Alea jacta est.

— Я не буду зашивать ее, — легкие пальцы монаха ловко иссекали поврежденную кожу, окаймляющую рану, придавая ей удлиненную форму, тщательно очищали от грязи и сгустков запекшейся крови, кропотливо скоблили обломки костей, торчащих снаружи, затем осторожно укладывали их на полагающееся им природой место, а после закрывали сверху марлевыми повязками, пропитанными смесью из яичного желтка, розового и терпентинного масел. Анжелика во все глаза следила за действиями отца Фернандо, боясь пропустить малейшую деталь операции. Голова мужа покоилась у нее на коленях, а сам он, опоенный крепкой опийной настойкой, спал, лишь иногда нервно вздрагивая во сне. — Я вижу, что нога была повреждена и до перелома, — задумчиво проговорил отец Фернандо, заканчивая работу и ополаскивая руки в стоящем рядом с ним тазу. — Да, отец мой, он сильно хромал из-за травмы, полученной в детстве, — кивнула Анжелика. — Жаль, что не я лечил его тогда, — продолжал монах. — Я сталкивался с такими увечьями раньше, они не редки у моряков. — И у него был бы шанс выздороветь? — с замиранием сердца спросила молодая графиня. — Он есть у него и сейчас, — чуть заметно улыбнулся отец Фернандо. — Более того, в данный момент самое благоприятное время, чтобы вытянуть его ногу до нужной длины. Кости голени сломаны, а значит, понемногу их раздвигая — по мере образования костной мозоли — мы можем в течение года полностью избавить вашего мужа от хромоты. Но для этого ему необходима полная неподвижность, а потом весьма продолжительное восстановление. Вы готовы к этому, сеньора? После долгого молчания Анжелика несмело кивнула. *** Остров был чуть больше 200 туазов* в диаметре и 25 в высоту. Его крутые склоны лизали волны Кантабрийского моря, а верхушки черных тополей гнул к земле соленый ветер, прилетающий с океана. Во время отливов у подножия острова появлялся небольшой пляж, где Анжелика часто гуляла с Флоримоном. Оказавшись на берегу, мальчик ни на что не обращал внимания, кроме игры волн, морских водорослей и чудесных раковинок. Он увлеченно топал по песку, похожий в своей рубашонке, едва прикрывающей его толстые ножки, на перекатывающуюся тыковку. Анжелика бродила вслед за ним, любуясь хохлатыми бакланами и тонкоклювыми кайрами. То тут, то там им встречались россыпи камней, покрытых водорослями, среди которых в норках с чистой водой прятались крабы. Около маяка рос инжир, и они часто лакомились сочными, сладкими фигами, покрытыми тонкой кожицей с мелкими волосками. — Надо будет запасти его на зиму, — говорила Анжелика Куасси-Ба. — Это отличное средство от кашля, если сварить его с молоком. Гуляя по острову, Анжелика, к своей радости, обнаружила робинию, которая так помогала при болезнях желудка, а также обладала жаропонижающим действием, и орляк — незаменимое средство при ревматизме. Особенно ее порадовали нежные цветы фиалок, из которых можно было сделать настой для сияющей кожи лица… Очень скоро она заняла свободный стол в библиотеке отца Фернандо, где с увлечением перебирала, толкла, сушила травы, из которых потом изготавливала разнообразные настойки. Бутылочки из темного стекла с плотными притертыми пробками, которые ей привез из Сан-Себастьяна Марцэль, ровными рядами выстраивались на полках рядом с бесценными томами, содержащими сведения обо всем на свете. — У вас определенно дар к травничеству, сеньора, — однажды сказал ей монах, который следил за ее работой со своего неизменного места у окна библиотеки. Анжелика опустила голову вниз. Мысли ее перенеслись в Монтелу, в ЕЕ лес, где она так любила гулять с Мелюзиной и жадно впитывать все, чему та ее учила. Колдунья часто напевала и бесшумно скользила между деревьями и травами со своей маленькой, сплетенной из корней жимолости корзинкой, куда складывала то плоды, то листья, то головки цветов. По ее примеру Анжелика собирала цветы и коренья, сушила их, кипятила, измельчала и раскладывала по пакетикам — все это втайне от окружающих. В ее занятия был посвящен только старый Гийом. А Пюльшери порой часами не могла дозваться девочку. Постепенно Мелюзина допустила Анжелику к более