На недельку до второго

Утро подкралось незаметно, зайдя с тыла. Ульяна встала чуть позже солнца — привычка родом из лаборантского прошлого, которая, наравне с шилом в жопе, не давала спокойно нежиться в кровати, лениво догоняя уходящий сон. Ульяна потянулась, хрустнув всеми костями сразу. Получилось громко, даже показалось, что в соседней палатке кто-то испуганно вскрикнул. Но ночью она тоже наслушалась всякого, особенно от Толь, так что ничего. Заслужили. Так этим пидарасам и надо. Ей не то чтобы было завидно, вовсе нет. Наоборот, она радовалась за друзей. Ульяна хорошо знала, как тяжело найти человека, который мало того, что будет любить тебя, но ещё и отнесётся с пониманием к твоей работе. Её собственная карьера стала камнем преткновения хер знает скольким отношениям, но вне института Ульяна себя не видела, а на условия «либо я, либо твои ебучие склянки» Ульяна плевала с колокольни и всегда выбирала склянки. Она не чувствовала себя одинокой, перебиваясь скоротечными романами и ни к чему не обязывающими интрижками, но иногда, когда она видела, как её друзья счастливы, (даже Дятлов! Толя меня-все-ненавидят Дятлов!) ей становилось грустно. Потому что хотелось, чтобы про неё тоже говорили: «Даже Хомюк!» Уля вышла из палатки и подошла к самодельному умывальнику. Размеренную утреннюю тишину перебивал только храп Щербины, который, ясное дело, вообще не храпел, ну, по его словам, конечно. Ульяна хихикнула, в душе гаденько ликуя над страданиями Валеры, который этот «не храп» слышал каждую ночь. Хомюк сосредоточенно начищала зубы, когда за спиной послышалось хриплое: — О, смотрите, кто проснулся. Наша не обременённая отношениями мадама, — Ульяна чуть повернулась, чтобы увидеть Дятлова, стоявшего в новёхоньких, мейд ин Adidas вис лов, штанах, белой футболке и кроссовках. Выглядел гад бодрым, свежим и от души натраханным. Паскуда чернобыльская. Ульяна звонко сплюнула пасту. — Мало тебя Толя вчера грел. Надо было получше. — Я ему так и сказал. — И чё он ответил? — Что буду выёбываться, в следующий раз возьмёт арматуру… — у Ульяны глаза сами собой стали размером в пять рублей. Что Дятлов на всю голову пришибленный, это все знали, но чтобы Ситников, да на арматуру, да согласился! — Что-что возьмёт? Толя? Ты серьёзно… — …И по башке мне двинет. А ты про что? — невозмутимо продолжил Дятлов, лихо намазав на щётку пасту. — Лучше тебе не знать, — убийственным тоном сказала Ульяна. Дятлов пожал плечами. Ульяна не могла избавиться от мыслей о Толях и арматуре. Нет, ну надо же было додуматься поехать без пары в компании шестерых наглухо повёрнутых мужиков?! Умывшись, Ульяна и Дятлов, как бывалые мародёры, полезли искать, чем бы таким позавтракать. Со вчерашнего ужина осталось целое нихуя с нихуяшечками, зато нашлись стратегические запасы разных каш. Минутная радость сменилась горечью сокрушительного поражения: ни сахара, ни молока, ни питьевой воды не было. Ну, не на водке же геркулес варить, как предложил Дятлов, в самом деле! Дятлов приуныл, впрочем, Ульяна была с ним более чем солидарна. А потом её осенило: — Мы в лесу! — Ты только что это увидела, или до тебя это только что дошло? — Нет, ты не понял! — Как раз то, что мы в сраном лесу, я понял очень быстро. В отличие от некоторых. — Да нет же! Лес! Что есть в лесу? — Клещи, — услужливо подсказал