***
Их первый раз произошёл неожиданно — Элли уж точно не ждала. К нему ничего не вело, не было никаких предпосылок, всё шло, как обычно. Вот совсем как всегда. Новое серьёзное расследование — изнасилование на этот раз. Элли успела подумать, слава Богу, не убийство, потом бросила быстрый взгляд на Алека и осеклась. Ну да, как она могла забыть? Она всё время забывает! Алек выглядел грустным и нездорово бледным, даже веснушки на щеках будто бы выцвели. Элли вспомнила, как он постоянно лохматил волосы, ходил из стороны в сторону загнанным тигром и сжимал кулаки нервно всё то время, что они ждали завершения осмотра их жертвы, Триш Уинтермен. Элли хотелось в этом разобраться, успокоить его, но… насколько уместным был бы в этот момент вопрос «с тобой всё в порядке?» человеку, который фактически сам чуть не стал жертвой насилия? — Мы обязательно найдём его, — сказала она тогда Триш, но обращалась не к ней и думала не о ней, что уж поделать. Краем глаза она видела, как порывисто кивнул на это Алек, и понадеялась, что он её понял. «Я с тобой, если нужно». — Почему именно я? — спросила тогда Триш. Тоже не у них, собственно, ни у кого даже — отчаянным всхлипом в пустоту, но Элли это зацепило, как рыболовным крючком между рёбер — она вспомнила Харди: вспомнила тот вечер в пабе, когда узнала о нём всё, что хотела и что лучше бы не знала никогда; вспомнила, как его трясло у неё на плече, какими больными казались глаза, когда он в который раз произносил имя Ли Эшворта. Совсем как у Триш. — Всё нормально? — спросила она всё же потом, когда они ехали обратно в участок. Алек в свете фонарей за окном выглядел по-восковому бледным, каким-то неживым, и Элли действительно за него испугалась. — Да, — сухо кивнул он ей. Не оборачиваясь, даже не глядя. — И не сюсюкайся с жертвой. Дашь сейчас слабину, и она сядет тебе на шею. Элли тогда промолчала, хоть и подмывало сострить, что ей уже хватит и той одной «жертвы», что давно уже сидит, свесив ноги, и пользуется её, Элли, добротой направо и налево — завести, расшевелить, вывести хоть на какую эмоцию вместо восковой неподвижной маски безразличия. Алек в её мысленном диалоге должен был оскорбиться, буркнуть в ответ что-то в духе «от тебя самой вообще-то больше вреда, чем пользы, Миллер» и обиженно дуться всю оставшуюся дорогу в участок, но это уже было бы лучше напряжённого молчания. Ей, может быть, даже удалось бы вызвать у Харди улыбку — Элли знала прекрасно, как он любит спорить и в какой входит азарт, если спор переходит некоторые рамки. Элли вполне могла представить себе мысленно их спор тогда: уже в её воображении это выглядело, пусть остро, но достаточно забавно, и Элли старалась не слишком заметно улыбаться — не очень-то улыбка в такой момент была уместна. В участке, правда, и вовсе улыбаться расхотелось — в ярком офисном освещении кожа Алека приобрела неприятно землистый оттенок, а тени под глазами казались такими глубокими, будто он не спал по крайней мере суток трое. Последнее было неправдой — Элли лично прогоняла Алека домой в не самое позднее время последние несколько дней и, если и не была железно уверена, что выигранное благодаря ей время для отдыха Харди тратил на сон, то хотя бы не сомневалась, что он не брал работу на дом. — Слушай, — сказала она тогда, нехотя протягивая ему чашку только что разогретого кофе. — Может, тебе всё же домой? Выглядишь откровенно паршиво, без обид. Алек смотрел на неё долго и пристально, хмурился и как-будто пытался сфокусировать взгляд. — У меня всегда такое лицо, ты разве не замечала? — фыркнул он наконец и отвернулся от неё, утыкаясь в бумажки, отхлёбывая здоровый глоток обжигающе горячего, мерзкого на вкус кофе и морщась. — И всё равно будет поздно ложиться, когда приеду домой. Какой смысл спать три часа? Элли бессильно пожала плечами. Для неё крошечный смысл всё же был — лучше поспать немного, чем не ложиться совсем, — но спорить и доказывать, означало тратить силы, а вот их у Элли тогда действительно оставалось чуть. — Как скажешь, — вздохнула она и поплелась готовить кофе уже себе. Уже в спину ей прилетело тихое, явно рассчитанное на то, что уставшая Элли не очень расслышит: — Быстрее начнём, быстрее от этого отделаемся. Не «найдём ублюдка», не «распутаем это» — «отделаемся», такое непривычное для Харди с его педантичным стремлением к профессионализму во всём и болезненно острым чувством справедливости. «Отделаемся», в котором Элли услышала тогда слишком, непозволительно много лишнего. В груди что-то сжалось и больно забилось о рёбра, когда она кинула беглый взгляд через плечо украдкой — Алек сидел за своим столом, ссутулившийся и сосредоточенный, грыз колпачок ручки и чесал затылок, окончательно превращая и без того растрёпанные волосы в лохматый кошмар, — и ей почему-то страшно захотелось подойти: обнять его со спины, уткнувшись в эти волосы носом, и вдохнуть. Узнать, слышно ли сквозь барьер блокаторов хоть нотку морского запаха. Элли не знала, что это и почему, но в этом стремлении было так мало дружеского, что