Жалобный писк приборов порядком надоел Учихе, как и вся эта суматоха вокруг его тела. Давно уже хотелось всех послать далеко и надолго, но таковой возможности не было.
Аппарат искусственного дыхания не давал ему не то что слова сказать, даже шевелиться с трудом получалось. Пробитое лёгкое усложнило жизнь Учихи не на шутку, от чего он всё больше жалел о том, что находится в сознании. Раздражение с каждым днём накапливалось, обещая рано или поздно вырваться наружу на кого-нибудь. И как же ему хотелось чтобы потерпевшим оказался балбес Узумаки, которого уже скорее всего не было в живых.
Несомненно, верить в то, что этот идиот умер, Саске не то что не хотел, он даже не позволял данной мысли пролезть в задворки его головного мозга. Не давал этой мысли надёжно засесть, прилипнуть, как какой-нибудь надоедливой песенке. Но отсутствие информации о нём, о Ооцуцуки с каждым днём гасили в Учихе самые малые крохи надежды на то, что Узумаки выжил. И вскоре он начал себя корить и винить в его смерти, напрочь забыв о том, что ему и самому, возможно, жить осталось не так уж и много. Жизнедеятельность его лёгких поддерживалась только благодаря аппарату, который рано или поздно могли отключить, только дай он или Сакура согласие. Состояние его чакроканалов и тела тоже оставляли желать лучшего. Раны, полученные от рук этого Ооцуцуки Сакура не могла залечить. Тело просто поглащало её медчакру, делая всё попытки женщины напрасными. Через полторы недели проб, мучений и страданий, Учиха понял, что ей не стоит больше выворачиваться наизнанку, в попытках вырвать его от цепких рук Шинигами, зная, что его в принципе уже нет возможности спасти. Она вскоре и сама это поняла, приняв всё как должное, пообещав Учихе быть с ним до последнего его вздоха.
Мужчина был ей благодарен. Самоотверженность и преданность этой женщины всегда удивляли его, и он обязательно научился всё это принимать и проявлять к ней благо-дарность, так как умел — ненавязчиво и неуверенно. Сакура была сильной в его глазах, особенно в данной ситуации. Она стойко выдерживала навязчивые мысли о гибели Наруто и смерти её мужа. И если второй был рядом и доживал свои дни на её глазах, то первый так и не давал о себе знать. Поэтому вскоре и лицо Сакуры выражало отчаянье и неверие, но заговорить либо высказаться Саске она не осмеливалась, что ещё больше усугубляло и без того шаткое психологическое равновесие Учихи.
Он многое смог принять когда-то, будучи совсем юным и несмышлёным подростком, который как последний мученик всего мира пытался всем что-то доказать. Но сейчас, осознать и принять как данность даже малейший намёк на смерть Узумаки он не мог. Не хотел даже слушать об этом что-либо. Так что может молчание Сакуры и было к лучшему.
Он помнил, как сейчас, помнил этот взгляд. Взгляд небесно-сапфировых глаз, в которых десять лет назад, а может и больше, плескалось озорство и преданность. Преданность своим словам и действиям. Но в тот момент там была холодная ярость и отчаянье которые так редко в них встречались. И было даже сложно сказать, что больше всего беспокоило Учиху в нём, в этом взгляде. Невыносимо забыть то отчаянье с которым Узумаки не то что просил, а буквально приказывал ему уходить, бежать куда глаза глядят. И как тяжело было ему противоречить в то мгновение. Даже сил на колкость не осталось, от чего поджав губы от досады он применил пространственную технику, оставив Наруто один на один с проблемами.
Ему было сложно сказать, чем тогда руководствовался и на что надеялся. Хотелось всё сбросить на серьёзные ранения, минимальное количество чакры, но совесть не позволяла. Ведь в молодости, при битве на Четвертой мировой ранения были куда хуже и серьёзней, но даже с ними Саске выкарабкивался, всегда цеплялся за жизнь как только мог, а там просто взял и сбежал. И до сих пор сложно сказать и понять мотив его глупого действия.