серьезному сбору, но его следовало производить втайне и сопровождать чтением странных молитв. Поэтому она никому не рассказывала о том, что переживала со старой колдуньей. Это была как бы вторая жизнь, где девочка становилась одним целым с лесом, растениями и зверями; она бережно хранила ее в себе самой, как в «волшебной шкатулке», как в запретной комнате маленького зачарованного замка, который принадлежал ей одной. Анжелика мечтала, что однажды станет такой же искусной, как Мелюзина, и тогда исцелит весь мир… *** Ближе к осени стало очевидно, что сломанная нога Жоффрея постепенно вытягивается, и отец Фернандо предполагал, что к концу зимы можно будет начать процедуры по ее укреплению и разработке. — Скоро вашей походке позавидуют самые спесивые испанские гранды, сеньор, — как-то раз сказал он графу во время одного из ежедневных осмотров. Тот не просил столь многого. Единственным его желанием было как можно скорее встать на ноги и снова ощутить себя сильным, здоровым мужчиной, а не немощной развалиной. Анжелика самоотверженно ухаживала за мужем, ни разу не пожаловавшись ни на усталость, ни на скуку практически необитаемого острова, ни на неудобства, связанные с их нынешним положением беглецов. Нет, ее голос всегда был весел, улыбка лучезарна, а глаза полны заботы и участия по отношению к нему. Раньше, в Тулузе, Жоффрею иногда казалось, что она любит не его, а ту беззаботную и полную удовольствий жизнь, которую он для нее создал — бесконечные приемы, роскошные туалеты, драгоценности, достойные королевы, всеобщее преклонение и восхищение. А сейчас она была счастлива, когда видела малейшие изменения к лучшему в его восстановлении, когда играла, словно проказливая девчонка, с их сыном, когда перебирала свои травы, что-то бормоча себе под нос, когда вела долгие беседы со старым отшельником, который тоже невольно попадал под ее обаяние. Простое домашнее платье, легкая светлая косынка, покрывающая ее пышные пшеничные волосы, руки, не украшенные ничем, кроме обручального кольца, что он ей подарил — весь ее образ теперь дышал юностью, свежестью, здоровьем и постепенно затмевал гордую красавицу в золотом наряде, которую он представлял королю всего несколько месяцев назад в Сен-Жан-де-Люзе… Она стала сама собой, его маленькая дикарка из Пуату, и граф был несказанно рад тому, что она рядом с ним, что бесконечно любит его и что те враги, которые мрачными тенями стояли у нее за спиной на Родине, во Франции, теперь не смогут добраться до нее и причинить ей вред. *** Однажды Анжелика влетела к нему в комнату, лучась невероятным счастьем. — Ох, мой дорогой, вы не представляете, что сейчас произошло! — она присела на край кровати Жоффрея. — Поведайте, что вас так обрадовало, мой ангел, — он взял ее руку и прижал к своим губам. От нее едва уловимо пахло травами. — Вот, — Анжелика высыпала на одеяло горсть серебряных реалов. — Оркин, эта чертовка, уговорила меня, чтобы я приготовила для нее несколько флаконов настоек и притираний из редких растений, что мне посчастливилось найти здесь, на острове, а потом продала их дамам, которые останавливались в гостинице ее отца, как волшебные эликсиры для продления молодости и красоты. И знаете что? — заговорщицки понизила она голос. — Что? — в тон ей отозвался Жоффрей, изо всех сил стараясь сдержать улыбку. — Они сработали! — Анжелика подскочила и стала быстро ходить по комнате. — Понимаете? Они действуют! Те дамы были в таком восторге, что пообещали в следующий раз заплатить золотом за столь действенные снадобья. — Я восхищен вашими талантами, моя дорогая, — он собрал с одеяла монеты и взвесил их на ладони. — Кто знает, быть может ваша предприимчивость принесет нам больше прибыли, чем моя, увы, канувшая в Лету торговля с Испанией. Она вспыхнула от удовольствия, услышав его похвалу, а потом внезапно нахмурилась. — Вы ведь шутите, не так ли? — Анжелика бросила быстрый взгляд на монеты в его руке. — Это всего лишь несколько серебряных монет… — Которые вы заработали своим умом, прилежанием и трудом, — продолжил граф. — Если у вас есть все эти качества, то поверьте, несколько монет