***
Будит их утром медсестра — у Алека через час назначено УЗИ, да и Элли бы не мешало позавтракать и освежиться. — У нас есть душевые и кафетерий для посетителей, — говорит эта приятная чуть полноватая женщина, окинув всё ещё сонного взъерошенного Алека и медленно наливающуюся румянцем смущения Элли у него под боком понимающим взглядом. — Или можете съездить домой, если нужно. Ваш муж не останется без присмотра, я обещаю. Она даже подмигивает — или это Элли уже кажется, не важно, в любом случае — она очень благодарна этой чуткой женщине, что её не растолкали и не выгнали ещё вчера вечером. Наверняка ведь тогда ещё увидели, заглянув в палату, что Элли завалилась спать в неположенном месте. — Извините за беспокойство, — бормочет она под нос и выскальзывает в коридор, чуть не бегом отправляясь к туалетам. Там, в зеркале, вся её красота отражается в лучшем виде: мятая несвежая рубашка, пиджак весь в заломах и пыльные на коленях брюки; всклокоченные волосы, свалявшиеся неопрятными кудряшками, синяки под глазами… Женщина на миллион, ничего не скажешь! Она умывается наскоро, оттирает брюки от пыли, с горем пополам разглаживает заломы пиджака, но всё равно выглядит не очень презентабельно. Да и не очень-то приятно во вчерашней одежде. — Поэтому иди домой и… сделай с этим что-нибудь, — прямо-таки приказывает ей Алек, когда она, вернувшись в палату, делится своими нерадужными ощущениями. — Давай, а то свалишься тут от усталости, что я стану делать? — Вот спасибо, — хмыкает Элли. Она уже успела перехватить стаканчик кофе по пути назад, но в желудке всё ещё раздражающе пусто, а вчерашняя рубашка всё ещё, как ей кажется, ощутимо пахнет, и Элли потихоньку, но начинает закипать. — Так заботишься обо мне, слов нет! — Ну должен же кто-то о тебе позаботиться, — Алек только плечами пожимает. Он сидит в постели, такой же помятый и растрёпанный, как и после пробуждения, и Элли заново убеждается, что ему просто не нравится делать с волосами что-то человеческое. Короткие пряди торчат во все стороны, длинные кое-где забавно завились на концах, а чёлка сбилась назад, открывая лоб. Как взъерошенный воробей, ей Богу! Элли, уже принявшая решение идти домой и собравшаяся было за курткой, вздыхает от такого зрелища и рукой зачёсывает непослушные пряди в кое-какой относительный порядок. Алек хмуро терпит, только изредка морщит лоб. — Тебе бы тоже умыться, — задумчиво произносит Элли, разделавшись с волосами, и Алек кривится: — Мне запретили вставать. Если бы Миллер не знала его столько лет и не сталкивалась с его паскудным просто характером, она бы поверила. Но Миллер знает, прекрасно, чёрт возьми, знает, что — это же Алек, его хлебом не корми, дай только нарушить запрет или приказ начальства. Разумеется, ради работы, ради раскрываемости, ради помощи кому-то там — благой цели, одним словом, — и, разумеется, в ущерб себе и своему здоровью. Так что, если бы доктор действительно велел бы не вставать, а Алеку было бы очень нужно, он бы уже давно делал свои дела, даже пробежав, при необходимости, для этого через полбольнцы. Так что… Элли подозрительно щурится. — И с каких это пор тебе не плевать на запреты? — Она цепко оглядывает Алека всего, с ног до головы, выискивая подставу: лицо вроде бы не бледнее вчерашнего, расслабленная поза, нормальный голос… Что не так? — Или тебе просто лень идти, признайся, и ты поэтому соврал. Она улыбается своей шутке, но это вот нихрена не смешно на самом деле — Алек не врёт из принципа. Недоговаривает, но не врёт. И просто так запретам не следует. Это значит, Элли что-то