На недельку до второго

Когда Ульяна и Дятлов скрылись из виду, Света, загнанно дыша и держась за сердце, села прям там, где стояла — на ебучую землянику. В воздухе стоял запах брожённых ягод, ухали какие-то птички. Света не слышала ничего. Только доверчивое: «Вечером ещё увидимся, да?» Ульяны. Света считала себя женщиной серьёзной, у которой в приоритете была только работа. Да и не было времени ни на что другое, если уж по-честному. В больнице со всеми, с кем было можно, Света уже пыталась завести отношения. С кем нельзя — ну, тут понятно, нельзя, значит, нельзя. Не то чтобы Света была законопослушной, но, всё же. Люся — её подруга с детства — милая, ласковая и сердобольная — тоже уже с ног сбилась, ища ей пару. Ей помогала Оксана, которой настойчивости было не занимать. Надо было бы, она бы по всем Советам объявила лесбийский розыск. Света не разрешала. Потому что, во-первых, у Оксаны были проблемы со вкусом (вышла же она за Мишу замуж, в самом деле!), во-вторых, у Оксаны были странные представления о том, какие Свете нравятся женщины. Взять хотя бы ту Машу из бухгалтерии. Ладно, бухгалтер, но почему, сука, такая мягкая и безотказная?! Светлана никогда не искала лёгких путей, а уж лёгких женщин и подавно. В общем, с личной жизнью уже пару лет как был штиль. С психикой бы он ещё наступил, но о таком Света и не мечтала даже. — Ты как? — подошла к ней Оксана. Правду говорят — вспомнишь солнце, вот и лучик. Она помогла Свете подняться. — Эк тебя Ульна с ног сбила. Что, распидорасило тебя? — Не то слово. — Разлесбиянило? — это уже вездесущая Люся, с полотенцем наготове. — Ой, Светуль, у тебя вся жопа в ягодах… — Ну и хуй с ней, — всё ещё будто в прострации ответила Света. Поддерживаемая с двух сторон подругами, она несмело шла обратно к лагерю. — Ну уж нет, дорогая. Хуи — это не про тебя, — засмеялась Оксана. «Да», — подумала Света, — «С хуями было бы проще». — Хорошее дело хуем не назовут, — себе под нос пробурчала Люся. «Тоже верно», — кивнула Света сама себе. Хуи, как только увидели их компанию, тут же перегруппировались за столом, усадив Свету в центр. Света тяжело дышала. Паша махал на неё махалкой для раздувания угей. Боря налили воды. Но, увидев, как отрицательно машет кудрями Бачо, протянул стакан самогонки. Света выпила залпом. Игорь с боку присвистнул. Миша, этот ласковый дурачок, протянул ей лавровый лист на закусить: — Ну что? Сразу в ЗАГС, или сначала на потанцевать сходим? — Какой ЗАГС? — ужаснулась было Света, но потом, очевидно, не без лаврушкиной помощи, поняла, — Сначала мне бы ей понравиться вообще. — Ты головой что ли ударилась, когда на землянику летела? — сочувственно спросил Вася, — Ульяна твоя чуть шею себе не свернула, пока уходила. Дятлов её чуть не силком тащил. — Дятлов может, — мечтательно протянул Игорь. — Дятлов — да, — тоже закатил глаза в мечты Боря. «Да что за Дятлов такой?!» — возопила в душе Света. За весь день она про Дятлова наслушалась на сто лет вперёд. А то, насколько близки они были с Ульяной, только добавляло перчинки в и без того пиздострадательную ситуацию. Света на миг ослепла от безосновательной (хотя, почему же безосновательной?! Вон, ушло это обоснование в Васиных штанах!) ревности: — Вот именно — Дятлов. Шерочка с Мошерочкой. — Да ты что?! — кинулся на неё Киршенбаум, — У Дятлова Ситников. Три года уже как. — Ага, — грустно согласился Борис. — Сам скоро в ЗАГС побежит. С Ситниковым. — Тебе жалко что ли? Пусть бегут, — удивился Игорь. — Или тоже хочешь? Так давай, я нас без очереди запишу. — Стоять. Без очереди только Света с Улей идут, — угрюмо ответил Бачо. Прижал к себе Пашу, — Даже мы в сентябре идём. Так что не рыпайтесь. — Слушайте, а вы какую фамилию возьмёте? Столярчук