Прошлой ночью
– Это… это какая-то шутка, верно? – спросил Феликс, будучи близок к тому, чтобы впервые полностью потерять контроль с тех пор, как он перевёлся в армию. – Ну, нет. Я подумал, что на фоне всего происходящего это будет самое безопасное место, – ответил Итами в своей обычной самодовольной манере. Комакадо был их единственным сопровождающим из Главного следственного управления Минюста Японии. Он пострадал, пытаясь поднять алебарду Рори, которую неизвестный попытался выхватить у апостола. Особист недооценил, насколько тяжёлым было оружие, и потому получил травму. Поскольку Комакадо в больницу забирала скорая, он предложил им отправиться на заранее определённую точку рандеву, где они будут находиться под постоянной защитой. Непонятно, почему Луэлла не проснулась от всей этой суматохи, творившейся пока Феликс с Иантой разбирались с несостоявшимися похитителями. Так что с учётом поджога в отеле, попытки похищения, слежки за их автобусом, который они оставили, и теперь без сопровождения со стороны силовиков, Итами заговорил о безопасном доме, где никто не сможет найти их или подумать заглянуть проверить. Идея понравилась Феликсу – в своё время бытия ГРУшником он сам пребывал в нескольких хорошо оборудованных убежищах. Они разместятся в невзрачном доме со множеством еды, развлечений и, самое главное, секретностью. Поэтому, полагая, что они окажутся в примерно таком месте, он искренне согласился на эту идею. Однако реальность оказалось намного другой. – Это дом твоей бывшей, – злобно начал Феликс, – Здесь не безопасно. В этом здании нет отопления, несмотря на то, что ночью температура опускается ниже нуля. Вода отключена, поэтому пить нечего, еды нет, кроме той хрени из магазина, которую ты ей принёс, а благодаря просроченным платежам электричество отключат не сегодня-завтра. Здесь нет тайника с оружием, чтобы защититься. Нет денег на срочные нужды, если они возникнут. Нет никакого долбанного способа вызвать подмогу, если не брать в расчёт звонок в полицию, и даже я на 90% уверен, что сюда никто не приедет. Нас пятнадцать человек, Итами. Пятнадцать. В лучшем случае в этой холостяцкой квартирке хватит места только для того, чтобы разлечься на полу, не лёжа друг на друге. Вход и выход отсюда только один – это одна и та же дверь. Каким, мать твою чёртом, ты удумал, что это хорошая идея?! – Нам нужно попасть в безопасное место, поэтому я направился туда, где знал, что никто не будет искать нас. Именно поэтому я выбрал это место, и если кто-то шпионит за нами, то если бы мы пошли на точку рандеву, указанную Комакадо, это привело бы к ещё одной попытке похищения или что-то хуже, – ответил Итами повышенным тоном, крепко сжав челюсти. – Если ваша страна не может обеспечить безопасность, то почему, чёрт возьми, вы заставили нас остаться на день больше? Ты говорил, что ты рейнджер, так? Что ты – спецназовец. – Да, я проходил обучение, – коротко сказал Итами, – Моя специальность – избегать обнаружения и уклоняться от опасности, что мы сейчас и делаем. – Тогда, очевидно, это было крайне дерьмовое обучение, потому что ты понятия не имеешь, что такое безопасное место. Здесь нет панической комнаты. Нет замаскированного эвакуационного маршрута. Нет никакого медперсонала или оборудования, кроме просроченной аптечки и бинтов, – продолжил Феликс, становясь всё более разгневанным. Он швырнул указанную аптечку через всю комнату, его лицо перекосило, – Каким, блять, образом у пластырей истекает срок годности? Единственное, чем мы хорошо снабжены, так это пустыми карманами и гей-порно! Он подчеркнул свою мысль, пнув книжный шкаф, полный яойных додзинси, которые бывшая жена Итами собирала и писала. Шкаф прогромыхал и некоторые из наиболее выразительных "произведений" попадали на пол. – Эй, придурок, не разбрасывай мои додзинси, они стоят кучу денег, – огрызнулась бывшая жена Итами по имени Риса. – Заткнись, сука, это тебя не касается! – Не смей называть мою жену сукой! – прорычал Итами, сверкая глазами и сжимая кулаки. – Да иди ты нахуй и женушку свою туда же забери! – возможно, именно гнев притупил его восприятие, но Феликс не видел удара, который нанёс Итами, до тех пор, пока кулак японца не столкнулся с щекой бывшего ГРУшника. Феликс едва не столкнулся с имперской принцессой Пиной, когда пропустил удар, но смог восстановить равновесие, чувствуя закипающую жажду убивать. Он бросился на Итами, схватил его и повалил на пол, попутно разбив небольшой круглый стол, усеянный счетами и другими бумагами. Феликс начал наносить удары японскому офицеру, Итами защищался предплечьями, но не смог отклонить все удары. Итами отклонился в сторону, когда Феликс нанес ещё один удар, поймав его за руку и сумев обернуть ноги вокруг советского офицера, увеличив дистанцию между ними. Затем он нанёс несколько собственных ударов в ответ, когда Феликс не мог их блокировать. Феликс пытался вырваться из захвата Итами, каждый удар, который он получал, делал его только злее. Ему удалось освободиться от хватки Итами, и они с трудом поднялись на ноги. Феликс вцепился в голову противника, ткнув японского офицера коленом в живот. Ему удалось несколькими ударами оторвать Итами от пола и пробить головой японца дыру в гипсовой стене, прежде чем оставить его лежать на полу. Когда Феликс снова попытался продолжить избиение, Итами удалось ударить его ногой, заставив советского офицера с грохотом упасть на пол. Феликс только встал, когда Итами ударил его по спине деревянным стулом, разбив предмет мебели в щепки. Феликс припал на колено, когда боль разлилась на спине, а затем снова, когда деревянная ножка ударила его по голове и в глазах одновременно полыхнули искры и потускнело изображение. Он почувствовал, как его гнев растворился в холодной ярости и бесчувственной ненависти, и он заставил себя встать, несмотря на боль, остановив ещё один удар импровизированной дубинки Итами и поймав в замок руку японца. За пределами ненависти, за пределами боли, Феликс почувствовал что-то ещё. Он чувствовал то, чего не чувствовал долгое время. Другой он, тот, кого он считал мёртвым, взял верх. Затем Феликс нанёс короткий, но злобный удар в горло Итами, заставив офицера задохнуться, а затем бросил его на пол движением, почти слишком