Может надеялся? Надеялся на непредсказуемость потока мыслей и планов в голове Узумаки? А может он просто надеялся на благоразумность хвостатого, который сидел в нём и всегда вытягивал его из самого беспросветного дна? На каждый из этих вопросов Учиха с уверенностью сказал бы «Да». Потому что он знал, Лис будет до последнего вырывать тело этого идиота из рук смерти, ибо ему самому подыхать не особо хотелось, да и Наруто он ценил, пусть вслух этого не говорил. Но Саске прекрасно видел это и постоянно подкалывал хвостатого, из-за чего они часто конфликтовали, устраивая в голове Узумаки настоящий ураган.
И что в итоге? Зря понадеялся на присутствие ума и сообразительности данных индивидуумов? Возможно. Но может так и лучше? Может Узумаки найдёт лучшее пристанище для себя и Лиса? Ведь даже в самых древних манускриптах Ооцуцуки говорилось о том, что Шинигами да и другие боги дают некоторым душам второй шанс. Что-то наподобие исправления ошибок прошлого, искупление своих грехов. Конечно грехов у Наруто не так много, а вот достижений пруд пруди. К тому же он Узумаки, а все Узумаки так или иначе связаны с Шинигами, Орочимару тому свидетель.
Так или иначе, Учиха хранил надежду на то, что боги дадут Узумаки второй шанс или что-то вроде этого. С такой мыслью ему становилось легче жить и воспринимать смерть друга. Жаль, что другим он уже ничего не мог объяснить. Из-за пробитых лёгких голос давно пропал и единственный человек с кем он мог поговорить был он сам. Впрочем ничего нового. Будучи отшельником, он привык говорить с собой. Рыться в своих воспоминаниях и чувствах. Так было легче заново познавать себя и мир.
И как забавно, всё таки… Ведь познать мир он так и не успел. Не успел принять себя, свои грехи. Радовало то, что у него есть какая ни какая, но семья. Конечно, хотелось большего. Хотелось быть рядом с женой и дочерью, но видно не в этой жизни. Слишком много за ним грехов, за которые не только он расплачивается, но и его семья. И друзья тоже, точнее друг. Ведь если бы не Наруто, то его давно бы убили. Зарезали, отравили или ещё что-то в этом духе, Учиха в этом не сомневался. Ведь ранее были попытки и не раз. Конечно он знал кто это, из какой деревни был наёмник, но Узумаки он ни слова не говорил. Саске старался всё держать в равновесии. Он хотел создать тот мир о котором мечтал Наруто. Мир без войн и ненависти. Ради этого он терпел все нападки. Жертвовал своей гордостью. Гордостью своего клана. Конечно эта жертвенность порядком изводила его, но для Узумаки он был готов теперь и жертвовать.
— « И после такого, вы, люди, доказываете, что между вами ничего нет и быть не может? Считаете, что жертвенность и преданность чьим-то идеалам вполне нормальна без каких либо чувств. Чувств более сильных дружеских и братских?» — голос, прервавший раздумья Учихи последовал откуда-то. Словно он был везде. С трудом осмотрев всех медсестёр и Сакуру и не найдя в комнате того, кто мог обладать данным голосом, Саске уже был готов снова окунуться в свои размышления как его снова прервал его — « Так ты мне ответишь или как?»
В очередной раз с трудом вздохнув, Учиха открыл глаза и мученически возвел их к потолку, где его ждал сюрприз. Прям над ним в воздухе парила девочка лет пяти-шести. Хрупкая, крохотная она едва ли для кого могла быть непредвиденной опасностью. Но выглядела она довольно-таки странно. Белое в пол кимоно, с широкими и такими же длинными рукавами буквально всем своим видом кричали о её невинности. Серебристые, можно сказать седые волосы, в которых был не один оттенок старости, давали предположить, что она прожила достаточно много и познала не мало. И серые, пустые глаза в которых застыла сама смерть, тонко намекали Учихе на то, что перед ним была сама Смерть. Она сидела на посохе, который спокойно себе парил в воздухе, будучи в горизонтальном положении. Одним, словом, назвать её типичным Жнецом или самой Смертью у мужчины язык не поворачивался.