Дятлов. Ульяна хлопнула его по лбу: — Там есть ягоды! — Волчьи? Отравить нас тут хочешь, белоруска-рецидивистка? — Да вас хрен отравишь. Только яд переводить. Ягоды можно в кашу добавить, будет вкусно. — Кашу сначала заварить надо. А у нас воды нет! А из речной даже я пить не буду. — Можем поискать родник, например. — Ульяша, я — инженер, а не егерь. — У тебя идеи получше есть?! — Нет, ты же знаешь, что я только выёбываться могу. Штаны надевай и пошли. В лесу было тихо. Дятлов сказал, что как на кладбище, и Ульяна не стала переспрашивать, потому что: а) Дятлов был горазд на тупые шутки, б) сама Ульяна на кладбище ещё пока ни разу не была, в), а вот что там был Дятлов — это совершенно точно и ясно, а знать, что он там мог делать Ульяна не хотела. Они шли, негромко переговариваясь. С Дятловым Ульяна работала уже много лет, и бесил он её первые лет десять. Когда их поставили вместе работать на ленинградской АЭС, все ждали, что начнётся пиздец. Он и начался, но вовсе мне потому, что они с Толей не смогли нормально взаимодействовать друг с другом. Смогли, и как! Дятлову было поебать на всю научную деятельность, его занимала практика. Ульяне было поебать на всю практику, её занимала теория. Компромисс нашёлся быстро. Работа пошла веселее. Они отлично работали вместе, а, как известно, когда два человека вместе работают в неделимом тандеме, не принимая в расчёт ничьё мнение, кроме коллективно-собственного, в какой-то момент это начинает кому-то не нравится. На дверь указали Ульяне. Она бы ушла, но тут проявил себя Дятлов. «Инженеров — жопой жуй. А ты — одна. Тут без тебя всё загнётся, оставайся. Им похер кого уволить. А меня на ЧАЭС зовут. Так что, па-па, милая, не поминай лихом». И упиздел в Чернобыль. Без него Ульяна выдержала год, после чего упиздела сама. Домой, в Беларусь. Общаться не прекратили, по неизвестным причинам. Созванивались и раза два в год встречались на конференциях. Дружба началась, как у всех приличных людей, после того, как они, в рамках очередной конференции, зависли в Амстердаме. Как известно, в СССР секса не было, поэтому Дятлов и Хомюк пошли искать его на улицу Красных фонарей, где благополучно потерялись на двое суток. Как они чемоданы, полные резиновых хуёв, гандонов и марихуаны, пронесли на границе одному Ленину известно. После такого тимбилдинга грех было не стать друзьями, и Ульяна стала честно считать Дятлова своим гейским братаном на веки. Лет через пять, полных содомитских утех, они разругались в сопли и полгода не разговаривали (после того, как Ульяна приехала на ЧАЭС, а сердобольный Дятлов чуть не женил на ней всю станцию), потом, ясен красен, помирились, а потом Дятлов снюхался с Ситниковым, после чего стал в разы приятнее как личность, да и сватать Ульяну он прекратил: Ситников не давал. Блядки сошли на нет (в виду того, что Дятлов, как человек типа семейный, покинул Тур-де-Срам), зато дружеская связь осталась нерушимой. Ситникова Ульяна любила, но особой близости между ними не было и быть не могло. Слишком разные. Толя был…хорошим, честным, и на Дятлова так смотрел, что аж дышать было трудно. Она была Ситникову очень благодарна за Дятлова, но на этом, так сказать, всё. Ульяна вполуха слушала пиздёж Дятлова, смотря на листочки да цветочки. Пахло свежестью. Ещё мокрая от росы трава щекотала щиколотки. Было