***
Очнувшись, он с трудом открыл глаза. Вокруг все еще было темно, и он решил, что просто наконец-то проснулся, посреди ночи, но попробовав шевельнуться, осознал, что все еще находится во сне, и что скован той самой цепью. Она уже не сдавливала его, но все равно сковывала движения, сводя их к минимуму. Он сидел на коленях, склонив голову и сгорбившись, а его руки были заведены назад. Ржавая сталь кололась и впивалась в кожу при каждой попытке шевельнуться. Парень, превозмогая причиняемую боль, поднял голову и слегка приподнял плечи — перед ним лежали те же тела, что и в начале сна, только ни у кого из них не было лиц. Тело немца пробило дрожью от увиденного. Он перескакивал взглядом с тела на тело, как вдруг увидел среди них лежащую фигуру в сутане. Фигура зашевелилась, приподнялась на локтях, и повернулась в Тиллю — у нее тоже не было лица, только темные впадины на месте глаз. Штеф вздрогнул, его дыхание участилось, он попытался двинуться, чтобы отползти подальше от тел, но звенья вдруг стянули его тело, парализовав. Парень зажмурился, и снова почувствовал в груди тот самый жар. — Хватит! Отпустите меня! — вскрикнул он вдруг, — Что вам нужно?! — кричал он в темноту, а из его рта шел черный дым. Он кричал, пока не охрип и не закашлялся от дыма. Тела исчезли, а справа снова что-то заблестело. Он обернулся, и увидел те же сферы под кольцами цепей. Кольца били по шарикам, но те не разбивались сразу, словно сопротивляясь, а до боли знакомые картинки внутри темнели, люди кричали, после чего сфера разлеталась на мелкие осколки. — Да что же вам нужно!? Ответьте! Я все сделаю! — хрипел Тилль, задыхаясь от дыма и щуря глаза, — Не трогайте их! — «Не слушай его», — раздался вдруг грубый мужской голос, — «Жертвы не нужны». — Что? Покажись! Какие жертвы?! Что ты несешь? — взревел парень. — «Ему нужна жертва», — твердил голос, — «Ему нужен Я». Штефан не понимал, о чем говорит голос, о какой жертве идет речь, и при чем тут он сам. Он оглядывался вокруг, ловя взглядом ту самую странную тень с красными глазами то тут, то там. — От тебя требуется не так много, — произнес вдруг другой, знакомый мужской голос. Тилль пытался распознать его, но все было тщетно. Проглотив комок в пересохшем горле, парень спокойно обратился к говорившему. — И что же Вам нужно? — Отдай мне его, — властно ответил голос, и к ногам Штефа подкатился брошенный кинжал. Тилль не мог рассмотреть его как следует в темноте, различив лишь очертания навершия в виде какой-то фигуры, — Мне нужен только он. — Освободите меня, — потребовал Штеф, — Я не узник! — «Жизнь твоя – стальная цепь», — заговорил вновь грубый голос, эхом раздававшийся в помещении. — И разорвет ее лишь смерть, — продолжил второй. Немец почувствовал, что оковы на его руках ослабли, и он смог освободить их. Он взял в руки кинжал, оказавшийся до боли горячим, и словно по чьему-то приказу вонзил себе в грудь. Капли алой крови окропили цепи, застывая на них, словно растаявший воск.***
Штефан сделал глубокий вдох, будто выныривая из воды, и вдруг проснулся. Его тело горело, лицо вспотело, мысли путались, а в горле пересохло и каждый удар сердца отдавал болью в груди. Он встал с кровати, чтобы пойти попить воды, но только открыв дверь почувствовал, что вот-вот потеряет сознание – все звуки вокруг доносились до него, как под водой, а пространство вокруг уменьшилось до размеров коробки. Он пошатнулся, сделал шаг вперед, и вдруг рухнул на пол без чувств. От грохота проснулся отец, очень чутко спавший в виду своей прошлой деятельности. Он сел на кровати, соображая, что же это могло быть, как до его слуха донесся протяжный полу вой – полу крик кота. Решив, что бедное животное неудачно прыгнуло, и где-то застряло, либо уронило что-то, он вышел в коридор, сонно потирая глаза. Увидев лежащего ничком на полу сына, и сидящего рядом кота, сверкающего огромными глазами, у мужчины пропала вся сонливость. Он бросился к Штефу, перевернув его на спину, и после быстрого осмотра на