может легко превратиться в целый сундук серебра, а может, и золота. Анжелика расширенными от волнения глазами смотрела на мужа, не произнося ни слова, а потом внезапно бросилась к нему и обвила руками его шею. — Как же я люблю вас, как люблю! — ее трепещущие уста настойчиво прижимались к его губам, и Жоффрей не мог отказать себе в удовольствии ответить на этот полный нежной благодарности поцелуй. *** В тот день Анжелика, оставив Флоримона играть с Куасси-Ба, пошла к морю одна. Усевшись на верхушку одной из прибрежных скал, она обхватила колени руками, притянув их к груди, и устремила свой взгляд к узкой полоске пляжа бухты Ла-Конча, которую едва было видно с острова. — Вы здесь, дитя мое, — к ней неслышно подошел отец Фернандо. — Да, мне хотелось немного побыть одной, — рассеянно улыбнулась она монаху. — Тогда, я пожалуй, пойду, — он сделал движение, чтобы уйти, но она удержала его, легонько коснувшись рукава сутаны. — Останьтесь, отец мой. Он присел на камень напротив нее. Анжелика, склонив голову чуть набок, посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. — Я хотел поговорить с вами, дитя, наедине, без вашего мужа, — он немного помолчал. — До меня дошли слухи из города, что вас разыскивают. Разыскивают осторожно, не привлекая излишнего внимания, но очень настойчиво. Все, кто знает о вашем присутствии здесь, будут молчать, но слава о ваших эликсирах, творящих чудеса, может сыграть с вами злую шутку. Дамы Сан-Себастьяна вовсю обсуждают колдунью с Санта-Клары, которая расчесывает свои золотые волосы, сидя на утесе над морем, и завлекает пением прибрежных моряков. — О Боже, вы шутите! — воскликнула Анжелика в смятении. — Нисколько. И я не удивлюсь, если скоро к нам сюда пожалуют незваные гости. — Отец, — она долго колебалась, прежде чем задать ему давно мучивший ее вопрос. — Скажите, почему люди так часто называют меня колдуньей, а крестьяне в Монтелу, где я выросла, верили, что я фея? Клянусь Господом Богом нашим, Иисусом Христом, — она истово перекрестилась, — что никогда не шла против законов церкви, никогда не занималась магией, возможно, не всегда была покорна, но, уверяю вас, всегда была искренна… Никто не может сказать, будто я причинила кому-то зло — вольно или невольно. — Я не считаю вас колдуньей, — он мягко улыбнулся, отчего его обычно суровое лицо просветлело. — Поверьте, я разбираюсь в людях и не склонен видеть зло там, где его нет. А в вас его намного меньше, чем в любой благочестивой кумушке, которая исправно ходит к воскресной мессе, а после перемывает косточки своим соседкам и поносит мужа. Вы не такая. Я вижу, сколько в вас любви и добра, как щедро вы делитесь ими со всеми, кто вас окружает. И те настои, которые вы готовите, несут частичку этой любви. Не сомневайтесь, ваш дар послан вам Богом. А еще всегда руководствуйтесь в жизни одной простой истиной: зло — это то, что вредит вашему душевному покою, а добро — то, что соответствует вашим личным понятиям о нравственности. Анжелика смутилась. — Вам не кажется, отец мой, что в ваших суждениях кроется малая толика… ереси? — она выпалила последнее слово и покраснела до корней волос, так ей было неловко говорить это отцу Фернандо. И тут она впервые услышала его смех — звонкий, как у молодого мужчины, и невероятно заразительный. — Я позволяю себе подобные высказывания, дитя, лишь с теми, кто способен их воспринять. С теми, кому я доверяю. — Так вы доверяете мне? — Анжелика не могла прийти в себя от изумления. Он долго смотрел на нее, а потом произнес: — Да, потому что ваше предназначение необычно. Вы не созданы для проторенных путей. Впрочем, как и ваш супруг… *** — В вашем доме, святой отец, укрылась семья беглого преступника, — мужчина с трудом говорил по-испански, путая слова и то и дело запинаясь. — У нас есть приказ об аресте, подписанный Его величеством Людовиком XIV. Отец Фернандо терпеливо выслушал то, что ему сказал незваный визитер, а потом ответил на чистейшем французском языке: — Здесь живу только я и девушка, которая помогает мне по хозяйству. Ее родные отвергли ее, ей некуда податься, и она работает здесь за