упустила. Расслабленная поза полулёжа, но всё ещё бледное лицо… — Тянет? — спрашивает она коротко, и Алек, вдохнув глубоко от облегчения и выдохнув, тихо, почти шёпотом отвечает «Ага». Элли, опять не добравшись до куртки, в два шага оказывается рядом. Вчерашняя тревога возвращается — не так сильно и не до всепоглощающей паники, но Элли чувствует буквально, как быстро холодеют ладони. — Как сильно? — спрашивает она поспешно, присаживаясь рядом и осторожно накрывая живот Алека подрагивающими ладонями. — Очень плохо? Сестру позвать? Тебе, наверное, ещё капельницы нужны! Она вскакивает решительно, даже не дожидаясь ответов, и уже готова бежать за врачом, за медсестрой, да за кем угодно, Господи, но Алек ловит её за руку и уверенно тянет обратно. — Успокойся, Миллер, — улыбается он, когда Элли, вздохнув, усаживается обратно, — не нужно никого звать, всё нормально — я не умираю и пока ещё не рожаю, всё хорошо. Элли это явно не убеждает. Она хмурится и складывает руки на груди всем знакомым упрямым жестом. — Ты из-за этого отказался вставать, как это может быть «нормально»? — настойчиво повторяет она, и Харди вздыхает. — Да я из-за этого же по воскресеньям почти не вылезаю из постели, это же обычное дело, всего лишь спазм, — фыркает он и душераздирающе широко зевает. — Устаю, как собака, в последнее время, вот оно и тянет. Будто бы ты на моём месте не валялась бы на диване любую свободную минуту! Элли вспоминает последнюю свою беременность — как её от малейших физических нагрузок чуть не пополам скручивало — и вынуждена признать, что Алек прав. При их работе и режиме дня, даже с кропотливо составленными Элли корректировками, ноющая поясница и тянущие спазмы внизу живота совсем не сюрприз. Особенно если это Харди, на работе — а иногда и после — забывающий обо всём, кроме работы, и прущий к цели с упрямством бульдозера. Она расслабляется немного, выдыхает, и опять опускает ладонь на объёмный живот, успокаивающе поглаживая. Алек молчит, она тоже, только улыбается чуть смущённо, не убирая руки с упругой тёплой кожи под тканью больничной рубашки. — Ладно, — говорит она, собираясь признать свою неправоту и уйти, наконец, домой на пару часов — принять душ, переодеться, съесть гору разных сладостей, встретить Люси с детьми и потом уже вместе с ними снова съездить в больницу. Да, хороший план, думает она, поднимает голову и встречается взглядом с Алеком. — Л-ладно, я… Дальше мысли вдруг кончаются. Взгляд у Алека, как и вчера, влажный и безумно влюблённый, и Элли оторваться не может, банально — да, самым наглым образом банально — тонет в этих его глазах, тёмных и глубоких. И это страшно, это сильно, так никогда между ними не было, даже вчера, когда столько всего впервые; даже тогда, когда «всё серьёзно» случилось первый раз, когда они цеплялись друг за друга отчаянно и отверженно, как за последнюю надежду; во все те моменты внезапного осознания своих чувств — так не было. Молча, без жестов и слов, глядя в глаза напротив. Кто из них первым тянется переплести пальцы, Элли не знает, да и разве это важно? Просто в какой-то момент их ладони оказываются рядом, в какой-то момент рядом оказываются лица и губы — близко-близко, что можно чувствовать дыхание друг друга. А можно кое-что другое. Не разрывая контакта глаз, не отпуская рук. Не слушая и не слыша, что происходит рядом за дверью. Не зная ничего, кроме друг друга. Элли готова сидеть так вечность… Но потом опять входит медсестра — «Боже, вы такие голубки, ну никак не оторвётесь друг от друга!» — и Элли, вздрогнув, отпускает Алека, прощается сбивчиво и, клюнув его напоследок в щёку, наконец, сбегает, густо покраснев и пообещав себе больше не делать такого в общественных местах. Глупая Миллер, ей Богу, думает она по пути домой. Ну разве сможет она такое обещание сдержать?***