быстрым, чтобы взгляд поспевал за ним. Замахнувшись для последнего удара, Феликс обнаружил, что сильная, но маленькая рука дёрнула его за воротник рубашки. – Хо-хо, как бы мне не нравились восхваления Эмроя и всех остальных, но это просто не сработает, – отчитала его Рори, словно разговаривая с расшалившейся ребятнёй. Хотя с её точки зрения она разговаривала именно с детьми. Возможно в её голове младенец воспринимался как недостойный её внимания комар. Она оттащила его обратно к двери, где все остальные наблюдали за происходящим, возможно, слишком потрясённые, чтобы вмешаться, или даже сдерживающиеся от этого из-за самой Рори. Она бросила Феликса, словно мама-кошка своего котёнка, прежде чем вернуться и помочь всё ещё кашляющему и пытающемуся восстановить дыхание Итами подняться на ноги. – Мы уходим, – резко сказал Феликс, поднимаясь на ноги, поправляя пальто и вытирая кровь из носа. – Феликс…, – начал Борис. – Сержант Котов, мы уходим, сейчас же. – Так точно, товарищ лейтенант, – быстро ответил ветеран, укоренившаяся военная дисциплина взяла в нём верх. Феликс и его группа покинули дом Итами, лейтенант подошёл к таксофону и позвонил в посольство Российской Федерации. Если россияне серьёзно относились к желанию помочь, то он собирался это выяснить. Спустя почти десять минут после того, как он позвонил, подъехал лимузин, и хорошо одетый мужчина отворил дверь и пригласил их внутрь. После этого они отправились прямо в посольство. – Но почему вы двое дрались? – спросила Луэлла, – Я думала, вы двое хорошо ладили. – Я позволил своему характеру взять верх над собой. Мне не следовало говорить о том, что я сделал. – Вы сделали что-то вроде глупости, – согласилась эльфийка, – Но ты просто должен сказать, что тебе жаль. Я имею в виду, сказать, что ты не хочешь, чтобы вы злились друг на друга, что это не здорово. – Нет, это не так, – решительно ответил Феликс, – Если ты чувствуешь себя лучше, мне нужно поговорить с товарищем Мышкиным. – Ладно, увидимся позже! –Луэлла махнула рукой, наблюдая, как Феликс и Ианта уходят, – Борис, у тебя горчица на носу. – Правда? Где? – Вот где, – продолжила Луэлла, прижимая край своего сэндвича к кончику его носа и оставляя пятно горчицы, хихикая, как дурно ведущий себя ребёнок, сделавший какую-то пакость. – Луэлла, – укоризненно сказал Борис. – Я зна-мпф! Поверить не могу, что ты только что сделал это! – воскликнула эльфийка, убирая салат и горчицу со своего лица, в то время как Борис схватился за живот от смеха, и Луэлла присоединилась к нему своим звонким мелодичным хохотом.ХХХ
Пина не была полностью уверена, что произошло прошлой ночью или по какой причине, но, не зная японского языка, она всё равно что-то поняла. Между Японией и Советами существовало разделение, разрыв между их народами. Это была их слабость – между ними можно было вбить клин для дальнейшего расширения разрыва и его использования. Она не могла вести переговоры с Советами, она говорила с их генералом, и он категорически отверг все её просьбы. Это было сокрушительно, особенно при виде их десятков тысяч человек и тысяч железных слонов, ожидающих команды выдвигаться. Это оставило в ней семя страха, но также зажгло пылкое отчаяние, чтобы спасти Империю. Сила оружия не спасёт Империю, она много раз видела это, это было доказано. Но сила воли? Сила восприятия? Это те вещи, которые она могла бы легко сделать. Японцы, которых она изучила довольно быстро, даже благодаря беглому просмотру их недавних политических и исторических архивов, которые они называли новостными статьями, были не воинственной нацией. На самом деле, даже сейчас некоторые из их граждан открыто выступали против военных действий на Фалмарте. Такая позиция в Империи была просто немыслима. Во время войны общественность всегда оказывала поддержку, уверенная в том, что Империя действует в наилучших интересах народа и самой себя. Японцы, как и американцы, были гуманными нациями, как она поняла, хотя термин «гуманный» всё ещё был для неё чем-то новым. Такие нации предоставляли денежную помощь менее богатым и стабильным странам. И всё же они жаждали ресурсов, многие статьи указывали на то, что Америка специально идёт на войну из-за нефти и по различным политическим причинам. Некоторые по причине того, что их люди хотели этого, требовали, чтобы государство начало войну. Это было похоже на Империю, и хоть Император мог восседать на золотом троне, реальной властью обладала толпа. Если люди как единое целое требовали чего-то, даже Император должен был им кланяться. А поскольку их лидеры были связаны волей своего народа, имея лишь временное правление, подобно сенаторам, они были такими же рабами своего народа, как и полулюди на шахтах. Единственный вопрос заключался в том, как она могла подтолкнуть японцев и американцев помочь Империи? Она читала, изучала и переводила так много статей и текстов, что они слились вместе и у неё заболела голова. У неё было искушение изучать больше искусства, которым зарабатывает на жизнь Риса, бывшая жена Итами, но она сопротивлялась желанию делать это во имя своего собственного удовольствия (хотя она оставила эту задачу Бозес) и вместо этого посвятила все свои силы более соответствующим исследованиям. Её собственные плотские желания ни в коем случае не имеют такого же значения, как спасение Империи. Теперь они остановились на природных горячих источниках под названием Хаконэ. После пожара в их предыдущей гостинице японцы и американцы залатали прорехи в защите: мужчины в тёмных костюмах, похожих на те, что носили члены парламента, бродили по территории вокруг источников. Было высказано некоторое недовольство, обеспокоенность тем, что Советы ищут убежища у Российской Федерации. Хотя она не была уверена, что это была за страна, но используемый при обсуждении этого язык тела говорил лучше любых слов. Пине была предоставлена возможность, которой она должна была воспользоваться, пока головы не остыли, а предыдущие столкновения не были прощены. Она должна была найти способ заставить японцев и их союзников сочувствовать Империи любым возможным образом. Сэр Итами или Юджи Итами – таковым было его полное имя – был простым человеком. У него не было благородного происхождения или связи с особами