или Киршенбаум? — Двойную, — ответили Боря и Игорь не задумываясь. — Киршенбаум-Столярчук. Ебануться можно, — с долей философии протянул Вася. — Ебануться можно будет только если сегодня Ульяна и Света не объявят себя парой, — прохрипела Оксана, пытаясь стащить с всё ещё обездвиженной Светы грязные штаны, — Свет, ёпт твою мать, ногу-то подними! Понимаю, я не Уля, но бля! — Была б ты Улей, Света бы уже тут в чём мать родила рассекала, — хихикнул Миша, но, получив от жены люлей в виде сланца, взял себя в руки, — Надо что-то придумать на вечер. О, Паш, может, сыграешь? — Могу, — кивнул Паша из-за плеча Бачо. — Что-то лирическое, да? — Ага, Пугачёву. Анатолий Степанович её фанат, — видимо, на ЧАЭС был какой-то тайный кружок неземной любви к Дятлову, не иначе. — Отлично. Можно медлячок какой-то. Паш, смогёшь? — кивнул ему Вася. — Смогу. — Договорились тогда. Ладно, ребята, до семи есть время ещё. Убираемся — и на пляж, — скомандовала Оксана. И, так как с Оксаной спорить было себе дороже, все принялись за дела. Без двадцати семь процессия выдвинулась в гости. Впереди шли Бачо и Павел. Бачо нёс гитару, канистру с медицинским спиртом («Спирт берём обязательно, я Уле обещала!»), и периодически спотыкающегося Пашу. Света так и не поняла, как эти двое вообще взаимодействуют — борзый, пугающий Бачо и маленький, нежный Паша. Паша хорошо если два слова за день говорил, зато Бачо пиздел без умолку. По всем законам вселенной им не суждено было быть вместе, но вот же — идут рядышком, надышаться друг на друга не могут. Или Игорь и Борис. Ну, эти-то двое сошлись из-за любви к атомной энергетике и к Дятлову, с ними всё понятно. Оксана и Миша, эти фантомас и козявка, тоже не вызывали никаких подозрений. Про Васю с Люсей и говорить нечего — вон, любовью фонит, дышать невозможно. Через пару мгновений до Светы дошло, что дышать мешала не любовь вокруг, а паническая атака. Она бы снова упала (на новое платье! Которое они с Люсей и Оксаной с боем вырвали в Торговом Доме в начале лета!), но Вася, пожарный со стажем, таких приступов навидался за всю работу до фига, поэтому, перехватив Свету поперёк груди, встряхнул пару раз, после чего грозным голосом скомандовал: — Дыши. Давай со мной. Вдох, выход. Вдох, выдох. Игорь, дай воды. Вот так, молодец. Пей. — Спасибо, — прохрипела Света. Вася уже не столько держал её, сколько обнимал. Рядом мельтешила Люся, гладя Свету по волосам. Оксана стояла наготове с таблеткой аспирина в руке. Остальные смотрели на Свету ласково и ободряюще. Будто каждый день видят такое маски-шоу. Свете понадобилась пара минут, чтобы прийти в себя. — Спасибо, ребята. Просто… Вдруг я ей не понравлюсь? — Ты нормальная вообще? — Как это — не понравишься? — Ты самая лучшая! — Красивая! — Умная! — Ну, а если нет, мы тебе другую, лучше найдем. Вон, Киршенбаум из ГДР привезёт, — улыбнулся Бачо. Света покачала головой: — Мне другую не надо. — Значит, будет эта, — жёстко и твёрдо сказала Люся. Ещё несколько мгновений Света невидящим взглядом обводила деревья, траву и друзей. Потом решительно отцепила от себя Васю, отряхнула платье и, сделав вид, что ничего не было (в этом Света была мастером), спросила: — Чего стоим? Кого ждём? Без десяти, товарищи, ну-ка пошли! В это время Ульяна с паникой в глазах лихорадочно бегала между палатками в одних трусах, лифчике и бигудях, и, чуть ли не рыдая, спрашивала, звенящим голосом: — Где моё платье?! — Борис его погладил, висит на двери автобуса, — подсказал Тараканов. — А ты так встречай. Не знаю, как другим, но Свете точно понравится, — ржал Дятлов. Дятлов уже выпил, закусил и провёл два жарких часа в палатке с Ситниковым. Поэтому лежал на вытащенной на улицу раскладушке и облизывал глазами