Дома Элли уже ждёт Люси. Она привезла детей несколько часов тому и даже успела их покормить, по её словам. Она меряет Элли внимательным оценивающим взглядом и хмурится: — А где этот твой? — Она морщится смешно, кривит рот, явно очень удачно передразнивая Алека, и Элли с трудом сдерживается от улыбки. — В больнице, — отвечает она и, упреждая пулемётную очередь вопросов от сестры, добавляет: — Ничего серьёзного, просто живот прихватило вчера от нервов, сейчас уже всё в порядке. Но придётся понаблюдаться ещё несколько дней. — Ага, — скептически кивает Люси. — И поэтому на тебе лица нет. Элли обречённо вздыхает. — Это из-за Тесс. Она довела Алека после концерта. Всё теми же претензиями. Люси присвистывает, но даже так не сдерживается от тихого «вот же сучка!». Она подталкивает Элли к столу и даже любезно наливает чашку кофе, прежде чем сесть самой. — Рассказывай, — она пододвигает ближе к Элли вазочку с вафлями и сама тоже будто вперёд подаётся, облокотившись на стол и устроив подбородок на сложенных ладонях. — Рассказывай, не терпится уже узнать! И Элли бы с большим удовольствием сперва приняла душ и съела что-то посущественнее вафель, но кто она такая, чтобы разочаровывать Люси. Тем более, когда Люси уже настроилась на историю. — Да что рассказывать, — ворчит Элли. Она берёт вафлю из вазочки, Люси тоже, и Элли с глухой раздражительностью наблюдает, как она ломает её на кусочки и нагло крошит на стол. Хорошо хоть не сметает крошки на пол. — Что рассказывать, когда ты и так всё знаешь. Ты же была там в прошлый раз. Люси кивает. — Была, но это не значит, что я не хочу свежих подробностей, — фыркает она и запихивает кусок вафли в рот. — Хорошо, — Элли тоже откусывает кусочек, ни минуты не задумываясь о том, что она сейчас скажет. Вернее, чего не скажет уж точно. Пока по крайней мере. — Она до сих пор не может смириться с… с нами, в общем. И с тем, что Алеку, как омеге, лучше всё же с альфой. Ни слова о предложении и свадьбе. — Кричала, да? — спрашивает Люси, и Элли грустно кивает. — Не то чтобы, но наговорила много лишнего. И Дэйзи всё слышала. Неприятно, знаешь? У Элли как-то разом пропадает аппетит, стоит только вспомнить слова Тесс и заплаканную Дэйзи. И Алека — вот уж на ком лица не было на самом деле — который хватал Элли за руки и буквально сознание терял от боли. Стоит вспомнить, как ей самой было страшно до дрожи, как она представляла самое худшее и до самой больницы не отпускала руку Алека… Элли опять пробирает дрожь и вдруг — злость на Тесс по второму кругу. Ведь имела же наглость после всего рваться ехать с ними! После того, как сама довела! Элли вспоминает, с каким лицом, с какой нежностью Тесс гладила Алека по лбу, и вдруг явно ощущает, что после её холодных, полных яда слов эта лицемерка окончательно потеряла любое право приближаться к её, Элли, мужу! — Эй, ты чего? — окликает её Люси, и Элли, моргнув, с удивлением понимает, что только что, отвлёкшись, сама раскрошила несчастную вафлю на мельчайшие крошки, сжав непроизвольно кулаки. — Всё нормально, Эл? — Д-да, да, всё хорошо, — уверяет она сестру, отряхивая ладони от крошек. — Просто вспомнила… — Что? — Люси снова подаётся ближе, заглядывая Элли в лицо, и она опускает глаза, словно боится, что по ним всё видно. Что Люси сейчас прочитает по её взгляду, какая злость кипит у неё