наличие повреждений, оттащил обратно в комнату, укладывая на кровать. Рихтер решил, что это произошло из-за того, что чадо перенапряглось, и попытался привести его в чувства. Но все попытки не увенчались успехом. Тогда он разбудил супругу, сразу же принявшуюся звонить в скорую. Вся семья была удивлена таким резким ухудшением состояния Тилля. Его мать сразу же приготовила все необходимое на случай и дальнейшего ухудшения состояния, и оказалась права — вскоре у юноши началась лихорадка, он стал метаться в постели, бредить, однако температура его тела оставалась в пределах нормы. Это не на шутку напугало Надью, решившую провести ночь у постели отпрыска, чтобы не упустить ни одного тревожного звонка, сигнализирующего о еще большей опасности жизни сына. Тилля лихорадило несколько дней, отец и брат думали, что это обычная простуда, и лишь Надья подозревала что-то неладное, ведь организм юноши совершенно не реагировал на какие-либо препараты, и у него все еще не было температуры. Штефан, в перерывах между припадками, жаловался на постоянную головную боль, сильнейшую изжогу, и боли в сердце. Еще через несколько дней парень начал бредить без перерывов, не приходя в себя, мечась по постели, и утробно рыча, стоило кому-то в этот момент до него дотронуться. Врачи выстраивались в очередь у дома Тиллей. Все это было настолько странно и нетипично, что никто из них не мог понять, что с ним происходит. Они устраивали долгие дискуссии, споры, прерываемые лишь недовольным отцом семейства, если те казались ему бестолковыми, и не касающимися дела. Примечательно было и то, что кот Генри вел себя необычайно странно. Он постоянно рвался в комнату к Штефану, а попадая в нее – сразу бросался на парня, с необычайной яростью кусая его и царапая, что его не сразу даже удавалось оттащить от парня, в связи с чем Генриху пришлось запирать того в своей комнате.***
Альбац, тяжело переживая новости о состоянии юноши, которые она получала через Карла, близкого друга не только для Штефа, но и для его семьи, часто его навещавшего, каждый день ходила в храм и подолгу молилась о здоровье Штефа, попутно все более сближаясь с Отцом Асадом. — И как он сегодня? — спросил Именанд, садясь в храме рядом с девушкой. Сутана патера была испорчена кровью, потому ее пришлось заменить «штатским» сочетанием черных брюк и такой же черной рубашки с воротником – колораткой. — Карл говорит, что так же бредит. Еще он упомянул, что Штеф начал бредить словно не своим голосом. У него он и так низкий достаточно, а в бреду он еще ниже, — тихо отвечала Серафима. Настоятель еле заметно улыбнулся одним уголком губ. — Возможно его болезнь не телесная, а душевная, — патер с наигранной грустью взглянул на алтарь, вздохнув, — Его душу терзают бесы, вызванные его грехами. Сейчас Штефану приходится сражаться за свою бессмертную душу, и только от него зависит его исход, а нам остается лишь наблюдать со стороны, молиться о его выздоровлении и выносить из этого урок… — Сима вдруг тихо заплакала, — Не плачь, дитя. Все дела происходят во славу Творца, — патер положил руку на плечо девушки, — Мы можем наблюдать, но так же мы можем облегчить его страдания. — Как? — Есть средство, — он встал с лавки, — Идемте, — аль Асад повел девушку за собой, выводя ту к пути к зданию, где находилась его келья, — Во время обучения в семинарии я изучал мастерство экзорцизма, и все с ним связанное. Его историю, появление, деятельность, а так же древние рецепты и средства, якобы помогающие облегчить страдания жертвы и ослабить демона, — он привел девушку к келье, впустил ту в помещение, войдя вслед за той, и закрыв дверь позади себя. — А как к экзорцистам относятся другие священники? — К сожалению, очень плохо. Наши же братья смотрят на нас, как на безумцев и одержимых фанатиков. Строго говоря, к нам лояльны лишь те епископы, которые нас назначают, — лицо мужчины приняло как бы огорченное выражение. Сима понимающе закачала головой. — У Вас так много книг! — изумилась