Writober by Шинечка

Персонажи/Пейринг: Александр Андерсон, ОЖП Жанр: немного драма Рейтинг: G Он мог бы убить ее из дальнего угла или метнуть клинок от самого входа. Но для себя самого Александр Андерсон не считал миссию выполненной, если не заглянул хоть раз в глаза убийцы. Смерть — такой же дар Господа, как и жизнь, и если уж Всевышнему было угодно, чтобы дар этот был преподнесен его руками, он должен был понимать, что сказать, что чувствовать, что вложить в движение этой руки. Женщина не шевелилась очень давно. Кресло, в котором тонул ее тонкий силуэт, заросло паутиной от спинки до самого пола. Платье — нагромождение траурных старинных кружев — покрылось сизой дымкой пыли. Пыль дрожала даже на кончиках ее ресниц. Глаза ее были прикрыты не до конца: красная искра безумия высверкивала из-под них, гипнотически, пугающе. Этот момент всегда был обманчив. Внешне столь неподвижные, они умели растворяться в воздухе. Умели создавать свои копии и оставлять их незадачливым охотникам, что не полагаются на свое чутье. Но это был не призрак и не обманка. Ее бледные ладони, испещренные черными от голода венами, покоились на подлокотниках. Когти почти касались пола. Клыки выпирали из-под избуравленной морщинами верхней губы и впивались в кожу подбородка. Она открыла глаза с усилием и, увидев его, чуть заметно усмехнулась. — Ты голодаешь. Ты ждала, когда кто-нибудь донесет на тебя Инквизиции, — с расстановкой произнес он. — Почему? Когда мумия разлепила губы, голос еще долго не шел из ее ссохшихся легких. Глядя на эту едва живую тень, Андерсон с трудом верил, что это та, кого называли Королевой цикад когда-то. Та, что опустошила целый район в Генуе во время Войны, та, что не стеснялась прогуливаться через Папский двор лунными ночами и та, что считала своим долгом хотя бы дважды попробовать каждого охотника Ватикана: сперва как мужчину (или женщину, по ситуации), а уже после — на вкус. Жалкая, сморщенная тень казалась ему данью высочайшей Справедливости. Воплощением того, что можно считать… Смирением перед лицом Создателя. Об этом говорила и ее распахнутая навстречу клинку поза, и взгляд. Потухший. Кроткий. Будто у соборующейся. — Я устала, — прошелестела она едва слышно на староитальянском. — Я ждала тебя. Оголодавшая до полусмерти, она была совершенно беззащитной. Ей не хватило бы теперь сил поднять руку со столь острыми когтями, не хватило бы остроты в рассыпающихся от голода клыках, чтобы перекусить даже младенческую шейку. Она попыталась податься вперед — дрогнула и чуть натянулась паутина, венчавшая ее, будто вуаль. Которой предстояло стать ее саваном. Александр какое-то время стоял молча. Такие встречались ему… раньше. Очень редко. Он чуть слышно хмыкнул и опустился на одно колено. Полноценной панихиды она не заслуживала. Она не заслуживала даже находиться в одной комнате с Крестом и изображением Спасителя на нем. Андерсон не знал наверняка, что же побуждает таких убийц и беспощадных тварей в какой-то момент опустить руки и повернуться к своему посмертию лицом — в его бесконечно длинной жизни был свой смысл, и едва ли он изменится и через сотню, через тысячу лет. — Он встретит тебя на той стороне. И, быть может, Он тебя простит, — прошептал он ей на ухо, даруя некое подобие надежды. А после коротко, снизу вверх, всадил клинок под смык нижних ребер. Она распалась пеплом тут же, успев перед смертью испустить облегченный вздох. Отец Андерсон встал и чуть брезгливо отряхнул ладони. Ни жалости, ни задумчивости подобные монстры у него не вызывали — разве что… каждый раз он пытался представить себе, что же будут отвечать они пред лицами апостолов и пред Его лицом. Быть может, в свое время и ему воздастся, и он сможет ощутить этот трепет, это бесконечное величие, эту торжественности Смерти — великого воздаяния за все содеянное при жизни, подлинного начала жизни горней. Но до тех пор — ему предстоит смиренно даровать Смерть тем, кто меньше всего этого заслуживает.