Песчаная Буря

      — Дальше ты идти не можешь, много военных, — Именанд остановился. Немного подумав, он резко свернул в сторону, грубо уволакивая за собой подростка под руку. Между домов проходила узкая безлюдная улочка, куда Асад резко зашвырнул Луку. Юнец шлепнулся на живот, зашипев, — Поднимайся. Быстро, — скомандовал араб. Парнишка поднял на него озлобленный взгляд, и тут же застыл от испуга. Глаза Именанда снова сияли ледяным светом, пробирающим до костей. Лукас зажмурился, чтобы не видеть этого мерзкого сияния, а когда открыл глаза – обнаружил вместо собственных ладоней две собачьи лапы. Хоффман хотел вскрикнуть, но из горла вырвалось лишь неумелое тявканье. Подросток попытался встать с земли, на две ноги, но не смог, так как вместо человеческого тела у него теперь было собачье. Пес вскинул испуганный взгляд вверх, на господина, громко скуля, но крепкая рука сжала его пасть и жестом приказала молчать.       Именно так Именанд и вывез Лукаса из Египта. Ему пришлось несколько часов провести в тесной для него переноске в грузовом отделе самолета. В переноске было темно и душно, а самолет постоянно потряхивало. С разных сторон раздавался скулеж других собак, шуршание, тяжелое и быстрое дыхание, кто-то грыз клетку, копал дно коробок лапами, или царапал когтями. Лука несколько раз пытался уснуть, закрывал глаза, но непривычно чуткий слух ловил каждый шорох, каждый писк в любой части отсека, словно раздаваясь в непосредственной близости от его уха.       По прибытии в пункт назначения, из грузового отсека стали выгружать багаж и животных. Клетку Лукаса грубо подхватили два грузчика, и практически швырнули на ленту. Пес был изнурен перелетом, и страшно хотел есть. Ему, конечно, оставили в клетке немного корма, но желания есть собачью еду у Хоффмана не возникало по ряду причин. Он понимал, что скоро его выпустят, и с нетерпением ждал этого момента.       Асад, лишь только получив клетку, сразу же выпустил несчастного пленника на волю, хотя бы потому, что не намеревался нести его на себе. Пес, поджав уши, стоял на месте, поочередно вытягивая затекшие лапы. — «Есть охота», — подумал он про себя, — «Да и пить не меньше». — Я не отказался бы от кофе, — подхватил Именанд, — В самолете была отвратительная еда, хочу сказать. Надеюсь, тут есть, где можно выпить приличный кофе, иначе я начну убивать. — «Вы меня слышите?!» — мысленно воскликнул Лука, тявкнув наяву. Араб посмотрел на него, словно перед ним стоял самое глупое существо на планете, и молча пошел вперед, поманив пса жестом. Хоффман смутился и трусцой, спотыкаясь, побежал за господином. Вскоре им на пути встретилась толпа людей, идущих на посадку. Асад подхватил пса за ошейник, и повел прямиком в толпу. Вошли в нее мужчина с собакой, а вышли – мужчина с подростком.       Лукас даже не сразу понял, что он снова человек, и понял это только проходя мимо зеркала. Внешний вид у него был такой же измученный, как и внутреннее состояние. Он тяжело вздохнул, увидев под глазами фиолетовые синяки, взъерошенные волосы, и руки в синяках, полученных во время перелета. В целом, он походил на эвакуированную жертву из зоны бедствия куда больше, нежели Асад, даже с учетом его маскировки.       Выйдя из аэропорта, они в первую очередь посетили ближайшее кафе, где араб наконец-то смог выпить кофе, которое очень любил, а Лукас — перекусить. — На вкус оно разительно отличается от того кофе, что я пил у бедуинов, или туарегов, да и просто у местных, — прокомментировал Асад, сделав первый глоток, и снимая моментально запотевшие от пара очки. — Я провел восемь часов в темной коробке в самолете... — бормотал под нос Лука, мешая трубочкой лимонад. — Что ты там бормочешь? — Я хочу умереть. — Ой, какой ты душный, а, Лука, — араб снова отпил кофе. — А знаете, где еще душно? — юнец поднял голову, — В коробке, в которой я провел восемь часов. — Закрой рот, или я снова тебя в нее посажу, — буркнул Именанд, и мальчик тут же затих.       