Ситникова. Ситников на пару с Таракановым чистил картошку, но периодически отвлекался и с улыбкой смотрел на Дятлова. Тараканов за это кидался в него очистками. «Мне тоже есть на кого отвлекаться! Но я работаю! Бля, я что, в армии мало картошки чистил, я не пойму!» Борис ковырялся над патефоном, потому что до этого в нём ковырялся Легасов и теперь патефон требовал ремонта. Виноватый Валера намывал стаканы, пока Пикалов чинил ножки у стола. «Узнаю, кто над столом надругался — убью», — верещал он часом ранее. Толи вздрогнули, но ни в чём не сознались. — А туфли? Туфли, бля, где?! — выскочила из автобуса Ульяна. — Вон стоят, я им набойки починил, — неразборчиво ответил Пикалов, держа во рту гвоздь. Тараканов посмотрел на него влюблённо. Пихнул локтём Дятлова: — Вон у меня какой Володя работящий. — Стол любой дурак починит. А у нас ректор десять лет пытается наебнуться и всё никак, — мстительно ответил Дятлов. — Хотя, кажется мне, что до конца отпуска Фомин его таки взорвёт. Готовьтесь к кислотным дождям, ребята. — Да ладно тебе. Не взорвёт, — спокойно, но слегка обеспокоенно ответил Ситников. — Если на последних испытаниях не взорвался, то чего теперь-то? — Тогда я на месте был, — Дятлов всё ещё помнил, в каком стрессе он потом вернулся домой. Как был рад, что у Ситникова была дневная смена. Потому что Дятлов волновался, и от осознания, что Толя, если что, успел бы уехать и спастись, ему было морально легче. И как потом дома лихорадочно целовал Толю, плакал в его руках и ещё несколько дней ходил по станции в ужасе, Дятлов помнил тоже. — Да. А на следующих будем вместе. Так спокойнее, — Ситников потянулся и, достав до ноги Дятлова рукой, погладил его по бедру. Дятлов быстро сжал его руку поверх. — Давайте не об этом, — попросил Легасов, морщась. Легкий на смену диалогов Тараканов затрещал: — Правильно. Сначала Ульяну поженим, потом уже помрём. — Кто помрёт? — промчалась мимо Ульяна, с чулками наперевес. — Ты, если не прекратишь тут носиться, — Пикалов вбил последний гвоздь, переворачивая стол. — Борь, харэ делать вид, что что-то делаешь. Неси скамейки. Валер, тащи скатерть. Толь, дай закурить. Толь, дочищай картошку. Коль, иди поцелуй. — Если бы я тебя не любил, я бы тебе уже напомнил, кто тут генарал, — Тараканов подошёл к Володе и, закинув ему на плечи свои руки, нежно поцеловал. — Да я на память не жалуюсь, генералиссиимус ты мой. И тебе нравится, когда я командую. — Очень, — прохрипел Тараканов, снова целуя Пикалова. Романтику испортила Ульяна, выскочившая из палатки, держа в руках десять штук бус: — КАКИЕ?! — Крепкие самые, — ответил Борис, неся скамейку, — чтобы душить тебя было сподручнее, — Ульяна хотела было устроить скандал, но тут Валера крикнул: — Идут! — и Ульяна, ахнув — бигуди-то она не сняла! — нырнула обратно в палатку. — Началось! — Дятлов захихикал и плавно встал с раскладушки. Виляя бёдрами, он пошёл навстречу гостям. Гости, в виду того, что знакомы все были (кроме работников ЧАЭС) лишь понаслышке, слегка смущались, но только до того момента, как Киршенбаум и Столярчук, роняя всё нажитое непосильным трудом, кинулись к Ситникову. Оба, не сдерживая нахлынувших чувств, рыдали и нацеловывали Ситникова так дружно и крепко, что Дятлову пришлось вмешаться. Вмешаться ему не дали, зажав к себе в тесный комок чернобыльской любви. Пикалов гадко смеялся, остальные ошарашенно наблюдали. Первым отмер Бачо. Он хмыкнул, обведя хищным взглядом представленную вакханалию: — Ничего себе у вас тут. — Это как раз таки ещё ничего. Сейчас они отлипнут, вот тогда начнётся чего, — подошёл к гостям Щербина. — Борис Щербина. И, пока вы тут все не начали умирать, я до пятнадцатого числа никакого отношения к государству не имею. Это Валерий