она вздрогнула и отвернулась поспешно, уселась у себя за столом и тоже закопалась в заполнение отчётов, а когда чуть осмелела и опять зыркнула в сторону Алека, увидела, что он так и уснул сидя — опёрся локтем о стол, уронил голову на ладонь. Элли фыркнула и усмехнулась, когда разглядела сквозь волосы, что он всё ещё держал в этой руке ручку. — Чёртов упрямец, — прошипела она, нехотя поднимаясь и подхватывая с вешалки его же пальто. — Нет смысла спать, а как же! Наглая упрямая шотландская задница!.. Впрочем, шипела и ругалась она больше для видимости, будто бы демонстрируя себе самой за неимением других зрителей, насколько ей всё это надоело и как раздражает. Сама же привычным движением — да, такое уже случалось и не раз, — легко, но настойчиво сдвинула Алека назад, придержала его, так и не проснувшегося, и устроила в кресле удобнее, укрыв сверху его собственным пальто и намостив для верности подобие подушки из своего шарфа ему под голову. В конце концов, должен же был Харди хоть немного поспать и желательно хоть в сколько-то удобной позе. И это вышло вполне по-дружески с её стороны — устроить его и укрыть. Элли не видела в этом нестыковок и противоречий. Как не заметила за собой совсем не дружеской нежности, когда, закончив с шарфовой «подушкой», поправляла зачем-то невыносимо взъерошенные волосы Харди, которые, видит Бог, к утру опять торчали во все стороны, как прутики из гнезда. Как с мастерством первоклассного лжеца убедила себя, что вовсе не надеялась унюхать при этом свежий йодный бриз. Что вы, никаких предпосылок. Всё, как обычно.***
А потом Харди ушёл на свидание. Вот так неожиданно, не предупреждая и ничего не объясняя — как обухом по голове. И даже ничего не сказал толком: просто собрался ровно к концу рабочего дня, чего на памяти Элли не делал ни разу, раздал парочку указаний, попрощался и сбежал! Элли даже удивиться и возмутиться толком не успела. И даже сострить — «Харди! Уходишь так рано? Неужели, свидание?» — не удалось. Алек отмахнулся от неё, как от надоедливой мухи, загрузил работой и вышел вон. А Элли даже не сразу спохватилась. — Вот козлина, — вздохнула она, откинувшись в кресле и неверяще глядя перед собой. — Мог хотя бы слово сказать. А я думала, мы… друзья… Последнее слово отозвалось чем-то непонятным, неуместным в груди — чувством странного сожаления, как будто Элли эта дружба больше в тягость, чем к счастью. Будто тот факт, что Алек — её друг, Элли совсем… не радует? — Да ну нет, ерунда какая, — она даже помотала головой для верности, надеясь вытрясти дурную мысль, но мысль — упрямая зараза, такая же липучая и настырная, как и Харди, — вцепилась в неё, наверное, насовсем. Элли мусолила её до вечера, раскладывая собственные чувства на оттенки и полутона, пытаясь понять, о чём она жалеет больше на самом деле — о дружбе с Алеком, или о том, что Алек, её друг, кажется, получил шанс наладить свою личную жизнь. Хотя роли большой это и не играло — и так, и этак Элли считала себя паршивой подругой, раз допускала хоть малейшую вероятность такого сожаления. «Молодец, Миллер, — корила она себя, — дожилась, додружилась. Не можешь нормально порадоваться! Ну что же ты за сволочь!» Эта мысль грызла её изнутри до позднего вечера, ещё и расследование застопорилось… Элли попробовала переключиться на это, но стало только хуже — к недовольству на себя прибавилась знакомая уже паранойя — спасибо, Харди, это, оказывается, заразно! — и подозрительность ко всем вокруг. Особенно к мужчинам. Насильника не поймали, даже не смогли определиться, почему и как он выбирает жертв, территориальный разброс большой, риски высокие — преступником мог быть кто угодно, новой жертвой тоже, и это как-то не вселяло оптимизма. Усилившийся дождь тоже не вселял, и по пути домой Элли подозрительно вглядывалась во всех проходящих мимо мужчин, сознательно и подсознательно ожидая подвоха с их стороны. И с любой стороны, по правде говоря. А потом она засмотрелась — очередной «подозреваемый» всего лишь прошёл дальше и даже не обернулся, — завернула за угол и… — Мать твою!.. — Элли с силой влетела в кого-то высокого и твёрдого, запнулась, отступая назад, почти отлетая, и наверняка упала бы в грязь, если бы этот кто-то не вцепился ей в предплечья — больно, до синяков — притягивая к себе, и Элли уже была готова отбиваться… — О, чёрт! МИЛЛЕР! — Харди?! — Элли наконец подняла голову — макушка вспыхнула болью, клацнули зубы от удара, но сквозь невольные слёзы, боль и паршивый дождь она всё же разглядела. — М-м-м, боже, Миллер, за что? Это действительно был Алек — абсолютно мокрый без зонта, какой-то мятый и печальный, он шипел на неё ругательства сквозь зубы, запрокинув голову и зажимая ладонью нос. И по-прежнему тесно одной рукой прижимая Элли к себе. — Что?! Алек, что я?.. — начала она, потом заметила красные капли на его пальцах и подбородке и засуетилась. — Прости меня! Прости, я не нарочно! Она потянулась к его лицу, поскользнулась, поехала вперёд. Алек тоже начал заваливаться назад, и Элли выдохнула с