Скрытое в пепле

Дикие козы да кролики, больше никто добровольно здесь жить не станет — холодно, вечно туман и не растёт ничего кроме ёлок. Что, этих ёлок внизу не хватает? Зачем только было переть ради них одних в горы — а потом и дороги строить, и камень подводами в эти горы возить?.. Впрочем, мудрым мнением Наруто никто не интересовался — что не мешало ему этим мнением щедро делиться, когда появлялась возможность, — а у жрецов соображалки было не больше, чем у козы или кролика. Вот и тянулись они в Джерол, словно там мёдом намазано, и понастроили храмов, святилищ и монастырей — столько, что всему Сиродиилу хватило бы. Говорят, что где-то на западе притаилось и капище, воздвигнутое во славу нечистого демона Херма-Моры, но Наруто не верил — брешут, как пить дать, брешут! Западные отроги он все излазил и не нашёл ни единого даэдрота — если не брать в расчёт тех, что нацепили рясы со знаками Зенитара и наловчились изображать благочестивых монахов. Разве нормальные люди и эльфы выберут для себя такую тоскливую жизнь? Другой — хоть сколько-нибудь интересной жизни — у самого Наруто не было никогда; другого детства он и не знал: сколько себя помнил, рос здесь, при монастыре, и от родителей получил только имя да внешность — приметную, яркую... Старшие монахи знали о Наруто Узумаки намного больше, но не спешили ни с кем делиться и исподволь наблюдали, высматривая — “выслушивая”, по большей части, — лишь им самим ведомые знаки. Здесь, недалеко от Чейдинхола и от границ с Морровиндом, в данмерской крови не было недостатка, но редко в ком она так причудливо смешивалась, как в Наруто Узумаки. Форма ушей, разрез глаз, очертания скул и носа — как у высокородного данмера, а вот раскрас паренька подвёл: кожа пепельно-серая — светлее обычного для его расы, но всё равно отчётливо тёмноэльфийская, а глаза — голубые, и волосы отливали золотом. Альтмер какой-нибудь наследил, так все считали — а вымескам от подобных союзов даже в Сиродииле приходилось несладко, тем более если нечистая кровь так явно бросалась в глаза. Семьи у Наруто не было — той, что хотела б принять и взять под опеку, — но материнское, данмерское родовое имя за ним сохранили. Кто-то, кто хорошо знает историю Морровинда, мог бы многое рассказать о том, что “Узумаки” значит и при чём здесь Индорил Альмалексия… Но среди монахов болтунов не находилось: у отца-настоятеля были строгие распоряжения на сей счёт. К Наруто всегда относились по-особенному. Не задирали, не обижали в открытую, хоть он и сам часто лез в драку и в наказание занимался самой чёрной работой: менял ночные горшки, чистил отхожие места… Монахи, послушники и другие воспитанники чурались маленького полукровки, держали его на расстоянии: старшие будто боялись чего-то, а остальные опасливо им подражали. Однако отец-настоятель Хирузен — старый слепой старик из лесных эльфов, чем-то похожий на имга — был к Наруто благосклонен: часто справлялся о его успехах и хотя бы несколько раз в неделю приглашал к себе в студию, побеседовать и выпить травяного отвара. Холодное детство, тоскливая юность… Стоит ли удивляться, что при монастыре для Наруто было не много радости? Прежде он часто пытался сбежать то в Бруму, то в Чейдинхол, но его каждый раз отлавливали и приводили обратно; со временем — перестал и просто подолгу уходил в горы, где его и не трогали — а он никому не мозолил глаза. Там Наруто нашёл и выходил раненую лисицу — молодую и глупую, с сильно подранным боком. Немало ночных горшков для старых слепых монахов пришлось ему поменять, когда обнаружилось, кто таскал зелья из лазарета, но лисица оправилась и привязалась к спасителю — прибегала, почти ручная, на зов, и ластилась, словно кошка. “Рыжая”, так Наруто её прозвал, а ещё — “сестрицей”: сколько себя помнил, на щеках были метки, похожие на кошачьи усы… или, может быть, лисьи? В детстве, прочтя полуслучайно книгу о Лунной Решётке, Наруто вбил себе в голову, что он омс-каджит, но с сестрицей-лисой вышло даже красивее — Рыжая, верная, единственная, кого он считал своим другом... Ну, был ещё брат Ирука, но с ним — сложно и непонятно. В отличие от остальных монахов, он никогда не смотрел сквозь, и слушал, и помогал советами; строгий и требовательный, не спускал ни единой шалости, но занимался с Наруто магией, помогая нагонять других монастырских воспитанников — даже простые чары плохо ему давались, особенно для эльфа, — учил бою на палках, одалживал интересные книги... Может, жалел такого же данмера-полукровку? Но иногда и сочувствия хватает, если с приязнью — крупная недостача. Время в монастыре текло медленно, но не стояло на месте. Скоро Наруто исполнялось восемнадцать, и всем было ясно: обетов по доброй воле он не принесёт. Вот уж кто точно не создан для созерцательной монашеской жизни… и для монашеской жизни, полной смирения и ухода за слепыми старшими монахами — тоже. Многие говорили, что отцу-настоятелю стоило бы давно Наруто отпустить — помочь устроиться, может быть, в Чейдинхоле, на честной, простой работе, — но Хирузен упрямо держал паренька при себе и словно бы ждал чего-то... Дождался — к добру или к худу. В тот день Наруто ставил силки на кроликов и издалека услышал шаги, но решил не подавать вида — монастырских он не боялся, а никого другого встретить не