Легасов. Мой гражданский муж, — то, с какой простотой Борис представил Легасова было поразительно, но Бачо и сам умел поражать. У него под боком крутился Паша, хмуря брови, смотря на всех с опаской. Бачо, закинув руку ему на плечо, улыбнулся: — Бачо. Просто Бачо. Это Паша — мой жених. — Жених, ничего себе, — откуда-то выскочил Тараканов. Он еле уловимо глянул на Пикалова, мол, не только они на брак горазды, — На свадьбу пригласите? — Это смотря как вечер пройдёт, — серьёзно ответил Паша. «Земляничное содружество» с опаской переглянулись: Паша ещё утром исчерпал лимит на слова. Видимо, почуял посягательство за своего суженого. Кому он, правда, со своим характером говнястым сдался, кроме Паши, непонятно. — Вечер пройдет замечательно, — эпично появилась из палатки Ульяна. Света забыла не только как дышать, но и все дыхательные практики, так Хомюк была хороша. Легкое голубое платье, красивые кудри, мелкая росыпь жемчужин на шее. Ульяна, грациозно подойдя ко всем, приветливо улыбнулась, из-за чего у Светы чуть не остановилось сердце. — Что вы стоите, как не родные? Пойдёмте к столу. И Света, будто Ульяна обращалась только к ней, пошла. Вечер тёк в своём ритме. Бачо и Борис, как самоназванные эксперты в приготовлении шашлыка, жарили килограммы мяса, в компании Василия, Михаила и бутылки коньяка. Тараканов и Пикалов окружили Павла, видимо испытав доселе никак не проявившие себя отцовские чувства. Когда выяснилось, что Паша служит, Пикалов чуть не разрыдался от счастья. А уж когда Паша признался, что он сирота, то не выдержал уже Тараканов. Девушки накрывали на стол, Оксана и Люся делали вид, что болтают ни о чем, но на самом деле яро следили за тем, чтобы общались Ульяна и Света. Последние краснели, бледнели и с каждым словом оказывались всё ближе и ближе друг к другу. Игорь, Борис-младший, Толи и Легасов сидели чуть в отдалении от всех, обсуждая последние новости станции: — И тогда Фомин говорит: «Мне всё равно, что вам там эти попугаи-неразлучники говорили, делать будете так, как говорю я», — убийственным голосом жаловался Игорь. Дятлов смурнел с каждым словом: — Кто — я? Головка эта от хуя? — Как это — всё равно? — хмурился Ситников, — Это же не наши пожелания, это правила! — Лёня ему так и сказал! — воскликнул Борис, так злостно взмахнув рукой, что сбил с насиженного места Игоря. Игорь, который уже привык, пересел поближе к Валере. — А он на него накричал, Лёня потом плакал весь вечер. — Лёня? Наш Лёня?! — когда дело касалось Лёни Топтунова, Ситников, да и Дятлов, да и вообще все на станции, теряли все тормоза. — Я его убью. — мрачно заключил Дятлов. — Приеду и оторву ему голову. Никакой Брюханов не спасёт. — Мы, — исправил Ситников, кладя руку на плечо Дятлова. — Мы тоже! — заверил их Игорь. Борис согласно покивал. — Мы уже все готовы его убить. У нас есть даже план! — Приедем — разберёмся, — серьёзно кивнул Ситников. — Как там ребята вообще? Держитесь? — Ой! — ахнул Борис, — Совсем забыли! Вам тут ребята открытки прислали! Игорь, дай пожалуйста. Спасибо, дорогой, — Боря протянул Ситникову и Дятлову стопку открыток. Те уставились на них, задевая друг друга плечами. — Тут от всех. И четыре от Лёни, — пояснил Игорь. Валера с интересом смотрел, как глаза у обоих Толь наливались слезами. Валера никогда не видел плачущего Дятлова, да и Ситникова тоже, поэтому, смутившись, отошёл к Щербине. Поддёргал за рукав, обращая на себя внимание. Щербина улыбнувшись, ткнулся носом ему в макушку: — Что случилось, котик? — Там Киршенбаум и Столярчук что-то показали Толям и теперь они плачут, — вся мангальная компания разом смолкла и удивлённо уставилась на него. Валера, поняв, что они подумали, смутился и добавил, — На карточках. Чёрт. Карточки