облегчением, когда он всё же устоял. Падать в слякоть где-то под забором, как пьяные, совсем не хотелось. О пьяных к слову. — Ты мне нос разбила! Что с тобой не так? — выдохнул Харди ей прямо в лицо, и Элли скривилась. — Боже, сколько ты выпил? И зачем? — Запах был резкий и стойкий, крепкий, как у хорошего виски, и вообще-то Элли покривила душой, морщась, — на самом деле вполне приятный, особенно с горько-солёными нотками проклятущего ливня и мокрой кожи. И хотя Элли вдохнула его полной грудью всего пару раз, от спиртового духа голова быстро закружилась и стало даже как-то жарко. — Я был на свидании, если ты не заметила, — буркнул Харди на её вопрос, всё ещё не отпуская вон, но и не давая нормально утереть платком кровь из носа — мотая головой, вытягивая шею и отворачиваясь всячески от её руки. — Прекрати эту заботу, я могу сам! Но сам он вряд ли мог — от резких движений его то и дело вело, он оступался и оскальзывался, переступая с ноги на ногу, и Элли догадывалась, что цеплялся за неё изо всех сил тоже не от большой любви. А ещё она догадывалась, почему он так много пил. — Можешь, конечно, — фыркнула она, обманным манёвром поймав всё же непослушный его нос и прижав платок так, как положено. — Держи вот так теперь сам, раз, говоришь, самостоятельный мальчик, и пусти уже меня, иначе домой мы сегодня не попадём. И Алек почему-то действительно послушался и даже почему-то промолчал. Элли подхватила его под руку, подняла над ними обронённый было зонт — хоть толку с этого было, и так уже оба мокрющие — и буквально потащила Харди к себе. Он угрюмо сопел в платок, но шёл покорно и без слов, и Элли обожгло чувством дежавю — она вспомнила, как вела Алека из паба после того их разговора: не то чтобы сильно выпившего, но морально выжатого и уставшего, измочаленного воспоминаниями и ощутимо несчастного. Происходящее было похоже, только Алек, поскальзывающийся на грязи и судорожно цеплявшийся сбоку ей за куртку, теперь был вдобавок ещё мокрый и холодный. «Первым делом в душ», — подумала Элли, потом мысли кончились — она просто слушала тяжёлое его дыхание под боком и дышала алкогольно-дождевым амбре, стараясь не опьянеть позорно сама. Странно, никогда с ней раньше такого не было, Элли-то всегда умела пить, но думать было долго и изматывающе, а списать всё на усталость так соблазнительно, что она поддалась. А минутах в пяти к дому чёрт дёрнул её спросить банальное: — Ты как? Алек помолчал, будто не сразу понял — а, может, действительно понял не сразу, — потом как-то весь подобрался и напрягся. — Паршиво, — голос прозвучал глухо — из-за платка у носа или из-за того, что он замёрз, Элли сказать не смогла бы, потому что не знала. Хотя отлично знала почему-то, что такой голос ей в тот момент очень понравился. — Всё так плохо прошло? — спросила она, и в груди зашевелился проклятый червячок не злорадства, но какого-то совсем не свойственного ей довольства, когда Харди промычал утвердительно. — Кто она вообще? Стоит того, чтобы нажираться в хлам? В ответ ей раздался неожиданно надрывный, почти истеричный смешок. — Хах, я даже имя не запомнил… Вообще, это Дэйзи всё. Она мне её откопала на каком-то сайте, — вздохнул Алек. — Хотела «чтобы папа был счастлив». А я даже не знал, она мне утром только сказала… И Элли в какой-то степени была восхищена — а девчонка-то не промах, оказывается, вон что удумала, жаль только что-то не учла, — а с другой стороны… Последняя мысль опять задела, на задворках сознания трепыхнулось старое сомнение — была бы она сама искренне рада, если бы у Дэйзи получилось, если бы она-таки учла? — а потом Алек продолжил говорить. — Знаешь, — выдохнул он, — она сбежала всего через полчаса, и, пожалуйста, засунь свои слова про мой характер куда подальше, просто… просто она оказалась альфа, и я подумал… я сказал ей всю правду, а она посмеялась неловко так и потом… сбежала, а я сидел там и думал, какого чёрта всё так, почему всё не… почему я не нужен настоящим… И Элли сорвалась. — Ты нужен, дурак! — выпалила она, останавливаясь и зло, изо всех своих сил, встряхивая Харди за плечи. — Ты мне нужен! Зонт опять упал на землю, укатываясь в грязь. Алек замер, как закаменевший, и Элли тоже не смела даже дышать после такого выпада. В тусклом свете фонаря было видно не ахти, но когда их взгляды встретились, произошёл Момент. Именно так — с большой буквы, значительно и важно — Момент. У всех пар это случается, рано или поздно. Когда ты сам ещё не понимаешь, но вот она — поворотная точка, после которой всё уже предрешено: постель, свадьба и пресловутое «долго и счастливо». У всех нормальных пар. И дождь — это же так романтично, хоть и клишировано. И не важно, что у одного из пары разбит нос. И даже то, что он пьян тоже не важно. Это же Момент! Это магия. Это химия. Это тот самый первый дурацкий спонтанный поцелуй, после которого обоим поначалу неловко, но который оба потом, спустя годы, вспоминают как самое-самое начало всего. Ну, нормальные пары, то есть. — Ой, иди ты со своей жалостью, Миллер! — протянул тогда