ожидал. — Здравствуй, Наруто, — послышалось за спиной — дружелюбно и мягко. — Позволишь с тобой побеседовать? Он обернулся; прищурился, вглядываясь в чужое лицо и пусть и не сразу, но всё же узнал: брат Мизуки, приятель Ируки — обычно надменный, как и все высокие эльфы, а вот сейчас отчего-то шёлковый. — Я ни при чём! — Наруто на всякий случай решил подстелить соломки. — Вы не того ищете, я с обеда всё время здесь был. — Думаю, я нашёл правильного мера, — усмехнулся Мизуки и, видя, что Наруто готов дать дёру, поспешил его успокоить: — Не волнуйся, я ни в чём тебя не обвиняю! Но нам и правда нужно поговорить. Они и поговорили: Мизуки похвалил его силки, и самодельный лук, и работу с посохом… и заявил, что Наруто храбрый и упорный, когда-нибудь обязательно прославит своё имя и станет героем — и, дождавшись, пока будущий герой расслабится, огорошил: — Я давно к тебе присматриваюсь. Думаю, только такой мастер, как ты, может мне помочь в моей новой затее. Наруто навострил уши — дело запахло дежурством у нужника. — Какой затее? — А давай мы с тобой разыграем отца-настоятеля? Идеи о розыгрышах у Мизуки были предурацкие. Стащить у слепого старика свиток со стола, подменив его на фальшивку — что в этом весёлого? Но Мизуки был таким дружелюбным, таким внимательным… Так хорошо отзывался о ловкости и смекалке Наруто... Это всего лишь розыгрыш, так ведь? Подумаешь, в случае неудачи снова дерьмо убирать отправят! Действовать договорились ночью. Как и было условлено, Наруто с привычной сноровкой выскользнул из дормитория и отправился на охоту; зачарованные кольца, которые дал Мизуки, сработали как надо: одно даровало кошачий глаз, а другое помогло потереть дверь в студию отца-настоятеля. Наруто столько раз там бывал, что без труда отыскал нужный свиток — сунул себе за пазуху и смылся, пока не застукали. Они с Мизуки договорились встретиться там же, где обсуждали детали дела, однако дорога, сотни раз перехоженная, впервые показалась Наруто угрюмой и жуткой. План, который выглядел таким безобидным при свете дня, теперь, когда чудодейное обаяние Мизуки потускнело, пах уже не нужником, а подмышкой Намиры. Зачем тому вообще сдался настоятельский свиток? Не для дурной ли цели? — Принёс? — Мизуки выскочил из-за разлапистой ели — раньше их места встречи, явно встревоженный и с бегающими глазами. — А если всё-таки и принёс… — Наруто увернулся, не дав ухватить себя за плечи, и отскочил назад. — Если принёс, расскажешь мне, что там хоть за свиток? — Некогда болтать. Кажется, за нами следят. Давай сюда свиток, пока не поздно! — А может, мне старику обо всём рассказать, если ты, брат, такой неразговорчивый? Наруто храбрился: понял, что влип по-крупному и попытался, как Рыжая, вздыбить шерсть на загривке, чтобы казаться грознее, чем на самом деле. Мизуки поначалу онемел от такой наглости, но, неожиданно зло рассмеявшись, пожал плечами и заявил: — Мне некогда с тобой вошкаться, халкинд. Тогда заберу его с твоего… Наруто не стал дожидаться конца его фразы — с места рванул, петляя между деревьев, а за спиной засвистели злые, голодные чары. Целую вечность, казалось, бежал — пока не упал, запнувшись о корни, навзничь, да так и остался лежать. Свиток — вывалился под руки; в ушах колотило так сильно, что шаги Мизуки будто бы раздвоились, звучали и сзади — медленные, какие-то сыто-довольные, — и сбоку — резкие, торопливые… “И правда убьёт”, — успел подумать Наруто. Он зажмурился и словно сквозь одеяло услышал треск чародейского льда, какие-то крики… но боли не почувствовал, а когда открыл глаза, увидел, что кожа мерцает зеленью магического щита, а рядом, в паре шагов, лежит окровавленный Ирука. Что было дальше, Наруто не помнил, а Ирука — говорил, что не помнил: рассказывал, что когда Мизуки посреди ночи попытался незамеченным выскользнуть из монастыря, последовал за ним, а что случилось потом — как отрезало. Да и как описать, что творилось дальше? Как рассказать, что Наруто сумел прочесть свиток — и о десятке дремор, призванных из разрывов Обливиона, и о том, что с пальцев у глуховатого к магии паренька срывались ветвистые молнии, а с губ — ругательства на… странном диалекте альдмериса? Кто же в такое поверит? Когда из монастыря пришла помощь, от Мизуки мало что осталось — как и от дочерна обгоревшего свитка, — а Наруто исчез, как в воду канул! Ирука был неболтлив: никому не рассказывал и о том, как годами потом подкармливал скучающую лису-сестрицу — ту самую, со шрамами от когтей на правом боку. А Наруто, простодушный Наруто с яркой внешностью данмера-полукровки, прятался ото всех почти с год, пока не попался аж под Кватчем, засмотревшись на выступление бродячих артистов: там его и заметил бдительный стражник, узнавший эльфийского паренька с пришедшей из столицы ориентировки — то ли фальшивомонетчика, то ли медвежатника… На этом приключения Наруто не закончились. Из одной тюрьмы его переводили в другую, повторяли так несколько раз — и в итоге доставили под конвоем в Имперский город. Не допрашивали, не выдвигали обвинений, не зачитывали приговоров — а через четыре месяца забрали и из столичной тюрьмы. Сначала везли в карете, а потом в лодке — на восток, в Морровинд, к новой жизни и новой судьбе. Странно это, но на тюремном корабле Наруто Узумаки впервые не чувствовал себя одиноким.