еду. Гости посещают Санта-Клару нечасто — раз в неделю, а то и в две, нам привозят продукты с Сан-Себастьяна. Так что могу вас уверить, что не укрываю ни беглых преступников, ни членов их семей. — Возможно, — мужчина переглянулся со своими спутниками, — они тайно прячутся где-то на острове? — Это исключено, — решительно произнес святой отец, — остров слишком мал, я бы непременно заметил посторонних. — А эти… легенды, которые ходят по городу, о золотоволосой девушке, которая готовит эликсиры красоты? Где она? У нас есть все основания подозревать, что это жена нашего беглеца. — Арайн**, подойди сюда, — негромко позвал отец Фернандо. С кухни метнулась худенькая девичья фигурка, замотанная с головы до ног в выцветшее желтое покрывало. Она прижимала к груди темноволосого ребенка примерно двух лет от роду, который во все глаза смотрел на вновь прибывших. — Арайн, поздоровайся с господами. — Kaixo***, — еле слышно прошелестела та, не смея взглянуть на мужчин. — Она все понимает, но плохо говорит по-испански, — извиняющимся тоном произнес отец Фернандо. — Скажи мне, дочь моя, ты видела на острове светловолосую женщину, ведьму, которая готовила дьявольские снадобья, дабы поддержать Нечистого в его желании искушать слабые женские души грехом тщеславия? Все так же не поднимая глаз, девушка тихо вскрикнула и отрицательно покачала головой. — Ты уверена? Не бойся, говори правду, — святой отец ласково положил руку ей на плечо, словно невзначай привлекая внимание присутствующих к уродливому горбу на ее спине. — Ez****, — снова затрясла она головой. — Иди, дитя, — подтолкнул он ее в сторону кухни. — Нет, стой, — сзади раздался повелительный голос мужчины. — Сними покрывало. — Не смущайте ее, — сурово проговорил святой отец. — В Басконии не принято обнажать голову перед незнакомыми мужчинами. Это позор. — Я сказал, сними покрывало! — с угрозой в голосе повторил незваный гость и шагнул к дрожащей от страха девушке. Та изо всех сил прижала ребенка к груди, зажмурила глаза и опустила голову как можно ниже. — Слышишь? Снимай! — он дернул за край ткани, покрывающей волосы несчастной, и она закричала. — Простите, мадемуазель, — мужчина смущенно отступил назад. По плечам рыдающей в голос Арайн заструились черные, как вороново крыло, пряди… *** — Откуда вы взяли такой натуральный краситель? — граф с восхищением перебирал теперь темные, как у него самого, локоны супруги. — Невероятно! Вы выглядите, как настоящая тулузка. У вас даже изменился цвет глаз, — он приподнял пальцем ее подбородок, заставляя посмотреть на него. — Клянусь честью, очаровательная незнакомка, вы стали еще красивее, хотя, казалось бы, прелестнее вас я не встречал никого, — и Жоффрей легким поцелуем коснулся полураскрытых губ Анжелики. — Я вспомнила, как в Монтелу окрашивали шерсть с помощью корневищ орляка, и решила попробовать его на волосах, — она накрутила на палец тонкую прядь и оттянула ее в сторону, чтобы рассмотреть повнимательнее. — Это так непривычно, как будто я — не я. — Вы — это вы, любовь моя, — Жоффрей привлек ее к своей груди. — Ваша сущность, ваша душа куда важнее цвета ваших волос. Хотя, должен признаться, — он усмехнулся, — золото ваших локонов делало вас похожей на ангела. Она вскинула голову и сердито посмотрела не него. — А теперь вы уже не считаете меня ангелом, месье? По вашему, во мне появилось что-то дьявольское? Жоффрей расхохотался. — Архиепископ Тулузский объявил мне священную войну, как колдуну и богоотступнику, а вы, моя дорогая, со своим знанием трав и даром врачевания, составили мне прекрасную пару, — Анжелика попыталась вырваться, но он удержал ее. — Вы истинная женщина, для которой, подобно нашей прародительнице Еве, не существует ни греха, ни святости. Вас нельзя ограничить или сравнить с кем-то, потому что вы — единственная в своем роде… *** — Сегодня я выручила за ваш чудесный крем из цветов пролески три дублона! — голос Оркин звенел от восторга. — У меня на родине пролеску называют испанским колокольчиком, — улыбнулась Анжелика. — Та дама, что купила его, хочет, чтобы вы приготовили ей десять таких банок! Но она очень