Алек, складывая губы в дрожащую, надрывно радостную улыбку. Глаза его в свете фонаря блеснули особенно ярко, а щёки будто бы стали ещё мокрее — если это вообще возможно для того, кто насквозь буквально промок под дождём, — и Элли вдруг резко оказалась в его медвежьих объятиях — тесно, близко и жарко, уткнувшись носом в горячую шею аккурат над воротом пальто и чувствуя холодный нос Алека где-то у себя под ухом. Запах алкоголя по-прежнему смешивался с запахом дождя, и Элли тонула в нём, растворялась и не думала абсолютно ни о чём — ни о дожде, ни о зонте в грязи под ногами, ни о том, что слишком это всё окончательно не по-дружески между ними. И уж тем более не думала о том, что это какой-то там, чёрт возьми, Момент. Кто вообще всю эту сопливую романтическую муть придумал?***
Дома Элли сразу же убежала в душ первой — чисто из практических соображений: лучше она наскоро вымоется сама, потом отправит греться Харди и выиграет себе пару минут на переодеться, привести себя в порядок и подобрать Алеку что-то из старой, ещё завалявшейся где-то в шкафу, одежды Джо вместо его мокрого насквозь костюма. Может даже ей хватит времени, чтобы быстренько сделать что-то горячее, из простых блюд, и заварить чай. Она думала об этом, когда максимально быстро смывала с себя холод дождя и усталость, а после наскоро вытиралась полотенцем, и план в голове звучал надёжно, как швейцарские часы. Под откос всё пошло ещё на пункте «отправить в душ Харди». — Отстань, Миллер, я уже мокрый, — отмахнулся от неё Алек. На холоде под дождём он ещё кое-как, но держался, в тепле же гостиной окончательно разомлел, сражённый выпитым виски наповал, и Элли больших трудов стоило удержать его на ногах, когда он собрался было завалиться на диван. — Пусти, не тронь! Не надо меня раздевать!.. — Надо! — рычала на него Элли, пытаясь затащить его в ванную, избавить хотя бы от пиджака и кое-как вразумить одновременно, что получалось, стоит сказать, с переменным успехом. Алкогольное опьянение вкупе с фирменным упрямством Харди представляло собой достаточно забавный эффект, если наблюдать со стороны — возникающие в пьяном мозгу бредовые идеи Алек защищал и отстаивал со всем доступным ему упорством, какими бы странными они ни были. Например, идею о том, что ему ни в коем случае нельзя в душ. Элли так и не поняла, почему нельзя-то, потому что одно дело наблюдать со стороны, абсолютно другое — быть в самом эпицентре и с этим «забавным эффектом» бороться. — Ты мокрый, холодный, пьяный, упрямый придурок, — рычала она, но слова не работали совершенно, как-будто она говорила с Алеком на марсианском диалекте английского, хотя она пыталась снова и снова. — А очень скоро станешь ещё и придурком простуженным, потому что, видит Бог, если ты не пойдёшь в душ, я не просто сдамся — я вытолкаю тебя на улицу, мыться дальше под дождём! Но это тоже было бесполезно. Вместо гневной её тирады Алек явно слышал свою, альтернативную версию её ругани, на что, задумавшись, выдал: — Не пойду я с тобой мыться, Миллер! — и задёргался ещё сильнее. Элли готова была взвыть. План грозился обернуться катастрофой, если уже не обернулся, и хоть немного спасало ситуацию то, что с координацией движений у Харди были нелады — он оступался, шатался, терял равновесие и не сразу соображал, какой рукой, куда и как отбиваться от «настырной Миллер», чем Элли бессовестно пользовалась, отвоёвывая у него дюйм за дюймом сначала пиджак, потом галстук, рубашку и пояс брюк… В какой-то момент Элли сама вошла в азарт. Она честно не поняла, когда и почему, просто… Просто, она действительно могла давно махнуть рукой, бросить всё как есть и уйти спать — благо мальчики были с ночёвкой у Люси и им не грозило, застать утром в гостиной не очень красивое зрелище в виде спящего на диване Харди, или увидеть его мятую с похмелья рожу на кухне, но… Но Элли не смогла. Она ворчала, ругалась, грозилась уйти и всё равно продолжала, хотя сама уже обратно взмокла так, что хоть принимай душ наново. И вообще в тесноте коридора, ведущего к ванной, стало душно и трудно дышать от этой их возни. Элли широко открывала рот в перерывах между руганью, жадно глотая воздух — он казался какой-то густой, горячий и забивался в ноздри, как пар в сауне, только пах по прежнему свежо — дождевой водой, озоном, йодом, солью и горечью. От этого кружилась голова, и мысли были медленные, как улитки. Элли подумала, что в этом было что-то неправильное, закрыла глаза на секунду, а когда открыла — оказалась вместе с Алеком в ванной. Здесь было ещё жарче, чем в коридоре — ну конечно, она же только минут десять как принимала здесь душ! — дышалось ещё тяжелее, запах был ещё гуще. И Элли, и Алек оба дышали тяжело и шумно, замерев наконец и не сводя друг с друга глаз. Больше не было суеты, никто не дёргался, не вырывался и не пытался стянуть чужую одежду или отвоевать свою, просто стоял, дышал и смотрел, и Элли не могла понять, как это произошло. Её руки лежали у Алека на груди, его — сжимали её плечи, и она чувствовала жар кожи под своими