***
На следующий день Серафима, собираясь на учёбу, заплела волосы в толстую косу, а вместо привычных джинс надела длинную юбку кремового цвета и такого же оттенка кофту. Встав перед зеркалом, она с ненавистью посмотрела на себя, как вдруг увидела в отражении позади едва заметную тень. Альбац резко обернулась, однако тени не обнаружила. Снова взглянув в зеркало, она не увидела ее и там. Перекрестившись, девушка накинула на голову белый платок, и вышла из дома. Ждавший ее у академии Карл, чтобы рассказать последние известия о Штефе, не узнал ее, пока она не заговорила. — Фима? Что за смена стиля? Я тебя не узнал! — удивился Шерман, с интересом рассматривая новый образ подруги. Альбац смутил этот заинтересованный взгляд. Она нахмурилась. — Штаны порвались, пришлось так. — А платок? Ты в храм-то не всегда его надевала, не то что на улицу... — Голова грязная... И мне холодно... — буркнула она, отведя взгляд, — Лучше скажи, что там с Штефом. — Без изменений, — скин покачал головой, — Лихорадит. Фрау Тилль еще говорила, что у него на груди синяк, в районе сердца появился, будто его серьёзно избили. Она не на шутку напугана. — Она практически не спит, — отметила девушка, — Генри и герр Рихтер хотя бы на работе отвлекаются, а она... — Она не перевела ни одного текста, с начала болезни Штефана. Каждый раз, когда я захожу к ним, я вижу, что у нее на столе все больше текстов. — Слушай, а что с учёбой его? Его не отчислят? — Отец Штефа даст просраться всей этой конторе, если его сына отчислят во время болезни, — Шерман немного воодушевился, вспомнив бойкий характер отца друга. — Поможет ли это, вот в чем вопрос. — Не будь такой пессимисткой! Впервые слышу от тебя такие настроения! Что-то случилось? Тебя кто-то обидел? — он взял ее за плечи. Она вздрогнула, впившись испуганным взглядом в лицо парня. Тот, поймав этот взгляд, одёрнул руки, — Ты ведь знаешь, что можешь мне рассказать. Я помогу, только скажи. — Все в порядке, — отмахнулась девушка, — Идём на занятия, время уже.***
Вся семья посменно дежурила у постели парня, отслеживая его состояние и усмиряя его во время припадков. Надья, мать Штефана, выглядела подавлено. Она одна денно и нощно хлопотала над сыном, независимо от того, ее ли сейчас была очередь, или нет. Карл часто приходил помогать фрау Тилль, чтобы та могла делать что-то по дому, поесть или передохнуть, пока остального семейства нет дома. А вот Фима стала появляться крайне редко, забегая лишь на пару часов, при этом делая все, не поднимая глаз на обитателей дома, и говоря с ними лишь украдкой, и ни разу не зайдя в комнату Штефа. Рихтер и Генрих не придали этому значения, как и резкой смене стиля девушки, в отличие от Надьи, начавшей присматриваться к ней, чувствуя неладное. К тому же весьма обеспокоенный Карл слезно просил ее узнать, что произошло с подругой, поскольку женщина женщине охотнее признается в чем-то. — Вам еще нужна моя помощь с чем-то? — спросила Серафима, собираясь уходить. — Почему ты убегаешь? — поинтересовалась Надья, мягко положив руку на плечо девушки. — Я не убегаю, просто… У меня дела, — она неуверенно подняла взгляд на женщину, — Да, дела, — девушка слабо улыбнулась. — Фима, присядь, — вздохнула румынка, указывая раскрытой ладонью на стул. Альбац хотела возразить, но не стала, послушно сев. Женщина поставила перед ней второй стул, и села сама. Она взяла руки девушки в свои и наклонилась к ней, — Сим, мужчины, конечно, не видят многого, не придают значения, упускают из виду, но я, как женщина, вижу, что что-то не так. — Фрау Тилль, все в порядке, правда, — девушка опустила голову, пряча глаза. — Религиозным девушкам зачастую хочется покрыться после достаточно серьезных потрясений, — она заглядывала в глаза Серафимы, — Тебе нечего бояться или стыдиться, — она мягко гладила руку Альбац, и легонько похлопывала по ней, успокаивая, — Ты