голубых кровей, но он был героем среди японцев, у которого до сих пор было некоторое влияние даже в свете случившегося. Его действия, направленные на спасение нескольких сотен крестьян и прибытие в компании девушек с Фалмарта лишь способствовали его популярности. Он был ценным инструментом. Или мог привести её к тем, кто может быть ценным. На Пине было только полотенце, защищающее её приличие на мужской стороне горячих источников. Она несла чашку чая из морозных чайных листьев, довольно распространённого чая в Империи, который отлично подходил для успокоения горла, особенно в смеси с мёдом, что она и сделала. Голос Итами был хриплым на протяжении большей части дня с тех пор, как советский офицер ударил его в горло прошлой ночью. Прямо сейчас он бездельничал, сидя в клубящейся паром воде, спиной к ней, когда она мягко подошла к нему, неся чашку чая. Он не заметил её, даже когда она была всего в пяти шагах от него. Затем она едва не остановилась, развернулась и пошла назад, её собственные понятия о приличиях отвергали идею обнажаться перед мужчиной, тем более перед простолюдином. Но она, подавив дрожь в животе и глубоко вздохнув, сняла полотенце, обнажив своё тело для всех, кто решит посмотреть, и вошла в тёплую воду рядом с Итами, стараясь не пролить чай, пока она это делала. Он не отреагировал ни на секунду, видимо полагая, что это был один из его товарищей, который решил присоединился к нему. Он что-то хрипло сказал по-японски с закрытыми глазами. Когда Пина не ответила, он открыл глаза и посмотрел на неё. Его ответ был довольно незамедлителен. – П-принцесса?! Что вы здесь делаете? Это мужская зона, – пробормотал Итами, пытаясь отдалиться от Пины. Трепет ужаса пронзил Пину, полагавшую, что она оскорбила его неким неизвестным культурным нюансом и что она должна уйти, но румянец на его щеках говорил вместо ханжества и консерватизма, а не антипатии или отвращения к виду или близости Пины. Пина скрыла беспокойство и вместо этого улыбнулась Итами, позволяя замешательству слегка просочиться наружу, чтобы выглядеть ещё более естественно. – Я знаю, что меня здесь быть не должно, но я беспокоилась о вас и поэтому принесла чай. – Хм? – Ваше горло. Вы говорили очень хрипло с тех пор, как тот советский офицер напал на вас вчера вечером, и я хотела помочь вам. Если вы хотите, чтобы я ушла, то я не собираюсь вас обижать отказом. Хотя мне хотелось поговорить с вами. Возможно, это произведёт в другой раз, когда будет удобнее. Я оставлю чай, если вы хотите. Если нет, то я могу сделать больше в другой раз, – сказала Пина, при этом изо всех сил стараясь выглядеть как можно более удручённо. Используя свои молодость и пол, чтобы тронуть сердце Итами. Её собственный страх неудачи сделал показное уныние ещё более реальным, и она позволила этому проявиться на лице. – Подождите, не стоит уходить. Всё хорошо, я слишком остро среагировал, – сказал Итами примирительным, даже извиняющимся тоном. Пина боролась, чтобы улыбка не озарила её лица и даже прикусила щёку для этого. – Если это не доставит много проблем, – покорно сказала Пина. – Нет. Нет, всё в порядке. Я просто думал обо всём, что происходило в последнее время, и жалел себя. Так что, думаю, немного чая не повредит. – Я рада, что сделала это сама. Возможно, это не самое лучшее, но я полагаю, что это было то, что я должна была сделать лично, чтобы поблагодарить вас. – Поблагодарить меня? – озадаченно спросил Итами. Пине пришлось подавить волну удовлетворения, когда его взгляд остановился на её обнаженной груди, когда она обеими руками подала ему чашку. Человек, который думает своей нижней головой, не будет ясно думать верхней. Но она должна была быть осторожной, она не могла казаться легкодоступной проституткой. Она должна поддерживать некоторую форму приличности и наивности для осуществления своего плана. – И правда хорошо получился, - похвалил Итами, сделав глоток, – Что это? – Морозный чай с медом. Я всегда беру его с собой, когда путешествую с Орденом розы. У меня часто болит горло, и я пью чай, чтобы унять боль. Я нахожу это очень полезным, и я подумала, что вы тоже оцените. – Да, он определённо помогает, – с удивлением сказал Итами, его голос звучал уже не так хрипло. Как будто чай заделывал трещины и разглаживал воспалённую плоть, – Спасибо. Я никогда не пил чай, который заварила принцесса. – Давайте отбросим церемониал, меня зовут Пина, и я бы хотела, чтобы вы называли меня так. Если бы я могла при этом называть вас Юджи. – Ну конечно. О чём вы хотели поговорить, Пина? Пина сладко улыбнулась, но внутри она металась. Как бы ей подойти к вопросу о помощи Империи со стороны Японии и американцев, не делая до боли очевидным, что у неё на повестке дня? – Хорошо. Мне было интересно, ваше лицо побаливает? – Моё лицо? Ну немного. Подрались из-за глупости какой-то, – пробормотал Итами, потирая синяк на лице, – Я вышел из себя, когда он оскорбил мою жену. Ну, бывшую жену. – Не было глупостью драться с ним из-за чести возлюбленной или бывшей супруги, – сказала Пина, искренне веря тому, что говорит, – Какая женщина будет дорожить мужчиной, который не будет защищать её честь, даже если при этом в её собственном доме пострадает кто-то посторонний? Вы поступили правильно, любая женщина оценила бы то, что вы для неё сделали. – Возможно, но это всё ещё остаётся глупостью. У меня, вероятно, будут неприятности от начальства за то, что я вынудил Советов пойти в российское посольство вместо того, чтобы остаться с нами, – посетовал Итами, потирая лоб, словно у него была сильная головная боль, – Кроме того, я первый напал на него, что противоречит закону Японии. – Может быть, дружбу с такой страной, чьи офицеры и дипломаты действуют столь грубо, не стоит продолжать? – рискнула Пина, оценивая реакцию Итами, которая казалась относительно нейтральной. – Нет, мы всё ещё должны продолжать хорошо играть дружбу, – сказал Итами с усталым вздохом, его голос звучал гораздо более нормально, – Чай был очень хорош, спасибо. Он очень помог. – Я польщена, позвольте мне, – сказала Пина, забирая чашку обратно, но, будучи уверенной, прижалась грудями к плечу Итами, прежде чем отступить в ложном шоке и некотором реальном смущении, с покрасневшем лицом и в неверии, что