хорошо. Хо-ро-шо. Уля подняла голову, смотря сквозь кроны деревьев: — Какое небо голубое… — Чё? Кто голубой? — всполошился Дятлов, которого прервали на полуслове. — А кто нет? — Уля скосила глаза на друга. — Пятьдесят оттенков голубого у нас здесь. — Ну, не пятьдесят, а всего семь. — Голубого же? — Ага, самого голубого. — Вот и завались, — Ульяна знала, что Дятлов не обиделся бы на грубость. Дятлов и не обиделся, только прыснул в усы. — Я то завалюсь. Вот вернёмся — и сразу к Ситникову завалюсь. Ты б тоже нашла себе…заваленку. — Да где? В лесу что ли? — Если бы, если бы ты не строила из себя хуй пойми кого, я бы тебе уже нашёл девчонку. — Мы это уже обсуждали. — Да, но… — Всё, что сказано до «но» — лошадиное дерьмо, — назидательно ответила Ульяна. — Лошадиное дерьмо у тебя в личной жизни только, — пробубнил обиженно Дятлов. Ульяна примирительно прижалась к нему, взяв под локоть. — Ну, не злись. — Я не злюсь. Просто обидно, что у каких-то блядей всё хорошо, а у тебя — Нагасаки вымершее, блять. Я же вижу — тебе одиноко. — У меня есть вы. — Мы такие же ебанутые, как и ты. Просто как будто слепой ведёт слепого. Да и потом, друзья — это не то, Уль. — Знаю, Толь. Знаю, — грустно ответила Ульяна. Они немного помолчали. Шли в какие-то ебеня, честно говоря. Ульяна попыталась вспомнить, откуда они пришли, но не смогла. Потом стала искать мох на деревьях. Но какой от него толк, если она не знала, ни с какой стороны он должен расти, ни куда им надо. Едва начав паниковать, она подёргала Дятлова за рукав: — Слушай… — Нам потом надо назад, вбок, и минут двадцать рысью. — А говорил, что не егерь. — А я и не он. Я географ не состоявшийся. — Почему не состоялся? — Сложно быть и географом, и геем, и говном. — А, — многозначительно протянула Ульяна. И, неожиданно для всех, подскользнулась на чём-то и растянулась, утащив за собой Дятлова. Они проехали ещё пару метров и едва не убились об огромный дуб, разросшийся, как скотина, с трубы АЭС толщиной. Ульяна быстро, испуганно дышала, Дятлов сухо и информативно матерился. Он первым встал, кряхтя, и, пригибаясь, подошёл к Ульяне: — Ты как? Жива? — он протянул к ней руки, и только тогда Ульяна заметила, что они в крови. Как и белоснежная футболка Дятлова, как и правая часть его лица. Ульяна заорала, руками отгоняя от себя Дятлова: — У ТЕБЯ КРОВЬ!!! — Какая, к чёрту, кро… — Дятлов оглядел себя. Глаза его в ужасе распахнулись, — У МЕНЯ КРОВЬ!!! — А-А-А-А-А!!! — надрывалась Ульяна. Она хотела броситься к Дятлову, но, опустив взгляд на свои собственные руки, поняла, что она тоже ранена. — У МЕНЯ ТОЖЕ КРОВЬ!!! — ПОКАЖИ! НЕТ, НЕ НАДО! — Дятлов, в раскоряку, двинулся к Ульяне. Они крепко обнялись. Дальше орали и рыдали хором. — Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ! — верещал Дятлов. — МЫ ВСЕ УМРЁМ! — завывала Ульяна. — НЕТ! — ДА! — Вы чего тут орёте? — раздался голос откуда-то сбоку. Уля и Дятлов аж замолчали, медленно обернулись на голос. На них из кустов смотрел молодой парень, на вид не больше тридцати. Худой, с глуповатым, но добрым лицом, смешной челкой и носом, кем-то сдвинутым на бок. — А, вы тоже в землянике уделались? — разулыбался он. Дятлов, медленно моргая попеременно глазами, спросил сиплым голосом: — Земля…чё? — Земляника. Её тут целая поляна. Мы тоже сначала орали, шутка ли — каждый