Из Вендиче

      Скуало лежал в больничной палате и смотрел в потолок. У него был телевизор, но смотреть его не было никакого желания. Больше всего он ожидал, когда его вновь посетит самый любимый на свете человек. Плевать, что не будет ничего говорить, что просто придет проверить его состояние, что его глаза не будут гореть при виде Суперби и что он больше никогда в жизни не покажет ему такой теплой улыбки — он доволен лишь тем, что Тсуна просто рядом.        Дверь, как и во все прошлые разы, тихо открылась, и внутрь бесшумной поступью вошел Вихтенштайн. Он подошел к кровати и остановился около своего пациента, проходясь по нему оценивающим взглядом и про себя отмечая, что блондин быстро идет на поправку. Сколько он тут уже? Неделю?       Блондин немного поежился, когда шатен без каких-либо эмоций откинул одеяло в сторону, как делал это каждый свой приход, глядя на его обнаженное тело, и с надеждой заглянул ему в глаза, все так же видя одну лишь пустоту и безразличие к нему. Каким же дураком он был, когда так грубо оттолкнул его от себя, разрушив все? Этот сияющий взгляд, которым тот смотрел на него, или улыбка, которая появлялась на губах лишь при виде его, появятся ли они вновь на лице его любимого человека?       — Края некоторых ран уже срослись, так что швы там можно снимать, — рассуждая вслух, произнес мужчина, глядя на тонкую корочку. — Другим надо еще несколько дней, — он накинул одеяло и задумался, а потом кивнул. — Надо будет передать это врачам Вонголы, после транспортировки в их частную больницу. Думаю, проблем возникнуть не должно.       Мечник внимательно слушал его слова, а потому просто не мог пропустить часть про транспортировку мимо ушей. Он вздрогнул, заметив, как Тсуна подошел к шкафу, где хранились медикаменты со всеми приборами, и вернулся уже со шприцом, наполненным белой жидкостью, которая не внушала доверия.       — Расслабься и не дергайся, — произнес Вихтенштайн, обрабатывая участок кожи на руке для укола.        Дождь широко распахнул глаза, только почувствовав знакомый запах снотворного, и резко дернулся, немедленно выбивая шприц из его рук, что упал на пол, закатившись куда-то под его койку — теперь он стал совершенно негодным.       — Ты что хотел сделать? — осипшим голосом произнес Скуало, глядя ему в глаза.       — Чтобы избежать различного рода трудностей во время транспортировки, тебя следует временно усыпить, — спокойно ответил шатен и направился за вторым шприцом.       Суперби так и замер, когда по сердцу, словно ножом, безжалостно прошлись его слова. Усыпить, чтобы транспортировать в частную больницу Вонголы? Неужели он так просто вновь передаст его семье после того, как он немного поправился? Стоп… а может это просто недопонимание? Может он пойдет вместе с ним?       — Тогда, когда я открою глаза, ты будешь рядом? — тихо спросил блондин, потому что говорить обычным голосом до сих пор было ужасно больно.       — Нет, на этом я свою работу выполнил. Клятва Гиппократу не нарушена — я не бросил тебя умирать, но заботиться дальше не имею желания, — сказал мужчина, вновь наполняя шприц. — У меня есть куда более важные дела и планы, в которые ты никак не вписываешься. Не волнуйся, только передам тебя в руки Вонголы, тут же исчезну из твоей жизни уже навсегда. Мне просто не повезло неделю назад оказаться там, где был ты. Впредь я буду следить за этим куда тщательней.       Тсуна подошел к нему и грубо схватил за руку, с силой сжимая и придавливая к кровати, не давая даже пошевелить ей, не то, чтобы вообще вырвать из захвата. Мечник напрягся и дернулся, пытаясь оттолкнуть его, но тот даже не шелохнулся, одним быстрым движением вводя шприц внутрь и выпрыскивая содержимое.       Дождь поморщился от невероятной боли, ведь раньше его уколы вообще не чувствовались, и всхлипнул, когда тот отпустил его, выкидывая использованный шприц в мусорку, и посмотрел на часы, засекая время.       — Теперь наконец-то все кончится, — хмыкнул Вихтенштайн, глядя на минутную стрелку. — Когда я сообщу Вонголе, что готов, и вернусь сюда, ты уже будешь спать, поэтому прощай, — он поднял голову, в последний раз взглянув в его серебряные — что удивительно, ведь уже давным-давно они стали для него тусклыми серыми — глаза и отвернулся. — Прощай раз и навсегда.       