торопится, на следующей неделе ей нужно быть в Париже. — А как зовут эту щедрую даму? — поинтересовалась Анжелика. Вполне возможно, что они были знакомы во Франции. Да, вышло бы забавно — графиня де Пейрак продает кремы и лосьоны тем, кто раньше приседал перед ней в почтительных реверансах. — Сеньора де Мерекур, — девочка закатила глаза. — Она такая красавица, что глаз не отвести! Почти как вы, госпожа, — тут же поправилась Оркин, увидев, как нахмурилась Анжелика. — Но вы добрая, как Пресвятая дева Мария, а она ужасно вредная. — Я не буду ничего делать для нее, — процедила сквозь зубы молодая женщина. — Я палец о палец не ударю ради этой… особы. — Вы знаете ее? — с любопытством посмотрела на нее девочка. — Нет, — быстро открестилась от неприятного знакомства Анжелика. — Но ты сама говоришь, что она вредная. — И пусть, — согласилась Оркин, — но она платит золотом. Анжелика задумалась, а потом по ее губам скользнула нехорошая улыбка. — Ты права. Я сделаю для нее крем по особому рецепту, она останется довольна… *** — У вас появился новый шрам, — Анжелика тыльной стороной ладони провела по лицу Жоффрея. — Вот здесь, — она прижалась губами к хрупкой белой линии, пересекающей его густую бровь. — Судьба не скупится на ситуации, которые делают меня с каждым разом все привлекательнее для прекрасных дам, — дернул он уголком рта, и его лицо приобрело саркастическое выражение. — Я люблю в вас все, — пылко заверила его Анжелика. — И ваши шрамы больше не пугают меня, а лишь напоминают о том ужасе, который вам довелось пережить. Жоффрей обнял жену и коснулся щекой ее макушки. — Каждый день мне дарит новые открытия, — задумчиво проговорил он. — В Тулузе мы проводили так мало времени наедине, увлеченные круговертью светской жизни. А теперь вы принадлежите только мне, а я — вам, и я даже благодарен господину Фуке за эту прекрасную возможность — узнать друг друга получше. — И вы не разочарованы? — тихонько проговорила она. — Чем больше я узнаю вас, моя дорогая, тем больше восхищаюсь вами, и благодарю Провидение за то, что именно вас я встретил тогда на пыльной, залитой солнцем дороге в Тулузу, когда вы приехали туда, чтобы стать моей женой. Страшно подумать, что бы произошло, если бы ваш отец оказался более сговорчивым и продал мне рудник вместо того, чтобы отдать его в приданое одной из своих дочерей. — И что бы произошло тогда? — с замиранием сердца спросила Анжелика. Он зарылся лицом в её волосы и глухо произнес: — Тогда бы я никогда не узнал, что такое страсть, не узнал бы, что такое любовь… *** Примерно через полгода благодаря хирургическому искусству отца Фернандо, бережному уходу Анжелики и стойкости самого пациента, больная нога Жоффрея почти сравнялась по длине со здоровой. — У вас останется лёгкая хромота, — с легкой досадой произнёс святой отец, в очередной раз осматривая графа. — Увы, больше я ничего не могу сделать, все в руках Божьих. — Вы и так сделали больше, чем было возможно, — ответил Жоффрей. — Моя признательность вам безгранична. — Не стоит благодарности, сеньор, это мой долг — врачевать страждущих, в этом моё предназначение. Увидеть вас выздоровевшим, твёрдо стоящим на обеих ногах, будет лучшим для меня подарком. — Я хотел спросить вас, отец, — Жоффрей откинулся на подушки и устремил взгляд в потолок, пока монах занимался перевязкой. — Почему вы живёте здесь, совсем один, на острове, где витают духи сотен, а может и тысяч умерших от чумы несчастных? — Когда случилась эпидемия в Сан-Себастьяне, — к удивлению Жоффрея, который был готов к молчанию в ответ на свой вопрос, начал свой рассказ святой отец, — я не хотел помогать никому, я страшился той дороги, которую избрал для меня Господь. Мне в ту пору не было и двадцати, я не желал умирать, все во мне восставало против такой, как мне казалось, несправедливости судьбы. Но я не смел ослушаться отца-настоятеля и, проклиная все на свете, отправился на Санта-Клару, куда уже начали свозить заболевших. Они умирали десятками у меня на руках в ужасных мучениях, и я со страхом ждал, когда печать Смерти коснется и моего чела. — Но Бог уберег вас. — Да, уберег. Но