Немного помолчав, он стал краем глаза наблюдать за действиями мужчины. Тот, чувствуя на себе пристальный взгляд, не выдержал: — Ну что ты меня сверлишь глазами? — Что за кофе был у бедуинов и туарегов? И как так вышло, что Вам удалось его попробовать? Это была какая-то экскурсия? — Конечно, кофейное турне, — он хмыкнул, — Бедуины варят кофе на песке, не добавляя в него сахар или молоко – это непозволительно. Только немного специй. Он очень ароматный и на столько же горький. Даже язык вязало от него, как вспомню, — было видно, что Именанд разбирается в том, о чем говорит. — Я шел от Эль-Миньи, через Каир, до Эль-Ариша, по пустыне. В городах перемещался или пешком, или на транспорте, а вот через пустыню — на верблюде. Там и повстречал как туарегов, так и бедуинов, — он пил свой кофе медленно, словно смакуя. — С бедуинами мне было приятнее иметь дело. Туареги нищие. У них больше распространен чай, который они не так давно отбили у арабов, и они умеют его заваривать, но чай — не моя стихия, хоть он у них и крепкий, как кофе. Кофе же у них было когда-то широко распространено, так они его сейчас пьют только как лекарство при болях в горле или желудке. Ничего не могу о нем сказать — кофе и кофе, ничем не выделяется. — А почему они нищие? — Рацион скудный. Мясо не едят, питаются только сывороткой от скисшего разбавленного верблюжьего молока, да похлебкой из сорго. Совершенно безвкусная вещь, как и хлеб. Они готовят его в песке, и этот же песок потом и есть приходится. Туарегов я встретил там же, в пустыне, — араб не ставил чашку на блюдце после каждого глотка, а держал на весу, всматриваясь в пенку у стенок чашки и иногда поднимая глаза на баристу, размеренно вытирающего столешницу, — Но в защиту туарегов могу сказать, что их способ ношения куфии более удобен, чем у бедуинов. — Чем же? — подал голос Лука, не желая, чтобы мужчина заканчивал рассказ так скоро. — Бедуины закрепляют платок на голове икалем — толстыми шнурами, или вожжами из верблюжьей кожи. Эта конструкция — совершенно бесполезная трата денег и материала, да еще и на голову давит. Туареги, в виду, вероятно, своей нищеты, используют только куфию. Ей же и закрепляют на голове платок, свернув его в жгут. — А можете описать весь процесс, как это завязывается? — юнец даже вытянулся и подался вперед, будто уже забыл о мучительной дороге. Именанд искоса посмотрел на него, затем перевел взгляд на свой недопитый кофе, и решив, что у него еще есть время, пока чашка не опустела, чтобы рассказать об этом. — Все делается в четыре действия — сначала делается особый узел, который располагают за затылке, потом платок завязывается на голове, как бандана, затем часть платка сворачивается в жгут, и оборачивается вокруг головы, и оставшаяся часть либо свисает на плечо, либо используется, чтобы закрывать лицо.       Юноша заинтересованно слушал рассказ господина. В силу возраста, ему были крайне интересны рассказы о путешествиях, о народах, кочевниках и прочем. Немного подумав, он вспомнил, что его отец пил кофе необычным способом: — А Вы знаете, как пить кофе по-гречески? — Тебе удалось меня заинтересовать. И как же? — Сначала нужно сделать глоток холодной воды, а потом – кофе. Так вкус получается чище, — он запнулся, — Наверное… — Почему ты не уверен? — Потому что я никогда не пробовал такой способ – так пил мой… родственник Аль Асад задержал взгляд на мальчишке, нахмурившись. Отодвинув от себя пустую чашку, он подняла со стула: — Кому, как не тебе знать, что есть вещи похуже смерти.