раз в ней как в говне вымазывались. — Как в говне, — покивала Уля. Первый шок проходил. Захотелось выпить. Чего-то от давления или вообще. — Ага. Я — Василий Игнатенко. Мы тут рядом на полянке отдыхаем с друзьями. Пошлите к нам, — он махнул рукой куда-то в сторону. — Пойдёмте, — в один голос поправили Ульяна и Дятлов. Они медленно встали, отряхнулись, ещё больше размазав земляничный сок по одежде. Оба выглядели так, будто только что их ёбнули разом инфаркт и инсульт. Несколько раз. Василий согласно покивал: — Ага, точно. Так пошлите? Вас как зовут? — Ульяна. — Анатолий. — Очень приятно, — Василий вежливо улыбнулся. — А чего вы орали-то? — Да ничего особенного. Упали просто. — ответила Ульяна, крепко держась за Дятлова. Шли они валетом, потому что после пережитого стресса ноги совсем не держали. — А, ушиблись? — Ага, головой, — Дятлов всхлипнул. Василий обернулся и посмотрел на него с жалостью: — Ну, вы чего, это не страшно и не смертельно. Сейчас дадим вам умыться. Есть хотите? У наш каша на завтрак. Идите за мной, здесь близко. Идти действительно было близко. Уже через пару метров стройные ряды деревьев начали редеть, а ещё через пару они увидели аккуратную полянку, нашпигованную палатками. Дятлов насчитал пять. Посреди палаток стояла переносная беседка. За столом сидели хозяева поляны. Разглядев всех, Дятлов простонал: — Ой, да блять! Да ну нахуй! Не может быть, — за столом сидели, кроме прочих, Киршенбаум и Столярчук. На возмущённые стенения Дятлова Борис и Игорь ответили счастьем в глазах, оба вскочили из-за стола, чуть не перевернув его, и кинулись на Дятлова. — Анатолий Степанович! — Столярчук буквально запрыгнул на подавившегося воздухом Анатолия Степановича, цепко обнимая его. — Мы так рады вас видеть! — Да, всё верно. Мы уже заскучали, — Киршенбаум обнял их обоих, стискивая так, что у Дятлова посинело в глазах. — Тоже, что ли, головой ушиблись… — задумчиво протянула Ульяна. Она смотрела, как Игорь и Борис едва ли не целовали Дятлова. Картина была, мягко сказать, экзотичная — только дурак не знал, какая репутация на станции у Дятлова. По охуевшему выражению лица оного стало понятно, что он тоже ничего не понимает. — Так, а ну-ка слезли с меня, шимпанзе лабораторные! — Дятлов, скидывавший с себя Киршенбаума и Столярчука, был похож на собаку, избавляющуюся от блох. — Что такое случилось, что вы меня разом и всем сердцем полюбили? Энергоблок взорвали? Ну? Киршенбаум! Отвечай! — Да нет, Анатолий Степанович, в Багдаде всё спокойно, — Киршенбаум улыбался от уха до уха. Столярчук не мог перестать трогать Дятлова, будто тот как минимум был его самым дорогим человеком. — Просто там Фомин… — Что — Фомин? — Ну, он за главного, пока вы с Анатолием Андреевичем в отпуске. — Я знаю, Боря, я сам заявление писал. Что с того? — А то, что он там такую срань устроил! — Боря аж в лице переменился. — Всё не так, никого не слушает, будто он самый умный… — Ну дак, всё по плану, я спецом на замену нашёл свою самую приблизительную копию. — Не, вы-то уже родной, мы вас знаем. Вы, конечно, не сахар, уж простите, но мы с вами работаем сколько? Уже даже Лёня привык. А этот, — Киршенбаум погрозил кулаком в предположительную сторону Чернобыля, — Этот…хуй моржовый, он нам вообще никто! А делает вид, будто кто! А он — никто! — Да! — с жаром закивал