Забудь сожаления

В страдании родились сильнейшие души. Наиболее массивные из них заклеймены шрамами. Один философ

      Вэй УСянь просиял:       - Пошли купаться!       Прежде, чем Лань ВанЦзи смог что-то возразить, Вэй УСянь подхватился на ноги и потянул его за собой в реку.       Через мгновение раздался громкий всплеск. Заливистый смех прокатился перекати-полем по зеленым берегам. Вспорхнули сверкающие солнечными лучами брызги. Вэй УСянь не рассчитал свои силы и силы бурного горного потока, и тот просто смел его с ног. Однако упасть в неглубокие холодные воды на мягкое поросшее водорослями дно было приятно. Под белыми одеждами его зудящие и болезненно пекущие раны быстро занемели, принося облегчение. Кроме того, он все же сумел затащить в реку Лань ВанЦзи, что тоже не могло не радовать, – тот стоял возле него почти по пояс в воде, и в его взгляде сверкало что-то невероятное, что-то, чего там никогда не было, что-то, что можно было назвать сдержанным весельем. Его лицо было как никогда светло. Он протянул ему руку, чтобы помочь подняться, но у Вэй УСяня были другие планы. Он потянул его руку на себя.       - Чжань-гэгэ, иди сюда, - его голос был тихим и дразнящим.       Лань ВанЦзи опустился в воду рядом с ним. Руки Вэй УСяня в воде потянулись к его поясу.       - Лань Чжань, купаться лучше без одежды, не правда ли? – игриво улыбнулся он.       - Да, - с улыбкой согласился Лань ВанЦзи. Его руки под водой уверенно сняли с Вэй Ина пояс. Затем он с невозмутимым видом поймал собравшийся было уплыть по течению свой собственный.       - Не проказничай, - сказал он Вэй УСяню, его голос прятал усмешку. Он бросил два пояса на берег.       - Ха-ха, это и за проказу-то не считается, - хитро сощурился Вэй УСянь. Он уселся на мягкое дно поудобнее. – Чжань-гэгэ, раздень меня! – тихо и с неподдельной нежностью попросил он, пока его собственные руки проворно снимали с Лань ВанЦзи одежды. Лань ВанЦзи осторожно распахнул белое облачение Вэй УСяня, стараясь не повредить раны.       Для него было очевидно, что стояло за уловками любимого: что утром, отказавшись переодеваться в новые одежды, что сейчас, прячась в быстром течении, стремительно смывающим и уносящим кровь, Вэй Ин пытался скрыть от него свои то и дело открывающиеся глубокие порезы. Чувства переполняли грудь горечью, в то время как руки аккуратно освобождали Вэй Ина от одежд, которые со внутренней стороны были сплошь красными. Лань ВанЦзи сжал зубы.       Он едва успел.       Тянущиеся через грудь Вэй Ина обвивающие кровавые нити, безмолвно рассказывали Лань ВанЦзи о том, сколько боли он прятал, как эта боль чуть было не свела его с ума. Они напоминали о том, куда она загнала его.       Вскоре одежды обоих были отброшены на берег.       - Лань Чжань, - мягко позвал его Вэй УСянь. – Не делай такое лицо. Эти раны значат, что я твой. Вот заживут – и появится у меня шрам, который не будет вызывать у тебя ревности. Ты-то мне вон как принадлежишь, - Вэй Ин ласково гладил рубцы, бороздящие спину Лань ВанЦзи. – Давай считать, что теперь справедливость восстановлена!       Лань ВанЦзи смотрел в теплые, поблескивающие озорными искорками глаза.       Я твой.       Это осознание окончательно закрепилось в его сердце, когда боль от ударов дисциплинарными линейками не смогла перекрыть боль утраты. Шрамы на его спине стали для него с тех пор символом, как если бы они складывались в эти два слова. Лань ВанЦзи воспринимал их как неотъемлемую часть себя, точно так же, как свои чувства к Вэй Ину.       Я твой, - повторил голос Вэй УСяня в его душе.       - Вэй Ин.       Тот широко улыбнулся. Лань ВанЦзи смотрел ему в глаза и понимал. И раны, вьющиеся тонкой, едва заметной сквозь бурлящие воды алой нитью по худому телу, вдруг постепенно перестали ощущаться сдавливающим грузом на сердце.       - Ин… - едва слышно выдохнул он, прежде чем его губы накрыли лучистую улыбку. Он крепко прижал Вэй УСяня к себе, запустив пальцы одной руки в его волосы, другой рукой прижимая к себе его талию, чувствуя внизу среди холодной воды горячую твердую плоть, пульсирующую рядом с его собственной.       Вэй УСянь жадно принимал поцелуи, в то время как его руки исследовали крепкую спину, запоминая каждый ее шрам. Его глаза были прищурены. Сквозь солнечный свет, проникавший в щелки между веками, он различил, как длинные темные волосы Лань Чжаня стелются блестящей черной волной по течению. Это показалось ему изысканно красивым. Руки скользнули по шее, в которой бешено бился пульс, к голове, затем вверх, стараясь вслепую убрать удерживающее волосы в прическе резное кольцо. Спустя некоторое время ему это удалось. Он не глядя отбросил снятое кольцо на берег за спиной. Его пальцы забрались в распущенные гладкие, блестящие пряди. Под ними было так тепло...       