внутри. От этого как-то неловко. — Ну… — тянет она, вороша пальцами крошки на столешнице, — Тесс вроде как хотела ехать в больницу, как жена Алека… — Она что?! — слишком уж бурно перебивает её Люси, и Элли недовольно кривится. — То самое, — ворчит она, складывая из крошек ровную полосу и делая вид, что это куда интереснее, чем последующие её слова. — Мы с ней поцапались из-за этого, ну, понимаешь, перекинулись парой фраз, вроде у кого больше прав-то… — Перетягивание каната, — усмехается Люси. — Ага, знаю. Дурацкие ваши «альфовские штучки». Она щурится смешливо, изображая пальцами кавычки на последних словах, и Элли тоже улыбается — Люси симпатичная омега с приятным цветочным запахом, за неё в своё время частенько схлёстывались альфы, да и Элли самой порой приходилось отбивать сестру у надоедливых ухажёров, пуская в ход всю силу своей сущности. Забавно, но Элли сейчас понимает, что, «сражаясь» с Тесс за Алека в тот раз, ей даже стараться не приходилось — не то, что с Люси когда-то — само как-то выходило. — Алек всё слышал и… сказал, что ему приятно, потому что впервые за него дрались альфы, — зачем-то говорит она и удивлённо поднимает голову, когда не слышит от Люси ничего. — Ты не прокомментируешь? — А ты хочешь? — Люси улыбается широко и даже не давится смехом. У Элли честно уже не осталось сил, чтобы читать что-либо по её лицу и жестам, но почему-то ей кажется, что Люси за неё рада. — Я хочу в душ и желательно что-то мясное и жареное вместо вафель, — улыбается она. — А ещё потискать Фреда, поболтать с Томом и вздремнуть до того, как мы поедем в больницу к Алеку. — Повезло ему с тобой, Эл, — щурится на неё Люси и машет рукой: — Давай беги уже, делай, что хотела, а то список внушительный, того гляди и не успеешь что-то. — Надеюсь, это будет не душ и не еда, — смеётся Элли, чувствуя, как вспыхнувшее было раздражение на Тесс испаряется бесследно. Она потягивается, просит сестру убрать вафельные останки и устало шагает к двери, снимая пиджак и расстёгивая рубашку на ходу. Окрик Люси догоняет её на пороге и заставляет замереть на миг, подло ударив в спину. — Тебе тоже повезло с ним, Эл. Это так… приятно, что Элли долго не может перестать улыбаться.***
В прошлый раз — пять месяцев тому — Элли разбудила не медсестра, а крики: в коридоре кто-то визгливо причитал, кто-то пытался куда-то прорваться, игнорируя замечания сестёр, что «ему сейчас нужно отдыхать и поменьше волноваться, вам не стоит так кричать», и Элли не сразу поняла, кто это, что и куда. Она потёрла глаза и переносицу, пытаясь согнать сонную дурноту, но помогло мало. Вчера её сильно сморило от облегчения и осознания того, что с Алеком и ребёнком всё обошлось, да и ночь в кресле рядом с больничной кроватью не прибавила бодрости и добродушия, чтобы спокойно слушать чьи-то крики за дверью. — Го-о-осподи, какого чёрта? — еле выговорила она, безбожно широко зевая, и буквально заставила себя открыть глаза. Алек уже тоже не спал. Элли успела отметить про себя, что он всё ещё нездорово бледный, больше обычного осунувшийся и уставший. — Доброе утро, Миллер, — тихо и как-то хрипло сказал он, вымученно улыбаясь, и Элли затопила волна щемящей нежности, стоило взглянуть на любимое лицо. Сеточка морщин в уголках глаз, растрёпанная чёлка, бесконечно усталый больной взгляд. При мысли, что она едва это всё не потеряла, в горле встал липкий ком. — И снова Миллер, — сглотнула она, старательно улыбаясь в ответ, и потянулась, чтобы оставить на бледной впалой щеке лёгкий поцелуй. — Подумать только, всего несколько часов назад я по этому