Боря. — Я сейчас не ослышался? Я лучше, чем Фомин? — Дятлов шокировано переводил взгляд с одного на другого. — Вы лучше всех, — для убедительности Игорь одной рукой схватился за Дятлова, другой — за своё сердце. — Кроме Ситникова. Но он — недостижимый идеал, — Борис смотрел на Дятлова влюблёнными глазами. Дятлов медленно моргал. Казалось, будто он пытается осмыслить услышанное. Ульяна, которая Дятлова знала, как облупленного, поняла, что он моргает, чтобы было не видно, как заблестели от слёз глаза. Для Дятлова такое было слышать непривычно, но нужно. Нормальный бы человек что-то сказал хорошее, но Дятлов просто кивнул обоим и филигранно съехал с темы: — Может, раз вы меня так любите, вы нам и пожрать дадите? — Конечно! Вот умывальник, держите полотенца и потом садитесь к нам, — к компании физиков-ядерщиков подошла милая девушка. Если б не перигидрольная копна волос, делавшая её похожей, вопреки всем веянием моды, на переспелый одуванчик, и доярского платья, в котором она выглядела не как молодая девушка, а бабуля, Дятлов бы сказал, что она ничего такая, Ульяне подойдёт. Не успел он развить мысль, как девушка представилась, — Я Люся Игнатенко, жена Васи. Вы на поляне так испачкались? Не знаю даже, получится ли отстирать, — она, с крайне хозяйственным видом, окинула взглядом футболку Дятлова, — Давайте я вам васину дам? У него их куча, можете не возвращать даже. Вашу теперь, наверно, только выкинуть… — Было бы неплохо. Спасибо. Голышом по лесу ходить — такое себе удовольствие, — легко согласился Дятлов. — А вам я могу что-то из своего дать, — Люся обернулась к Ульяне. Та улыбнулась, — Или у Светы попросим. Она не откажет. Свет! — позвала она куда-то вглубь опушки. Когда вышла Света, Дятлов на миг подумал, что он сменил квалификацию и полюбил женщин. Высокая, с темными кудряшками волос, красивая, Дятлов аж рот раскрыл. Что творилось с Ульяной он не видел, но мог представить: гейское остолбенение. Не было ни ангелов, ни песен с неба. Время не застыло, никто не умолк. И всё равно, когда Света и Ульяна встретились глазами, стало понятно: вот оно. Ульяна, казалось, даже дышать перестала. Губы её дрожали, пальцы нервно теребили зажатый в руке край кофты. Выглядела она как человек, с первого взгляда влюбившейся. И Дятлов бы пожрал, если бы Света не выглядела точно так же. — Света, это коллеги Игоря и Бори. Они тоже здесь рядом отдыхают. Вот, угодили в наш земляничный капкан, — Люся улыбаясь, и, очевидно, не понимая, что только что произошло что-то по истине историческое, переводила взгляд со своих друзей на Дятлова и Ульяну. — Светлана Зинченко. Я — медсестра в больнице в Чернобыле, — Света протянула руку Ульяне. Не Дятлову, на которого и не смотрела особо, а на Ульяну. Дятлов мысленно толкал речь на их свадьбе. — Ульяна Хомюк. Преподаю в ФЭИ в Минске. — Очень приятно, Ульяна. — Мне тоже, Света. Гомосексуальная пауза, приправленная горячими взглядами и неразрывным рукопожатием, затягивалась. Дятлов почувствовал, что, как бы жалко не было, пора вмешаться. Он протянул руку Свете, чуть отталкивая Улю, и сказал, максимально любезным тоном: — А я Анатолий Дятлов. Можно просто Толя. Я — почти что брат сват этой милой леди. — А если не почти что? — улыбнулась Света. Дятлов услышал, как сокрушенно вздохнула Ульяна. Дятлов тоже улыбнулся: — Главная