MINE

      — Простите, немного опоздал, — тяжело дышал Чонгук от легкой пробежки с парковки до холла больницы, где его уже ждали друзья.       — Всего четыре минуты, так что не считается, — произнес Хосок, сверяясь с часами.       — А учитывая, на кого ты работаешь, тем более, — согласился Тэхён и положил руку на плечо Чону. — Чулли тебя сегодня сильно мучила?       — Не особо, — пожал плечами парень. — Я ее почти не видел, свозил в главный офис и обратно — делов-то.       — Если она тебя задержала, пусть платит, в противном случае пусть ходит пешком! — Тэхён отказывался видеть в богачке хоть что-то хорошее.       — Верно, — Хосок был не так категоричен, но в данном вопросе соглашался с Кимом на все сто процентов. — Ты вообще как приехал? — спросил он, когда все трое поднимались в лифте.       — На машине, — спокойно ответил Чонгук, демонстрируя ключи.       — И Чулли разрешила? Иногда эта ее благотворительность сбивает с толку.       — Я бы назвал это не благотворительностью, а взяткой, — немного подумав, сказал Тэхён.       — И за что она платит, скажи на милость? — зацепился за последнее слово вечно спорящий с другом Хосок.       — А ты опять ее вздумал защищать? После того, как она подписала Чонгука на очередной контракт? Если бы я знал, что вы что-то такое планировали за моей спиной, я бы сразу отговорил!       — Ну-ну, ты же самый первый громко кричал, что эта сука Чулли должна получить по заслугам, чего бы это ни стоило!       — Ей богу, достали уже ругаться! — рявкнул Чонгук, испугав заходящих в лифт на седьмом этаже людей. — И вообще, она сегодня аннулировала мой новый контракт, так что по окончании срока текущего договора я свободен.       Чонгук хотел видеть на лицах друзей радость, но вместо этого получил еще больше озадаченные выражения. Хосок первым озвучил причины для беспокойства:       — А что означает это аннулирование контракта? Вдруг она тем самым снимает с себя полномочия по твоей защите и передает твои показания в правоохранительные органы?       — Точно, у этой суки Чулли всегда было не все в порядке с головой. В ее действиях одни подводные камни — ей нельзя доверять. Я вообще считаю, что тебе нельзя ничего подписывать из ее рук.       Чонгук до этого не задумывался о возможных последствиях скоропалительных решений. Он верил, что на этот раз Чулли подарила ему некую свободу, но друзья озвучили вполне резонный момент, о котором Чон забыл — предмет нового договора. Парень замешан в причинении вреда здоровью, поэтому контракт в какой-то степени защищал его от преследования, что-то вроде «все сказанное останется в этой комнате» (говоря о комнате Чонгука), однако аннулирование снимало обязательства с Чулли хранить тайну отключения электричества. Но также этот контракт продлевал работу в ненавистном доме, что тоже не добавляло плюсов к тому, какая участь все-таки лучше — быть подсудимым или подчиненным.       Всю дорогу до палаты сестры Чонгук судорожно вспоминал, что именно подписал. Он отчетливо помнил слова «аннулирование контракта», но там еще что-то было написано кроме «подпишите согласие». Из-за того, что парень торопился, не до конца осознавал, что за этим могло скрываться, не прочитал все, что было написано шрифтом поменьше и практически сразу поставил подпись в мигающем окошке. Сердце неистово забилось. То ведь не просто легкое правонарушение, которое обычно подразумевает предупреждение. Все гораздо серьезнее. И у него нет ничего, чем можно было оправдать свой поступок.       А еще это поведение богачки и ее тон, когда она называла причину аннулирования. «Не хочу больше иметь ничего с тобой и твоей семьей». Если она на самом деле что-то задумала и под этими словами скрывался смысл, что все получат по заслугам и никакие договоренности не помогут, то дело дрянь. А что, если ситуация с Хосоком вновь всплывет?       — Чонгук, с тобой все в порядке? — обеспокоено спросил Хосок. — Ты аж побледнел.       — Я походу опять облажался.       — Ты о чем?       — Подписал аннулирование у Чулли, не проверив.       — Ты в своем уме? — воскликнул Тэхён, резко развернув друга к себе. — О чем ты думал?       — Не кричи, Тэхён, прошу, — успокаивал Хосок. — Не забывай, где ты находишься.       — Я прошу вас только об одном, — перебил начинающуюся ссору друзей. — Давайте не будем рассказывать Ёндже об этом, не хочу ее расстраивать, когда она идет на поправку.       — Разумеется, — сразу согласился Хосок.       — А что будешь делать с Чулли? — не унимался Ким.       — Эх, — тяжело вздохнул Чонгук, смотря вдаль. — Попробую разузнать что к чему, но сейчас не хочу об этом думать. Так что прошу молчать об этом, хорошо?       — Угу, — кивнули Тэхён и Хосок друг за другом.       Ёндже сидела на кровати и разминала ногу, с которой не так давно сняли гипс. Она ожидала брата, но не знала точно, когда он планировал прийти, чтобы навестить ее. Чонгук приходил каждую неделю, но всегда в разное время и разные дни: то в субботу, то в воскресенье. Хотелось бы почаще, но ввиду учебы и работы допоздна парень физически не успевал в больницу. Честно признаться, Чон бы ездил и после работы, но посещение пациентов до шести вечера, а в десять отбой, поэтому два выходных — единственные дни для встречи с любимым братом, которые Ёндже очень-очень ждала.       Девушка уже шла на поправку, ей разрешали вставать с кровати, даже заставляли; делали всевозможные массажи, процедуры, сеансы с психологом и прочие прелести жизни в больнице. Все оплачивалось семьей Пак, поэтому обслуживали ее в вип-палате по-королевски. Конечно, Ёндже была благодарна за такое отношение к простому работнику, за ответственность, которую семья Пак взяла за здоровье по сути незнакомки, однако, если бы не проделки Чулли, этого бы и не понадобилось делать. Лежать в больнице и упускать свободу действий снаружи — дикое расточительство драгоценного времени для молодой девушки.       — Чонгук! — радостно завопила она, резко подскакивая с кровати и на одной ноге прыгая в объятия брата. — Я так рада тебе, ты бы знал!       — Разумеется, я знаю, — с улыбкой обнимал он сестру в ответ.       — О, ты не один, — опомнилась Ёндже и отстранилась, чтобы поздороваться с друзьями Чонгука. — Привет, Тэхён и Хосок.       — Здарова! Как жизнь? — спросил первый из них.       — Все нормально.       Девушка по очереди обняла парней, после чего Чонгук подхватил ее и усадил обратно на кровать.       — Что? — непонимающе уставилась она на брата.       — Тебе нельзя много ходить, — объяснил свои действия он.       — Как раз мне говорят, что пора начинать, тс, — в конце шикнула Ёндже, но внезапно почувствовала легкое головокружение от того, что резко встала и больной ногой один раз ступила на пол, когда бежала встречать посетителей.       — Я же говорил.       — Иди ты, старший брат!       — Тебя здесь не обижают? — спросил Тэхён, остановившись у подножия кровати напротив лица Ёндже.       — Нет, конечно. Ха, меня здесь, можно сказать, облизывают с головы до пят. Я теперь даже не знаю, хочу ли я выписываться, — она посмеялась и поймала радостную улыбку Чонгука. Он был счастлив, что сестра приходила в себя и уже шутила. Конечно, она хотела вернуться домой, ходить на занятия, встречаться с друзьями и вообще проводить время везде, а не только в стенах вип-палаты одной из лучших больниц страны. — Расскажи лучше, как сам?       — Да что у меня может быть нового, все по-старому, — пожал плечами Чонгук и взял сестру за руку.       — Тебя в этом доме не обижают? Мне так стыдно, — поникла головой Ёндже.       — В который раз спрашиваешь и в который раз получаешь один и тот же ответ: я сам кого хочешь обижу. И не тебе должно быть стыдно, так что успокойся. Я не виню тебя ни в чем.       — Я просто волнуюсь за тебя, — настаивала на разговоре девушка. — Ты самый добрый парень на свете, я не хочу, чтобы кто-то изменил тебя до неузнаваемости и чтобы ненависть и недоверие стали первостепенными твоими качествами. Обещай, что останешься таким же, каким я тебя знаю.       — Обещаю, даже клянусь! — громко произнес Чон, подняв руку, и засмеялся.       — А если серьезно, эта сука Чулли… как она к тебе относится?       — А как она еще может относиться? — не выдержал Тэхён. — Но наш Чонгук умело держит оборону.       — Если это можно так назвать, — двусмысленно хмыкнул тот, вспоминая одновременно про применение чипа и подписание очередного контракта с богачкой.       — Ты, пожалуйста, ничего не скрывай от меня, ладно? А то я не хочу потерять брата.       — Эй, Ёндже, дорогая, и в этой жизни, и в следующей — я всегда тебе все рассказываю.       — Знаю, это я молчала все это время, — девушка опустила голову и начала гипнотизировать свободную руку, «заметив» неровности на ногтях и торчащую кутикулу из-за долгого отсутствия маникюра.       Каждое посещение Чонгук слышал одни и те же фразы, где сестра обвиняла себя в том, что произошло. Сеансы с психологом, конечно, приносили свои плоды, но насколько медленно, что невольно задаешься вопросом, как сильно Чулли повредила психику девушки, что та винила в первую очередь себя за причинение неудобств любимому брату, а не работодателя, доведшего работника до крайности.       Каждое посещение Чонгук не уставал успокаивать сестру, говоря все те же слова и не давая той упасть в еще большее отчаяние.       — Не надо было… — девушка пробубнила себе под нос что-то невнятное, что никто не разобрал, и продолжила: — Пообещай мне, что ни во что не влипнешь и, соответственно, ничего не подпишешь у этой семьи.       Чонгук издал короткий звук — что-то среднее между кашлем и смехом, затем получил легкий тычок в спину, на что повернулся и увидел обеспокоенного Хосока.       — Обещаю, — произнес Чон, сжимая ладонь сестры.       — И вы тоже, — обратилась девушка к друзьям брата, — ни на что не соглашайтесь! Даже если будете под угрозой смерти — нельзя принимать помощь от суки Чулли ни под каким видом!       Ёндже вновь взглянула на Чонгука и поняла, что тот уже в который раз молчит и не перебивает ее фразу «сука Чулли». Раньше он бесконечно поправлял, когда сестра называла так ее начальницу. Все поменялось, чему она была рада на все сто процентов, ведь наконец-то брат на ее стороне и отчетливо признавал, что подобных людей нельзя называть иначе.       — Могу я тебя спросить? — заговорил Чонгук, нахмурившись и с многозначительным взглядом посмотрев на Ёндже.       — Угу, — кивнула та.       — Почему ты подписала то дополнительное соглашение? Что в предмете договора?       Легкая улыбка с лица девушки исчезла уже после первого вопроса, она метала взгляды то на Хосока, то на Тэхёна, то на Чонгука, и пыталась найти спасение хоть где-то. Хосок подумал, что, возможно, она не могла признаться из-за их присутствия в палате, поэтому произнес:       — Если нужно, чтобы мы ушли, то мы… — парень толкнул Кима, и тот закивал в знак подтверждения.       — Нет, что вы? — возразила Ёндже, мотая головой. — Дело не в том, что вы здесь, просто я даже брату не могу сказать, — она стыдливо опустила голову. — Тем более, если скажу, то он все равно вам все расскажет, так что…       — Опять условия контракта о неразглашении? — догадался Тэхён быстрее объяснений Ёндже.       — Угу, — вздохнула она.       — Но он же твой брат, — пытался достучаться Хосок, но был остановлен Чонгуком, который сказал:       — Не заставляй ее. Если Ёндже сказала, что не может сказать, это значит, что пока не время. И давайте поговорим о чем-то более приятном! Как насчет…       Чонгук начал рассказывать о последних новостях в университете, о том, как проходят занятия и так далее, Хосок и Тэхён быстро подключились, уводя разговор в другое русло, максимально отличающееся от предыдущей темы, однако мысли Ёндже не смогла отбросить насовсем, потому что чуть ли не каждая история напоминала ей о работе, на которую девушка была вынуждена устроиться ради оплаты обучения. О работе на Пак Чулли. Или о том, на что она пошла ради того, чтобы погасить оплату как можно скорее, ценой так называемой свободы.       Первые дни работы в особняке семьи Пак проходили хорошо, Ёндже даже не понимала, почему Чулли все считали извергом, чудовищем, сукой и дьяволом во плоти, потому что та вела себя сносно — властно, но терпимо. И местами даже справедливо. Чон видела, как Пак общалась с персоналом, как отдавала им приказы, как уважительно разговаривала по телефону с кем-либо, как защищала работников перед управляющим, как удовлетворяла их просьбы и тому подобное. Ёндже ловила тогда себя на мысли, что Чулли достойна уважения, а не порицания за некоторые свои действия, ведь мало ли кто видел такую Чулли вне стен особняка.       Но огромный плюс работы на Пак — оплата труда. Стоимость за, можно сказать, незначительные поручения в течение месяца оплачивались многим больше простой работы в кафе или клубе.       Все изменилось в день, когда Ёндже узнала, что камеры в личных комнатах хозяев активируются в отсутствии этих самых хозяев, снимая в том числе посторонних во избежании недоразумений и обвинений в краже, если таковые подозревались. Девушке не сообщили об этом, так как попросту забыли, да и незнание факта слежки не снимает ответственности ни с кого ни за что. Убираясь в комнате Чулли, Ёндже наткнулась на бесчисленное количество драгоценностей, хранящихся каждая в отдельном футляре. Их было настолько много, что несколько месяцев каждый день можно надевать один комплект и ни разу не повториться. Такое богатство вскружило бы голову любому, кто никогда не владел хотя бы золотыми сережками, увесисто инкрустированными рубиновыми и изумрудными камнями. Чон не помнила, как примерила дюжину всего из гардероба Чулли, представляя себя на ее месте, читающей речи на каком-нибудь благотворительном приеме, благодаря всех присутствующих за щедрые пожертвования. Наряжалась, падала в мягкую кровать, смеялась, кутаясь в расшитое золотом покрывало и подбрасывая такие же дорогие подушки в воздух. Уборка в тот день заняла много больше времени, чем обычно, за что работница получила соответствующий выговор, но никто не узнал о ее маленькой шалости, и девушка рисковала проворачивать это еще не один раз. Пока в какой-то момент ей не показалось мало.       Чулли всегда выглядела потрясающе, каждый день она надевала что-то новое или комбинировала ранее ношеное так, что никто бы не догадался, что это не из новой коллекции именитого дизайнера. Драгоценности же надевались исключительно в особые дни: благотворительные мероприятия, фотосессии для компании, Дни рождения акционеров, членов семьи и прочих богатых друзей семьи, где ударить в грязь лицом, прийдя в чем попало, означало стыд и еще долгие отголоски позора в высшем свете.       Поэтому Ёндже задалась вопросом, а ведет ли Пак учет драгоценностей и сможет ли отличить подделку от оригинала?       Заранее узнав стоимость одного комплекта изделий, Чон долго не решалась рискнуть, имея на руках приобретенную подделку для замены. Девушка выбрала комплект, который Чулли надевала на предыдущее мероприятие и который уж точно никто не хватится в ближайшем будущем.       — Не помню, в чем я вчера была, — как-то услышала Ёндже бормотание Пак, стоящей напротив стенда с драгоценностями. Быть может, подозрение работницы насчет забывчивости богачей о собственном имуществе имело место быть, поэтому Чон все-таки рискнула.       