ладонями и под его. Элли не сразу поняла, что он стоял перед ней без рубашки: растрёпанный, полураздетый, в расстёгнутых брюках без пояса; пялящийся на неё шало-тёмным взглядом и до одури сильно пахнущий тем самым приятным свежим запахом, который всё здесь пропитал. Элли не сразу осознала, что это. Раньше этого она осознала его голую грудь у себя под руками, горячую, обжигающую кожу, и повела ладонями вверх — с нажимом, чуть царапая ногтями, к шее, которую Алек так красиво выгнул в ответ, что Элли не сразу осознала и саму себя — что она подалась вперёд, вместо того, чтобы одёрнуть себя и отстраниться, подалась ближе всем телом, ткнулась лицом в открыто подставленную шею, провела губами и носом под кадыком и ниже, к плечу, где под горячей кожей приятно забилась жилка. Где запах был сильный и липкий, что, казалось, можно слизывать языком. — У тебя… — выдохнула она и не узнала свой голос — хриплый и возбуждённый, — ты… не принял сегодня разве?.. Алек не сводил с неё глаз — чёрных и глубоких, глядящих так, что у Элли терялись последние сомнения, что это такое. — Принял, — шепнул он ей одними губами, кивнул для верности, и Элли затрепетала вся, чувствуя в этом шёпоте его ответный интерес. — Просто… это из-за виски… наверное… А потом он облизал губы, и Элли стало плевать. Поцелуи получались сбивчивые, рваные, поспешные, будто оба боялись передумать, влажные и жадные. Элли разрывалась вся от противоречивых желаний — глотнуть воздуха или облизать, зацеловать каждый дюйм доверчиво подставленной шеи, где так громко бьётся жилка и так красиво вздрагивает адамово яблоко. Алек целовал её в ответ — отросшая щетина царапала наждачкой по губам, щекам и подбородку, пока Элли пыталась одновременно подставиться под его горячие влажные губы и дотянуться сама как можно дальше, пометить собой как можно больше. Её ладони сползли с его шеи на затылок, зарылись в волосы, потянули. Потом спустились на плечи и спину, впились ногтями, когда Элли почувствовала ладони Алека на своей спине, а после на бёдрах. Когда Элли прижалась к нему вся, всей собою, не помнящая и не видящая ничего вокруг, кроме возбуждения Алека и своего собственного. Она чувствовала это, прижавшись к его бёдрам, и от мысли, что он тоже чувствовал, становилось ещё жарче, твёрже и мокрее. — Вот чёрт, что мы с тобой?.. — шепнул Алек ей в губы, но Элли заткнула его поцелуем с огромным удовольствием. В голове промелькнуло дурацкое — жаль на работе так нельзя — а потом мысли пропали окончательно. Когда Элли осознала себя в следующий раз, одежды не было уже совсем. Воздух горчил йодом и морской солью — вот что это было, морская соль, а не запах дождя, подумала Элли, — а Алек лежал под ней: такой же раздетый, зацелованный, тяжело дышащий и абсолютно точно возбуждённый до предела. Как и она сама. — Как ты хочешь? — спросил он хрипло, часто облизывая припухшие от поцелуев губы, и у Элли перехватило дыхание от этого зрелища. — Кем ты хочешь меня? В чёрном взгляде шалых абсолютно глаз блестела страсть — то самое животное, звериное желание, продиктованное самым первобытным началом, которому нет сил сопротивляться, — и что-то ещё. Что-то неясное и такое же противоречивое, как все желания Элли до того — страх, что она не захочет его, как омегу, и одновременно страх, что захочет. Элли видела это почти отчётливо — видела сложную мешанину из чувств, воспоминаний и предпосылок, итогов и следственных связей, понимала — там всё: и травмирующий опыт с Ли Эшвортом, и последствия брака с Тесс, и даже то дурацкое свидание, подстроенное Дэйзи, и впервые в её жизни было так сложно определиться с ролью. Но Алек дышал тяжело и загнанно, закусывал губы и сжимал простынь в кулаках, глядя на неё. Алек был не здесь — с нею, но мысленно давно далеко, и больше не осознавал себя правильно, не понимал даже, наверное, что и почему. Алек хотел её, желал, кричал это каждым своим вздохом, каждой судорожной дрожью, тянулся к ней, сам того не понимая, цеплялся, подавался ближе. Боялся, но всё равно хотел и, на первый взгляд, кажется, даже не важно как. Алек не мог помочь, а Элли не могла тянуть. Но и ошибиться не могла. — Я хочу тебя… самим собой, — выдохнула она наконец ему в самые губы, наклонившись низко-низко, почти улёгшись на груди и тесно до боли вжавшись низом живота в его пах. — Вот так хочу тебя. Ты чувствуешь? О, он чувствовал. Безусловно чувствовал, потому что нужно было быть совсем бесчувственной дубиной, чтобы не понять, когда к тебе прижимается чужой давно уже твёрдый член, уж в этом-то Элли была уверена. Алек под ней сглотнул, когда она скользнула ладонью на его тазовую косточку, острую и выступающую так, что казалось, прорвала бы кожу. Элли подумала с отстранённой нежностью, какой он всё же худой — высокий и худой, настоящая костлявая шотландская шпала, — а потом соскользнула ниже, обласкала эту косточку губами. — Ты… — шепнул он рвано на выдохе. — У тебя… первый?.. И Элли, выцеловывающая как раз сгиб его бедра, подобралась на миг. У неё был парень-омега когда-то давно, до