она правда это сделала, – Я… я сожалею об этом, Юджи, – запиналась Пина с алым лицом, не нуждающимся в действиях, чтобы заставить её краснеть ещё сильнее. – Не беспокойтесь об этом, – заверил Итами, но в его голосе прозвучала хрипота, которой раньше не было, и она была не от боли в горле. Хотя было темно и вода немного мутная, Пина могла сказать, что он напрягается. – Я должна извиниться за свою неуклюжесть, боюсь, моя голова в последнее время была затуманена. – Но почему? – спросил Итами, будучи всё ещё под чарами собственного возбуждения. Несмотря на своё собственное смущение, Пине пришлось снова прикусить щеку, чтобы подавить улыбку. – Я не хочу беспокоить вас этим, Юджи. – Я не против, не то чтобы я занят был чем-то другим. Что вас беспокоит? – спросил Итами в его обычном спокойном, но обеспокоенном тоне. – Когда мы отправились на гору Рубикон, генерал Александров сказал, что никогда не примет мир с Империей. Только полное подчинение и искоренение знати, сената и нашего народа как единого целого. Империя не отвергает изменений, но мы подобны камню. Мы меняемся постепенно, со временем, как омываемый речной водой камень. Слишком быстрое изменение приведёт к тому, что Империя расколется, а её народ распадётся, наши традиции будут утрачены. Я боюсь не только за Империю, но за и благородные семьи. Я слышала слухи о том, что когда Советы отправляются в земли лордов, то они забирают его и его семью и их больше никогда не видят. В Империи много благородных семей, и у всех них есть дети. Должна признать, что я также боюсь за себя и любых детей, которые могут однажды у меня родиться. Я принадлежу к императорской семье и претендую на трон. Я была бы угрозой для них, даже без всяких замыслов при предъявлении любого требования. Любые дети, которые у меня появятся, будут для них угрозой. Я должна признать, что это заставляет меня… бояться, – честно призналась Пина, но при этом продолжая игру, позволяя своим тёмно-красным волосам скрывать её черты лица, когда она, казалось, сжалась в горячих водах источника. Она ждала реакции Итами и несказанно удивилась бы, если бы её уловку раскрыли или вынудили играть роль дальше. Ей пришлось изображать из себя едва не теряющую рассудок ранимую женщину, которая всё ещё была сильной и полезной союзницей. Той, которая была бы ценна как для японцев, так и для американцев. Она сильно ущипнула себя за руку, кожа под давлением стала белеть и ощущаться так, словно она сейчас порвётся и выпустит всё скрытое ею. – Эй, всё в порядке, – услышала Пина голос Итами, положившего руку ей на плечо. Пина обняла его, застав молодого человека врасплох, уткнувшись головой в его шею. Сердце Пины забилось в груди во время столь скандального акта, но, тем не менее, она крепко обняла его. Она чувствовала, как ей в бедро тыкается что-то твёрдое, но она не обращала на это внимания. Она чувствовала, как его пульс усилился, когда её голова была прижата к шее. – Юджи, я не ожидала найти в тебе друга после того, что моя страна сделала с твоим народом. Но, тем не менее, я рада, что ты поддержал меня. Это так много значит для меня, осознавать, что у меня есть близкий друг, когда всё остальное вокруг меня неизвестно. – Э-эм, – протянул Итами, подняв руку и отодвинувшись от принцессы, не зная, что делать. – Я боялась, что буду наказана за действия моей страны, когда приеду на встречу с вашими дипломатами, но вместо этого я нашла их вежливыми и готовыми договориться о прекращении ненужного кровопролития. Это даёт мне надежду. – Что ж, надежда всегда полезна, – довольно слабо сказал Итами. – Это действительно так, – сказала Пина. Когда она уткнулась головой в его шею улыбка на её устах дала трещину.ХХХ
– Хорошо. Теперь, какую третью карту ты взяла из второй колоды? – Тройка треф. – Очень хорошо, – похвалил доктор Паджари, дав персик девушке-сирене с зелёными перьями. Девушка взяла фрукт и быстро его съела, почти рывками, почти как птичка. Когда она закончила, она вытерла лицо и руки носовым платком и сложила его специальным образом, как её учили. Они сидели за маленьким деревянным столом с разложенными на столешнице картами, достаточно большим для четырёх человек. Стены были из белого камня (на самом деле это был не камень), а пол покрывал линолеум. Они были в отдельном здании, ближе к вершине горы Рубикон, выделенном для исследований и изучения местной флоры и фауны. Большая его часть находится под непосредственным контролем доктора Паджари. Свет проникал в комнату через одно большое панорамное окно, устраняя необходимость в искусственном освещении. – Теперь 30-я карта из 1-й колоды, 19-я из 8-й колоды и 50-я из 12-й колоды, – сказал доктор Паджари, делая заметки в блокноте, пока ждал. – Гм. Я не помню всего, простите, – извиняющимся тоном сказала сирена, чувствуя волнение, когда доктор перестал писать и посмотрел на неё так, словно она была чем-то неприятным. Он убрал лакомства со стола к себе в карман, – Пиковый туз, король червей, четыре пики и семёрка бубен, – быстро стукнула сирена, глядя на колени, пока шарила руками. – И это… правильно, – через мгновение сказал Паджари и дважды проверил свои записи, в его голосе звучало удивление, – Почему ты солгала, если всё знала? – это был добрый вопрос, или, по крайней мере, звучащий так. Может быть, слово "любопытный" подошло бы лучше. – Я не знаю, – пробормотала сирена, играя с ее руками на коленях. – Нет, знаешь. Отвечай правдиво. Никто тебя здесь не осудит. – Я… я всегда был другой. Странно. У меня раньше были проблемы с моей деревней. Они мне не нравились, – тихо сказала сирена, избегая смотреть доктору в глаза. – Что ты имеешь в виду под словом "другая"? Уточни, пожалуйста. Объясни более подробно, – добавил Паджари, осознав, что сирена перед ним может не понять, что означает слово «уточнить». – Ну, я всегда помнила лучше, чем кто-либо другой. Даже то, что никто другой не делал, я просто помню это. Я всегда была такой. Я… Я знаю, что ровно 452 дня назад я съела яблоко за шесть укусов и жевала каждый кусочек пятнадцать раз. Я помню четвертый день после летнего солнцестояния. Погода была солнечной, пятнадцать облаков на севере и девять на юге. Даже запахи, пыльца, пот лошади и литые перья, смешанные с измельченной