— « Или я умер, или у меня предсмертные галлюцинации. Одно точно, на Смерть ты едва похожа» — фраза была настолько глупой, что девочка едва сдержавшись, звонко рассмеялась, но быстро взяла себя в руки.
— «И что ж вы все так умереть норовите?» — Осторожно переведя взгляд в сторону девочка печально вздохнула и уже менее жизнерадостно продолжила. — «Как погляжу, Ооцуцуки немало приложил усилий не только к смерти твоего друга. Поставить печать для рассеивания медчакры, чтобы тебя не смогли вылечить весьма гениально, даже для него. Ведь таким уровнем знаний в печатях могли похвастаться только Узумаки. Интересно, кто его такому научил? Хотя, сейчас это не так и важно…» — пока данная особа задумчиво изучала Учиху и о чем-то очень долго рассуждала, сам Саске буквально сжигал её своим взглядом. И хвала всем Ками, что на этот взгляд никто не обратил внимание.
— Кровоизлияние в лёгкие! Сакура-сан мы его теряем!
— «Как досадно и обидно. Такая глупая и при этом болезненная смерть. Не такого я тебе желала, Учиха Саске».
— «Ты-ты…» — ком, ставший в горле, а точнее, кровь, сбили Учиху с мысли. Надрываясь от кровавого кашля Учиха хотел узнать только одну единственную вещь, но организм как назло, пресекал любую такую возможность. Сакура с медсёстрами бегали вокруг него, панически что-то говоря. Женщина лихорадочно пыталась хоть как-то облегчить его мучения, и продлить его жизнь хотя бы на пару-тройку минут, чтобы успеть попрощаться хотя бы с мужем.
— «Вот пришёл и твой конец, Саске…» — девочка перевела взгляд в сторону приборов, от которых по своей комнате раздавался жуткий писк.
— Шестнадцатое апреля, 22:08 Учиха Саске скончался от кровоизлияния в лёгкие. — тихо прошептала Сакура, роняя слезы на уже бездыханное лицо Учихи, начиная теряться в истерике. Медсестры безмолвно покинули кабинет, давая возможность жене попрощаться с супругом. Сам Учиха уже парил в воздухе возле девочки и всё так же продолжал испепелять её своим взглядом.
— Хватит на меня так смотреть, Учиха.
— Ты — Шинигами? –мужчина пропустил фразу девочки просто мимо, задав первый и самый наверно главный вопрос.
— Я, как сказал Девятихвостый, лишь жалкая часть самого Шинигами. Но не в этом суть. Ты мне так и не ответил на вопрос, Учиха. Считаешь ли ты, что жертвенность и преданность чьим-то идеалам вполне нормальна без каких либо чувств? Более сильных дружеских и братских чувств?
— На что ты намекаешь? — нотки недовольства буквально сочились с Учихи, но Шинигами даже глазом не повела, продолжая изучать мужчину пытливым взглядом.
— Я не намекаю, Саске, а прямо тебе говорю.
— Я его не…
— Хах, расскажи это кому нибудь другому, но не мне. Я наблюдаю за тобой всю твою жизнь и знаю о тебе и о твоих чувствах больше чем кто-либо. Неужели ты думаешь, что я поверю в то, что ты ничего не испытывал к Узумаки. Или тебе напомнить тот скандал, который ты закатил Наруто когда он рассказал тебе о своей помолвке с Хьюга? — насмешливый взгляд безумно его бесил. Хотелось высказать этой девочке всё что он сейчас думал, но Саске вовремя одернул себя, напоминая себе о том, что перед ним сама часть Шинигами.