Дождавшись очередного отсутствия Чулли, Ёндже пробралась в ее комнату под предлогом уборки и подменила намеченное ожерелье с сережками на подделку, аналогичную, как уверял мастер по дубликатам, даже по весу.       Продав комплект украшений и перечислив вырученные деньги за учебу, Ёндже несколько дней ходила в напряжении, что она все плохо рассчитала и кража вот-вот вскроется, но через пару недель ничего не происходило, поэтому девушка расслабилась и почти вздохнула с облегчением.       Однако спокойствие длилось недолго, как раз до того момента, пока одним утром всех работников особняка не собрали в холле. По окончании каждодневной планерки управляющий дома добавил:       — Если каждый в этом доме не будет добросовестно выполнять свои обязанности, последствия для него насколько туманны, что я не могу их предсказать, — говорил Хёк, явно на что-то намекая, и задерживал взгляд на сотрудниках по очереди. — Прошу не забывать о щедрости хозяев этого дома касаемо заработной платы и о выполнении работодателем всех обязательств согласно контракту. Также всегда помните о нетерпимости членов семьи Пак к любому сознательному нарушению правил.       — Да, — закивали работники, задаваясь немыми вопросами о причинах такого обращения к ним. До этого дня Хёк ни разу не заканчивал речь подобными формулировками.       — Тогда за работу. Ах да, Ёндже, — обратился мужчина к девушке, стоящей последней в шеренге. — Мисс Пак ожидает Вас у себя.       — Хорошо, зайду после занятий, — кивнула Чон с улыбкой.       — Мисс Пак требует, чтобы Вы зашли немедленно, — на последнем слове мужчина сделал особый акцент.       — Ладно.       Ёндже посмотрела на часы. Из-за еженедельных утренних собраний, на которых обязательно должны присутствовать все работники особняка (за редким исключением), девушка рисковала опоздать в университет. Но делать нечего — пришлось подниматься к Чулли.       — Привет, — безмятежно поздоровалась Чон, заходя в комнату и встречая безрадостную молодую хозяйку, сидящую на кровати перед огромным монитором с электронным помощником.       — Проходи, — сухо отозвалась Чулли.       — Послушай, Чулли, — Ёндже сделала шаг вперед. — Можно ли поговорить после занятий? Просто если я сейчас не выйду, я могу опоздать, — просила она.       — Нет, — голос Пак звучал категорично.       — Я что-то не так сделала? — Чон снова посмотрела на часы и выдохнула, еще больше нервничая, что опоздает, а преподаватели, как правило, не пускали тех, кто приходил не вовремя.       — Перейду сразу к делу, — Чулли поднялась и вплотную подошла к непонимающей работнице, из-за чего та слегка попятилась. — Я закрывала глаза на твои фантазии о собственной роскошной жизни, которые ты устраивала в моей комнате…       В горле Ёндже пересохло. Откуда Чулли знала? То есть, она все это время знала, что происходило в ее комнате, и молчала? Тогда, выходит, что и об остальном хозяйка была в курсе.       Чон побледнела.       — … но я и подумать не могла, что все это зайдет настолько далеко. Амира, поставь видео, — Чулли обратилась к электронной помощнице, которая в секунду выполнила голосовую команду, воспроизведя заранее подготовленную видеозапись.       Ёндже не нужно было смотреть больше трех секунд, чтобы осознать, насколько ее положение трескалось. На видео, длившемся чуть более минуты, запечатлены все действия, которые работница выполняла в тот злополучный день.       — Амира, достаточно, — скомандовала Чулли, и комната погрузилась в тишину. — Знаешь, что я вижу на этой записи? — спросила она ставшую одним цветом с листом бумаги Ёндже, но это был риторический вопрос, на который Пак сама приготовила ответ: — Кражу, что была спланирована задолго до ее совершения. Я расскажу, как все было. Ты наверняка решила, что мы не считаем денег, купаемся в золоте и бриллиантах и не помним, сколько у нас чего завалялось в шкафах. Здесь столько всего, разве кто-то способен вести счет всем этим драгоценностям, верно? Ты выбрала комплект, который я надевала последний раз, рассчитывая, что я не скоро замечу его отсутствие, правильно? На всякий случай ты изготовила дубликат и подменила его: разве кто-то способен отличить оригинал от подделки, я не ошибаюсь?       — Все не так, — очень тихо отвечала Чон, буквально шепотом.       — Меня не интересует твоя версия, для меня все предельно ясно. Если ты вернешь то, что взяла, мы сможем все уладить. Где ожерелье?       — Продала, — девушка склонила голову, готовая сознаться во всем и попробовать вымолить прощение за чистосердечное. В данную минуту опоздание на пару перестало вообще волновать ее.       — Сообщи Хёку, куда.       — Хорошо, — закивала Ёндже, разворачиваясь на выход для сиюминутного выполнения приказа.       — Я не закончила, — остановила работницу Чулли, не меняя тон. — Ожерелье придется выкупить за твой счет.       — Но я уже потратила всю сумму.       — Это ничего не меняет.       — Где я возьму столько денег?       — Отработаешь. Иначе мы будем вынуждены отправить это видео в полицию, и уже там для тебя определят другой вид наказания.       Ёндже сглотнула и остолбенела. В голове мелькали картинки следствия, затем суда, вынесения приговора, а потом заключения под стражу, потому что доказательства были неоспоримы и однозначны. Сразу вспомнилось лицо любимого брата и осуждение в его глазах; девушка спешила отогнать пессимистичные мысли, но она не могла заставить себя не думать, что Чонгук разочаруется в сестре и откажется от нее сразу, как узнает, что она натворила. Будто он неправильно или недостаточно заботился о единственном близком родственнике, будто он сделал не все возможное, чтобы девушка ни в чем не нуждалась и была счастлива, имея то, что имела.       — Я согласна, — выпалила Чон, возвращаясь в реальность и принимая более легкую участь. — Я согласна на отработку. Только…       — В чем дело?       — Можно ли никому об этом не говорить? — промямлила девушка, стыдливо опустив голову.       — Не поняла.       — Существует ли возможность сохранить в тайне произошедшее? — более внятно перефразировала Ёндже.       Чулли слабо ухмыльнулась, протягивая работнице планшет с загруженным договором с новыми условиями и положениями. Девушка с опаской приняла электронное устройство и услышала, что у нее есть два дня на ознакомление и подписание.       — Если у тебя есть кто-то, кто в состоянии юридически оформить и направить на согласование поправки, то милости прошу.       — А я могу внести поправки? — с надеждой уставилась работница. — По поводу сохранения тайны…       — По-моему, я ясно произнесла «юридически». У тебя есть юридическое образование?       — Нет, — прошептала Чон.       — Я могу лишь дать тебе слово, что то, что произошло в этой комнате, останется здесь же и между нами. Это все, на что ты можешь рассчитывать, с сожалению или к счастью, — категорично предложила Чулли, не готовая принимать несогласие.       Внесение новых пунктов в уже составленный и подписанный всеми сторонами договор представлялась ей очередной морокой и тягомотиной, попыткой Ёндже потянуть время. В договоре уже было положение о сохранении конфиденциальности происходящего в доме, которое можно отнести ко всем участвующим в подписании контракта, поэтому честное обещание Чулли — это все, на что провинившаяся работница могла надеяться. Тем более, виновные не всегда имеют право ставить условия.       