падлюка на ЧАЭС. — Очень приятно, Толя. У вас что, ссадина на щеке? — прищурилась Света, пристально всматриваясь в лицо Дятлова. Дятлов отмахнулся: — Это я в землянику упал. Лицом. — Я что, по вашему, землянику от крови не отличу? — в голосе Светы прорезалась сталь. Дятлов нервно сглотнул. Светлана, закатав рукава рубашки, скомандовала, — Ну-ка марш к умывальнику! Сейчас я вам помогу, — Дятлов почувствовал, как на голове встали дыбом оставшиеся волосы. — Ульяна, вы тоже. Мало ли что. По итогу, оказалось, что у Дятлова действительно была ссадина. Света обработала её, залепила пластырем, всучила ему ещё пару с собой, потом отняла, со словами «Никакого доверия у меня к физикам-ядерщикам», и что лучше она позже вечером сама придёт к ним и поменяет повязку. Дятлов хотел было возмутиться, потом, рассудив, пришёл к выводу, что раз Света придёт к ним, то ещё раз увидится с Ульяной. В голове сам собой заиграл марш Мендельсона. А уж когда Света увела Ульяну ото всех в свою палатку переодеваться, Дятлов чуть не заорал от радости. Поэтому, сев между любвеобильными Киршенбаумом и Столярчуком, был в самом хорошем расположении духа. Напротив сидели Ба-чо-то там и Павел, с глазами такими серыми, что просто заглядеться можно, если бы не рука грузина, собственнически обнимающая его, Василий и Люся, и ещё одна семейная пара — друзья Игнатенко — Оксана и Михаил. — Борюсик, зайчик мой, — начал вполголоса Дятлов, жуя вкуснейшую кашу, — А эта Света — замужем там, нет? — А вам зачем, Анатолий Степанович? — с другого бока подал голос Игорь. — У вас же…ну, Ситников? — Игорёчек, посмотри внимательно в мои глаза, — Дятлов театрально наклонился ближе к лицу Игоря, — и спроси себя: «Могут ли эти глаза смотреть на женщин с вожделением»? Ответ, сразу тебе скажу, потому что ты умный, Игорь, но тупой; нет, не могут. Они и на мужчин уже не смотрят. На одного только. Везунчика, етить его. — А для кого тогда? — видимо, определение «умный, но тупой» — базовое для всех работаников станции. Дятлов закатил вышеупомянутые глаза, повернувшись обратно к Боре: — Для Хомюк. Я же не один эту сногсбивающую любовную энергетику учуял? — Нет, — ответила Оксана. Михаил что-то неразборчиво согласно промычал — тоже ел. — Мы тут все чуть не задохнулись. Паше плохо стало. — Это не из-за этого, — самодовольно ответил Бачо. Все понимающе хмыкнули. Паша покраснел. — Не важно. Было эффектно. И никого у неё нет. Который год страдает, и нам жизни не даёт никакой. Я вообще думаю, что ей давно найти кого-то, — Оксана деловито помешала в чашке с чаем ложкой. — Ну, не кого-то, — покачала головой Люся. — Кого-то она сама находит прекрасно. Такого счастья нам не надо. — А у вашей Ульяны там как? — спросил Михаил, наконец-то одолев кашу. — Никак. И мы, то есть, её группа поддержки, считаем, что это надо срочно исправить, — Дятлов благодарно улыбнулся, беря предложенный Оксаной стакан с чаем. — Найти какую-то девушку… — Умную, — покивал Киршенбаум. — Красивую, — добавила Оксана. — Добрую, — подал голос Павел. — С характером, — Бачо испортил воздух закуренной сигарой. — Одинокую, — грустно прошептала Люся. — Но жаждущую отношений, — Борис задумчиво поковырял пальцем скатерть. — Вот и договорились, — заключил Дятлов, хлопнув ладонями по столу. Все красноречиво, но молча, выразили согласие, — Ждём у нас с