Скуало не успел ничего сказать, сделать, как любимый человек тут же скрылся за дверью. Он проглотил образовавшийся ком в горле и закрыл лицо руками, стараясь сдержать непрошеные слезы. После стольких лет разлуки тот провел с ним лишь неделю просто потому, что долг врача заботиться о больных? Просто потому, что был риск транспортировать его?       — Я не хочу вновь терять тебя… — прошептал блондин.        Мечник прикусил губу и, несмотря на строгий постельный режим, приподнялся на локтях, чувствуя ужасную боль по всему телу, но особенно на животе, где располагались все швы. Он осторожно перевернулся на другой бок и свесил ноги с кровати, осторожно ступая на ледяной пол босыми ступнями.        Дождь медленно встал, держась руками за угол койки и, накинув поверх себя белое тонкое одеяло, превозмогая боль, подошел к двери, хватаясь за ручку.       — Ты серьезно решил покинуть его? — спросил Бермуда, сидя на плече своего сына. — Хорошо все обдумал?       — Па, не начинай, пожалуйста… — вздохнул Тсуна и устало потер переносицу.       — Нет, просто я думаю, тебе самому не будет хуже от избранного пути? — спросил Вихтенштайн. — Любить настолько, чтоб нарушить все правила Вендиче: уйти из тюрьмы, отдать свое оружие, привести в Вендикаре… Ты уверен, что сможешь забыть его?       — Ха, я никогда не смогу забыть его, — печально произнес шатен, чуть склонив голову. — Па, мы с ним пробовали, но не смогли. Без него мне трудно, но с ним невозможно.       — Я видел в зеркало его взгляд.       — Он просто вспомнил счастливые мгновения нашей жизни, забыв про то, что мы не уживаемся вместе, — мужчина сглотнул и прикусил губу. — К тому же, я уже стал одним из Вендиче, поэтому мне не место среди обычных людей, а с ним тем более…        Бывший аркобалено похлопал его по щеке, чтобы утешить, но, наверное, это мало, чем помогло. Раз его сын решил, то его не переубедить. Он сам прекрасно понимает, что практически вырывает сердце из груди, а значит — уверен, что справится с последствиями от этого действия.        Наконец Тсуна дошел до комнаты своего пациента и замер. Что же… теперь все закончится, они больше никогда не увидятся вновь… назад пути уже не будет. Он стиснул зубы и коснулся ручки — дверь бесшумно открылась, являя перед стражами абсолютно пустую комнату.       — Тсуна? — младенец нахмурился, видя, что кушетка пустая. — Ты… — он тут же осекся, увидев напуганный взгляд сына.       — Г-где? — осипшим голосом произнес Вихтенштайн и схватился за сердце, медленно оседая на пол. — У него же ш-ш-швы…       — Тсуна, твою мать, дыши! — приказал ребенок, тут же слетев с его плеча и представ перед глазами. — Тсуна!!! Ты меня слышишь?!       — Д-да, п-п-просто… серд… це… — чувствуя удушающий приступ в горле, ответил шатен, не имея возможности вздохнуть вновь.       — Черт, не закатывай так глаза!!! — Бермуду уже самого начало трясти от того, что случилось с его сыном. — Тсуна!!! Открой глаза!!!       Тсуна при всем желании не мог выполнить просьбу своего отца. Сердце сжалось, будто в тисках, и от него пошла сильная боль по всему телу. Перед взором начали мелькать черные точки, а картинка стала какой-то размытой. Вскоре и голос отца стал слышен с трудом, пока неожиданно не исчез, зато появился другой. Звук словно шел через толщу воды, но все равно был слегка различим.       Вихтенштайн почувствовал, как кто-то упал напротив него и схватил за руку, щупая пульс. Затем был сильный удар по лицу, от которого глаза сами собой распахнулись. Перед ним было что-то белое, но не чисто белое, а немного подсеребренное. Зрачки сократились до мелких точек, и только тогда стало немного понятно, кто перед ним.       — Т-ты? — осипшим голосом спросил Тсуна и невероятным усилием воли приподнял руку, но это было всем, на что его хватило.        Дрожащая конечность продержалась в воздухе секунду, после чего ослабла. Вроде бы она должна была упасть на пол, но вместо этого она осталась висеть в воздухе, поддерживаемая чем-то теплым, прежде чем не переместилась чуть выше.       — Прошу, не оставляй меня… — уже четче, чем минуту назад прозвучал голос. — Я не могу жить без тебя… если ты вновь исчезнешь, я точно покончу с собой…        Давление с груди медленно сошло на нет, и Вихтенштайн впервые смог вздохнуть полной грудью — дрожь по всему телу также спала. По непонятным причинам его состояние резко начало быстро стабилизироваться. Хотя… возможно, эта причина сейчас сидела перед ним, приложив его ладонь к своей щеке и глядя на него душераздирающим взглядом.       — Какого черта ты думаешь, ты делаешь?! — придя в себя, зарычал Тсуна и рывком вскочил на ноги, меняя положения рук и грубо хватая мечника за края одеяла, поднимая над полом, но при этом не причиняя боли. — Кто позволил тебе выходить наружу?! Это не твой дом, чтобы разгуливать здесь, когда и где захочется! Так какого хера ты выперся наружу?! Это раз! А во-вторых, я вроде сказал, что тебе нельзя вставать, чтобы не разошлись швы! Хочешь сдохнуть?! Пожалуйста, подыхай! Но делай это уже в Вонголе и не пачкай полы своими кишками! У меня нет никакого желания драить все после тебя!!!        Ярость набатом отдавалась в ушах, заставляя медленно сходить с ума. Какого черта он обязан чувствовать этот грызущий страх каждый раз, когда видит, что с ним вновь случается что-то опасное?! Неужели ему так нравится постоянно доводить его до состояния, когда сердце разрывается на куски, а в глазах темнеет от тревоги за него?!       — Чудовище! — зарычал Вихтенштайн, неся его обратно в комнату в таком же положении, как схватил. — Ты просто настоящее чудовище!       Изначально Тсуна не хотел прибегать к жестким методам, но раз другого выбора не было, то именно они являлись лучшим и единственным вариантом. Он опустил его на койку и, не обращая ни на что внимания, прижал к поверхности, быстро застегивая на всех конечностях наручники, что стражи разместили здесь на всякий случай.       — Тсуна, пожалуйста… — прошептал Скуало, пытаясь поднять руки и коснуться его. — Я останусь в этой комнате, я не буду вставать, я буду делать все, как ты скажешь, но, прошу, не отправляй меня в Вонголу… не оставляй меня снова… я же больше не… — Снотворное уже давно должно было подействовать, но из-за своего упрямства Суперби смог временно побороть его. Сейчас же эффект наконец начал действовать. — Не смогу жить… без тебя…       — А со мной прямо сможешь! — съязвил Вихтенштайн, глядя на время. Надо же, смог продержаться на пять минут дольше. — Все! Закрывай уже глаза и больше никогда не смей беспокоить меня! Как только я передам тебя Вонголе, наши пути разойдутся навсегда, — раздраженно ответил он и отступил от него на несколько шагов.       — Но я не хочу… я же… я же… — голос становился все тише и тише, и, в конце концов, последняя фраза была сказана на грани слышимости:       — Я же люблю… — больше не в силах бороться с действием лекарств, Скуало закрыл глаза — руки безвольно упали на кровать.        Тсуна закрыл глаза на минуту, приходя в себя, а после тяжело вздохнул и открыл их. Чего он добивается, говоря ему это сейчас? Разве теперь уже можно что-то исправить? Он просто забыл, как ему было плохо рядом с ним, раз хочет все вернуть.       Вихтенштайн приблизился к спящему и приподнял одеяло, открывая вид на множество швов на его теле. Все выглядело нормально — никаких воспалений, никакой сукровицы видно не было. Возможно, раны затянулись достаточно, раз смогли вынести такую нагрузку.       — Спасибо богу… — облегченно вздохнул он и покачал головой. Если бы с ним снова что-то случилось, его бы сердце этого точно не выдержало.       — Согласен, это чудо, что он не получил никаких повреждений.       — Па, ты что пугаешь? — Тсуна вздрогнул от неожиданности и перевел взгляд на отца, что внезапно исчез и также внезапно появился перед ним.       — А? Прости, и в мыслях не было, — ответил он, не отрываясь от швов. — Я тоже думаю, что он легко отделался.       — Ты где был, кстати? — нахмурился Вихтенштайн.       — Я ушел в тень, заметив движение. Или мне следовало выставить нашу связь и личности напоказ? — поднял бровь ребенок и сложил руки на груди. — Я, конечно же, мог сделать так, но тогда бы пришлось убить его или запереть в тюрьме навечно. Хотя, знаешь… возможно, что мне стоило поступить так. Тогда бы ваши ненормальные отношения решились раз и навсегда.       — Какие к черту отношения? — поморщился Тсуна, потерев виски. — Их нет уже семь лет.       — Зато остались два придурка, которые не могут отпустить друг друга!       — Неправда! Я сделал все, чтобы отпустить его!!! Это он не дает мне поставить точку, постоянно превращая ее в запятую!!!       — Как ты можешь врать отцу?! Нет! Как ты можешь врать самому себе?! Ведь это ты самолично уничтожил кольцо, сковывающее память, ты принес его сюда, не дав Каваллоне, который все тщательно подготовил, спасти его, явив свою личность, и именно у тебя случилась паническая атака, когда ты подумал, что он умрет!!! Хватит себя обманывать!!! Я обещал не вмешиваться, но это уже начинает бесить даже меня! Ты немедленно должен сделать выбор!       Тсуна стиснул зубы и процедил:       — Я и без тебя знаю это!       Бермуда хотел что-то сказать, но не успел — его сын быстро открыл портал и, больше не обращая ни на что внимания, вывез блондина из тюрьмы. Ему осталось лишь хлопнуть себя по лбу и цыкнуть — вот же идиот…       — У него были очень серьезные раны, поэтому я провел операцию. Всего пять швов: два на груди и три на животе. Операцию я провел ровно семь дней назад, поэтому снимать их можно уже через несколько дней. Процесс заживления идет очень хорошо, но вы все равно проконтролируйте, чтоб ему не стало хуже.       — Как скажете, — кивнул врач, записывая все подробности лечения. — Вы вкололи ему снотворное?       — Да, он проснется примерно через десять минут, — ответил Тсуна, глядя на пациента, прикованного к кровати. — И, пожалуйста, не отстегивайте его от койки, а если будет необходимо — свяжите.       — Хорошо, мы выполним все необходимые требования ухода за больным до передачи его Варии, — отозвался доктор, закрывая записную книжку и поднимая глаза уже на мужчину.       — Что? — встрепенулся Вихтенштайн, услышав про Варию, и немедленно перевел взгляд на него. — Разве он не останется проходить восстановление в Вонголе?       — Нет, он относится к Варии, поэтому мы не можем держать его здесь. За ним прибудут уже сегодня. Спасибо, что передали его нам, а что делать с ним дальше мы разберемся сами. Вы можете идти, — улыбнулся врач и показал на дверь. — Еще раз спасибо.       Сейчас Тсуна должен был молча кивнуть и пойти по своим делам дальше, навсегда позабыв о такой проблеме, как Скуало, но ноги не слушались. Они будто приросли к полу, не позволяя сделать и шага к выходу. Он сглотнул и посмотрел на спящее лицо своего любимого человека, которого при всем желании не мог забыть, видя блестящие дорожки слез в уголках глаз.       Вихтенштайн нежно коснулся его лица, проводя по контурам и в конечном итоге стирая набежавшие слезы… которые появились снова. Он поднял брови, с удивлением замечая, что тот умудряется плакать даже во сне, а в груди снова рассыпалась коробка с острыми лезвиями. Как вообще возможно терпеть эту боль?       — Он просто вернется обратно в Варию… а я вернусь к отцу и со временем полностью выкину его из памяти… — прошептал Тсуна, поглаживая его по щеке и даже не думая о том, что ему стоит отдернуть руку. — Все будет хорошо и…       — Извините, но нам нужно увозить его, — сказал доктор, услышав паузу в его речи. — Вы позволите? — вопрос был скорее риторический, потому как он тут же схватил койку за ручки намереваясь отвезти в одну из палат.       — Нет, — неожиданно прозвучал твердый ответ, а глаза новоиспеченного Вендиче сменили цвет с карих на глубокие черные. — Я передумал. Он останется со мной!       Темная аура потоком хлынула из тела Тсуны и за считанные секунды распространилась по всей больнице, не давая вздохнуть никому здесь. Врач, полностью подавленный этой невероятной силой упал на пол, не в силах больше стоять на ногах.       — Передайте Варии, что отныне он принадлежит мне! — процедил Вихтенштайн и, схватив койку, завернул за угол, проходя через портал и возвращаясь обратно в тюрьму.