Джо, ещё во время учёбы — кто не экспериментировал в колледже? — и, кажется, он даже остался их первым опытом доволен, но говорить об этом в такой момент… Не имея ни времени, ни выдержки решать, что было бы хуже — сказать «Нет, это мой первый раз» или «Да, было дело», Элли просто потянулась к нему наверх, коснулась губ поцелуем — почти невинным и лёгким — прижалась к его лбу своим. — Ты боишься меня? — спросила она и целое мучительно долгое мгновение вглядывалась в тёмные от желания глаза Харди. — Мы можем остановиться. Я могу остановиться. Ты хочешь? Вместо ответа Алек просто развёл перед ней ноги — молча, без слов и предельно честно — и Элли словно увидела его впервые. На его щеках горел такой незнакомый ей румянец, весь он вздрагивал и плавился под её пальцами, вёл бёдрами и дышал шумно и с присвистом, будто сдерживая скулёж, весь расслабленный и одновременно натянутый струной. Текущий, желающий, пьянящий. Такой непривычный, такой новый… — Такой красивый, — выдохнула Элли вслух, и он вспыхнул, отвернулся, трогательно смущённо закрывая глаза. — Господи, заткнись и начинай уже, Миллер, пока я не пожалел об этом ещё больше, — шепнул он неожиданно трезво и ясно, и Элли не сдержала смешок. Она наклонилась к самому его уху, предательски покрасневшему, ужалила в шею поцелуем-укусом, одной рукой опускаясь ему между бёдер ниже, где Алек давно уже был горячий, влажный и доверчиво открытый, а второй находя на кровати его напряжённо сжатую в кулак ладонь и переплетая с ней пальцы. — Никогда, — сказала она, первый раз толкаясь в упругую, тесную влагу, срывая с губ Алека первый несдержанный полустон-полувсхлип. — Никогда не позволю тебе пожалеть. Обещаю…***
Утром Элли проснулась сама будто с похмелья — во рту пересохло, всё тело ломило и тянуло, кажется, каждую мышцу, к неприятно грязной от пота коже липло постельное бельё. Элли покосилась на часы — Господи, уже почти десять, как же она опоздала! — и со стоном села в кровати. Липкую кожу тут же обдало сквозняком. Элли поёжилась, смахнула волосы со лба и только потом поняла, что в разворошенной постели она абсолютно голая. И вспомнила, что произошло. — Твою мать! — прошипела она сквозь зубы и упала обратно на подушку, закрыв лицо руками. — Твою, чёрт возьми, мать! Она вздохнула полной грудью, втянула носом воздуха побольше. Подушка пахла морем и солью — пахла Харди. Всё в комнате, кажется, впитало в себя его запах, и от этого телом разливалось приятное, дурманяще-расслабляющее тепло, превращающее мысли в желе, а тело — в безвольную тряпку. Проклятье! Даже сама Элли этим пропахла — и после душа, вылив на себя тонну геля и добрых двадцать минут растирая себя губкой, в новой чистой одежде из шкафа она всё равно чувствовала море на собственной коже, как будто только что вернулась с пляжа, и это было… как? Элли ворчала себе под нос раздражённо и кляла Харди всеми известными ей словами, но как-будто бы нарочно, будто бы сама себе не желая признаться — в чём? Что эта случайная ночь была лучшей в её жизни? Что с Харди — с Алеком — она впервые за всё время почувствовала себя на своём месте? Почувствовала себя целой? Что давно уже душу готова продать за этот его морской йодный запах? Элли не знала. И как будет смотреть после всего Алеку в глаза, не знала тоже. Утром Харди сбежал раньше, чем она проснулась, любезно избавив её от этой неловкости, но ведь в участке они увидятся. В участке им придётся говорить, а Элли не знала, что здесь можно сказать. Стало ли между ними что-то по-другому? Изменила ли эта случайная ночь хоть что-то? Они больше не друзья? Они уже любовники? Или стоит делать вид, что ничего не было? Что случайность — действительно всего лишь случайность, и не стоит раздувать из неё трагедии? Ответов у Элли не было. — Что же ты, чёрт возьми, делаешь со мной, Алек Харди? — вздыхала она то и дело, поспешно заскакивая в душ, одеваясь наскоро и добираясь до участка. — Что мне делать? Уже в участке она застыла перед самой дверью в офис, собираясь с мыслями и духом. Вдох-выдох чтобы успокоить бешено колотящееся сердце и хоть как-то уложить в мозгу, что, кому и как ей, может быть, придётся говорить. Ну вот, назад дороги не будет! Элли отчего-то казалось, что стоило ей войти в эту дверь, и весь её мир бы сдвинулся — непоправимо, страшно и резко, так, что уже не отыграть назад и… — О, Элли, ты чего здесь на пороге? — окликнул её кто-то со спины, и Элли вздрогнула от неожиданности, влетела внутрь, поспешно распахивая дверь, и бросилась здороваться со всеми, натянуто улыбаясь и на ходу додумывая дурацкие абсолютно отговорки, почему это она сегодня опоздала. В какой-то момент этого фарса из своего кабинета выглянул Харди — обычный такой Харди, растрёпанный, мятый, с криво висящим галстуком на шее и удивительно живописным синяком на носу, — хмуро кивнул ей, кинул вместо «привет» что-то привычное по поводу опоздания — «наш насильник не найдётся сам по себе, пока ты дрыхнешь, Миллер!» — и снова закрылся у себя. И мир не сдвинулся, небо не рухнуло и даже