Его нижнюю губу мягко укусили.       Тебе нравится это, да, Лань Чжань? Обязательно скажу Лань ЦиЖэню при встрече спасибо за то, что заставлял меня когда-то переписывать ваши своды правил.       Вэй УСянь гладил мягкие черные волны, дразняще проводил кончиками пальцев по коже головы, отводил пряди с лица – а бедрами чувствовал, как твердое пламя, пульсируя, упирается в него. Поцелуи становились все неистовее, руки, прижимавшие его к груди сжались так, что стало больно и уже не только из-за онемевших в горном потоке ран.       - Чжань, - прошептал он игриво в его рот. Дикий поцелуй накрыл в ответ губы. Вэй УСянь закрыл глаза. Стон удовольствия вырвался из его горла и тут же растворился в дыхании другого. Спину, которую он обхватил ногами, пробила дрожь. Сами собой их тела начали двигаться, тереться друг о друга, разжигая из двух огней одно, общее, всеобъемлющее пламя. Пламя, которое, охватив двоих, взмыло до небес. Вознося своими языками переплетенные неразрывно души.       Их души мягко опустило на землю. Отбушевавшее пламя улеглось, оставив в их сердцах неизгладимый след счастья, а в телах – легкость и умиротворение.       Они сидели в воде в крепких объятиях друг друга, не спеша разделяться. Их тела все еще хранили тепло охватившего их ранее пожара. Холодные воды стремительно проносились мимо, постепенно остужая.       - Чжань…       - М?       - Откуда у тебя клеймо Вэнь?       - … - Молчание. Однако Вэй УСянь знал, что он ответит. Знал, как если бы отвечать или не отвечать зависело от него самого. То мгновение полного единения оставило в нем ощущение, что он может чувствовать мельчайшие движения души, с которой его сплавило общее пламя. И ответ вскоре последовал. – Я выжег его сам.       - Почему?       - Спустя три года после того, как ты исчез, я вернулся на гору в Илине. Увидев, что стало с местом, в котором ты с верными тебе людьми жил, и не зная, сможет ли А-Юань перебороть лихорадку, я попробовал найти забвения в вине. Брат рассказывал, что по возвращении я сразу направился в сокровищницу, требуя флейту. Мне принесли некую флейту, но, не обратив на нее внимания, я схватил попавшееся мне на глаза клеймо ордена Вэнь. Брат говорил, я выглядел в тот момент очень довольным.       Вэй УСянь поцеловал белое плечо, на котором лежала его голова.       - Вот, значит, почему оно точь в точь на том же месте, как и у меня… - пробормотал он. – Такое же кривое. – Он усмехнулся.       - Ин… - произнес Лань ВанЦзи. – Откуда у тебя шрамы на правом боку?       - Ах, это! Был один купец... Так трясся за свою лавку, что влез во время ночной охоты прямо перед лютым трупом, а за ним по инерции его подсматривающие работники высыпали, чтобы его спасать… - проворчал Вэй УСянь. – Он еще с моего вознаграждения вычел материальный ущерб, который сам же нанес! – беззлобно буркнул он.       Он почувствовал, как поцелуй коснулся основания шеи.       Мой Ин, ты все такой же.       *       Они выбрались из реки и некоторое время лежали на траве под солнечными лучами, высыхая. Вэй УСянь смотрел на распростершегося рядом Лань ВанЦзи и молча любовался его мужественной, но, в то же время, утонченной красотой. Он сел, чтобы смотреть было удобнее. Взгляд Лань ВанЦзи, устремленный в небо, переместился на него. Вэй УСянь улыбнулся – Лань ВанЦзи улыбнулся в ответ.       - Чжань, знаешь, сейчас ты прекраснее, чем когда-либо. Зря ты все время хмуришься, как будто весь мир тебе досадил и ты его глубоко ненавидишь, - поддел Вэй УСянь.       Лань ВанЦзи усмехнулся.       Давно перевалило за полдень, когда они собрались возвращаться. Лань ВанЦзи талисманом сжег свое пропитанное кровью одеяние. Вэй УСянь поднял с земли его успевшие высохнуть нижние одежды и, попутно спросив, куда делся кусок рукава, облачился в них. Лань ВанЦзи коротко объяснил, надел верхнее платье, и они направились обратно на Пастуший холм. Волосы обоих слегка развевались на неспешно гулявшем меж деревьев рощи ветру.       Когда они поднялись на холм, их встретили трое. Яблочко лениво повернул в их сторону голову, смакуя травинку. Травинка, только что скормившая ее ослику, радостно подскочила. Неловко поднялся, сидевший возле нее молодой заклинатель.       - Господин Верховный заклинатель! Господин Вэй! – он склонился в приветственном поклоне, пряча вспыхнувшее алым лицо. До Дао СуАна прежде доходили слухи, что в ордене Лань значит налобная лента. Кроме того, ему доводилось случайно слышать и о разрешении не заплетать волосы перед тем единственным, кто предназначен судьбой. Картина, которая предстала перед его глазами, была до неправдоподобного красноречивой.       Вэй УСянь смутно припомнил лицо юноши. Не он ли около трех лун назад выразил восхищение Верховным заклинателем и высказался в его, Старейшины Илина, защиту?       - Значит, это ты Дао СуАн? – Вэй УСянь вышел вперед и, встав перед ним, ответил на поклон. – Я благодарен тебе.       - Нет, что вы! Я не заслуживаю благодарности! - глядя в землю, отозвался юноша. Затем он, все так же не поднимая головы, повернулся к Лань ВанЦзи. – Господин Верховный заклинатель. Я ослушался и готов принять наказание. Но если есть что-то, чем я мог бы вам помочь, я бы хотел это сделать.       - Дао СуАн, - вместо Лань ВанЦзи обратился к нему Вэй УСянь, - ты понимаешь, почему ХаньГуан-цзюнь велел тебе вернуться в орден?       - Да, - тихо отозвался молодой заклинатель. Травинка молча подошла к Вэй УСяню и остановилась сбоку.       - Тогда, может, не стоит ставить свою репутацию и репутацию своего ордена под угрозу? – с усмешкой мягко спросил Вэй УСянь. Юноша поднял глаза. Тот, кого он видел перед собой, был Старейшиной Илина. Кровожадным убийцей, сеющим смерть без разбору, неблагодарным воспитанником, проклятым отступником, основоположником Темного пути. Но Старейшина выглядел немногим старше его. Его взгляд, насколько Дао СуАн только мог судить, был прямым и открытым, а улыбка казалась скорее спокойной и немного печальной, нежели наигранной или коварной.       - Позвольте мне остаться с вами, - снова почтительно склонился он и тихо добавил: – Я… я хочу понять.       - Хм-м? Что ты хочешь понять?       - Где истина, а где ложь, - едва слышно ответил юноша.       Вэй УСянь усмехнулся и покачал головой. Переглянулся с Лань ВанЦзи, затем опустил взгляд на Травинку, которая встала у него под боком и дернула за рукав. Она указала на деревянный ящик, оставленный у стены дома.       Глаза Вэй УСяня заблестели.       - А ты знаешь, как уговаривать! – весело заметил он. – Лань Чжань, все, давайте обедать! Только дайте нам переодеться. Травинка, СуАн, приготовьте дрова для костра?       Дао СуАн со словами благодарности радостно отвесил поклон вслед мастерам-заклинателям. Провожая их спины взглядом, пока они не скрылись в хижине, он вспомнил, с какой нежностью господин Вэй произнес первое имя ХаньГуан-цзюня. Как взял его за запястье и повел за собой в хижину. Как Верховный заклинатель, с лицом небывало светлым и глазами, казалось, видящими только одного единственного человека перед собой, за ним последовал.       А затем они обедали. Погода была чудесной, хотя день и клонился к вечеру, наполняя воздух прохладой. Лань ВанЦзи – теперь полностью одетый в белые одежды, принесенные Дао СуАном вчера, и с волосами убранными, как подобает приличию, разве что без налобной ленты, - остановил руку Вэй УСяня, готового бросить талисман, чтобы разжечь костер.       - Не расходуй силы по мелочам, - не терпящим возражений тоном сказал он. Вэй УСянь, облаченный в простые черные одежды и со схваченными красной лентой волосами, по-ребячески надулся, сконфуженно коснулся носа, но руку-таки опустил. Серебряное облако сверкнуло на другом его запястье. Верховный заклинатель взмахнул кистью – и теплое пламя размеренно затрещало в постепенно сгущающихся сумерках.       Они сели кругом и за оживленным разговором разделили принесенные Дао СуАном блюда. Вэй УСянь расспрашивал его о его ордене, о ночной охоте, которая была считанные дни назад. К разговору о чудовище вспомнилась битва с черепахой-губительницей. Дао СуАн робко поинтересовался, а Вэй УСянь с энтузиазмом ответил. Лань ВанЦзи молча слушал. Травинка внимала рассказу, затаив дыхание, ее глаза, круглые, как два блюдца, с восхищением смотрели на братьев. Она не замечала, как неосознанно обняла колени и сжалась в комок, прячась от вечерней прохлады.       Лань ВанЦзи поднялся и скрылся в хижине. Вскоре он вернулся с теплыми накидками в руке. Он протянул их поеживающейся Травинке, и она благодарно улыбнулась.       