скучала. Алек пожал плечами, вздыхая. — Теперь жалеешь об этом? — Дурак! — Элли очень захотелось стукнуть Харди от души или встряхнуть хорошенько, но его же только что, считай, вытянули с того света, как ей казалось, и она всё ещё боялась буквально вытрясти из него душу. Но покричать обиженно никто не запрещал. — Ты хоть представляешь, что я себе надумала за это время?! — вскрикнула она, размахивая для верности руками. — Да я себя живьём чуть не съела за то, что допустила всё это! Когда тебя в участок притащили без сознания и в крови! Я каждую секунду себя винила! За то, что из-за меня… Она сбилась на полуслове, задыхаясь от возмущения и смаргивая злые слёзы. В носу защипало, в груди будто сжало всё, скрутило в болезненный тугой комок, и Элли не сразу поняла, что плачет у Алека в объятиях, и как это вообще произошло. Просто в какой-то момент он оказался рядом, обнял, а она вцепилась в ответ, всхлипывая, уткнувшись носом ему в грудь и сжав что есть сил в кулаках пижамную рубашку на его спине. — Тшш, успокойся, ты не виновата, — хрипло шептал ей Алек, крепко прижав к себе, поглаживая по спине ладонью и жарко дыша в волосы. От него успокаивающе пахло морем. Где-то у самого её уха ровно громко билось его сердце. — Ты не виновата, просто так случилось. Вот и всё… Элли не то чтобы поверила и перестала себя винить, но хотя бы успокоилась. За порыв стало сразу как-то стыдно. — Извини, — пробормотала она смущённо, разжимая ладони и делая шаг назад. На щеках было неприятно мокро, Элли хотелось быстрее всё стереть, но она знала, что от этого стало бы только хуже. Алек смотрел на неё молча, не убирая рук с её плеч, — бледный и как-будто немного испуганный её слезами. — Извини, — повторила она ещё раз, откашлявшись, — за то, что устроила здесь и вообще. Я просто… так запаниковала, когда увидела тебя… подумала, что ты можешь… — Я знаю, — Алек снова прижал её к себе, улыбнувшись, и Элли расслабилась немного, нырнула ему под бок, устроив голову на плече, и мягко опустила ладонь на живот. Под широкой рубашкой уже хорошо ощущалась легкая округлость, и Элли тоже не сдержала улыбки — всё хорошо, всё, как нужно. Вот он, их ребёнок, и с ним всё в порядке. В глазах опять защипало от слёз, на этот раз счастья, но Элли вдохнула глубоко — негоже плакать второй раз за несколько минут. Несколько минут… Господи, всего ничего прошло-то на самом деле, хоть Элли и казалось, что уже никак не меньше получаса. В коридоре по-прежнему кто-то требовал что-то на повышенных тонах, звучали недовольные окрики и возражения сестёр, чьи-то тонкие всхлипы. Элли прислушалась и голос показался ей смутно знакомым — как-будто она чуть не каждый день его слышала, просто не доводилось… заставать его таким. Харди тоже напрягся. Сердце в его груди под её щекой забилось быстрее, и Элли, подняв взгляд на его лицо, сама вздрогнула от неожиданности. Она не думала, не знала, что Алек может стать ещё бледнее — куда уж дальше, казалось бы. — Эй, ты как? — спросила она, потянувшись ладонью, чтобы коснуться его лба, и в эту же секунду открылась дверь в палату. Всё замелькало калейдоскопом. — Папочка! — метнулась к Алеку от двери зарёванная, но радостно улыбающаяся Дэйзи. — Папочка, слава Богу! Я так испугалась, когда тётя Люси сказала, что ты в больнице! Решительно оттеснив Элли в сторону, она влетела в объятия Алека маленькой реактивной ракетой, чуть не сбив его с ног, повисла у него на шее, расцеловала в щёки. Не прекращая плакать и походя стирать слёзы со щёк, она щебетала, щебетала без остановки что-то о том, как волновалась; как