warm hearts under the trees

Вечером все ровесники Эдди должны были собраться у костра – этакая привилегия для самых взрослых отдыхающих. Им официально разрешалось не спать до часу ночи. Можно подумать, отбой в остальные дни по-настоящему мешал кому-то засыпать гораздо позже положенного. Когда одна из вожатых, Оливия, попросила несколько человек помочь с подготовкой, Эдди вызвался одним из первых. Нужно было до ужина натаскать достаточное количество растопки и хвороста, расчистить место под костёр, позаботиться, чтобы всем хватило мест. А Эдди было откровенно нечего делать в то время, как остальные занимались спортом, музыкой и ещё бог знает чем. Так он по крайней мере принёс какую-то пользу окружающим. Разжигать костёр вожатые начали около восьми вечера, тогда же все стали подтягиваться и занимать места. Тут была парочка брёвен, используемых в качестве скамеек, наверное, каждый год, а ещё – разного размера раскладные стулья и одно настоящее кресло. Высокое, обшитое бордовой тканью, выглядевшее среди остальной мебели царским троном. Эдди понятия не имел, где вообще его достали. Кресло досталось Биллу, и это вряд ли удивило кого-то, потому что он был негласным лидером не только для детей, но и для других вожатых. Лидерская аура, если позволите. Ему просто было достаточно являться самим собой. Эдди занял место на краю одного из брёвен и задумчиво оглядывал вновь прибывавших. Почти все приходили к костру компаниями. Некоторые – парами, но больше одного человека – это ведь уже компания. Эдди, сколько он себя помнил, разрывало между двумя ощущениями. С одной стороны, он не считал, что ему так уж сильно нужны друзья. Зачем искать чьей-то компании, если тебе вполне комфортно наедине с собой? Дома, в Дерри, у него было несколько друзей, но они редко виделись (особенно после перехода в старшую школу), и его это устраивало. Но было другое, неприятное чувство, отдающее тяжестью в груди. Одиночество. Не то одиночество, где ты ходишь один по магазинам, смотришь фильмы один, спокойно занимаешься делами без необходимости таскать за собой кого-то ещё. Другое одиночество, вот как в этот момент у костра. Эдди чувствовал себя лишним. Знал, что может сейчас встать и уйти, никто и не заметит. – Я присяду, ты не против? – Девичий голос резко выдернул Эдди из транса. Он слишком сильно увлёкся жалостью к себе. Рядом, закутавшись в оранжевый свитер и держа в руках термос, стояла Лисбон. – Конечно, – Эдди посмотрел на пустоту рядом с собой и внезапно заметил, что всё это время на другом краю бревна сидел Тозиер. Или он пришёл только что? Эдди не видел. Лисбон аккуратно опустилась между ними. – Люблю смотреть на огонь, – улыбнулась девушка. – И я, – кивнул Эдди, – а ещё слушать, как хрустят дрова. – Он был так чертовски благодарен Лисбон за то, что она его увидела. Хоть для одного человека тут Эдди реально существовал, а это – уже компания. – Эдди, не познакомишь меня с Прекрасной Дамой? – Кудрявая голова Ричи высунулась из-за плеча Лисбон так резко, что Эдди вздрогнул. В глазах Тозиера играли искры. Во всех смыслах. – Лисбон, – она ответила сама и протянула ему руку. – Ричи Тозиер, всегда к вашим услугам, – он деловито пожал её маленькую ладонь. Потом добавил: – Лисбон? Тебя что, назвали в честь испанского города? – Лиссабон – столица Португалии, идиот, – вздохнул Эдди. Ему было немного стыдно за Ричи, но по большей части просто смешно. – Это во-первых. А во-вторых, назвали меня в честь прабабушки, а не в честь Лиссабона. – Наверняка она была дочерью какого-нибудь деспотичного колонизатора? – Ричи наклонился ближе к девушке и понизил голос. Эдди неожиданно для себя громко рассмеялся. – Просто отъебись, Тозиер. Лисбон вежливо улыбнулась, глядя на Эдди, и подняла свой термос. – Хочешь какао? Эдди кивнул ей, а потом показал средний палец Ричи, который картинно взвыл: «Да ладно, какао? Кто-то пьёт како летом? Или это такая фишка португальских колонизаторов?» Весь оставшийся вечер Эдди ощущал, что одиночество продолжает волнами накатывать на него. Это пугало, потому что он был не один. Ему тепло улыбались, угощали какао и что-то рассказывали, а он всё так же чувствовал себя не на своём месте. Вещи, которые узнал Эдди к концу пятого дня в лагере: 1. Одиночество не зависит от внешних факторов, оно просто живёт в его сердце постоянно. Возможно, он так и будет испытывать это монотонное сверление в груди, до самой смерти. Возможно, он из таких людей. 2. Ричи Тозиер умеет играть на гитаре.