какого-нибудь аномального снегопада не случилось. Жизнь продолжилась по-старому, ни лучше, ни хуже — расследование, рутина, обыденность. Алек всё так же ворчал на неё, она всё так же заботилась по-дружески, задвинув странную какую-то обиду на всё случившееся поглубже, постаравшись выкинуть из головы глупые мысли, что дурацкая эта ночь могла что-то изменить. Что у всего были какие-то последствия. А потом Харди позвал её к себе. Когда она уже почти забыла, почти убедила себя за эти долгие пару недель, что случайная ночь страсти была не больше, чем просто дурманом. Что ей приснилось всё это — поцелуи до обморока, запах Алека на её коже, руки, до синяков сжимающие её плечи, худые острые колени на её бёдрах, сорванное дыхание, зацелованные губы и полувздохи-полувсхлипы; то, какой Алек был тесный, горячий и жадный, как ей в нём было хорошо… Безбожно обидный, напрасно обнадёживающий сон. И вот опять. — На минуту, Миллер, — кивнул ей на кресло у стола Алек. — Присядь. Сам он, бледный и уставший, замер у двери, вздохнул громко и обречённо как-то, взъерошил ладонью волосы на затылке. — Что-то случилось? — спросила она, замечая круги у него под глазами, болезненно осунувшееся, исхудавшее какое-то лицо, и мысленно укоряя себе, что упустила за своим дурацким самокопанием такое его состояние. В груди кольнуло иголочкой опасения, когда он снова вздохнул, громче и истерично как-то, сделал пару шагов к столу и снова к двери, нервно сжимая кулаки и прикусывая губы, будто на что-то не решаясь. — Это из-за дела? — подобралась она, и Алек рухнул буквально за стол, тут же зарываясь ладонями в волосы, закрывая лицо отчаянным каким-то жестом. — Нет, — шепнул едва слышно. — Это личное. — Что-то с Дэйзи? С Тесс? У тебя опять сердце? — зачастила Элли, и от горького смешка Алека у неё внутри всё перевернулось и оборвалось — так страшно это прозвучало, пугающе, заставляя её просить, холодея: — Не молчи, пожалуйста. Но Алек же не слушается, никогда не слушается нормально, и сейчас не послушался — молча сунул руку в карман и протянул ей что-то на раскрытой ладони. Что-то подозрительно знакомое, что Элли видела не раз, но такое неожиданное в широкой, чуть подрагивавшей от нервов ладони Алека, что она не сразу поверила. «Это что, шутка такая?» — так и рвалось с языка, но, слава всем богам, так и не сорвалось, потому что Элли попросту лишилась дара речи в тот миг. Она протянула руку, тоже мелко дрожащую, и взяла боязко и настороженно этот маленький пластиковый футлярчик, похожий на дешёвый градусник, но градусником точно не являющийся. — Это?.. — спросила она, поднимая на Алека растерянный взгляд, и он тоже посмотрел в ответ, отняв наконец руки от лица, кивнул потерянно и так же потерянно прошептал: — Да, это моё, Миллер… — вздохнул, откашлялся и добавил, улыбаясь натянуто и будто на грани истерики: — И твоё тоже. У меня дома таких же ещё три штуки. Для надёжности. И Элли сама не сдержала истеричный смешок, крепко сжимая в ладони чёртов тест на беременность с двумя отчётливо видными яркими полосками в окошке.***
На резонный вопрос Элли, что им теперь с этим делать, Алек ответил почти без колебаний и уж точно без следа недавней, чуть не случившейся истерики: — Ты идёшь со мной в больницу, что тут непонятного. — И Элли даже вздрогнула от холодности его тона. — Ты… — выдохнула она, не веря в то, что ей послышалось, — ты что, хочешь его… хочешь от него… Но даже договорить не успела — Алек вспыхнул и вскочил, зло сверкая глазами и раздувая ноздри сердито. — Ты с ума сошла, Миллер?! Какого чёрта ты думаешь обо мне так?! Она даже опешила от такого напора: — Да не думаю я, успокойся, — даже руки подняла перед собой, мол, смотри, действительно не думаю, но это не помогло, потому что… — Вот, ты даже не думаешь! — махнул на неё рукой Алек и взвинчено зашагал по кабинету — куда и девалась вся скованность и зажатость. — А я думаю и я уже всё решил, Миллер, можешь меня не отговаривать! Не знаю, насколько ты хочешь… этого, но я… я его оставляю и буду его воспитывать, не важно, с тобой или без! Не думает она!.. Голос Алека звучал уверенно. Сам он выглядел решительно — даже как-то чересчур — наматывая по кабинету круги и размахивая руками на каждое слово. Его, судя по всему, уже отпустило изматывающее напряжение, в котором он до этого признания, один Господь только знает, сколько мариновал себя, уступая место уверенному возбуждению и азарту, как перед новым запутанным делом, в котором вот-вот наметились подвижки. Это состояние было Элли уже знакомо и не раз — именно оно в Алеке её одновременно восхищало и пугало, потому что обычно к нему подключалось фирменное баранье упрямство Харди, с которым он устремлялся, наплевав на собственное здоровье и безопасность, к самим же назначенной цели и обычно тащил Элли буксиром за собой. И чаще всего именно тащил, потому что ни резонные её доводы, ни увещевания не могли этот его курс изменить. Вот и сейчас. — Ты, конечно, приложила руку и всё такое, и мне бы хотелось, чтобы ты тоже была рядом, но мы с Дэйзи