думала, что это снова сердце, и в панике вызвонила маму в больницу; как упросила Люси отвезти её тоже и уже там узнала… — Боже, я так рада за тебя, папуль! Так рада! Вы с Элли такие молодцы! — улыбнулась она, отпуская, наконец, Алека и внимательно оглядывая с ног до головы. — По тебе и не заметно пока ничего, но… Поверить не могу! У меня будет братик! — Может быть, сестра, — хрипло поправил её Алек. — Мы пока не знаем точно… — И Дэйзи опять заключила его в объятия, что-то восторженно восклицая сквозь слёзы. Элли бы порадовалась с ней, обязательно порадовалась бы, но Алек по-прежнему был белее мела и даже не смотрел на дочку, уставившись немигающим растерянным взглядом куда-то Элли за спину. Она проследила за ним… В дверном проёме застыла изваянием Тесс — вся какая-то нехорошо наряжённая, натянутая, как струна, за её плечом — Люси, знаками показывающая Элли, что ей «очень жаль за происходящее». Элли не сразу поняла, за что она извинялась. Пока Тесс не открыла рот. — Дэйзи, оставь папу в покое и пойди умойся, — скомандовала она первым делом и проводила дочку до самой двери пристальным недовольным взглядом, тут же натыкаясь на Люси. — Ты тоже выйди, пожалуйста, у нас будет конфиденциальный разговор. Люси фыркнула и закатила глаза, но в коридор покорно вышла и даже прикрыла за собой дверь. Элли не успела удивиться. — Какого чёрта я сейчас узнаю обо всём в больнице?! — почти что прорычала Тесс, и Элли вздрогнула. — Какого чёрта, Алек?! Мне звонит, рыдая, наша дочь, я мчусь сюда, ставлю всех на уши! И что?! На её лице застыла гримаса недовольства и как-будто обиды: — У моего бывшего мужа проблемы с сердцем, его должны были доставить к вам! — перекривила она саму себя, и Элли поморщилась от высокого визгливого тона. — Ищу тебя в кардиологии, а нахожу в акушерском отделении, где мне говорят — вот сюрприз! — что и с папой и с ребёночком всё хорошо! Она сделала пару резких шагов, всплеснула руками и замерла, застыла, выдохнув, и Элли уже понадеялась, что буря прошла… — С каким ребёночком, твою мать?! — тут же взвизгнула Тесс, заставив Элли отшатнуться в сторону. — Почему я не знаю ничего?! Почему ты мне не сказал, а эта рыжая, — короткий взмах в сторону оставшейся за дверью Люси, — говорит мне, что уже все в курсе! Весь участок! Так почему я узнаю последней?! — Потому что, ты сама говорила, между нами ничего нет. Нас связывает только Дэйзи, — голос Алека в наступившей на миг тишине показался Элли глухим и хриплым, словно надломленным, и сам он, ссутулившийся и сразу как-будто сделавшийся ниже и меньше, выглядел пугающе нездоровым. — Мы даже не видимся, не звоним друг другу годами. Какое вообще тебе дело?.. К Алеку они бросились одновременно — Тесс подлетела фурией, занесла ладонь для пощёчины, но Элли была быстрее. Перехватила за запястье, дёрнула на себя, когда Тесс вдруг стала трепыхаться, зашипела: — Ты что творишь, дура?! Тесс только дышала тяжело и сипло в ответ, не сводя с Алека злого взгляда из-под нахмуренных бровей. Её причёска сбилась и растрепалась, лицо побледнело, но Элли было плевать — она смотрела на Алека, на то, как он закрывал живот руками, как смотрел в ответ абсолютно чёрным больным взглядом. В какой-то момент Элли показалось, что он упадёт. В какой-то миг она опять почувствовала страх — потерять Алека, потерять их ребёнка. — Молчи и не прикасайся к нему! — твёрдо и по словам проговорила она Тесс, чуть отталкивая её к двери и тут же подскакивая к Алеку. Придержала его за плечи, осторожно подвела к кровати. — Пожалуйста, Тесс, не будь сукой, ради Бога. Тесс