сосной. Я помню всё. Как будто, когда я вижу или делаю что-то, мой разум рисует картину этого, чтобы я могла смотреть на неё в любое время. Это всегда было то, что я могла. Мои соседи думали, что я странная. Я… Я не всегда понимала, что все имели в виду, когда говорили что-либо. Я делала вещи, глупости, которые приводили людей в бешенство. Злились на меня. Я не понимаю, когда люди говорят одно, а имеют в виду другое. Я разбирала вещи, потому что хотела узнать, как они работают. Иногда я могла собрать их вместе, иногда я ломала их. Я всегда была… уродом, – закончила сирена, её голос стал шёпотом. Она съёжилась, когда Паджари взял её подбородок и заставил взглянуть на себя. Он не делал это бессердечно или жёстко, он относился к ней так, словно она была сделана из стекла. Хрупкая и драгоценная. – Ты – не урод. У тебя есть дар. Очень редкий и очень особенный. У тебя есть то, что называется эйдетической памятью. Это способность вспоминать образ или действие так ярко, как будто снова его видишь воочию. Доктор Паджари сказал это медленно и целеустремлённо своим образованным и успокаивающим голосом. Его карие глаза были добрыми, она начала смотреть в них и там, где обычно она находила только беспокойство, она видела утешение. – Да! Когда я думаю о чём-то, я стою там и смотрю, как я делаю это снова. Никто никогда не понимал этого раньше, они всегда думали, что я вру, – взволнованно сказала зеленопёрая девушка, практически воркуя. Она была рада, наконец тому, что кто-то понял, что она переживает ежедневно. – Обычно я не говорю этого, Цирцея, но этот дар делает тебя особенной. Ты особенная. Тебе никогда не приходилось изучать что-то, чтобы чему-то научиться, или читать книги, ведь так? Прочитай книгу и запомни её до мелочей. Номер страницы, номер предложения, даже слова. Хорошо? – Да! – сказала Цирцея, возбуждённо качая головой вверх и вниз, – Мои учителя всегда думали, что я обманываю или пытаюсь выставить их дураками. Они говорили мне, что врать не хорошо, когда я сказала, что всё ещё вижу страницы из тома. Они никогда мне не верили. – Это потому, что они не были такими особенными, как ты, Цирцея. Они не понимали, на что ты способна. Ты очень одарённая, – настойчиво сказал Паджари, кладя на стол сливу для Цирцеи, добавив к ней ещё несколько фруктов, в том числе и тех, о которых раньше Цирцея могла только мечтать. Она чувствовала себя… хорошо, когда доктор похвалил её. Внутри неё появилось тёплое и нечёткое ощущение. Очевидно, доктор был уважаемым человеком, может быть, благородного происхождения, и он осыпал её похвалами, которые она никогда не испытывала в своей жизни. Она испуганно улыбнулась. – Вы действительно думаете, что я особенная? – робко спросила Цирцея. – Я так не думаю, Цирцея, я это знаю. Большинство людей скажут, что у каждого есть что-то, что делает их немного отличающимися, уникальными по-своему. Детский лепет, – сказал Паджари, пренебрежительно махнув рукой, – Их различия в лучшем случае минимальны. Больше продуктов окружающей среды и воспитания – вот и вся разница. То, что есть у тебя, является особенностью, которая делает тебя ценной. У меня мог быть миллион других людей, но ни один из них не смог бы сделать то, что можешь ты. – Спасибо, доктор, – это было всё, что могла сказать Цирцея, краснея от похвалы. – Пожалуйста, зови меня Константин, – сказал Паджари. – Но ваш титул, – запротестовала зеленопёрая сирена. – Учёную степень доктора наук я получил благодаря учёбе в университете. Ради этого мне потребовалось семь лет лекций и экзаменов. Ты же за более короткое время, пролистав учебники, решив уравнения и увидев несколько примеров, могла бы решить задачу со стопроцентной точностью. Я не превосхожу тебя в интеллекте. Учитывая мои возможности, я бы взял тебя под опеку. Я достаточно скромен, чтобы знать точно, что встретил кого-то умнее себя, Цирцея. Всё, что делает меня чуть выше тебя – это образование, которые ты можешь получить в любой момент. Ты умная от природы. Я бы сказал, даже гениальна. В этом мы равны. А возможно, что ты даже превосходишь меня. Хочешь сока? Могу добавить лёд, если тебе хочется. – Да, очень, пожалуйста, – сказала Цирцея, всё ещё красная от похвалы. – Хорошо. Яблочный, апельсиновый или персиковый? – Я никогда ничего из этого не пробовала, – призналась Цирцея, чувствуя себя ниже этого факта. – Не проблема. Можешь попросить все три и выбрать, какой тебе понравится больше. – Это… это ведь не доставит много проблем? – предварительно спросила Цирцея. – Нет, совсем нет, – улыбнулся Паджари, – Фелиция. Принеси три напитка для моей гостьи. Надеюсь, ты слышала все возможные варианты. Это было сказано не как просьба, а как утверждение. Как будто он устал говорить с кем-то, кто постоянно сыпался на самых простых задачах. – Да, доктор, я принесу персиковый, яблочный и апельсиновый сок в трёх отдельных стаканах, со льдом, – монотонно ответила рыжеволосая крольчиха-воин. Золотые глаза опущены, кончики ушей были направлены вперёд. Она была одета в простую юбку и блузку в комплекте с чёрными туфлями на высоком каблуке. – Тогда чего же ты ждёшь? – Да, доктор, – сказала Фелиция, делая реверанс прежде чем уйти выполнять поручение. – Почему она не зовёт вас Константин? – в замешательстве спросила Цирцея. – Она мне не ровня, – просто сказал Паджари.ХХХ