***

      Подростку большую часть времени приходилось находиться в теле пса, постепенно к нему привыкая. Лишь ночью Лукас возвращался в человеческий облик. Вскоре он научился переходить из одного состояния в другое самостоятельно. Хоффман много рассказывал господину о том, как все устроено в Европе. Травмы Асада достаточно быстро зажили, не оставив и напоминания о себе, однако в первое время жизни за границей они не раз сыграли арабу на руку, придавая его образу пострадавшего еще больше убедительности.       Хоффман оказался невероятно умным подростком, чем араб не мог не воспользоваться. Уладив все неприятности, и создав себе длинную трагичную историю, Именанд поселился в Австрии, вместе с Лукой, в небольшой однокомнатной квартирке. В их доме всегда было кофе, которое араб умел варить ничуть не хуже бариста, заимствуя способы приготовления этого напитка у разных народов, а в полке на кухне всегда была пара-тройка австрийских яблочных штруделей, которые стали любимой едой Асада, особенно после целого дня взаимодействия с назойливыми людьми. Именанд не испытывал неприязни к людям, но его зачастую раздражали личности, идущие ему наперекор.       Конечно, в устройстве «новой» жизни без способностей Асада не обошлось, как и без блата. В короткие сроки ему пришлось выучить немецкий, насколько это было возможно, чтобы получить образование, в чем ему неоднократно помогал мальчишка. Именанд заставлял бедного Лукаса часами ставить ему произношение, чтобы говорить без акцента, отрабатывая по-отдельности каждый звук, каждую букву, а затем, наконец, и слова, однако полностью избавиться от акцента так и не удалось. Особенно это было слышно при произношение слов, в которых есть буква "р", поскольку в арабском языке звук, соответствующий ей, звучит даже не как гнусавое, гортанное, или смягченное "р", а жёстко, чётко, как русская "р". Однако какое-то время он не сдавался, намереваясь вытравить из себя акцент без остатка, но в итоге только ухудшил положение дел, начав произносить слова слишком "картонно", не живо. Ужаснувшись этому, аль Асад бросил идею об идеальном произношении, смирившись с тем, что небольшой акцент все же будет слышен в его речи, но признал, что это лучше, чем говорить, как голос русского переводчика в соответствующем приложении телефона. У Именанда была весьма странная цель – стать священником. О мотивах такого решения Лукас не спрашивал, понимая, что этот человек ему все равно не ответит, да и самостоятельно догадываясь о них, вспоминая разговор во время бури.       Раны на теле Луки зажили, оставив небольшие шрамы. Но это было не единственным изменением подростка. Изменился его стиль в одежде, взгляд, манера речи и темперамент. От испуганного, но когда-то живого, эмоционального юнца, не осталось и следа. Даже если бы его когда-то увидел кто-то из его семьи после произошедшего – его бы вряд ли узнали. Но такая опасность все же присутствовала, и чтобы избежать лишних проблем, Хоффман был человеком только дома, где во время отсутствия господина постоянно читал. Читал все, что попадалось ему под руку. Именанд это заметил, и стал приносить мальцу книги, знания из которых могли сделать мальчика полезнее в будущем для планов Асада.       Как-то подросток вновь задал хозяину вопрос о том, почему же ему так безразлична утеря родителей, оставшийся без ответа во время бегов из Египта, на что получил встречный вопрос: «А разве мертвые испытывают эмоции? Есть ли у мертвеца родственники? Трупу не все равно, что происходит вокруг?». И этого ответа Хоффману оказалось достаточно, хотя иногда он все же тосковал по своей семье.       