Вэй УСянь тем временем спросил, как Дао СуАн и Лань Чжань его нашли, и молодой адепт рассказал о Призраке Пастушьего холма. Вэй УСянь расхохотался.       А потом он достал флейту из-за пояса, прокрутил ее в пальцах.       - Боишься? – спросил он Дао СуАна.       - Что? – удивленно переспросил он, затем, осознав, что старший имеет в виду, воскликнул: – Нет!       Вэй УСянь улыбнулся. Посмотрел на Лань ВанЦзи.       - Лань Чжань, - его голос снова тронул Дао СуАна заключенной в нем нежностью, - давай вместе?       Лань ВанЦзи кивнул и взмахнул рукавом, материализуя гуцинь.       И взвилась в вечернее небо, усыпанное звездами, мелодия, возвещая о возвращении Призрака.       …Нет, не только Призрака. То была мелодия двоих, возвещающая о том, что поиски Сияющего Добродетелью мужа, являющегося всюду, где ни есть хаос, увенчались успехом. И мелодия, что прежде была преисполнена тоской, звучала теперь, подобно бьющему из-под земли чистому источнику, полному энергии и воли к жизни.       *       С того вечера последовали полные беззаботности дни. Дао СуАн приходил на холм каждый день, принося с постоялого двора роскошные обеды – владелец заведения был более чем благодарен Верховному заклинателю за золото, которое впервые в жизни увидел. Иногда по просьбе ХаньГуан-цзюня Дао СуАн вместе с едой приносил купленные на рынке бинты и лекарственные травы. Когда однажды он обеспокоенно спросил, в чем дело, Верховный заклинатель промолчал. Позже Дао СуАн попытался спросить у господина Вэя, но тот отшутился. Дао СуАн, однако, ощущал исходящий от него едва уловимый запах приносимых им лекарственных трав. Со временем по некоторой скованности движений господина Вэя, он смог предположить, что тот, должно быть, ранен в грудь, живот и спину.       Дао СуАн много времени проводил с двумя старшими заклинателями и Травинкой. Они все обедали и ужинали вокруг костра. Дао СуАн часто видел господина Вэя и ХаньГуан-цзюня вместе. Когда двое старших разговаривали, голос одного неизменно преисполнялся нежности, голос другого, казалось, старался ее сдержать. Их беседы часто были немногословны, - если мастер Вэй не был в настроении дразниться – и у Дао СуАна складывалось впечатление, что они взглядом сообщают друг другу больше, чем словами. Со временем он привык видеть их вместе и уже не чувствовал неловкости в присутствии старших заклинателей.       Он много времени проводил с Вэй УСянем и вскоре сам не заметил, как стал воспринимать его в качестве своего наставника. Днем они соревновались в стрельбе из лука, веселились, охотясь в роще на куропаток и на рыбу в реке. По вечерам они обсуждали техники создания талисманов. Мастер Вэй многому обучил его, но в такой непринужденной манере, что Дао СуАну казалось, его наставляет старший брат. Травинка почти всегда ходила за ними, и скоро молодой адепт проникся к ней теплой привязанностью. ХаньГуан-цзюнь так же часто молчаливо составлял им компанию. Как правило, он не вмешивался, если мастер Вэй не обращался к нему с вопросом, и просто наблюдал, с таким теплым выражением лица, какое Дао СуАн прежде у него не помнил. Зато если во время охоты Вэй УСяню удавалось поймать отменную дичь, а стрелы разили недосягаемую, казалось, цель, первый, к кому он гордо оборачивался за безмолвной похвалой, был ХаньГуан-цзюнь. Бывало, все трое медитировали вместе и Травинка, подражая им, садилась рядом. Верховный заклинатель давал ей несколько коротких наставлений, чтобы она смогла ощутить в себе непрерывный поток ци, очистить сознание и слиться с энергией внутри себя. Как-то за ужином мастер Вэй пошутил, что Травинка такими темпами скоро разовьет в себе золотое ядро и примкнет к их заклинательному кругу, от чего девочка простодушно и радостно захлопала в ладоши.       Однажды мастер Вэй показал ему трюк с перемещением сознания в бумажного человечка. Человечек прыгнул на ладонь Травинки, и та радостно побежала показывать это чудо старшему брату в белом, который в это время несколько в стороне медитировал. Человечек как будто только этого и ждал. Он прыгнул ХаньГуан-цзюню на колено, забрался по руке на плечо, откуда бросился всем своим легким бумажным тельцем ему на губы.       Лань ВанЦзи легко улыбнулся, подставив ладонь, чтобы поймать соскользнувшего по подбородку бумажного Вэй УСяня.       - Не балуйся, - тихо сказал он. Бумажный человечек чинно встал в ответ на это замечание. Дао СуАн, несмотря на смущение, не удержался и тихо хохотнул в ладонь. ХаньГуан-цзюнь тем временем вернул сознание Вэй УСяня на место. Тот рассмеялся и лукаво посмотрел на встретившее его взгляд светлое лицо.       