лишь под Северным Валом, так что по прибытии Кай попросил дозволения на отдых, но теперь они готовы говорить. У них плохие вести. В круглом, озаренном лишь светом каменного очага, что размещался по центру, помещении было дымно и душно. Олламы, все омеги, как Джено и говорил, неторопливо рассаживались по низким лавкам, расставленным вдоль стен двумя рядами. У очага разложили циновки, но они пустовали. Их, по всему судя, приготовили для гостей. Каттани еще не явились. Кун указал на свободную лавку недалеко от входа, прямо у стены. Место сумрачное, отчасти прикрытое очагом. Лучше и не придумаешь, если хочешь, чтобы тебя не заметили. Стоило им рассесться, как в помещение вошло несколько альф из местных. По охотничьим курткам и легким сапогам Донхёк признал в них дозорных. Среди них был и Юта. За ним, укрывшись от любопытных взглядов глубоким капюшоном, шагал ВинВин. Его тонкая, эфемерная фигура слишком разительно отличалась от крепких, коренастых фигур первых людей. Джено тоже был здесь. Белоснежный хвост мелькнул средь лавок, и за миг Донхёку на колени опустилась мохнатая голова. Донхёк склонился к ней, зарылся носом в мягкий мех меж ушами. — А теперь беги отсюда, а то выдашь нас случайно, — шепнул он, наградив волчика поцелуем. Как бы ему ни хотелось, чтобы Джено остался рядом, разумней было держаться от него подальше. Джено послушно вернулся к Юте. Каттани явились спустя пару минут в сопровождении старшего оллама. По крайней мере, так решил Донхёк: на пожилом, но статном мужчине был короткий плащ из змеиной кожи, в руках он держал посох, увенчанный змеиным черепом. Выглядел оллам так, словно ему в исподнее угодила оса. Близость каттани страшила его не меньше, чем Донхёка. И его можно было понять. Донхёк лишь мельком взглянул на Кая из Каменных Ножей, и тело его будто в омут с ледяной водой окунули. Вождь смотрел сычом, от цепких его глаз ничего не ускользало. Взор его коснулся и лица Донхёка, и тот сложился вдвое, сделав вид, что перевязывает шнурки. Кожа на его лбу горела огнем. Остальных каттани он разглядел — краешком глаза, — когда те расселись вокруг очага. Чондэ из Зеленых Холмов был совсем молод и явно лишь недавно вступил в Совет; он беспокойно ерзал на своей циновке и то и дело поправлял накидку. Сехун, супруг Кая, омега высокий и широкоплечий, отстраненно глядел на огонь, но кончиками пальцев нет-нет и касался колена мужа. По правую руку от Сехуна сидел — а скорее, возвышался над остальными — молодой воин. Глядя на него, Донхёк понимал, отчего папа так беспокоился. Медовая кожа и русые волосы воина очень уж напоминали его собственные. Кай тоже уродился смуглолицым, а вот волосы были темные, гладкие, как куний мех, собранные на затылке в короткий хвост. Воины, которым не достало мест у очага, встали в дверях. Ту не заперли, и в помещение врывался влажный, с горчинкой предвечерний ветерок. Старший оллам попросил тишины и обратился к Каттани. — Говорите, — сказал он. — С какими бы вестями вы ни явились, мы готовы слушать и внимать. Кай поднялся с циновки. В общей комнате вмиг сделалось так тихо, что слышно стало, как рассыпаются золой березовые поленья в очаге. — Мы вышли из Каттани треть луны назад, как только получили известие от вашего вестового. Путь наш лежал через столичный повет и Северный Вал. Встретили нас там плохими вестями. В столице творится неладное. Уже вторую неделю оттуда не поступает никаких сообщений, на тракте не видать ни подводы, ни всадника, а сами столичные стены окружены кольцом плотного тумана, который не тает ни днем, ни ночью. Все, кто пересекают его границы, больше не возвращаются. Из Северного Вала в столицу послали двух комиссаров и одного Шепчущего. Они сгинули бесследно. Зверью и птицам хода назад тоже нет. Мы отправили туда вашего вестового, и он не вернулся, хоть мы прождали его больше суток. В повете неспокойно. Ходят слухи о Порожняках, но нападают они редко и будто избирательно. Люди в замешательстве. Северный Вал готовится к худшему, запасается провизией и топливом, но даже в Конклаве не ведают, что творится и кто за этим стоит. Поэтому мы отказали их просьбе остаться и защитить город — последний рубеж между столицей и Каттанийским хребтом. Ибо вы, кажется, единственные понимаете, что происходит. И мы хотим знать, как и откуда. Ответ держал Кун. Он коротко рассказал о Порожняке, которого им удалось изловить и уничтожить, его признании и словах следователя из Конклава, что его подтверждали. — Вы сказали, что убили Порожняка, — подал голос Сехун. — Как вы это сделали без Проклятого? — У нас есть Проклятый, но мы не трезвоним об этом на каждом углу. — Но разве Конклав не ведет учет? — спросил рокочущим басом смуглявый воин. В больших серых глазах читалось неприкрытое, в чем-то детское любопытство. — Как они его не