девушка, осматривая комнату. Ни Шакира, ни Луки в ней не было. — Я продолжаю совершенствоваться и сейчас, — с ухмылкой ответил мужчина, подходя к столу, — К счастью, у меня есть пара заготовок, и Вам не придется ждать, пока я их приготовлю, — настоятель подцепил длинными пальцами темный пузырек и передал его девушке, — Пусть он выпьет это. Серафима взяла дрожащими руками средство, снова готовясь заплакать. Внезапная болезнь человека, который стал ей хорошим другом и, кроме того, нравился ей, стало настоящим испытанием для Альбац. — Спасибо… — проговорила она тихим, обрывающимся от кома в горле голосом, — Как мне вам отплатить? — Вы снова плачете… — патер положил руки на плечи девушки, — Посмотрите на меня, — Сима подняла взор на мужчину, и стоило ее взгляду пересечься со строгими глазами Именанда – она уже не могла смотреть ни на что, кроме этих глаз, — Ничего не нужно, я делаю это не для себя, — продолжил настоятель, но девушка уже не слышала его слов, полностью загипнотизированная, словно какая-то нечеловеческая сила заставляла ее смотреть в эти пугающие глаза с черными зрачками-дырами. Девушка уже никак не могла оторваться от холодных глаз патера, с неистовой силой притягивающих к себе, да и ей не хотелось отрываться от них. Он приподнялась на мысках, и потянулась к лицу Асада, пытаясь рассмотреть эти глаза ближе, хватаясь за ткани рубашки мужчины на груди, за плечи, воротник, пытаясь притянуть эти глаза к себе, заглянуть прямо в зрачок. Патер не сопротивлялся, лишь лукаво улыбаясь. Крепкая рука скользнула по спине Фимы, под рубашку. Конечно, все слова аль Асада об экзорцизме были ничем иным, как наглой ложью, чтобы к Тиллю попало очередное зелье патера. Но он не соврал, что оно способно облегчить муки несчастного. На следующее утро Серафима, отрыв глаза, увидела перед собой белый потолок кельи. Потянувшись в постели, она взглянула на одевающегося мужчину. Она смогла рассмотреть крепкую спину настоятеля, прежде чем он надел черную рубашку. Одевшись, Именанд, даже не взглянув на Симу, направился к двери, и стоило ему ее открыть, как в комнату почти вбежал уже знакомый доберман, если бы аль Асад не схватил его за морду, отчего собака заскулила, и не выпихнул обратно в коридор, выйдя вместе с ним. — Стоять, нельзя, — послышалось из-за двери. Патер выволок пса за ошейник во двор, где столкнулся с Шакиром, — Вас двоих, как особо «умных», предупреждаю – девчонку не трогать. — Но господин… — непонимающе протянул аль Гази, положив руку на плечо мужчины, — Обычно мы же… — Рот закрой, — он дернул плечом и отпустил ошейник добермана, — Она приведет мальчишку к нам, — священник оправил рубашку, готовясь к работе, — Она правда взяла зелье? — Да, она поверила, что экзорцисты варят зелья. Ну что за милое неразумное дитя! С ней все так просто идет! — патер перебрал пару бусин на четках, — Шакир, следи за ней. — Да-да, конечно – конечно, — аль Гази закатил глаза, обиженно глядя в сторону. Вернувшийся в состояние человека Лука встал с земли, — Опять самому охотиться… — он неотрывно смотрел мужчине вслед, осматривая его всего с ног до головы, — Он всегда так груб со мной, — вздохнул парень, поджигая сигарету. Шакир не любил охотиться самостоятельно, однако ему приходилось делать это достаточно часто, временами отправляясь на одну ночь в другой город, чтобы число убийств и пропаж на одном месте не росло слишком быстро, и не привлекало к себе внимания. Однако бывало и такое, что Именанд позволял аль Гази сожрать очередную девушку или женщину, с которой он переспал этой ночью. В такие моменты аль Асад спокойно уходил по своим делам, а в келью входили Лукас и Шакир. Лука стоял на стреме, пока аль Гази умерщвлял и утаскивал тело жертвы. — Давай – давай, работай, придурок, — мальчик зло хохотнул, одергивая края кожаной куртки, и хотел уже самодовольно пойти вслед за наставником, как тощие, но необычайно сильные руки Шакира толкнули его в кусты. — Отдыхай, щенок, — аль Гази растворился в черном вихре.