от ребят с атомки. Блять… Там ничего такого! — Если там ничего такого, — медленно произнёс Бачо, — Чего они тогда рыдают? — Скучают, наверно, — пожал плечами Валера. Все снова переглянулись. Василий почесал затылок: — Хорошо, что я не на атомке работаю. Когда девочки позвали всех к столу, а шашлык был готов, Дятлов нарыдался так, что у него пухло лицо. Ситников, если и выглядел лучше, то всего немного. Ульяна кормила Свету с ложки брожёнными ягодками, Оксана и Люся незаметно утирали слёзы радости. Паша, которому после отпуска обещали самую лучший жизнь для «самого лучшего мальчика», на ухо нашептывал Бачо, какие Володя и Коля хорошие. Бачо, вопреки всем опасениям, был рад: Паша рос в детском доме и, как бы не любил его Бачо, родительская любовь — это совсем другое. Борис и Игорь снова сплотились с Васей и Мишей, и, после того, как все с трудом уселись за столом, Щёрбина сказал тост: — За дружбу! — За дружбу, — радостно загомонили все. Пирушка пошла своим чередом. Самогонка лилась так же ладно, как и разговоры, может, поэтому, а, может из-за негласного соревнования, не остановленного бомбардировками недовольными взглядами Коли и Валеры, «Кто больше выпьет» между Борисом и Володей. Потом Ульяна вспомнила про медицинский спирт, и всё пошло по новой. Меньше всех пил Ситников. Следил за Дятловым. И за Борисом-младшим с Игорем. И вообще за всеми. Мало ли что. После того, как Толя пропустил очередную стопку, хорошо поддавшая Люся спросила: — Толя, скажите пожалуйста, вы какие-то таблетки пьёте? — Да, — влез Дятлов. — Противозачаточные, — над столом повисла напряженная пауза. Затрещали сверчки. Люся хлопала глазами. Ситников, пихнув под столом Дятлова, ответил: — Нет, Люся, я не пью противозачаточные, — только произнеся это, Ситников понял, что он сказал и, главное, как это могла понять Люся. Дятлов прыснул в стопку с водкой, мгновенно сделал умное и грустное лицо, и сказал: — Он не может иметь детей, — и трагично развёл руками, мол, да, вот такое горе у человека. На глазах Люси появились слезы. Она прижала руку к груди: — Вы болеете, Толя?! — и прежде чем Ситников успел что-то сказать или как-то предотвратить словесный понос Дятлова, Дятлов, чуть ли не рыдая, кивнул: — Да, он — гей. Пока до Люси доходил смысл сказанного, за столом раздался дружный хохот. После очередного перекура, Паша вспомнил, что собирался играть. Узнав, что Паша ещё и играет на гитаре, Тараканов во всеуслышание заявил, что Павел — официально Владимирович, и что он — их сын, вон, даже на Пикалова похож. На удивление, и правда был. Тараканов, роняя стол, стул и Пикалова, соизволил петь с Пашей хором. Вооружившись гитарами, негласно согласовав репертуар с новоприобретенным отцом, Павел объявил: — Алла Борисовна Пугачева, — Тараканов сделал вид, будто отдаёт честь. Дятлов восторженно заорал, — «Ты на свете есть». — ТАНЦУЮТ ВСЕ! — вскочила из-за стола Оксана, выпихивая всех на «танцпол» и Ульяну со Светой в первую очередь. Павел и Тараканов, удивительно слаженно, для пьяных в дюбеля, запели на два голоса: — Ты теперь я знаю, ты на свете есть И каждую минуту Я тобой дышу, тобой живу И во сне и наяву Нет, мне ничего не надо от тебя Нет, всё, чего хочу я Тенью на твоём мелькнув пути Несколько шагов пройти Пройти, не поднимая глаз Пройти, оставив лёгкие следы Пройти хотя бы раз По краешку твоей судьбы Борис обнимал Валеру, тот улыбался ему в шею, Дятлов счастливо рыдал в плечо Ситникова, Оксана с Мишей и Люся с Васей меленно кружились, Борис-младший и Игорь-единственный неловко топтались напротив друг друга, Бачо и Пикалов сидели напротив Тараканова и Паши, влюблённо смотря на их дуэт, а Света мягко и нежно целовала Ульяну. И была абсолютно, неприлично счастлива.