взамен оставил вечное чувство стыда за свое малодушие. И я обрек сам себя на это многолетнее одиночество, живя на Санта-Кларе, точно в Чистилище, каждый день напоминая себе о том, как жалок и глуп я был, отвергая Божий замысел. Здесь я словно между Раем и Адом, терзаемый всеми демонами Преисподней и осуждаемый всеми ангелами на небесах — растерянный, потерявший почву под ногами и уже почти отчаявшийся… — Математик назвал бы это состояние «переходом через бесконечность», — серьёзно проговорил граф де Пейрак. — Что вы хотите этим сказать? — чёрные глаза монаха впились в его лицо. — Тот, кто изучал математику, знает, что не всякая задача решается посредством ряда вычислений, вытекающих одно из другого и приводящих к некоему положительному результату, — Жоффрей провел прямую линию в воздухе перед собой. — Вот простой пример: уравнение мы решили, но не знаем, с плюсом ответ или с минусом. Иными словами: мы выиграли или проиграли. Даже простое извлечение квадратного корня уже ставит философскую проблему: каков корень отрицательного числа? Тут мы, чтобы не сойти с ума, говорим, что получили «мнимую величину» или тригонометрическую функцию. В сущности, это равносильно признанию, что дальше мы не понимаем, поскольку имеем здесь другое измерение физических величин. Для удобства нашего разума можно сказать, что мы «пришли к решению непрерывности» или к «переходу через бесконечность». Вы меня понимаете? — Думаю, что да. Мне нравится, как вы это объяснили, — отец Фернандо прикрыл глаза, словно заново прокручивая у себя в голове слова графа. — Бесконечность… — тем временем продолжал Жоффрей. — Какая это бездна, и разве только в чистой математике? Она всегда присутствует в нашей жизни. Там, где наш разум не находит «простого» решения, неизбежен переход через бесконечность, надо вступить в область абстракции, ибо это и есть путь, возвращающий к обычному порядку вещей, то самое спасительное решение, которое мы искали… — Здесь есть, о чем поразмышлять, сын мой, — святой отец закончил перевязку и встал на ноги. — Своими рассуждениями сегодня вы открыли для меня больше, чем долгие годы аскезы, в которой я провел почти всю свою жизнь. *** Анжелика читала вслух, внятно и четко: «…На островах Америки не бывает морозов. Там и не знают, что такое лед, и бесконечно удивились бы ему. И там не четыре сезона, как в Европе, а только два. Один, когда льет много дождей, с апреля по ноябрь, а другой — период великой засухи… И все-таки земля там постоянно покрыта прекрасной зеленью, и почти всегда на ней красуются цветы и плоды… — она перевела дух и продолжила: — На этих островах хорошо растет виноград, не только дикий — сам собой среди леса, с крупными и вкусными ягодами, но во многих местах и культурный, как во Франции, только он плодоносит там два раза в году, а то и чаще…». — Любовь моя, — мягко прервал ее Жоффрей. — При всем моем уважении к почтенному пастору Рошфору, здесь я вынужден с ним не согласиться. На Санто-Доминго виноград не растет. Испанцы пытались его выращивать, но тщетно. Чтобы лоза плодоносила, нужен перерыв в сокообразовании. Он происходит благодаря смене времен года. На островах же сок циркулирует постоянно, и листья не опадают. Нет времен года, нет и виноградников, — граф развел руками, словно извиняясь за то, что вынужден опровергнуть слова пастора, которым так восхищалась Анжелика. — Он храбрый и уважаемый путешественник, с которым мне доводилось встречаться, невольно отразил в своих сочинениях свой особый взгляд на жизнь, свои поиски земного рая и земли Ханаан. Поэтому в его повествованиях есть явные ошибки. — Мне тоже доводилось с ним встречаться, — осевшим голосом проговорила Анжелика. Из глубины ее прошлого всплыло забытое видение, всегда казавшееся ей непонятным и в то же время отмеченным перстом судьбы: визит пастора Рошфора в Монтелу, когда ей было лет десять. Этот мрачный и одинокий рыцарь, вдруг приехавший в сезон бурь откуда-то с конца света, рассказывал об удивительных и неведомых вещах, о краснокожих людях с перьями в волосах, о девственных землях, где обитали только чудовища… Но