не должна молчать, если это произошло без твоего согласия. — Как вы…?! — вздрогнула Фима, — Откуда?! — Спокойно, спокойно, — поспешила успокоить ее Надья, — Путем наблюдения и небольшой логической цепочки, — она вздохнула, — Будучи переводчиком, да еще и женой бывшего военного, ныне полицейского, становишься подобием Шерлока Холмса, — она улыбнулась. Альбац ответила ей слабой улыбкой, — Но если это было без твоего согласия, то тебе нужно заявить в полицию. Ты сделала это? — Нет, — тихо произнесла девушка, — Я не уверена, не было ли его. — Если не уверена – значит не было, — фрау Тилль немного сжала руку Серафимы, — Мы, конечно, не можем заставить тебя написать заявление без твоего на то желания, но ты должна знать — ты всегда можешь обратиться к нам за помощью, и тебе не стоит скрывать произошедшего от родителей. Альбац молчала, потупив взгляд. Надья вздохнула, отпустив руку девушки: — Спасибо Вам, — сказала Фима, подняв глаза на женщину. Тилль улыбнулась одними губами, кивнув. — Знаешь, Штеф в бреду временами зовет кого-либо по имени, — ее лицо наполнилось грустью, — И он несколько раз звал тебя. Может, сходишь к нему? Серафима напряглась всем телом, уставившись на женщину. Ее сердце бешено заколотилось, но она быстро взяла себя в руки, решив, что пришло время наконец-то использовать средство, данное ей патером, которое она постоянно носила с собой, каждый раз решая использовать его, приходя в дом Тиллей, и так же быстро из раза в раз отказываясь это делать. Сейчас же она поняла, что время пришло. Она кивнула, улыбнулась, встала с места и направилась к комнате парня, сейчас провалившегося в глубокое забытье после очередного приступа. Девушка вошла в помещение, и села на край кровати юноши. Штефан практически не приходил в себя, большую часть времени находясь в беспамятстве или лихорадке. И это утро не было исключением. Альбац вертела в руках склянку с жидкостью, думая, стоит ли давать ее парню. Наконец решившись, она открыла бутылек, приподняла голову немца, и медленно влила тому в рот жидкость. Тилль внезапно вздрогнул и закашлялся, отмахиваясь от девушки руками, отчего та, испугавшись, попятилась назад. Что-то прохрипев, парень снова обмяк, замерев на какое-то время. Девушка испугалась, что она отравила, убила юношу, но Штефан вдруг открыл глаза. Повернув голову и, еле шевеля пересохшими губами, попросил воды. Фима налила воду в стакан, и хотела подойти, чтобы напоить юношу, но тот неожиданно самостоятельно сел, взял стакан из рук Альбац, и залпом выпил. Девица не могла поверить своим глазам, что лекарство от Именанда подействовало, да еще так быстро. Штеф перевел взгляд на Серафиму, не понимая, кто перед ним стоит. Белки его глаз были покрасневшими и местами залитыми кровью. Тем не менее, ему, кажется, это совершенно не мешало. Несмотря на то, что за время болезни Тилль мало ел – он ничуть не похудел, чему удивлялась вся семья, а для Альбац это было доказательством, что болезнь друга не физическая, а духовная, как сказал когда-то священник. У Фимы даже проскочила в голове мысль о том, что Штеф одержим, вспоминая голос, каким он бредил в беспамятстве. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась девушка. — Лучше. Немного, — с трудом проговорил юноша. Во рту стояла горечь от влитого препарата, которая не прошла даже после стакана воды. Он потер глаза, все еще не совсем понимая, кто перед ним, — Фима, это ты? — Да, — ответила девушка. — Что с твоей одеждой? И прической? — он изучающе рассматривал новый облик девушки. — Я помогала твоей матери, а в таком виде это проще делать, — Альбац отвела взгляд, на ходу придумывая свою ложь, — Быстрее одеться можно, меньше возни с волосами… — Штефан то ли хмурился, то ли просто сонно щурился — девушка не могла понять его реакции, боясь разоблачения, однако парень был в таком состоянии, что любую