А однажды Верховный заклинатель, пока они беседовали, спустился с холма на рынок и вернулся с двумя кувшинами вина. Глаза мастера Вэя радостно заблестели, а Дао СуАн, знавший о строжайшем запрете алкоголя в ордене Лань, ошеломленно замер с открытым ртом. Правда, в конечном итоге пили только мастер Вэй и он сам, за компанию, так что у него отлегло от сердца.       Однажды Дао СуАн спросил у мастера Вэя, когда Травинки не было поблизости, кто она и откуда родом. Тот не замедлил с широкой улыбкой оглушить его ответом.       - Мой и Лань Чжаня ребенок.       Дао СуАн хотел было задать еще один вопрос о том, почему она не разговаривает, но подумал, что вразумительного ответа вряд ли дождется, и оставил эту затею.       *       Холодный ночной воздух наполнял бедную, освещенную лишь пламенем огня в очаге хижину. Травинка умывалась во дворе. Лань ВанЦзи и Вэй УСянь сидели на грубо срубленной деревянной кровати. Первый, сняв с Вэй УСяня нижнюю рубашку, разматывал бинты, осматривая открывающиеся взгляду раны.       За пару недель, несмотря на все старания не в меру энергичного Вэй УСяня свои раны разодрать, они все же зарубцевались. Вероятно, помогла целительная музыка, которую Лань ВанЦзи играл по утрам, и ежевечерне наносимая им же на глубокие порезы смесь из целебных трав. Помогло, несомненно, и то, что Лань ВанЦзи старался не прикасаться к нему, чтобы не сжать в объятьях слишком сильно и самому не растревожить заживающие было раны. Лишь ночью он позволял себе бережно обнять утыкающегося ему носом в грудь Вэй Ина. Вэй Ин досадовал, пытался раздразнить его поцелуями, когда вокруг никого не было, но Лань ВанЦзи был непреклонен.       Лань ВанЦзи провел по рубцам пальцами.       Больно? – спросил он, подняв взгляд на Вэй УСяня.       Нет, - ответил глазами тот.       - Я уже в порядке, Чжань.       Лань ВанЦзи обмакнул отрезок чистого бинта в воду и аккуратно принялся протирать рубцы, счищая с них нанесенную вчера вечером лекарственную смесь.       - Что собираешься теперь делать? – тихо спросил он.       - Думаю, пора отправляться в дорогу, – также тихо отозвался Вэй УСянь. - Куда бы нам пойти, Лань Чжань? - Лань ВанЦзи поднял на него глаза. Вэй УСянь серьезно смотрел на него. Оба помнили.       То, как после невозможного, но все же случившегося воссоединения их пути по их собственной воле разошлись.       - Ин, куда ты хочешь пойти?       Вэй УСянь мягко улыбнулся. Теперь все было иначе. Теперь его запястье обвивала голубая лента Лань Чжаня, которую он ни разу с того момента, как подарил ему, назад не попросил. Теперь они были связаны клятвой, и, если в своем умении держать слово Вэй УСянь мог усомниться, в слово Лань Чжаня он верил безоговорочно. Наконец, теперь их души были сплавлены вместе общим пламенем...       - Я бы хотел увидеть А-Юаня, - задумчиво произнес Вэй УСянь. – И Вэнь Нина…       Лань ВанЦзи, глядя ему в глаза, кивнул.       - Травинка?       - Я спрошу у нее завтра.       Он распустил волосы Лань ВанЦзи. Тот, закончив обмывать рубцы, запахнул его нижнюю рубаху. Их взгляды встретились. Вэй УСянь наклонился к его губам, но скрип медленно открывающейся двери – Травинка быстро научилась быть тактичной – остановил его. Он несколько разочарованно коснулся пальцем носа. Лань ВанЦзи улыбнулся и провел по его волосам.       - Ин, - ласково произнес он. Тот поднял на него взгляд, и слегка насупившееся было лицо осветилось.       Травинка забралась рядом с ними на кровать. Вэй УСянь потрепал ее по голове и та сонно улыбнулась.       *       Осенняя ночь углублялась. Воздух становился с каждым часом все морознее. На одной из улиц Рудного города нечто, лежавшее распростертым на земле, пошевелилось. Медленно, тень поднялась. Развернулась. И пошла – неверными, ломкими, однако неотвратимыми шагами в сторону выхода из города. В сторону Пастушьего холма.       Ночь была облачной и безлунной. Непроглядная тьма окутывала рощу. По Пастушьему холму медленно взбиралась сливающаяся со мраком тень. Лишь воздух, словно в испуге дрожащий вокруг нее, позволил бы ее различить.       Скрипнула дверь бедной хижины. Темный ветер вмиг затушил огонь очага. Тень переступила порог, неся с собой пронизывающий холод, что был страшнее мороза ночи. Тень бесшумно шагнула к постели.       *       Вэй УСянь открыл глаза. Он уловил приближение темной энергии еще до того, как нечто вошло в дом. Он лежал, неподвижно, уткнувшись носом в грудь Лань ВанЦзи, но знал, что тот тоже не спит, хотя ни дыхание, ни размеренный стук сердца его не выдавали. Вэй УСянь также не сомневался: Лань Чжань знает, что он проснулся.       Когда дверь заскрипела, хижина погрузилась во мрак, лишившись единственного источника света. Вэй УСянь чувствовал, как нечто, пропитанное энергией тьмы, приближалось.       В следующее мгновение произошло сразу несколько вещей. Бичэнь, прислоненный к изголовью кровати, скользнул в руку Лань ВанЦзи. Взмах - и сияющее чистой аурой лезвие отбросило тень волной духовной энергии на противоположную стену хижины. Вэй УСянь стремительно спрыгнул с кровати и зажег талисманом погасший было очаг. Травинка распахнула глаза и испуганно села.       Два старших брата стояли перед ней, один со сверкающим мечом в руке, другой – с черной флейтой. Их взгляды были устремлены на груду окровавленного тряпья, шевелящуюся у стены. Тряпье медленно выпрямилось.       Искалеченный до неузнаваемости, покрытый кровью растрепанный мужчина смотрел невидящими глазами между братьями. Смотрел прямо на нее.       - … - неслышно пробормотала она.       Брат Ин поднес к губам флейту. Начавший было шагать в ее направлении почти утративший человеческий облик силуэт замер. Звуки флейты звучали успокаивающе и даже приятно, разбавляя пронзительные, словно режущие острым лезвием ноты, но окровавленному с разбитым лицом и растрепанными волосами человеку они, казалось, несли непередаваемую боль. Он зарычал и забился в невидимых путах звуков, его пустой взгляд был неотрывно прикован к девочке. Свирепый рык вырвался из кровавой дыры его рта.       Вэй УСянь увидел, как Травинка метнулась к лютому мертвецу. Его сердце пропустило удар. Огромным усилием он сохранил самообладание, продолжая играть.       Травинка обняла бесформенного, с ног до головы покрытого кровью мертвеца.       - Отец! – хрипло позвала она. – Отец, отец… - все повторяла она, будто пытаясь успокоить его. Она повернула голову к брату и взмолилась: - Не надо!       Вэй УСянь невольно перестал играть. Он не мог ослушаться ее полных слез глаз, ее пронизанного болью хриплого голоса. Этого мгновенного колебания мертвецу оказалось достаточно. То, что двигало им, было могущественнее, чем обещающий покой мягкий зов отпустить все и уйти, чем вплетенные в тот зов колющие, отрывающие части сущности звуки очищающей музыки. Чем даже крик узнавшей его ставшее неузнаваемым лицо дочери. Руки трупа мертвой хваткой сомкнулись вокруг ее шеи.       Лицо Травинки, все еще обращенное к Вэй УСяню, отразило понимание, которое быстро сменила пустота, подобная той, что сквозила в изуродованных чертах трупа. Только в гаснущих глазах ее едва заметно успело что-то мелькнуть.       Смирение.       Прощание.       Глаза Вэй УСяня расширились.       Вдруг перед ним пронеслось прозрачно-чистое голубое сияние. Бичэнь описал двумя резкими взмахами круг вокруг мертвеца и вернулся в руку хозяина. Кровь капала с лезвия. Руки в лохмотьях, отсеченные у плеч, упали с глухим звуком на земляной пол. Вэй УСянь в миг рванулся вперед, схватил Травинку за руку и толкнул ее себе за спину. Она, подобно безвольной кукле, послушно встала за ним.       Отец ринулся к закрывшему ее спиной брату. Травинка только слышала сквозь окутавшую ее сознание пелену дикий рык и быстрый звук тяжелых шагов.       Голубая волна энергии отбросила неистовствующего отца. Брат поднял к губам флейту. Другой брат коснулся струн зависшего перед ним гуциня.       Полилась музыка. Звуки флейты обвились вокруг изломанной, искалеченной фигуры невидимыми путами, державшими темную энергию, что двигала мертвецом, в узде, не давая ему пошевелиться и потому разрывая на части его стремящуюся вырваться и выплеснуть гнев душу. Звуки гуциня, тем временем, были вопрошающими. Когда Лань ВанЦзи поднимал руки от струн, те продолжали звучать, только гневно и неистово. Затем длинные белые пальцы снова ложились на струны, задавая очередной вопрос.       Лань ВанЦзи посмотрел на Вэй УСяня, молча качнул головой. Тот слегка опустил голову, не отрывая от Лань ВанЦзи глаз. Мелодия, лившаяся из его флейты, плавно сменилась другой, энергичной, с отдельными долгими нотами. Лань ВанЦзи кивнул, и спустя секунду звуки гуциня вторили флейте.       Отец забился, зарычал, заревел...       