– Знаете, в молодости я носил такую же форму, – сказал посол Мышкин, нежно улыбаясь, словно заботливый дедушка, уставившись на любимого внука. Полумечтательный взгляд пронизывал черты его лица, как будто он вспоминал счастливые времена из полузабытого прошлого, – Может, я так не выгляжу, но в молодые годы я был морпехом, 55-ая дивизия. Мы базировались во Владивостоке, и скажу я вам, мы были первоклассными солдатами. Хоть это было уже более сорока лет назад, по моим подсчётам, но на деле ощущается как другая жизнь. Тогда я был молод и силён. Тогда мы были сильными. Можно сказать, могучими, – продолжил посол, на этот раз звуча почти скорбно. Словно плотник, который в молодости построил величественный особняк, гордость всей работы, только чтобы найти его заброшенным и одряхлевшим годы спустя. Оболочкой того, что когда-то было, – Скажите снова, лейтенант, сколько вам лет? – Мне 24 года, товарищ посол, – незамедлительно и вежливо ответил Феликс. – Хороший возраст. Используй свою молодость на полную, она ускользнёт, прежде чем ты осознаешь это, и твоя сила уйдёт вместе с ней. – Но не всегда ум. – Нет, не всегда ум, – Мышкин позволил себе призрак улыбки, исказивший его лицо, – Если бы мог, я бы хотел попросить вас об одолжении, лейтенант. Ничего, что могло бы поставить под угрозу вашу честность или навязать обещания, которые вы не можете выполнить. Просто… вежливость. – Какая такая вежливость? – спросил Феликс нейтральным тоном, изучая лицо российского посла, пытаясь увидеть проблеск намерений в изменившихся чертах, но не обнаружив ничего. Феликс умел читать людей, этому учили в ГРУ. И всё же этот человек был политиком, мастером запутывать следы и вводить в заблуждение. Одним из тех, кто мастерски обращался со словами, как Феликс со своим Калашниковым. – Я хотел бы отправить письмо обратно с вами. Ничего особенного или изысканного. Всего несколько листов бумаги и пара росчерков чернил. Я адресовал его генерал-полковнику Александрову в надежде, что он передаст то, что я должен сказать, Политбюро. Само письмо довольно конфиденциально, поэтому я считаю, что само собой разумеется, что оно будет предназначено только для его глаз. «И использовать мой дипломатический иммунитет, чтобы никто даже не знал, что это письмо будет при мне, когда я пройду через Врата», – подумал Феликс, но вслух не сказал. – Знаю, это неудобство, но исключительно маленькое. Я не преследую корыстных целей при желании завести новых друзей. Если это возможно, я бы хотел лично доставить его, но боюсь, что в данный момент это невозможно. Японцы с трудом впускают за Врата американские вооружённые силы. Так что каковы шансы старому русскому человеку получить разрешение? Есть у меня подозрения, что мизерные. Тон его слов был тёплым, но Феликс был не столь глуп, чтобы не уловить его основы и невысказанные слова. Мышкин скрыл тройное убийство. Подчистил всё так, словно этого никогда и не было. Он сделал одолжение, довольно большое одолжение для Феликса, и теперь хотел получить услугу за услугу. Феликс мог отказаться, он мог сказать нет. Но тогда его тело может оказаться в переулке. Или возможно на дне гавани. Где-нибудь в неудобном месте, заставив людей задавать вопросы. Он не знал, будет ли делать это посол, даже если он планировал это сделать, но, возможно, это было частью его стратегии. Держать карты и не показывать их тем, против кого он играет. Заставлять угадывать, что он собирался сделать. – Для меня не будет проблемой передать письмо моему командованию, – сказал Феликс. – Очень хорошо, – ответил Мышкин, – Все приготовления для вашей поездки завершены, японцы ждут вас у Врат сегодня днем. Есть ещё одна вещь, которую, как я считаю, вы должны услышать. – И что же это? – Неудобства, с которыми вы столкнулись, были результатом интереса со стороны Кореи, если быть точным, Кореи Северной. – Понятно. Могу я спросить по какой причине? – Когда человек болен и находит лекарство, он захочет получить его любым способом. – Полагаю, что так. Спасибо за информацию, товарищ Мышкин, я надеюсь, что в будущем мы встретимся вновь при более благоприятных обстоятельствах. Ещё раз спасибо за ваше гостеприимство. – Не думайте об этом, и я не могу представить себе более благоприятных обстоятельств, – сказал Мышкин, улыбаясь.ХХХ
Ианта была не из тех, кто хотел бы тратить время на размышления, но, когда она это делала, она грызла губу, теряясь в собственных мыслях и в том, что вызвало её плохое настроение. Хотя на этот раз слово «плохое» было неправильным, это было больше похоже на поразительное откровение. Никто никогда не называл Ианту слабой начиная с её 14-го сезона, и она всегда гордилась своей силой, своими трудно завоёванными силой и мастерством. Для этого потребовались годы пота, трудностей и крови. Тем не менее, со всеми её проверенными годами навыками, она стала совершенно беспомощной, когда мужчина направил на неё пистолет. Пистолет. Даже слово казалось тяжёлым, чтобы думать о нём или произносить вслух, словно оно давило на кончик языка, когда она осмеливалась говорить. Полсезона назад на поле брани абсолютной силой были дракон или его младшая родственница виверна. Маленькая группа, способная изменить ход всей битвы. Неудержимая, мощная, величественная. Лучшее оружие для защиты – меч. Элегантное оружие, требующее годы, чтобы освоить его. Она прожила свою жизнь вокруг клинка, став рыцарем-драконом. Став мессалонским мастером клинков. Требовалась целая жизнь из крови и пота, полная самоотдачи, чтобы стать тем, кем она сейчас была. И теперь огнестрельное оружие угрожало уничтожить всё это. Оно было слишком быстрым, слишком хитрым, слишком скоростным, чтобы уклоняться. Щит не мог остановить его снарядов, и любой дурак мог взять это оружие и использовать его, чтобы убить воина, намного превосходящего его в умении. Огнестрельное оружие было не менее мощным, если его использовал крестьянин, в отличие от рыцаря-мечника. Просто навести и потянуть, как арбалет, но бесконечно мощнее. Как человек с меньшим умением, чем она обладала в своём мизинце, угрожал уничтожить всё, чем она была? Почему она замерла, когда он только направил на неё пистолет? Теперь её настроение ухудшалось, когда она вспоминала страх, который испытывала от наставленного пистолета. Как она могла защитить кого-либо как верный меч, если не могла защитить себя? Её слабость опозорила её. Она не понимала, как сильно она сжимала кулаки, пока не почувствовала, как рука легонько упала ей на плечо. – Всё хорошо? – спросил Волков на ломаном общем наречии. – Да, я в порядке, мой господин, – ответила Ианта, разжимая кисть и чувствуя небольшие кусочки кожи, которые её ногти оторвали от ладони. Крови не было, но кожа всё же была повреждена. Покинуть Японию было гораздо менее великим делом, по сравнению с тем, когда они прибыли. Всё было согласовано между российским посольством и японцами, так что Феликс и его группа доедут до периметра Врат на посольской машине, а затем их будет сопровождать японский персонал. Скорее всего, члены Сил самообороны. Луэлла, несмотря на всё, что с ней случилось, довольно весело жужжала в кормовой части машины, когда смотрела в окно. Сотрудники посольства, в частности посол Мышкин, были очень щедры и предоставили эльфийке полный комплект хорошей, лёгкой зимней одежды. Сотрудники посольства были очень приветливы к ней, особенно когда она смогла общаться с ними на их родном языке. Её детский энтузиазм и бесконечные вопросы позабавили их и внушили безмерную любовь. Но что делать ей? Ианта обнаружила, что она всё более беспомощна как телохранитель, она ещё не овладела русским языком, и, если они столкнутся с какими-нибудь мессалонскими наёмниками, она подвергнет своего господина опасности. Чем больше она об этом думала, тем больше усиливалась ненависть Ианты к самой себе. Что она могла сделать, чтобы доказать свою ценность?ХХХ