— Даже если и так, что тогда изменит мой ответ на твой вопрос? — раз она затеяла игру, то нужно играть по её правилам. Даже если ему придётся раскрыть ей всю свою душу.
–Хм… Твой ответ может многое изменить и на многое повлиять. — её ускользающий ответ напряг мужчину, который и так был весь на иголках. Но деваться было некуда. Он вступил в игру и отступить он не был намерен.
— Допустим, у меня были чувства к нему. Чувства, которые далеко заходят за пределы обычной дружбы. Только это ничего не меняет. Я — мужчина, он — мужчина и между нами в априори ничего не было бы и быть не может.
— Вот как раз то, что я и хотела услышать, Учиха Саске. Что ж, тогда думаю, я делаю всё верно и в будущем и ты и он скажете мне спасибо. Надеюсь, вы оба обретёте истинное счастье, — за этой весьма странной фразой Шинигами взяла в руки тот самый посох, который всё время парил в воздухе. Коснувшись им пространства, вокруг резко стало темно и безумно холодно. Только девочка сияла в нём, как маяк. Будто проводник для неупокоенных душ. Теперь все сомнения и тревоги покинули Учиху, но лёгкая настороженность была. Взмахнув посохом и ударив им об невидимый пол данного пространства, девчонка с мягкой улыбкой на лице что-то прошептала и перед тем как Учиха отключился он точно услышал её слова, которые тогда уж очень ему не понравились.
— Удачи тебе, Химе-чан…
***
Наблюдая за Узумаки из-за сёдзе, Саске недовольно хмурился. Перспектива скорого знакомства с сыном Четвертого не очень ему нравилась. Он толком ещё от своего прошлого не отошел и едва привык к нынешнему, а тут ещё и это недоразумение.
Прошло три года с его рождения и перерождения. Назвать это время лёгким и счастливым Саске не осмеливался. Быть младенцем было для него сущим адом и каждый удобный раз он не стеснялся покрывать Шинигами далеко нелестными словами.
Когда Учиха понял, что теперь он не он, а она, Шинигами точно икалось в его загробном мире. Когда же до Учихи дошло, что и в этот раз мир спасать и клан, он в прямом смысле этого слова бился головой об стену, от чего гиперзаботливый братец повёл его в госпиталь, ибо очень Итачи сомневался в адекватности своей трёхгодовалой сестры.
***
Привыкать к тому что ты в клане, вокруг семьи было сложно, даже сложней, чем быть младенцем. Понимать, что вокруг все живы и здоровы, зная, что скоро они возможно умрут, было невыносимо больно. Но Саске старался заглушить эту боль. Он пытался жить заново, принимать всё как должное, принимая прошлое и с трудом отпуская его. Он с уверенностью мог сказать, что Шинигами приложил к этому руку. Он был уверен, что благодаря ему, всё как-то принялось и смешалось в одну картину, и от этого было легче. Саске знал, что надо делать и как быть. Он был уверен в том, что спасёт клан, деревню. Правда без несносного Узумаки. Однако принять данность того, что он теперь девочка было не просто сложно. Хотя теперь он более-менее понимал логику женщин и всё, что с ними связано. Когда ему исполнилось два года, Учиха заметил, что он воспринимает мир более ярче и красочнее. Его недолгие наблюдения открыто дали ему понять — он стал больше различать цветов и оттенков. Он с уверенностью мог записать это в плюс, а вот многозадачность… Он долго не мог к ней привыкнуть.
Дураком не надо было быть, чтоб понять, что он может делать несколько дел одновременно, совершенно разных и не связанных между собой. Спокойно заниматься каллиграфией и при этом слушать разговор родителей или бессмысленый трёп между Шисуи и Итачи было для него лёгкостью, чем раньше он похвастаться не мог. Поначалу это было невыносимо. Отличия между женским и мужским телом, и их логикой и работой мозга выводили Учиху из равновесия. И если поначалу он бесился, то вскоре Саске понял, что беситься и вечно быть недовольной ещё одно свойство женской психики, и махнув на всё рукой, стал просто жить и с удивлением познавать особенности бытия в женском теле.