ответным визитом. Часов, скажем, в семь? Потанцуем, попоём. Так сказать, наш товар, ваш купец. Все согласны? Вот и славно, вот и хорошо, — Дятлов ликовал. — Что тут у вас уже славно и хорошо? — спросила Света, подходя к столу. За ней шла безобразно влюблённая Ульяна, одетая в одежу Светы. Над столом пронёсся вздох восхищения. — Да так, — уклончиво ответил Дятлов. Все старательно пытались сдержать хитрые улыбки. — Киршенбаум напросился к нам в гости, говорит, скучает по Ситникову — сил нет. Вот, пригласил ребят к нам. Сегодня. В семь. — О, это и правда хорошо! — очнулась Ульяна. — Приходите, все будут рады. Ситников так уж точно. — Ну, раз все всё решили, садитесь уже. Земляника окончательно забродила, пока вы там шляетесь… — Оксана заговорщически подмигнула Дятлову. Так же коллективно, как до этого они промолчали про истинную причину вечернего визита, все сделали вид, что не видели, как покраснели Ульяна и Света. К себе они пришли уже к обеду. Тащили, помимо чужой одежды на себе, банку треклятой, совсем немного забродившей земляники, бутылки с водой и пакет сахара. Ребята негромко переговаривались, в основном проводили детальный анализ того, кто как и на кого смотрел, как хороша Света и какие шансы у Ульяны её захомутать. Почувствовали они неладное только подойдя к палаткам. На пне, посреди всей фантасмагории, сидел зарёванный Валера. Вокруг него Тараканов нарезал круги, курил и кому-то звонил по военному телефону-саркофагу. Пикалов и Щербина, окружив еле живого Ситникова, что-то говорили ему в два голоса. Когда Дятлов и Ульяна показались на виду, все замерли и очень странно посмотрели на них. «Умный, но тупой» к Дятлову относилось тоже, потому что если нет, то на кой-хрен он улыбнулся во все тридцать два и, подняв над головой банку с ягодами, заголосил: — Чё, встали, сони? Встречайте добытчиков! Первым очнулся Пикалов. Он, сплюнув, нехорошо так, сердито спросил: — Вы где были, ироды? — В лесу, — как само собой разумеющееся сказала Ульяна. Тараканов, гаркнув в телефон: «Отбой, бля!» хрякнул саркофаг о землю. Борис просто смотрел, и это этого было страшнее всего. Валера пискнул: — Мы вас пять часов ищем! — Ну, херово искали, значит, — пожал плечами Дятлов. — Мы на соседней опушке были. Там Киршенбаум, Столярчук и ещё много прекрасных людей. Вон — земляники с собой полведра дали. А вы тут с хмурыми рожами. — Дятлов, ты охуел что ли? — Щербина был прямой, как кишка. — Вы чего не сказали-то? — Вы спали, — Ульяна поставила бутылки с водой на землю. — Мы хотели поесть, а есть нечего, ни сахара, ни воды. Мы пошли искать. — В лесу? — Ну, да. — Сахар и воду в бутылках? — Да? — Ребята, вы вообще нормальные? Мы тут все седые! Теперь хрен поймёшь, кто тут Щербина — все седые и полуживые! — взвился Тараканов. — Эй! — Щербина отвесил Тараканову подзатыльник. — Спокойно, Боря, это не к тебе претензия. Ладно Дятлов, хер ли ему станется. Но ты, Уль! Толь, — Тараканов обернулся к Ситникову, — Ты что молчишь? Будешь своего мужа хуесосить? Мне как-то не с руки… Ситников медленно встал. Будь на его месте кто-то другой, он бы устроил скандал, но за скандалы отвечал другой Толя, этот мог только тяжело, но облегчённо вздохнуть, встать, подойти к Дятлову и, обняв, поцеловать в пахнущий земляникой висок: — Всё нормально? — Да, всё хорошо. Толь, ты