Ёндже подписала контракт в этот же день, принеся его в комнату Чулли. Девушка согласилась с гораздо меньшей суммой заработной платы, которая теперь равнялась минимальной сумме оплаты труда, принятой в стране. Девушка не сопротивлялась некоторым условиям, а именно изменившемуся количеству рабочих дней с пяти в неделю до шести, включая субботу, хоть и не полный день. А по прошествии нескольких дней девушка осознала, что год и три месяца ее ждала настоящая каторга, потому что отношение Пак Чулли к своей работнице изменилось на сто восемьдесят градусов: теперь она была один в один с тем образом, которым ее описывали все, кто был с ней хоть чуточку знаком. Высокомерная, придирчивая, капризная, неконтролируемая сука, и это еще мягко сказано. Чулли давала невыполнимые задания, ставила такие сроки, что самый быстрый человек в мире не в состоянии успеть, придиралась к каждой незначительной мелочи — в общем и целом, превратила доселе обычную работу в адский труд.       И Чулли была не единственной, кто изменился. Ёндже страдала, и это отражалось на ее лице, в ее поступках, реакциях, общении с друзьями, с братом. Из жизнерадостной девушки Чон превратилась в вечно хмурую и напряженную, не видящую света в конце тоннеля.       — Что с тобой в последнее время? — спрашивали все и каждый.       — Да просто устаю много, вот и все, — только отвечала она.       Ей и придумывать ничего не пришлось — видя увядающую студентку, все сами рисовали те ужасы, с которыми та сталкивалась, работая на капризную богачку, а Ёндже никак не реагировала ни положительно, ни отрицательно, поэтому делался вывод, что предположения не далеки от истины.              Ёндже помнила особый пункт, который больше всего вселял в нее страх быть разоблаченной любимым братом.       — Мне нужны гарантии, что долг будет выплачен вне зависимости от обстоятельств.       Казалось, Чулли смеялась над безвыходным положением Чон, которая трясущимися руками держала в руках планшет, только что прочитав новые положения. К сожалению, у Ёндже был только старший брат, которого она не хотела подставлять, но у девушки и в мыслях не было, что Чонгук будет обязан выполнить все условия контракта в случае, если по какой-то причине работница не сможет их завершить в полном объеме.       Чон поставила себе цель, чтобы брат никогда не узнал об этом контракте, но жизнь сложилась так, что сил терпеть уже не осталось, в результате Ёндже шагнула в пропасть. Умирать она не хотела, но надеялась, что попытка самоубийства разбудит в правоохранительных органах любопытство о происходящем в аду семьи Пак. Итог далек от желаемого: расследование велось вяло, со стороны казалось, что его вообще заморозили, Чонгук вынужден страдать, выполняя поручения богачки, которая не чувствовала ни капли вины, а сама девушка застряла в больнице на неопределенный срок, пусть Пак и оплачивали лечение работницы от и до, не жалея денег на полное выздоровление пострадавшей.       Не было дня, чтобы Ёндже не просыпалась в палате и не жалела о каждой ошибке. Жила только обещанием брату больше не делать глупостей и выполнять все рекомендации врачей. Боялась его расспросов о причине, меняла тему и старалась уйти от ответа, потому что гораздо проще спрятаться за всеобщим предубеждением о богачке, чем озвучить, что, по сути, сама во всем виновата. С другой стороны, если бы не отношение Чулли к Чон, которая согласилась выполнить все условия договора, ничего бы не произошло.       Сохранить тайну условий контракта перед братом не удалось, но надо постараться скрыть хотя бы его причину. Удивительно, что Чулли до сих пор не раскололась. Памятника, конечно, не достойна, но слово держать умела. Ёндже тоже не собиралась сдаваться и в который раз отпустила брата в полном неведении, зато с обещанием держаться за жизнь и больше никогда не позволять зародиться даже крохотной депрессии.       — Я сделаю все, чтобы ты не вернулась в тот дом, — пообещал Чонгук на прощание. Парень собирался взять завершение контракта на себя, чего бы это ему ни стоило. Надо только решить, как это сделать максимально быстро и безболезненно для себя самого.