не ответила: смерила их недовольным взглядом — напряжённо прячущего живот Алека и готовую к бою Элли — хмыкнула, тряхнула растрепавшимися волосами, развернулась на пятках и вылетела в коридор, хлопнув дверью. Алек, выдохнув с облегчением, тут же откинулся на подушке и устало прикрыл глаза, будто пружина, державшая его всё это время, резко отпустила. Элли остро почувствовала свою вину — за то, что позволила Тесс кричать; за то, что просто стояла и ничего не делала; за то, что Алек, пугающе бледный и измотанный, никак не мог перестать дышать тяжело и сжимать зубы, будто ему больно. — Прости, — шепнула она, накрыв его ладонь своей, поглаживая по предплечью и чувствуя, как расслабляются от её касания его мышцы. — Прости, я не должна была просто стоять и смотреть. Я не сделала ничего… — Ты была рядом, — выдохнул Алек, открыв глаза, и Элли улыбнулась — никакого больного взгляда, только усталость и синяки под глазами, страшно яркие на фоне бледного лица. — Разве этого достаточно? — Она сглотнула, когда Алек в ответ сжал её пальцы в своей ладони, холодной и такой же бледной от недавней слабости. — Ты была со мной рядом, — повторил он с большим нажимом. — Гораздо больше, чем Тесс. Мне иногда кажется, ты всегда была рядом, что бы я ни делал. Как этого может быть недостаточно? И Элли не нашлась что возразить. А потом в палату тихо постучалась Люси — взглянула на измотанного пережитым скандалом Алека, уже успевшего задремать, и всё ещё несчастную Элли, сидящую рядом с кроватью, — и по её взгляду сразу стало ясно, что она слышала и насколько отчётливо. «Только не говори ничего, прошу», — мысленно взмолилась Миллер. Удивительно, но Люси будто услышала. — Как он? — спросила тихо. — Паршиво выглядит, если честно. И Алек, казалось, уже уснувший, сморенный лишним стрессом, огрызнулся на неё вполне себе громко и бодро, не открывая, впрочем, глаз: — Ой, вот кто бы говорил! Дэйзи вернулась, когда все трое ещё отсмеивались — робко постучала и, почти бесшумно скользнув к постели Алека, порывисто прижалась к нему в объятиях; скоро после неё приехал Том с Фредом, капризно хныкающим всю дорогу, но сразу успокоившимся, стоило Алеку взять его на руки. Неприятность с Тесс если не забылась, то хотя бы отошла на второй план, и Элли позволила себе расслабиться тоже: не думать о плохом, тихо посмеиваться вместе с Люси и Дэйзи о каких-то своих женских мелочах, пока Том, подсев ближе, пересказывал Алеку последние новости из школы. В какой-то момент увлекательного рассказа Люси о том, как она однажды выиграла и тут же проиграла целое состояние в онлайн казино, она поймала себя на мысли, что не слушает сестру — не слышит ни слова, неотрывно наблюдая за своими мальчиками. Она так и подумала об этом — «свои мальчики»: Фред, растянувшийся у Алека поперёк груди и мирно крепко спящий в теплоте его рук, улыбающийся Том, всё ещё что-то тихо рассказывающий, и Алек. Обязательно Алек — тоже уже клюющий носом, но изо всех сил старающийся не спать, забавно хмурящий лоб на смешки Тома, и такой близкий. Свой. Как был Джо в своё время… — Он им прям как родной, — толкнула её в плечо Люси, и Элли почувствовала, как стремительно горечь воспоминания стёрлась за нарастающей в груди теплотой, и попыталась незаметно утереть слёзы. Фред, заворочавшийся во сне, уткнулся носом Алеку в шею, в самый морской йодный запах, и крепче сжал ладошку на его плече. Алек, кажется, уже так же сладко спящий, тоже прижал его ближе. Оба улыбались сквозь сон, и Элли подумала, что он уже давно не «как». Он родной. И для мальчиков, и для неё самой.