ложь был готов принять за правду. Это было хорошей возможностью для девушки, но была и обратная сторона – Тилль быстро приходил в себя и начинал соображать. — Что ты мне влила? — Это средство дал мне Отец Асад, — она запнулась, тряхнула головой, и продолжила, решив до последнего вести себя перед парнем так, будто ничего не произошло, — Он сказал, что это должно помочь, и не соврал ведь, — Фима слабо улыбнулась, — Мы все, и в том числе он, переживали за тебя. — Приятно слышать… — он задумчиво вертел в руках стакан, — Знаешь, пока я лежал с горячкой, у меня в голове постоянно звучал голос. Грубый такой, низкий. — Ты таким же голосом говорил во время припадков. — И что я говорил? — Много что мы не разобрали, но ты четко повторял пару слов. Что-то вроде: «он опасен», «беги». Но я не уверена. Эти фразы о чем-то тебе говорят? — в голове девицы вновь и вновь проскакивали мысли об одержимости. Ей пришла идея обратиться к Именанду за помощью, как в ее голове снова замелькали мысли и сцены произошедшего. Она зажмурилась, и потерла рукой лоб. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Штефан, положив свою руку на руку девушки. — Да! — воскликнула она, одергивая кисть. Тилль вздрогнул, и сам одернув руку, — Прости, — Фима схватила его, держа ладонь юноши между своими, и мягко поглаживая, — Я просто плохо спала. Но так, тебе говорят что-то эти слова? — Не очень, но мне кажется, что это связано с предсказанием цыганки…***
Хоффман приподнялся на локтях, шипя под нос ругательства, но вдруг услышал шаги и замер. Мимо промелькнули ноги уходящей Альбац. К счастью, она была настолько занята своими мыслями, что не заметила сидящего в кустах мальчишку, избавив его от необходимости объяснять свое положение. Проводив девицу взглядом, Лука наконец вышел из невольного убежища и, отряхиваясь, двинулся в сторону храма. Войдя в зал и миновав лавки с прихожанами, а также алтарь, подросток юркнул в боковую дверь. Пройдя по слабо освещенной зале, отделенной от зала с мирянами стеной, в которую был открыт доступ исключительно для служителей, Лукас открыл люк в подземные ходы под зданием церкви, и спустился вниз. Преодолев древний темный коридор, не зажигая света, юнец вышел к развилке. Слева и справа от него были проходы, которые, в свою очередь, так же делились на два-три хода. Хоффман постоял какое-то время неподвижно, прислушиваясь. Уловив еле слышимый шорох – Лука двинулся туда, откуда, как ему казалось, он идет. Даже в теле человека у него сохранялось собачье мироощущение, то есть, он видел мир, как его видят собаки, так что он практически не испытывал проблем с ориентированием в темноте, обладал собачьим нюхом и слухом. Кстати из-за чувствительного слуха мальчишка терпеть не мог музыку. А вот Шакир почему-то обожал классические произведения на клавишных инструментах. Его можно было запросто усыпить уже парой – тройкой сыгранных нот, поэтому он любил в свободное время дремать, сидя в тайной зале за боковой дверью, когда на службе играл орган. Катакомбы, по которым ходил Лука, состояли из узких галерей, коридоров и небольших помещений. Часть «комнат» была задействована как усыпальницы или костницы, а свободные комнаты священнослужители использовали по собственным нуждам. Например, это подземелье когда-то использовали, как бомбоубежище. Однако, сейчас сюда очень мало кто спускался, за исключением редких кадров, вроде Отца Асада. Остановившись и вновь прислушавшись, Лука вошел в одну из комнат, где и застал Именанда. Мужчина вальяжно сидел, на выступе из стены, на котором обычно лежали тела погребенных, закрыв глаза. Аль Асад спускался сюда в тех случаях, когда у него кончалось любое терпение по отношению к прихожанам и подопечным, и его начинало раздражать буквально все, чтобы отдохнуть и перевести дух. Холод подземелья, аура древности и присутствия смерти навевали на