справимся и вдвоём, если что, — выдал Алек знакомым сосредоточенно-уверенным тоном, как-будто действительно сто раз всё обдумал и всё для себя решил, и Элли нахмурилась, потому что, кажется, в этот раз буксир собирался вперёд и без неё, давая ей шанс запрыгнуть на борт самой. Или остаться позади. «Ну уж нет, — подумала Элли с неожиданным собственническим чувством удовлетворения от своих мыслей, — размечтался. Без меня справляться собрался, ну-ну»! Ей вообще-то решительности и упрямства тоже не занимать. Тем более в таких вопросах, как семья. — Успокойся. Присядь, — попросила она, поймав ладони Алека в свои, придержав мягко его, в очередной раз заворачивающего по кабинету круг, и усаживая его в кресло. — Я не хотела тебя обидеть или задеть, извини. Алек фыркнул в ответ, но промолчал и действительно как-то подуспокоился, расслабляясь чуть больше — весь как-то оседая будто в кресле и низко опуская голову, словно недавняя вспышка уверенности утомила его, выжала. — Я подумал, — шепнул он сбивчиво, — подумал, ты захочешь… ты попросишь, чтобы я… И ты права, я сам сперва думал, я… испугался сначала, ну куда это всё… думал даже тебе не говорить… а потом, — Алек поднял на неё глаза — влажно блестящие, непривычно большие на осунувшемся лице, и Элли замерла. — Потом ещё больше испугался, возраст же и… и про Дэйзи подумал, что она скажет. И твои дети… Но теперь я решил, теперь я уверен. Я хочу его, в любом случае хочу, и если не хочешь ты… — Я хочу! Элли сама вздрогнула от неожиданности, от того, как громко в сравнении с шёпотом Харди это прозвучало, но оно определённо возымело эффект — Алек уставился на неё уже не так обречённо и напряжённо, хоть и не без слёз, и до боли, до хруста прямо вцепился в её пальцы. Сама Элли только тогда заметила, что всё это время, оказывается, держала его ладони в своих и даже поглаживала большими пальцами по тыльной их стороне совсем не по-дружески, но даже так, чувствуя на пальцах его стальную хватку, прекратить не смогла — только улыбнулась, глядя, как медленно опустились до того напряжённые плечи Алека. — Извини, — повторила она ещё раз. — Я просто не так поняла, я… Я хочу, я правда тоже его хочу и… конечно же пойду с тобой. Когда скажешь, пойду. И Алек улыбнулся ей в ответ. Абсолютно искренне, абсолютно счастливо и широко, и Элли задохнулась почти буквально, потому что ни разу на её памяти он так не улыбался, и это было… Это было хорошо, с одной стороны, с другой — такая разительная перемена настораживала и чуть пугала, но теперь, когда Элли была в курсе, хотя бы была понятна — гормоны. То-то Харди уже не первый день мотало, а она и не заметила толком — то чуть на стажёров не кидался за малейшие просчёты, то будто бы рукой махал на все недоработки отдела «а, делайте, что хотите», то вообще ходил весь рассеянный какой-то и ошибался сам. У Элли тогда проскользнула было мысль, не заболел ли, но за всеми её собственными внутренними метаниями, быстро потерялась в потоке беспрерывного самоанализа, а теперь вот как. Элли вспомнила, как у неё проходило это всё в первый раз — как она сама грызла Джо по поводу и без в первые недели, ещё не зная своего положения и после каждого скандала ужасаясь собственной непостоянности, — и сразу же пожалела Алека. Такого и врагу не пожелаешь, а уж другу… Хотя, какой после такой новости, к чёрту, «друг»?! Мысль — решить всё махом, прояснить за раз, — кольнула шпилькой, засела надоедливым зудом где-то на подкорке, но Элли не поддалась — не время, не тогда, когда Алек из-за дурацких эмоциональных качелей в себе и собственных желаниях разобраться не мог, не говоря уже об отношениях и чувствах. Нет. Тем более Алека опять «качнуло» — Элли даже понять не успела толком, чего и когда, просто увидела, как сползла с его лица улыбка, и сам он как-будто посерел. — Эй, всё в порядке? — спросила она, и Алек вздохнул опять тяжело и обречённо, и так же обречённо посмотрел ей в глаза. — Я тут подумал, — сглотнул он, и Элли заранее мысленно пожалела уже себя — ну вот, началось! — подумал, как я скажу Дэйзи? А Тесс? После стольких лет… Она убьёт меня! И мы же должны будем рассказать всё твоему Тому… Господи! Я посадил его отца, теперь собрался рожать от его матери, он, наверное, и так меня не любит, а теперь… Элли вспомнила, как похожими страхами выносила мозг Джо, когда только узнала, что беременна Фредом, и мысленно выругалась. Вот она — карма! Получи, Элли Миллер, что заслужила, в стократном размере получи. — …и это узнают все, чёрт возьми, я не хочу, чтобы знали все! Никому не говори, Миллер! Даже заикаться не смей! — продолжил Алек уже не столько обречённо, сколько решительно по-боевому, как будто Элли уже смела предложить дурацкую идею — вот прямо сейчас пойти сообщить радостную новость всем и каждому в участке. — Я и не думала… — поспешила заверить его Элли, но… — Я уже понял, Миллер, что ты не думаешь, — махнул на неё Алек обиженно, и Элли скривила губы в подобии улыбки. Она конечно, не то чтобы особо религиозна, но дай ей, Боже, сил и терпения!