Песчаная Буря

      Наутро Лукаса разбудил громкий треск. Насилу продрав глаза он сел, поежившись от все еще болевших при движении ранений. Вдруг ему в итак насилу открывшиеся глаза ударил слепящий солнечный свет. Он зажмурился, закрыл лицо руками, и плюхнулся на пол, как если бы он был в кровати. — Что Вы делаете? — пролепетал он заспанным голосом. Кострище давно погасло, оставив после себя лишь холодные угли, а комната так и не успела прогреться настолько, чтобы сохранить тепло на всю ночь, из-за чего мальчишка спал крайне беспокойно, уснув только под самое утро. Не способствовало сну и нахождение на жестком глине-каменном полу, и не менее жесткое седло под головой вместо подушки. Тело постоянно затекало, и юнец просыпался от боли, причиняемой или затекшей конечностью, или зажатым ранением. В эти моменты он слезно мечтал о мягкой постели, которая, как он мог предположить, станет доступна ему еще очень не скоро. — Осматриваюсь, — Именанд наконец смог открыть ставни, выглядывая на улицу. Он, кажется, был далеко не так изнежен, как его подопечный, и проблем со сном этой ночью не испытывал, полноценно отдохнув. — Парень, мы спускаемся прямо отсюда, — констатировал Асад, и встал на подоконник, став спиной к улице. — Что? — юнец кое-как открыл глаза, пытаясь понять, что делает мужчина, — Нет! Стойте! Это же второй эта… — араб отклонился назад, и тут же пропал. Хоффман сорвался с места, рванув к окну и выглядывая на улицу — Именанд лежал на песке прямо под самым окном. — Уже первый. — Нельзя же так пугать! — воскликнул мальчишка, уронив голову на руки и выдыхая. Араб рассмеялся, садясь на песке. — Такой ты наивный! — Вам смешно, а я чуть с Иисусом не обнялся от испуга.       Крайние дома города занесло песком сильнее других, засыпав некоторые до самой крыши, похоронив под собой возможных обитателей. Аль Асад встал на ноги, отряхнулся, и стал спускаться с нанесенной бурей кучи песка на едва различимую улицу. Хоффман переступил через подоконник, и поспешил за арабом, с трудом передвигаясь по песку, в котором он то и дело намеревался утонуть. Именанд приложил руку козырьком ко лбу, посмотрев на солнце. Сейчас он пожалел о том, что пустил свой платок на бинты дли мальчишки, но сделанного уже не воротить, и потому было принято решение идти уж так. Не было головного убора и у юнца, который на жаре, пока что терпимой и безвредной для Асада, имел все шансы откинуть концы в воду, и уже через двадцать минут пути по занесенным песком тропам в условиях постоянно нарастающей жары начал отставать от араба, волочась позади, однако еще было слишком рано, и все возможные лавки были еще закрыты, чтобы помочь ему, в то время как путь предстоял не близкий. Мужчине приходилось периодически останавливаться и ждать мальца, не забывая при этом напоминать последнему, что если он так и будет плестись, подобно заезженному ослу, то араб уйдет один.       Вскоре Лука и Именанд вышли на относительно расчищенную, или менее занесенную, если быть точнее, местность. В нескольких метрах от них уже толпились женщины, то поднимая, то опуская ведро в колодец, и наливая воду в принесенные емкости — кувшины, канистры, бутылки, бурдюки. Не дожидаясь, пока девицы наговорятся друг с другом и уйдут, аль Асад подошел к колодцу, набрал ведро воды, промыл флягу от остатков приторно-сладкого напитка, выпитого Хоффманом, и набрал чистой воды. Осушив до дна флягу, он снова набрал ее, и подал доковылявшему наконец Лукасу. Мальчишке особенно тяжело давалась жара после пережитого и бессонной ночи. Он сделал несколько глотков, и почувствовал, что если сделает еще глоток, то его, с большой вероятностью, вырвет. Это было очень странное ощущение на фоне общего желания пить. Мужчина, посматривая на юнца, отметил, что тот уже успел получить удар. — «Что за хрупкое существо...» — хмыкнул про себя он, взял из рук Хоффмана флягу, и вылил ему же на голову остатки питья, после чего снова набрал воды. Лука, как и все время до этого, не стал сопротивляться, да и не мог, при всем желании — у него слишком кружилась голова.       