Бушующий в маленькой хижине темный ветер стих. Огонь перестал метаться в очаге и, успокоившись, снова запылал ровно. Темный сгусток энергии, под взглядом Лань ВанЦзи покинув мертвое тело, тут же безвольно упавшее навзничь, и следуя направляющему жесту, опустился в небольшой мешок в руках Вэй УСяня. Шнурки мешка затянулись и завязались в хитрый узел. Вэй УСянь начертал в воздухе череду огненных символов, которые всосались в ткань мешка, запечатывая его. Затем он повязал мешок на пояс и медленно повернулся к Травинке. Он развернул ее к себе, чтобы она встала спиной к валяющимся на полу отсеченным рукам и безжизненному телу.       Девочка стояла, будто оглушенная, невидящим взглядом уставившись в одну точку.       - Цинь Чжань, - позвал Вэй УСянь. Он сел перед ней на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с ее. Положил руки ей на плечи и крепко сжал. Девочка повернула голову в его сторону, но взгляд ее был далеко. – Твой отец умер, - тихо и твердо сказал Вэй УСянь. – Сюда его привели накопленные при жизни обиды и негодование. Они держат его в этом мире до сих пор, не давая ему обрести покой. Это, - он поднял висящий на поясе небольшой полотняный мешок, - сознание твоего отца, иначе говоря, его душа. Если развеять его обиды, то он сможет покинуть эту жизнь с миром и переродиться в другой.       Девочка не отозвалась. Вэй УСянь не был уверен, что она его слышала. Краем глаза, он видел, как Лань Чжань за ее спиной духовной энергией переносит отрубленные руки обратно к трупу, аккуратно выпрямляет его – насколько позволяло быстро схватившее его члены мертвецкое оцепенение.       - Вэй Ин, - тихо позвал он.       Вэй УСянь взглядом показал, что услышал. Он встал на колени рядом с девочкой и привлек ее к себе, крепко обняв. Где-то промелькнула мысль, что, за исключением Лань Чжаня, это первый человек за долгие-долгие годы, которого он обнимает. Когда-то он обнимал сестру. Когда-то его обнял брат. А он не посмел ответить на объятье. Когда-то был еще А-Юань…       Тонкое худое тело девочки утонуло в его руках. Она не шевелилась, не произносила ни слова. Вэй УСянь обнимал ее, также ничего не говоря. Лань ВанЦзи смотрел на них, затем подошел и мягко положил руку девочке на макушку. Его взгляд встретился с взглядом Вэй Ина.       Девочка вдруг пошевелилась в объятьях Вэй УСяня. Он с облегчением прикрыл глаза: она преодолела оцепенение, сковывавшее ее разум и тело. Тонкие руки, словно цепляясь за единственную опору, обхватили его.       Цинь Чжань не плакала.       Тянулась ночь.       Цинь Чжань опустила руки. Выпрямилась. Вэй УСянь выпустил ее из объятий. Лань ВанЦзи убрал лежавшую на ее голове ладонь. Лицо Цинь Чжань было без единой кровинки, но во взгляде что-то изменилось. Вэй УСянь различил в нем нечто, что дало хрупкой девочке силы выпрямить спину и твердо встать на ноги.       Цинь Чжань повернулась к изувеченному трупу отца. Медленно, она приблизилась. Села на колени рядом. Протянула руку и с трудом закрыла начавшие цепенеть широко распахнутые стеклянные глаза. Вэй УСянь присел с другой стороны, осматривая труп. Цинь Чжань подняла на него взгляд, безмолвно спрашивая.       - Скорее всего, твой отец попал под колеса конной телеги, - ответил он и поднял глаза на подошедшего Лань ВанЦзи. – Лань Чжань, что он тебе рассказал?       - Умер под копытами и колесами. Кто виновен в его смерти, не знает. Хотел ли он смерти, не знает. Ищет смерти того, кто убил Цинь Шэн.       Вэй УСянь посмотрел в обычно широко распахнутые глаза девочки, которые сейчас казались полуприкрытыми. Цинь Чжань спокойно слушала. Затем потянулась к поломанной шее трупа. Опустив руки в кровавые спутанные волосы, она аккуратно сняла что-то висящее на шнурке, тускло блестящее сквозь покрывавшую его кровь и грязь. Это был металлический колокольчик, смятый, видимо, под копытами, и больше не звенящий.       Цинь Чжань встала. Повернулась к кровати. Лань ВанЦзи, проследив за ее взглядом, духовной энергией притянул лежавшие на грубой постели теплые накидки, которыми девочка до этого укрывалась. Он протянул их ей. Цинь Чжань молча приняла, глядя ему в глаза. Затем повернулась к отцу. Провела рукой по его спутанным волосам. Последний раз посмотрела в изуродованное искаженное лицо. И бережно укрыла.       *       Занимался рассвет. Небольшой бугорок, окруженный камнями, на вершине холма, с той его стороны, что смотрела на горы, стал знаком места последнего упокоения Цинь Вана. Скромные подношения из фруктов в грубых пиалах и полевых цветов, собранных дочерью, были безыскусным, но искренним прощанием.       