В лагере "Жуков" царило праздничное настроение, был канун Нового года и прошло всего несколько дней после возвращения Феликса и его спутников из другой Японии. Фейерверки были запланированы на более позднее время, но Феликс был в своей комнате занят планированием своей следующей разведмиссии. Он составлял маршрут и искал всю необходимую информацию, которая может им пригодиться. Он был настолько поглощён, что удивился, когда в дверь постучали. – Войдите, – крикнул Феликс. Дверь открылась, и вскоре ее заполнила большая фигура Бориса. – Как знал, что найду тебя здесь. – Что я могу сделать для вас, старший сержант? – Ну, особо не чем, я просто пришёл, чтобы сообщить, что фейерверки скоро начнутся. Уже почти Новый год, и я подумал, что вы хотели бы прийти и присоединиться ко всем. – Хм, так оно и есть, – сказал Феликс, проверяя часы, – Борис, всё в порядке, но у меня работа. Мы скоро снова уйдём в патруль, и я хочу убедиться, что всё готово. У Бориса было выражение лица, какое бывает у отца, когда он хочет поделиться с сыном мудростью, но знает, что он уже вырос и безрассуден, чтобы либо не слушать отца, либо делать прямо противоположное его словам. – Вы знаете, товарищ лейтенант, самоотдача всегда хороша, но вы всё равно должны оставить время для себя и окружающих вас людей. Вы можете закончить позже, но, если вы будете ждать намного дольше, вы всё пропустите. Плюс я кажется, видел, как Ианта бродила по лагерю с бутылкой водки, так что вы можете отложить дела. – Борис, мы пропустим фейерверк, – донеслось из-за двери детское хныканье и безошибочно узнаваемый голос лесной эльфийки. – В любом случае, Феликс, я просто дал тебе знать. Борис закрыл за собой дверь, оставив Феликса наедине в своей комнате со своими картами. Послышался глухой птыщь, и небо зажглось, когда сработал первый фейерверк. Может быть, Борис прав и у него было право развлечься на ночь? Плюс была потенциально пьяная наёмница с изменчивым характером, блуждающая где-то по лагерю…ХХХ
Капитан Николай Васильев был одним из немногих военнослужащих 1-й армии Врат, который не был рад своему пребыванию в её рядах. Он был лётчиком военно-воздушных сил, точнее, лётчиком-истребителем и очень хорошим. На его руках не раз оказывалась чужая кровь, 23 раза, если говорить наверняка. Четырёхкратный ас, близкий к пятому получению этого почётного звания. Он хотел оказаться в окутанном облаками вьетнамском небе с зелёными навесами душных джунглей под брюхом самолёта. Борясь с врагом, который может дать отпор. Как советник северных вьетнамцев, он сбил много американских и южновьетнамских самолётов. Его МиГ-21 не нёс украшений, за исключением флагов, отмечающего страну происхождения каждого сбитого противника, и всадника с мечом, нарисованным на носу самолёта. Он сделал себе имя для советских пилотов и получал вызовы на поединок от многочисленных американских пилотов в воздушных боях Юго-Восточной Азии. Вызовы, от которых он не уходил. Они всегда недооценивали боевую способность МиГа в ближнем бою. Всегда. Он привык к постоянному стрессу и пульсирующему возбуждению воздушного боя. Именно той среде он принадлежал и уже подал несколько запросов на отправку назад, но в настоящее время он продолжает делать вылеты против врага, которому будет сложно сбить По-2 и уж тем более МиГ. Хотя сегодня всё было хоть немного, но иначе. Иногда показания радара были противоречивы, лучше было описать их как нечёткие. В некоторые дни они видели птицу за семьсот миль, а иногда РЛС испытывали затруднения, размножая один МиГ до 90 штук. Было много ложных показаний, ненужных сигналов тревоги и слишком много проблем с радиолокационной антенной. Но в этот раз часть Николая почувствовала, что получаемые данные реальны. Радар засёк что-то БОЛЬШОЕ. На северо-востоке, на территории королевства Эльб. Как таковое, оно было союзником Империи, но радиолокационный контакт вызывал беспокойство. Он перевёл весь массив систем раннего предупреждения в состояние повышенной готовности и послал пилотов проверить, не засекла ли РЛС стаю виверн. Контакт появлялся и исчезал, как будто падал за пределы радиуса действия или как будто он был слишком низок, чтобы его можно было засечь, но объект летел на высоте 10.000 футов. Возникло обсуждение – может данные радара неправильно расшифровывают или что-то в самом деле крутиться вокруг них. Неправильная расшифровка данных радара не была большой проблемой, а вот игнорирование возможной угрозы было. Таким образом, решение было принято, и Николай и его звено вышли на перехват. Это было затяжное задание, и расположенные на базе РЛС направляли пилотов к цели. Большие топливные баки, высовывающиеся из фюзеляжей как обожравшиеся клещи, увеличивали их общее время полёта ещё на час и дают им диапазон, необходимый, чтобы поразить цель и всё ещё добраться домой. Четыре МиГ-21, похожие на гладкие кинжалы, прорезали нетронутые голубые небеса нетронутого мира. – Дальний, цель от вас в пять-ноль милях. Измените курс на ноль-четыре-ноль и направляйтесь к последнему известному местоположению цели. – "Спектакль", это Дальний-Лидер, меняем курс на ноль-четыре-ноль и направляемся к месту назначения, – ответил Николай, разворачивая свой МиГ, и остальная часть звена сделала то же самое. Звено выстроилось в формацию в виде четырёх пальцев. – Впереди шлейф дыма. Лесной пожар? – спросил один из младших членов звена, когда они встали в линию с вздымающимся облаком чёрного дыма, бывшего на расстоянии нескольких миль. Едва различимые оранжевые языки пламени