Тем временем город начал оживать, на улице появились торговцы, и, к удаче Луки, мелкие торгаши, продающие как какие-то безделушки из числа собственных вещей, так и полезные предметы, чтобы выжить. Они расстилали на землю платок, на котором и раскладывали свое добро. У одного из таких Асад и выкупил по дешевке кепку, которую небрежно набросил на голову Лукаса, чтобы облегчить его страдания.       Наконец они подошли к одному из домов. Постучав, мужчина крикнул что-то на арабском, и в дверную щель вдруг высунулась харя местного жителя: — Мустафа, не дури, впусти уже, — харя перевела взгляд на мальчишку. — Он со мной.       Человек нахмурился, выругался, но дверь открыл, впуская гостей внутрь. Вообще это и домом было сложно назвать. Скорее лачуга, в каких жили еще древние египтяне. Именанд с мужчиной ушли в дальний угол и сели за стол, о чем-то активно, но тихо разговаривая. Кроме них в доме было еще несколько мужчин, женщин и детей. Молодые девушки хиджабах сидели вместе, и о чем-то шептались, поглядывая то на Луку, то на Асада. Какая-то пожилая женщина, осмотрев мальчишку с ног до головы, шикнула на молодых, подошла к подростку, отвела его за перегородку, означавшую разделение комнат, и что-то ворча на своем языке, стала заниматься его ранами.       После экзекуции мальчику даже дали поесть. Хоффман не спускал глаз со своего господина, думая, о чем же можно так долго говорить. Вдруг Асад встал с места, взял из рук Мустафы сумку, и вышел. Лука хотел пойти за ним, но женщина жестом осадила его. Подросток не до конца понимал, что тут происходит. Если быть точнее, он вообще ничего не понимал. Да и не то чтобы его это сильно волновало.       Тут его осенило. Ему абсолютно безразлична гибель его родителей, как и безразличен тот факт, что этот араб его воскресил. Луке вдруг стало стыдно за себя. Он нахмурился, перебирая в руках край рубахи.       Вскоре вернулся Именанд. Его было не узнать: чисто выбритое лицо, собранные волосы, одежда, приближенная к европейской, немного потрепанная, а на глазах очки для зрения, с трещиной в одной из линз. — Ну что, Лукас, похож я на пострадавшего туриста? — спросил Асад. Без бороды он походил на местных еще меньше. Хоффман кивнул, — Мустафа, ты не забыл, что я просил ко всем бумагам еще документ на перевозку животного? — Животного? Зачем Вам животное? — поинтересовался подросток, пытаясь понять ход мыслей Асада. — Тебя как щенка повезу. Позже узнаешь. — Нет, Вы мне сейчас объясните, — настоял юнец, — Иначе я никуда не поеду. — Ты не в том положении, чтобы дерзить мне, — напомнил мужчина. — Вы мне никто, и не имеете надо мной власти, — разгорячился Лука. Его вдруг охватило негодование из-за собственного безразличия к случившемуся, и происходящему в дальнейшем, из-за его практически слепой покорности. Он и сам хотел выбраться из Египта, но не так, не при помощи этого араба. — Не имею власти? — хмыкнул Асад. Он ловким движением выцепил из-за пояса Мустафы пистолет, что тот даже возразить не успел, и протянул его мальчишке, — Тогда зачем тебе стрелять в себя? — Что Вы… — хотел усмехнуться Лука, но его рука вдруг взяла оружие из рук мужчины. Девушке плотнее сбились в угол, переговариваясь уже активнее, и уставившись на Луку. Женщина, только что перевязывавшая парнишку, тяжело вздохнула, сев на пол, и принявшись за перебирание какой-то крупы от сора.       Кисть не слушалась Хоффмана. Парень пытался сопротивляться, удерживая руку с пистолетом другой рукой, но это слабо помогало. — Почему ты сопротивляешься? Ты же сам этого хочешь, — Именанд сложил руки на груди, покачнувшись, перенося вес на левую ногу. Лука вдруг встал по стойке «смирно», резво приставив пистолет к виску. — Хватит! Остановитесь! — взмолился он. — А при чем тут я? Я не имею над тобой власти. — Пожалуйста! — проскулил Хоффман. Его рука задрожала, послышалось тихое дребезжание деталей пистолета. — Мустафа, тебе стоит его подлатать – детали слишком грохочут, слышишь? — как ни в чем ни бывало обратился Асад к мужчине. Лука уже взвел курок, и зажмурился, готовясь к выстрелу, — Чего ты ждешь? Стреляй!       Мальчик вздрогнул. Раздался выстрел. Девушки вскрикнули, закрывая лица одеяниями, а старуха чуть не рассыпала миску с перебранной крупой. — Впредь не вставай у меня на пути, — предупредил Именанд, снова о чем-то заговорив с Мустафой. Лука открыл глаза. Его рука была вытянута в сторону, и пуля попала в стену. Он выронил ствол, и сам рухнул на пол.