***

После костра он проводил Лисбон до её домика. Девушка рассказывала что-то про маленький город в Альпах, где прожила несколько лет с бабушкой. О том, что там природа такая, будто насыщенность выкрутили на максимум. – Знаешь, Штаты – не совсем моё. Эдди только кивал. Интересно, каково это, знать, что твоё, а что – нет? Знать, где ты хочешь жить в будущем, чем заниматься. Эдди сейчас третий раз в жизни находился за пределами штата Мэн, а за границей он и вовсе не был. Ему просто не с чем сравнивать. Лисбон приобняла его и пожелала доброй ночи, прежде чем подняться на крыльцо домика с кривовато нарисованной четвёркой на боковой стене. – Мы тебя уже потеряли, – зевнул Стэн, когда Эдди вошёл в комнату. Мальчики лежали в своих кроватях, из освещения были включены только светильники над каждой из них. Эдди внезапно понял, что очень устал за день. – Я же говорил, что он где-то обжимается с той девчонкой, – Ричи свесился со второго яруса. – А, Эдс? – Ни с кем я не обжимался, – Эдди предпочёл не реагировать на идиотское прозвище. Он прошёл к своей кровати и сел, расстёгивая толстовку. К сожалению, насмешливое лицо соседа сверху было видно и здесь. – Да ладно. Барселона и Эдди, сидя на дереве, ц-е-л-у-ю-т-с-я, – напел он, противно причмокивая губами.* – Серьёзно? – Вновь подал голос Стэнли. Он повернулся в их сторону и закатил глаза. – Ричи, тебе что, пять лет? – И про Барселону – совсем не забавно, – добавил Эдди. – А по-моему, это всё очень забавно, амигос. Грасиас. Буэнас ночес. Эдди со Стэном переглянулись, и Эдди на сто процентов был уверен, что их мысли сходятся на одной. Он невыносимый.

***

Эдди проснулся посреди ночи от кошмара. И такое было впервые – его не просто резко выдернуло из сна, всё тело била крупная дрожь. Словно при ударе током. Эдди сел, прерывисто дыша и пытаясь успокоиться. Сам сон он запомнил размыто, бессюжетными образами. Темно, холодно, мокро. Водоём. Кто-то с силой держит его за шею и топит в мутной воде. Уши закладывает, а у Эдди не получается ни закричать, ни вырваться. Оглядев комнату, он заметил, что не весь свет погашен: ночник над кроватью Ричи всё ещё был включён. Может быть, он не спит? Эдди схватился за эту мысль, как за соломинку. Несколько фраз другого человека (даже несколько тупых шуток Тозиера) могли помочь ему восстановить ощущение реальности. Стало бы не так страшно. Но Ричи спал, обняв одеяло и намотав на запястье провода наушников, один из которых по-прежнему держался в его левом ухе, а второй затерялся среди постельного бардака. Эдди улыбнулся. Он никогда не понимал, как люди могут спать в наушниках. Мало того, что это неудобно, так ещё и опасно. Ну, он читал в интернете о случаях, когда тоненькие провода превращались в удавку, и не очень-то хотел повторять этот номер. Эдди около минуты простоял босиком на холодном полу, задрав голову и пялясь на Ричи. Потом подумал, что это крайне неадекватное поведение, поднялся на пару ступенек и, осторожно перегнувшись через спящего парня, выключил светильник. Почему-то показалось важным сделать это. Вернувшись на свою кровать, Эдди переложил подушку на другую сторону – иногда это помогало ему при проблемах со сном. Твой кошмар не продолжится, если поменять положение тела. Глуповатая, но действенная логика. Уже засыпая, Эдди вдруг с удивлением вспомнил, что Ричи тоже был частью того сна. Но какой именно частью – он не знал.