После возведения Асада в сан, араб окончательно закрепился в обществе. Однажды вечером, ожидая возвращения хозяина, Хоффман наткнулся на странный сверток, лежавший среди вещей араба. Развернув его, он обнаружил, что это мумия какого-то животного. Заслышав шаги, юнец поспешил вернуть артефакт на место, но было поздно.       — Щенок, ты что забыл в моих вещах? — прозвучал вопрос с явным раздражением в голосе. Лука сглотнул, но поняв, что отступать не выйдет, решил наоборот, пойти в атаку. — Зачем Вам мумия? Вы ее украли в Египте? — мальчик всеми силами сопротивлялся желанию потупить взгляд.       Мужчина молча смотрел на юнца, затем перевел взгляд на сверток, приподняв брови: — Пора ее наконец использовать, — араб взял мумию в руки, вновь оставив подопечного без ответа, — Лука, закрой шторы, — скомандовал он, встав в центр комнаты. — И закрой глаза.       Хоффман выполнил приказанное, и встал у стола, положив на столешницу руку, чтобы не потерять ориентацию в пространстве. Вдруг в глаза ударила яркая вспышка света. Лукас зажмурился, а затем, прикрывая глаза ладонью, осмелился взглянуть на происходящее. В комнате поднялся ветер, и юноша чувствовал, как ему по лицу бьют мелкие песчинки. Сначала невидимые, они обрели цвет, почернели, и вихрем носились вокруг Именанда. Асад держал мумию перед собой. Лицо араба изменилось – разрез рта протянулся практически до скулы, а странного вида зубы выступали из-под кожи губ. Хоффман вздрогнул, но оторваться от происходящего не мог.       Мужчина открыл пасть, и из его глотки потянулся белый дымок, окутывающий мумию. Вдруг та стала шевелиться в его руках, а затем тихо, хрипло пищать. В маленьких впадинах черепа мумии, где когда-то были глаза, зажглись огоньки. Лицо араба вернулось в свой первоначальный вид, а мумия вдруг начала расти, превращаясь из щенка во взрослую особь.       Существо было полностью покрыто шерстью, за исключением головы, оставшейся голым черепом с горящими огнями в глазах. Асад опустил особь на пол, и то тут же обернулось на Лукаса. Юнец замер на месте, встретившись взглядом с этими глазами, пугавшими его хоть и меньше глаз господина, но все равно оказывающими на него влияние. Ожившая мумия вдруг наскочила на мальчишку, метя прямиком в лицо, но тот успел отвернуться, и потому существо впилось острыми зубами ему в руку. Хоффман вскрикнул, схватил особь за морду, пытаясь разжать челюсти, но чем больше он сопротивлялся — тем сильнее зубы впивались в плоть. Тут на помощь пришел Именанд. Стоило ему одернуть пса за шкирку, как тот разжал челюсти, отпуская руку Лукаса. — Это не еда! — рявкнул мужчина, тряхнув существо, и поставив на пол. Лука вжался в стену, прижимая к себе поврежденную руку. Асад распахнул шторы, и открыл окно. Существо навострило уши, и вытянулось, смотря на улицу, — Иди! — гаркнул араб, и особь тут же обратилась в вихрь черного песка, уносясь прочь. Еще мгновение, и где-то на улице раздался истошный женский крик, оборвавшийся так же резко, как и раздавшийся.       Так появился Шакир. Из иссохшего трупа он обратился в древнюю хищную нечисть, способную принимать человеческий облик для обмана своих жертв. Древнее зло сразу же не понравилось Лукасу, да и Шакир его невзлюбил, но тем не менее, уживаться вместе им пришлось. Первое время аль Гази создавал много проблем своему господину, за что получал по заслугам, а иногда еще и сверху, чтобы уж наверняка, но удивительно было то, что Шакир никогда не сомневался в абсолютной любви и преданности Асаду, независимо от того, сколько ему попадало, и насколько долго ему приходилось восстанавливаться после этого. Этим он поражал и Лукаса, и в какой-то степени заставлял его ревновать араба. Так и началась их гонка за внимание Именанда.