окутывали растительность сквозь разрывы облаков. – Возможно, – согласился Николай, сканируя дальний горизонт. Глаза искали даже самые мелкие детали. Густой чёрный дым поднимается в воздух, из-за чего трудно увидеть что-либо, кроме дыма. И вдруг он увидел это. Такое большое, массивное, это было ошеломляющим, превосходящим всё, что он видел раньше. Его мозг, возможно, отказывается признать, что что-то подобное может существовать. Это была масса кожистых крыльев, красных чешуек и мифологической ярости. Это был дракон размером с грёбанную гору, сжигающий лес. Почему? Для чего угодно, чёрт побери – откуда Николаю это знать. Но он знал точно, что это было то, что вызывало предупреждения от РЛС словно снопы искр фейерверка. – Проходим высоко, в бой не вступать, – крикнул Николай, и он получил положительный ответ от остальной части своего звена, но с тонами разочарования. Каждый хотел выстрелить в то, что вышло за грань мифотворчества. И посмотреть, что миф может противопоставить современной огневой мощи. МиГи прошли над существом в десяти тысячах футов над ним, звуча, как глухой гром, когда самолёты прорезали чистое небо, словно четвёрка метательных лезвий, оставляя после себя белые следы. Николай отклонил самолёт в сторону, глядя вниз, чтобы увидеть, что делает дракон. Насколько он мог сказать, дракон просто жёг лес, потому что… а почему бы и нет? В этом лесу есть люди, поэтому он сжигает их. Ты знаешь это, так что кончай играть дурачка. Они, вероятно, и сейчас сгорают заживо, пока ты просто летаешь в полной безопасности внутри своего фантастического МиГа. Но ты можешь быть прав, всё это делается просто смеху ради. Уверен, люди в огне там находят это смешным. Это был собственный голос Николая, или, по крайней мере, циничный и критикующий голос, который звучал внутри него, говорил с ним, и он знал, что это правильно. Этот дракон, вероятно, изничтожал целую деревню чего-то или кого-то. Гораздо эффективнее, чем когда-либо мог американский напалм, и ничто не могло противостоять ему. – "Спектакль", это Дальний-Лидер. Цель замечена над лесом Шварц в заданных координатах. Цель – гигантский дракон, возможно, 80 метров в высоту, размах крыльев около 160 метров, дышит огнём. У цели также отсутствует конечность. – Дальний-Лидер, это "Спектакль", вы сказали, дышит огнём? – Подтверждаю, "Спектакль", цель способна дышать огнем. Разрешите заняться? – Подтверждаем, Дальний-Лидер, но вам приказано держаться от возможной контратаки как можно дальше. – Вас понял, "Спектакль", заходим на цель. Дальний, сформировать атакующее построение, но не вступайте в ближний бой. Следуйте за мной, конец связи. При этом Николай агрессивно крутанул свой МиГ, и тот ушёл в пикирование, заходя в позицию для атаки. Сбросив запасной топливный бак, он устремился дальше, позволив баку лениво улететь к земле. Знакомое число G заставило его вжаться в спинку кресла, сердце начало биться чуть быстрее от волнения при полёте на высокой скорости. Три остальных МиГа крутанулись и остались в хвосте, как он и сказал им, но между ними оставалась достаточная дистанция, чтобы все могли стрелять. Никто из них не знал боевых действий, но они бесконечно тренировались и поэтому знали, что и как делать. Сильный гул заполнил уши Николая, когда он навёл ракету на зверя. Его горячая пасть – идеальная цель для ракет с ИК-наведением, которые подвешены под крылья "Балалайки". Дыша огнем, он может с тем же успехом развернуть ковровую дорожку. Николай вжал гашетку и наблюдал, как ракета рванула вперёд словно облачённая во пламя месть.ХХХ
Преисподняя. Это было единственное слово, описывающее то, что происходило вокруг. Жар превращал кожу в угрожающую лопнуть корку. Глаза слезились и ничего не видели, копоть жгла их и делала любые попытки, сомкнув веки, убежать в лес беготнёй по замкнутому кругу. Дым душил и заполнял лёгкие, вытесняя оттуда живительный кислород. Единственными голосами, которые можно было услышать, были чудовищные вопли сгораемых заживо. Мелда споткнулась и упала на колени, хриплый кашель выдавливал воздух из её лёгких, когда она поднесла свой плащ к лицу, чтобы попытаться закрыться от дыма. Голова болела, и она едва могла видеть что-либо сквозь густые и извивающиеся столбы дыма вокруг неё. Мелда кашлянула, а затем глубоко вдохнула до такой степени, что ей показалось, что лёгкие вот-вот лопнут. Пока смерть обходила её стороной. Земля дрожала под её ногами, и ей хотелось, словно ребёнку, заползти под родительскую кровать и там спрятаться. Зарыться с головой под одеяла, как она делала, когда старейшины рассказывали им страшные истории, чтобы детишки не совершали ошибки или попугать карами за плохое поведение. Широко раскрыв испуганные глаза и издав хныканье, Мелда увидела над собой дракона. Его глаза являли злой разум, безвременно старый и безмерно жестокий. Это был зверь, который не знал милосердия, не мог понять страха. Казалось, он знал только голод и жажду разрушать. Он раскрыл пасть, демонстрируя широкие белые, как слоновая кость, зубы длиной с пику и язык, похожий на какое-то ужасное морское существо. Его дыхание отдавало сажей и пеплом. И смертями. Огромным количеством смертей. Он шёл на неё как лавина красной чешуи и зубов. Мелда не могла даже вскрикнуть – она была слишком напугана. Взрыв огня и дыма скрыл зверя из вида, а ударная волна ударила по ушам, заставив её прикрыть их руками. Тем не менее, это мало помогло заглушить гнев и боль дракона. Он запрокинул голову назад и издал рёв гнева – что-то осмелилось напасть на него. Что-то заставило его чувствовать боль. Посреди этого грохота ещё один взрыв скрыл драконью голову. Металлический цилиндр с плавниками пронёсся мимо него и ударил в горящее дерево, обратившись взрывом, когда волшебство, содержащееся в нём, вырвалось на свободу. Дракон гневно тряхнул головой, когда ещё один металлический цилиндр ударил его в бок и взорвался. Всё больше и больше цилиндров билось об зверя или падало рядом с ним в горящем лесу. Этого стало достаточно, чтобы, издав последний разъярённый рёв, зверь пустился наутёк. Тёмные эльфы смотрели на тех, кто осмелился атаковать того, кто их преследовал и убивал. На металлические лезвия с красными звёздами на крыльях, которые пронзали небо.