***

По карманам почти всех его вещей были рассованы упаковки влажных салфеток и крошечные бутылочки антисептика. Он действительно часто мыл руки, раскладывал вещи по аккуратным стопкам, иногда распределял ингредиенты в тарелке так, чтобы получались равносторонние треугольники. Рационально было бы предположить, что многие ребята замечают всё это. Но Эдди, сменив четыре школы, научился отгораживаться ото всех, кто намеревался оскорбить или ранить его. Он просто перестал слышать смешки за спиной, грубые вопросы и непрошеные комментарии в свою сторону. Так было легче дышать. Он исправно принимал таблетки, ходил на терапию и знал, что смог справиться с большей частью симптомов, которые портили жизнь гораздо сильнее любого задиристого подростка.

***

Эдди без особого интереса листал сборник стихов Сильвии Плат, сидя в беседке неподалёку от душевых. Он не очень любил стихи и не понимал их, но к новому учебному году нужно было выбрать один для эссе. Если честно, после чтения Плат хотелось разве что вскрыться, но никак не писать анализ на пять тысяч знаков (без пробелов). Погода была солнечная и ласковая, и Эдди, пожалуй, слишком часто отрывал взгляд от страниц, осматриваясь и думая обо всём на свете, кроме поэзии. Группка девочек загорала на траве возле пятого домика, кто-то с громким смехом и полотенцами наперевес шагал к озеру, Саттон и Оливия играли в бадминтон. В очередной раз опустив книгу, Эдди поглядел вокруг и увидел, что к его беседке направляется Ричи. И в центре яркого июльского дня Ричи выглядел, как снежный буран. Эдди заметил непривычную грубость в его лице ещё до того, как парень приблизился к беседке и со всей силы пнул деревянную балку ногой. Эдди вздрогнул, не зная, как реагировать. На лице Ричи одновременно читались печаль и гнев. Он, казалось, вообще не заметил чьего-либо присутствия рядом. Тяжело опустился на скамейку, запрокинул голову, выдохнул. Достал из заднего кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку. – Не стоит курить здесь, тебя же спалят. – Я похож на человека, которому не похуй? – Громко ответил Ричи и уставился прямо перед собой, подкуривая. Эдди оглянулся: поблизости, слава богу, пока никого не было. Он встал со скамейки и пересел на перекладину, чтобы иметь возможность закрыть Ричи собой – по крайней мере, так его не увидят с главной аллеи. Эдди было неожиданно страшно и грустно видеть Тозиера таким, но уходить он не хотел. Просто сидел и смотрел, как тот дрожащими пальцами подносит сигарету к губам, как стряхивает пепел себе под ноги. Как его не занятая правая рука, сжавшись в кулак, бьёт по бедру, всё сильнее и сильнее. – Что такое, Ричи? – Наконец нашёл в себе мужество заговорить Эдди. Ричи перевёл на него взгляд. – Говорил со своим отцом по телефону. А он – мудак. Вот и всё. – Парень затушил окурок о подошву кросовка, выбросил его за пределы беседки и сцепил руки в замок. Эдди не стал больше ничего спрашивать, решив, что если Ричи захочет, то заговорит сам. И он заговорил. – Он хочет забрать мою сестру у мамы. У нас с мамой, – хрипло выдохнул Ричи. – Что значит «забрать»? – Именно это. Увезти к себе в Неваду, или где он там сейчас. – Он вновь посмотрел на Эдди. – Мои предки развелись год назад, и это было не очень хорошее расставание. А теперь он решил, что имеет полное право на воспитание дочери. Но нихуя он не имеет, понимаешь? – Даже если это всё будет решаться через суд, у твоего отца практически нет шансов. В 83% случаев дети остаются с матерью. Статистика, – пожал плечами