патера приятные воспоминания. — Ни минуты покоя... — прошипел настоятель, нехотя открыв глаза и посмотрев на вошедшего, — Ну чего тебе? — Вы собираетесь сделать это просто так, без особого плана? — Лука сел рядом с наставником. — Я запрещу тебе смотреть глупые фильмы о преступниках, ты дождешься, — огрызнулся на юнца аль Асад, — Я что, так похож на тех глупых злодеев из кинематографа? — Нет, но… — Смысл тянуть кота за яйца несколько месяцев, если можно просто отрубить их сразу? — перебил Именанд, — Я и так ждал, пока появится возможность ненавязчиво передать через кого-то тот пузырь, чтобы не вызвать лишнего внимания, так бы все уже давно бы закончилось… — он устало потер лоб. — Но Вы на все сто уже уверены, что это он? — Лука, тебе голова дана, чтобы думать, а не меня доставать. Если бы я хотел, чтобы кто-то задавал мне тупые вопросы – я бы создал только Шакира, — строго проговорил наставник, и ошейник на мальчишке снова затянулся, — Даже если это не он – меня это не остановит. Лучше перестраховаться лишний раз, — Лукас тихо заскулил, цепляясь пальцами за удушающее украшение, приоткрыв рот, — А, точно, — хватка ослабла, и Хоффман тихо закашлял, — Мне так непривычно тебя наказывать, в отличие от Шакира, что я даже забываю, что я это делаю, ты хоть знаки подавай какие-нибудь, ради приличия. — А что с девчонкой? — осмелился спросить мальчишка. — Шакир следит за ней, — он перебрал пальцами несколько бусин. Аль Гази, как ему и было поручено, наблюдал за девушкой, время от времени мелькая где-то рядом тенью, не на шутку пугая этим и без того встревоженный разум Альбац, представляющий, что за ней, мало того, что вообще кто-то следит, так еще и следит с целью наказать за грех. Что это посланник Дьявола, собирающийся утащить ее жалкую порочную душонку в ад, и там замучить. Это ни разу не способствовало стабилизации состояния девушки после случившегося, навевая на нее еще более тревожные мысли, от чего она стала хуже спать, постоянно находясь начеку, и еще сильнее углубилась в религию, неустанно читая молитвы об отпущении грехов. Она перестала появляться в храме, боясь снова встретиться с Именандом, но тот не был огорчен данным обстоятельством, получая всю информацию от сущности, каждый вечер докладывающей ему о происходящем. У араба еще были планы на эту девчонку. Он сам пока не знал, какие именно, но был твердо уверен, что она станет не последней фигурой в его деле, — Она готова постричься в монахини, не менее. Жаль, конечно, если такое тело будет принадлежать одному Иисусу. — Но ведь Вы с ней спали, о чем Вам жалеть? Вы редко когда спите с одной женщиной дважды. — Какой ты наблюдательный, — процедил Асад сквозь зубы, — Она дала бы симпатичное на лицо потомство, быть может, хоть немного приукрасив нынешние лица. Разбавила бы вырождающееся общество. — Но ведь сейчас много красивых людей, о чем Вы? — Много только потому, что всякое уродство принято считать за красоту, — прорычал араб, сверкнув глазами. Лука потупил взгляд, замолкнув, — Однако она нам еще сослужит службу, а уж единожды, или несколько раз – покажет время. В некоторых комнатах катакомб были так называемые «слуховые окна», сделанные во время использования этих комнат в качестве бомбоубежища, для поступления воздуха в помещения. Благодаря этим же «окнам» можно было слабо слышать, что происходит в храме. Именанд поднял голову, сосредоточенно улавливая звук. По комнате разливались тихие ноты органа и мелодичный распев церковного хора, означающего начало службы. — Сегодня тише, чем обычно, значит много людей, — араб расслабился, прислонившись затылком о стену и закрыв глаза, — Ну конечно, наступила пора экзаменов. Молодежь потянулась в церкви, — мужчина получал настоящее удовольствие, слушая церковные песнопения во время служб. Это, пожалуй, было тем немногим, что ему по-настоящему нравилось в религии.