тогда — а это было больше десяти лет тому назад — это посещение поразило их не своей неожиданностью, не экзотикой странных рассказов. Нет. Он явился как посланник Рока, страшный и непонятный, зовущий куда-то вдаль. И ее старший брат Жослен сразу отозвался на этот зов, донесшийся с другого конца света, оставил семью и родину, и никто с тех пор не слышал, что с ним сталось. — Но ведь пастор Рошфор уже умер? — проговорила она слабым и неуверенным голосом. — Насколько я знаю, нет. Он очень стар, но все еще путешествует. — Мой старший брат, наслушавшись его рассказов о Новом свете, отправился за море, и больше мы никогда не получали от него вестей. Дедушка не перенес его отъезда и через несколько дней умер, — Анжелика машинально продолжала листать книгу. Ее страницы были украшены простенькими рисунками — изображениями деревьев и животных далеких краев. Глаза выхватили фразу: «…А мыльное дерево дает жидкое мыло, которым хорошо мыть и отбеливать белье, тыквы-калебасы дают кувшины и всякую посуду, так что незачем лепить горшки». Неужели и это лишь фантазии пастора? Вздохнув, она продолжила: — Более того, я сама, собрав ватагу соседских мальчишек, однажды сбежала в Америки. Ох и досталось же нам, когда нас с позором вернули домой… Граф от души расхохотался. — Так значит, помимо того, что вы колдунья, — она сделала протестующий жест рукой, но Жоффрей не обратил на это внимания, — травница, целительница и весьма успешный предприниматель, вы еще и авантюристка? О, многогранность вашей натуры поистине безгранична! — Прекратите насмехаться надо мной, господин де Пейрак! — звонко запротестовала Анжелика, тряхнув копной непокорных волос. — Вы, если мне не изменяет память, тоже отправились путешествовать, едва вам минуло шестнадцать лет. — Юность беспечна, — примирительно проговорил Жоффрей. — Но мне нравится, что вы сохранили ее частичку в себе, и она проявляется в вашей горячности, кипучей энергии, в ваших мечтах и фантазиях, — он протянул к ней руку и она, поколебавшись, вложила свои тонкие пальчики в его ладонь. — Не меняйтесь, моя дорогая, оставайтесь всегда такой же — вечно юной, как сама любовь. *** — Жоффрей, сейчас так холодно, — Анжелика поплотнее закуталась в плотную непродуваемую накидку. — Вы уверены?.. Сейчас только начало апреля. — Отец Фернандо сказал, что лучше всего нога разрабатывается при плавании, и если мы хотим до начала лета попасть в Бильбао, то мне нужно начинать прямо сейчас, — и граф решительным жестом стянул через голову рубашку. К морю Жоффрей шел осторожно, поддерживаемый за плечи верным Куасси-Ба, но когда зашел в воду по пояс, гибким движением, словно рыба, нырнул. Он долго и с наслаждением плавал, его сильные руки мощными гребками рассекали морскую гладь, и внезапно Анжелику охватило какое-то странное чувство истомы, а сердце учащенно застучало у нее в груди. — Куасси-Ба, сходи посмотри, как там молодой господин, — приказала она голосом, не терпящим возражений. — А кто поможет… — она не дала ему закончить фразу, прервав нетерпеливым взмахом руки. — Иди! И не возвращайся, пока я тебя не позову. Когда Жоффрей направился к берегу, она быстро сняла с себя туфли, чулки, подоткнула платье до колен и, обняв мужа за талию, вывела на берег. Прикосновения к его обнаженному телу буквально обжигали молодую женщину, и ей хотелось немедленно скинуть с себя всю одежду, чтобы прохладный ветер хоть немного унял это полыхающий в ней пожар. — Вам нехорошо? Милая, ваши щеки горят, как в лихорадке, — он наклонился к ее лицу. — Нет, напротив, мне очень хорошо, — Анжелика посмотрела ему прямо в глаза и непроизвольно облизала кончиком языка вмиг пересохшие губы. — А вы, мне кажется, замерзли, — она положила свои горячие ладони ему на плечи, слегка сжав их, потом медленно провела руками по его груди, потом спустилась ниже и на мгновение замерла. — Не знаю, что вы задумали, обольстительница, — его чуть охрипший голос и зажегшийся в глубине черных глаз огонек ясно дали ей понять, что он сейчас испытывает то же самое, что и она. — Но еще мгновение — и я не смогу удержать себя в рамках благоразумия. — А я