Эдди. Всё, что он мог предложить в качестве эмоциональной помощи – ебучую статистику. – Но есть ведь ещё 17%, да? Нельзя быть увереным. – Можно. Если нет никаких объективных причин, почему твоя мама не может воспитывать детей. Серьёзная психическая болезнь, недееспособность, плохие условия содержания, что-то вроде этого. – Моя мама очень хорошая, – с теплотой в голосе в голосе отозвался Ричи. – Откуда ты столько всего знаешь? – Я ведь до ужаса скучный. Приходится компенсировать. Ричи улыбнулся, и Эдди улыбнулся тоже, чувствуя облегчение. – Если тебе нужно будет поговорить... или ещё что, – он сам смутился от своих слов, поэтому неловко дёрнул плечом и отвёл глаза. – Да, кое-что нужно. – Я не имел в виду прямо сейчас, – пошутил Эдди и вновь глянул на Ричи. – Что? – Не обнимешь меня? Эдди замер. – Ты серьёзно? – Серьёзно, – Ричи больше не улыбался, и теперь он выглядел совсем не злым, а измотанным. – Можешь потом мыть свои руки хоть до самого ужина, я не обижусь. – Ладно, – тихо ответил Эдди, хотя какая-то его часть всё ещё думала, что это очередной дурацкий прикол Ричи Тозиера. Он спрыгнул с перекладины и сделал неуверенный шаг вперёд. Ричи тоже встал, и это именно он обнял Эдди, не дожидаясь каких-либо действий с его стороны. Обнял крепко и вместе с тем очень осторожно, словно Эдди был хрупкой статуей, а не мальчиком. Эдди вдруг подумал: господи, сколько же в Ричи тепла. Они стояли вот так довольно долго: острый подбородок на плече Эдди, а из звуков – только ровное дыхание и шелест страниц со стихами Сильвии Плат. Он оставил книгу лежать на перекладине, и теперь с ней игрался ветер. Возможно, они тоже обнимались. – Я правда так часто мою руки? – Спросил Эдди первое, что пришло ему в голову, когда понял, что постепенно начинает терять связь с действительностью. Ричи было слишком много. Слишком близко, слишком долго – всего казалось через меру. Ричи усмехнулся и слегка отодвинулся от него, по-прежнему не отпуская, но заглядывая в глаза: – А ты не замечал? – Нет, я сам в курсе, это понятно. Но со стороны? Так заметно? – Да, весь лагерь заметил. Ты тут уже вроде как локальный мем. – Оу, – выдохнул Эдди, высвободил свои руки и отвернулся. Просто охуенно. Он, конечно, привык не обращать внимания на мнение окружающих, но знать такое – мало приятного. Ему не хотелось, чтобы кто-то видел, как сильно его это расстраивает. Но скрывать было уже поздновато, а Ричи всё ещё никуда не исчез. – Слушай, Капсбрэк, забей, – собственная фамилия резанула слух. Раньше его называли так лишь парни в школе, желающие снова поиздеваться. – Если хочешь знать моё мнение, и даже если не хочешь, потому что я всё равно его выскажу: ты просто пиздец, какой странный, но всё равно круче любого в этом лагере. Больше всего Эдди удивило слово «круче». В какой-то момент жизни он научился отмечать собственные достоинства среди длинного списка явных недостатков. Вполне мог назвать себя умным. Мог признать, что отражение в зеркале – приятное и, может быть, даже симпатичное. С незнакомцами он общался нечасто, но друзья всегда искренне смеялись над его шутками – очевидно, с чувством юмора тоже порядок. Чего бы Эдди никогда о себе не сказал, так это «крутой». Сам Ричи абсолютно точно был крутым. И Стэнли, например, тоже. Но не Эдди. – Ты издеваешься, да? – Нет. – Тозиер покачал головой. Эдди не знал, что ещё сказать, а Ричи подкурил очередную сигарету и, схватив многострадальный томик Плат, начал декламировать стихи. В его исполнении каждая строчка заслуживала отдельного эссе.