вычислили? — Страж-древо, дурья твоя башка, Юкхэй, — незло посрамил его Чондэ. — Святая земля. — О! — многозначительно ответил воин. — Чем еще удивите? — Кай взирал на Куна с неприкрытым интересом. — Мы знаем, что Большое озеро — оплот Триединого союза. Озеро окружено кольцом тумана, он не тает ни днем, ни ночью. Вести с земли получают через ворон. — Разве Союз не сгинул лет двести назад? — спросил Чондэ. — Вероятно, затаился. В прошлый раз они не подумали о Проклятых, да и действовали грубо. Теперь осторожничают. Настроили схоронок по всем поветам, обзавелись союзниками средь зверья. В Круглом Доме, уверен, у них тоже есть свои люди. — И все же вы об этом проведали? — Кай смотрел на Куна, но Донхёк знал, что от взора его ничто не ускользает. И потому не удивился, когда он обернулся и поглядел на бесшумно поднявшегося ВинВин. — На столичном тракте, в двух часах езды от Северного Вала, есть старое святилище. Кто-нибудь обращался к Хозяевам? — сказал он. Лица он так и не открыл. Кай сощурил хищные глаза. — Алтарь разрушен. По общей комнате прокатился встревоженный ропот. Донхёк обернулся к Юнциню; тот испуганно глядел на ВинВина. — Но кто мог разрушить алтарь? — спросил кто-то из олламов вполголоса. — Сила, — ответил ВинВин. — Очень большой источник Силы. — Но разве есть в нашем мире Сила, способная уничтожить творение Хозяев? — Есть. Мороки, Стражи, темные Хозяева. — Темные Хозяева? — Чондэ так сильно дернул край накидки, что тот затрещал по шву. — До недавних пор мы считали, что у ничейных земель нет Хозяев, но, вероятней всего, ошибались. И творящееся в столице еще больше убеждает меня в этом. Восточная городская стена проходит по границе ничейных земель. Оттуда туман и пришел, я уверен. Алтарь разрушен, связь со здешним миром утеряна. Пока Хозяева не создадут новый портал, они не смогут помочь. — Но… как? Почему темные Хозяева вообще существуют? Зачем Силе их создавать? — Чондэ дорвал подол и взялся за голенище сапога. — Равновесие, — сказал Юта. Он стоял в заднем ряду, вместе с другими дозорными. Рука в черной перчатке лежала на рукояти "когтя". — Есть ли вести от островитян? Мы послали к ним волка, но он еще не вернулся. Зеленые Холмы торгуют с прибрежными племенами, вы должны были что-то слышать. — Черный. Разве ты не сгинул лет десять назад у Желтоводной? — с усмешкой сказал Кай. — Это ваш Проклятый? А мы все гадали, что с мальчишкой не так. Молоко на губах не просохло, а уже такой страх на наемников из Атахейской пади нагонял, что те чуть ли не всем кланом в монахи подались. Нет вестей, Черный. Последний раз их корабли подходили к побережью в начале осени, даже на торг в праздник урожая не явились, хоть их и ждали. — А северяне что? — Как всегда. — От кого еще можно ждать помощи? Кай призадумался. Меж широких бровей пролегла глубокая морщина. — Южане всегда были против грязнокровок, так что от них помощи ждать не придется, кланы Желтоводной ненадежные, Янтарное побережье под вопросом, а вот Воронья Лощина, гляди, и откликнется. Это у них Порожняки двести лет назад на славу попировали. А что можете предложить вы? Не в обиду Змеям, но за пределами святого круга от вас мало толку. В заговорах и целительстве вы, конечно, на высоте, но как воины — так себе. Черный не в счет. Но ты ведь не из Змей будешь? — Я с Железных островов. — Мог бы и догадаться. Но, по правде говоря, считал, что ты выменял свой ва-мин у какого-нибудь нерадивого торгаша. В обмен на его жизнь, вестимо. — Ты всегда был тугодумом. — Каков ваш план, Черный? — сменил тему Кай. — Об этом я предпочту поговорить с глазу на глаз. Как ты верно заметил, совет у нас не военный. Старший оллам поглядел на Юту зло, но промолчал. Кун незаметно подал тому знак. Что он обозначал, Донхёк не догадывался, но вздохнул с облегчением, когда каттани поднялись со своих мест, поклонились Совету и вслед за Ютой и дозорными вышли из общинного дома. Совет зароптал, засуетился. Юнцинь торопился к Куну. Донхёк не отставал. — Что вы уже удумали? — набросился он на Куна. — О чем Юта будет говорить с каттани? Чего мы не знаем? Кун жестом заставил его замолчать. — Потом. В одночасье все равно ничего не решится. Юнцинь тоже открыл рот, но Кун смерил его таким взглядом, что он предпочел промолчать и направился к ВинВину. Донхёк обиженно поджал губы, но Кун мягким "иди же" подтолкнул его к выходу. А на площади их встретили отец и учитель Чон. — Я был в городе, — сказал учитель, — там только и разговоров, что о каттани. Кто-то видел их на Соколином шляху и разнес новость по всей округе. Это правда? Юнцинь кивнул. — Староста рвет и мечет. Если в селении прознают о каттани, начнется переполох. — Отец встревоженно поглядел на папу. — Как вы? Они вас видели? Папа покачал головой. — Им сейчас не до нас. Идем: по дороге все расскажу. Они поспешили домой.