всегда думала, что вы противник любых ограничений, мессир, — Анжелика погрузила пальцы в его волосы, мокрые от соленой воды, и сама склонила его лицо к своему для поцелуя… *** После этого случая на берегу моря они использовали каждое мгновение, чтобы побыть наедине и удовлетворить все желания своих истосковавшихся друг по другу тел. Бывало, что не в силах терпеть до вечера, когда можно было закрыться от всего мира за дверями своей спальни, они шли на другой конец острова, где Жоффрей в нетерпении опускал ее на упругую траву среди высоких кустарников, надежно охраняющих их от посторонних глаз, и любил до изнеможения, пока из ее уст не исторгался стон наслаждения, а тело не содрогалось в пароксизме страсти. Это слияние было естественно, как дыхание. Счастье, получаемое и даваемое, освобождение от всего в жизни, забвение всего, потому что в мире существовали только Он и Она и жар их трепещущих в объятиях друг друга тел… Руки Жоффрея, его ласки, его дыхание, нежные и страстные проявления его любви давали Анжелике всю полноту жизни — солнце светило ярче, воздух благоухал, а все вокруг наполнялось особенным смыслом, сутью которого была любовь. И он с каждым днем становился все сильнее, увереннее, его походка почти выровнялась, хромота сгладилась, и он мог ходить уже без помощи Куасси-Ба. Его тело, казалось, обрело вторую жизнь, и он наслаждался ею с той непередаваемой радостью, которую можно испытать только освободившись от тяжких оков, сковывающих его почти всю жизнь. — Знаете, это ведь невероятное ощущение, — говорил он Анжелике, — ходить быстрым шагом, бегать, прыгать… А ведь я был лишен этого счастья почти с самого рождения. Но теперь, — он крепче прижимал жену к себе, — я не упущу ни малейшей возможности насладиться всеми преимуществами самого обычного человека, который и не представляет, каким сокровищем владеет. *** — Ну что же, в добрый путь, — отец Фернандо осенил их крестным знамением. — Спасибо, отец мой, вы сотворили невозможное, — Жоффрей почтительно склонил перед ним голову. — Вы даже не представляете, что сделали для меня. После тридцати лет хромоты ощутить под ногами твердую землю — это почти чудо. — Благодарите Бога, сын мой, лишь в его воле даровать нам благодать или же ввергнуть в пучину несчастий. — И все же я благодарен лично вам, отец Фернандо, и буду до конца жизни считать вас своим другом. Монах широко улыбнулся. — Это честь для меня, сеньор де Пейрак. Анжелика вздрогнула. Впервые он назвал Жоффрея его настоящим именем, хотя они ни разу не упоминали его при нем. Что мог еще знать о них этот человек, который оказал им гостеприимство и спас от посланников Фуке? Что сподвигло его на это — его обет, дружеское к ним расположение или иные причины, о которых они никогда не узнают? — Почему?.. — произнесла она одними губами, но святой отец понял ее без слов. — Потому что всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть, время войне, и время миру.… Идите с миром, дети мои, и да благословит вас Господь! Когда они отчалили от берега Санта-Клары, Анжелика наклонилась к Жоффрею:  — Откуда эти слова? Кто их произнес? — Один из великих библейских мудрецов, Екклезиаст. Надеюсь, отец Фернандо так же проникнется смыслом этих слов, как проникся ими я, и сомнения, одолевающие его, наконец отступят. — Вы знаете о нем что-то, чего не знаю я? — спросила Анжелика. — Вы знаете о нем главное, душа моя, то, что он и сам еще не до конца осознал. Ведь как сказано в Писании: давайте, и вам будет дано; мерой полной, так что даже будет пересыпаться через край, вам будет отсыпано, ибо какой мерой отмерите, такой же отмерится и вам. Анжелика обернулась к постепенно скрывающейся в дали Санта-Кларе и несколько раз махнула стоящему у самой кромке воды святому отцу. — Я никогда вас не забуду, — прошептала она еле слышно, и ей показалось, что он увидела отблеск улыбки на лице этого сурового отшельника, сердце которого было открыто навстречу всему миру… _______________ * Туаз (Франция) 1,95 м, 1 м = 0,51 туаза. ** Женское баскское имя. Значение имени Арайн — светлая. *** (баск.) здравствуйте. **** (баск.) нет.