***
Слушая звонкий голос Наруто, который что-то оживлённо вещал ка-сан, Саске молился всем известным богам о том, чтобы про его личность как и присутствие личности забыли.
Поэтому с лёгкой душой он был готов уйти как его остановила одна единственная фраза, которую он слышал на протяжении всей своей юности.
— Я уже шиноби! И я обязательно стану Хокаге! Самым-самым крутым Хокаге! И превзойду Четвёртого, даттебайо!
— Хм… — озадаченно протянул Саске, таращась куда-то в пространство. Только один человек произносил это дотошное «даттебайо» — Ками, пусть это будет правдой, пусть будет правдой, пусть… — как мантру стал проговаривать Учиха жмуря так сильно глаза как только можно.
— Что будет правдой? — голос ни-сана прервал молитвы Учихи. Подняв голову и встретившись с встревоженным взглядом Итачи, Саске отрицательно замахал головой. Получив одобрительный кивок и такой родной сердцу щелчок по лбу, Саске мягко улыбнулся проводив брата взглядом, который мгновенно исчез за дверью седзе. Тихо подкравшись к приоткрытой двери, Учиха стал вникать в суть разговора его родственников с этим Узумаки. Саске старался уследить за каждым его движением, выражением лица, фразой — за всем тем, что могло бы дать крохотную надежду на то что это тот Узумаки за которого он его принимает.
Саске и не заметил как уже полностью вышел в коридор, будучи полностью поглощённым изучением этого несносного блондина. И чем дальше он наблюдал, тем больше в нём оживала надежда на то, что это старый добрый Узумаки.
— D-ранг, что ли? — ляпнул это Узумаки явно без задней мысли, от чего и ка-сан и Итачи в который раз удивлённо уставились на ребёнка. Но на ребёнка ли?
— Что? Эти миссии ведь самые паршивые. То огороды полешь, то кошек неадекватных отлавливаешь. А когда с детьми приходится сидеть! — от этих слов Саске машинально хлопнул себя по лбу и без задней мысли, как Узумаки пару секунд назад, тихо и обречённо протянул.
— Добе…
Честно, то что дальше происходило с Наруто сложно назвать нормальным поведением нормального, психически здорового человека. Так заорать, а потом с минуту на него пялиться мог только шизофреник. Поэтому Саске уже с уверенностью мог сказать что это его родной и любимый добе…
— Ага… понимаю — вслух, затороможено протянул Узумаки после чего на всех парах убежал, оставив после себя условный столб пыли. Итачи и Микото смотрели на всё это как-то ну совсем удивлённо. А Саске… Тихо развернувшись, он сам кинулся со всех ног за блондином, но того и след простыл. Осматриваясь по сторонам, Учиха надеялся зацепить взглядом его белобрысую макушку, но того и вправду нигде не было. Учиху трясло. Ноги едва держали его маленькое тельце. Губы дрожали, а из глаз уже ручьем текли слезы. Он не верил своему счастью, или счастью добе, или их общему счастью.
— Добе… хвала всем богам, жив. Жив, чёрт возьми, — и с души как камень упал. Дышать стало легче, легче смотреть на этот мир. Он теперь не один, а значит он сможет преодолеть всё. Защитить всё то, что ему было так дорого.
— Вы оба сегодня странные. Неужели луна на вас, детей, так действует? — Микото как будто из-под земли выросла. Взяв дочь на руки она что-то тихо шептала и долго причитала. Саске не особо брал это во внимание. Уткнувшись в шею своей матери он с неким упоением вдыхал её запах, который как и сейчас, так и тогда в детстве он любил. Они молча направились в дом, а Саске уже начинал тихо засыпать. Видно нервы сдали, или такая новость выбила того из колеи, но хотелось нормально отдохнуть и выспаться впервые за последние три года. Без вечных мучительных кошмаров, которые, он был уверен, теперь точно навсегда прекратятся.