это… — Фигня. Я переживал, конечно, но ты же географ, не потеряешься. Только в следующий раз предупреждай, ладно? — Ладно, — зарделся Дятлов. Все дружно закатили глаза. Валера, из чувства обделённости, полез обниматься к Щербине. Пикалов массировал плечи всё ещё взбешённому Тараканову. Ульяна думала о Свете. — А чё это вы в чужой одежде? — вдруг заметил вездесущий Щербина. — И ссадина? — Ситников аккуратно потрогал щёку Дятлова. Тот поморщился, — Болит? Пошли в палатку, поцелую. — Отставить, — лениво гаркнул Пикалов. — Сначала допрос, потом целовашки. — Может, пожрём уже? — заискивающе спросил Легасов. — Пока искали, чуть с голоду не померли. Вон, каши с земляникой навернём. Ребята, — он посмотрел сначала на Улю, потом на Дятлова, — Вы как? — Нет, хватит с нас клубнички, — хмыкнул Дятлов. — Мы вам лучше всё расскажем, пока вы будете есть. Когда ребята закончили свой рассказ, все уже пили чай, заваренный на самогонке, и тихо обсуждали, чем будут удивлять гостей. Закусывали той самой, забродившей земляникой. Из фургона доносилось радио. — Можно рыбки словить, — задумчиво предложил Пикалов. — Нет, не можно, — отрезал Тараканов. — Мы не на шнурки, — попытал счастья Володя. — Всё равно нельзя. Валера, скажи ему. — Нельзя, Вов. Борь, тебе можно, — Легасов ласково погладил Щербину по руке. Тот послал ему воздушный поцелуй. — У нас есть конфеты и печенье. С ними можно чайку попить, — Ситников, как раз жрущий очередной пакет конфет, испуганно поднял глаза на Ульяну. Дятлов поспешил спасти его от праведного гнева Ули: — Нахуя нам конфеты, скажи, пожалуйста? Вот самогонка нужна, а конфетки твои — нет. Не смей отнимать у Ситникова, вероломная женщина! У него было трудное детство и насыщенная неделя! Толя, ешь. — Ладно, с едой понятно. Плюс минус. А культурная программа? Не только же пиздеть? — Борис зачерпнул ягод столовой ложкой. Съел, не морщась. — Ну, можно песни спеть, — протянул Тараканов. — Ты здесь больше не поёшь, — отрезал Дятлов. — А то опять тягомотина твоя будет, — согласился Щербина. — Ага, придут гости, а тут Коля. Поёт «Не отрекаются любя», — хихикнула Ульяна. — «Жестокий романс», — подхватил Валера. — «Нас бьют — мы летаем», — вступил Ситников. — «Свеча горела на столе», — заржал Дятлов. — Хорошие ягодки, — задумчиво сказал Пикалов, — Надо ребятам сказать, пусть ещё принесут. — Ага, винца забахаем. Давно не пили, — ожил обиженный Тараканов. — Зачем винцо? У Светы спирт есть, медицинский, — все посмотрели на Ульяну. Та смутилась. — Чего смотрите? Она мне сама сказала… — И Света тоже хорошая, — усмехнулся Борис. — Когда они там придут? В семь? Закругляемся, ребята, а то не доживём до вечера. — Я ж говорю: пошли на рыбалку. — Вова, нет! — Вова да! — Валера! Скажи ему! — Вов, нет. Боря — да. — Валера! — Так, кто куда, а мы в — палатку, — решительно сказал Ситников. Он взял за руку Дятлова, — А то тут вечером будет интересно, не хочется пропускать. — Да, вечером будет весело, — мечтательно протянула Ульяна, залезая в банку с ягодами рукой. По радио диктор озвучил время — час дня, и поставил Пугачеву. Среди разомлевших сотрудников труда послышалось: — А знаешь, всё ещё будет, Южный ветер ещё подует, И весну ещё наколдует, И память перелистает. И встретиться нас заставит, И встретиться нас заставит. И ещё меня на рассвете Губы твои разбудят.