Братья склонили головы в почтительном поклоне ее отцу. Цинь Чжань повернулась к ним. Вероятно, из-за изменившегося выражения глаз, детские черты будто сгладились, и лицо стало казаться не по годам взрослым.       Она протянула руку, глядя на Вэй УСяня. Он понял. Отвязал от пояса небольшой мешок с запертым в нем буйствующим темным сознанием Цинь Вана и передал его Цинь Чжань.       - Если ты станешь заклинателем, то, вероятно, когда-нибудь сможешь найти способ дать своему отцу уйти с миром, - тихо сказал он, вкладывая мешок ей в руки. Цинь Чжань кивнула. Она привязала к горлышку мешка навеки замолкший обмытый в колодезной воде металлический колокольчик и повесила мешок на пояс.       Солнце поднималось из-за гор, окрашивая начавшую желтеть листву окружавшей холм рощи в радостные, полные жизненной энергии цвета. Небо было ясным и прозрачно голубым. Безоблачно чистым.       Цинь Чжань стояла на вершине холма у могилы отца и смотрела на открывающийся перед ее взором пейзаж.       Подошедший Вэй УСянь услышал слетевшие с ее уст тихие задумчивые слова.       - Дождь не идет…       Вэй УСянь положил руку ей на плечо. Затем развернулся, подошел к Лань ВанЦзи. Молча взял из его руки Бичэнь. Вынул его из ножен - несколько удивившись, что ему это действительно удалось, - и направился к бамбуковым зарослям у края рощи, окружавшей верхушку холма. Несколько взмахов – и грубая бамбуковая флейта легла в его ладонь.       Вэй УСянь молча протянул флейту Цинь Чжань. Та долгим взглядом посмотрела на него. Там, в глазах человека, который каждую ночь просыпался от кошмара и, стряхивая его, смывая его ледяной водой из колодца, снова улыбался, - в его глазах она увидела что-то, что неосознанно искала. Она подняла взгляд на брата в белом. Раньше она не замечала, но сейчас ей вдруг показалось, что глаза ее братьев похожи.       Цинь Чжань сжала флейту в руке, повернулась лицом к залитым солнечным светом горам. Поднесла флейту к губам, как много раз видела делал ее старший брат. Первый звук, неумелый и неуверенный, но тоскливый и пронзительный, одиноко прокатился по горной долине.       Когда Дао СуАн поднялся в то утро на Пастуший холм, спеша поделиться слухами, охватившими город, и выяснить, почему с рассвета из-за рощи доносится горький плач флейт, он увидел мастера Вэя и Травинку, сидящих друг против друга у могилы и играющих на флейтах. Мастер играл медленно и девочка повторяла движения его пальцев, сплетая пронизанную печалью мелодию.       В ответ на обескураженный и встревоженный вопрос Лань ВанЦзи коротко объяснил, что произошло ночью. Дао СуАн, опустив голову, поделился слухами, что с утра гуляли по постоялому двору: сошедший с ума после смерти жены и бегства дочери мастер глиняных изделий вчера вечером был задавлен проезжавшей через город повозкой местного господина. Тот, очевидно, притворился, что не заметил, и, не останавливаясь, проехал дальше. Искалеченное тело осталось лежать на дороге, так как никто не решился подойти. А на утро оно исчезло.       Дао СуАн молча слушал полные боли и тоски звуки флейты Травинки. Флейта мастера Вэя несла в своих звуках ту же печаль, только его печаль была более спокойной, сдержанной. Его флейта звучала твердо, а дыхание было ровным. Юный адепт завороженно смотрел на скрывавшего в себе огромную внутреннюю силу молодого мастера, силу, которую выдавали только звуки его черной флейты.       И эта сила, медленно, нота за нотой, передавалась его ученице.       Дао СуАн вспомнил, что слышал эту мелодию, когда впервые разделил ужин со старшими заклинателями. Тогда она звучала совсем иначе…       - Мастер ВанЦзи, - Дао СуАн не заметил, как обратился к Верховному заклинателю, опустив высочайший титул и фамилию, - как называется эта мелодия?       - "Забудь сожаления", - услышал он тихий ответ.       *       В тот день трое покинули Пастуший холм.       Призрак Рудного города и Призрачное дитя, рожденное незадолго до того, как исчезнуть, стали легендой. Легендой стал и благородный Сияющий Добродетелью муж, что странствовал в поисках Призрака и, наконец обнаружив его, наполнил мелодию его флейты силой и светом.       Были немногие, кто утверждал, что видели в тот день, когда последний раз звучала флейта, спустившихся с холма и постепенно растаявших среди трав и поворотов ведущей из города дороги три фигуры в простых одеждах: две высокие – белую и черную, и еще одну, маленькую, сидевшую на ослике и прямо державшую спину.