***
В ночь после официального объявления Джо убийцей, Миллер вышла из дома и не знала, сможет ли вернуться обратно. Поэтому она отвозит детей в отель, впервые оставляя их с Люси и Олли, и идёт прочь как можно скорее. Всё это нереально, совершенно невозможно и смахивает на ночной кошмар. Даже если бы она очень постаралась, то всё же не смогла бы описать, какие чувства она испытывает. Их было слишком много. Гнев, ярость, скорбь, ненависть, печаль, отчаянье? Наверное, это только краткий список того, что возможно было вычленить из кипящей внутри бури. Постепенно ускоряя темп, Элли идёт всё дальше и дальше. Прежде всего ей хотелось увидеть Бэт. Посмотреть ей в глаза, объяснить, что она не знала, она даже не представляла, что произошло. Но Бет, ослепленная горем, не хотела разбираться и слушать её. Как ты могла не заметить, Элли? И этого было достаточно, чтобы окончательно распороть душу. Сильно кружится голова, как от пяти бокалов какого-нибудь очень крепкого коньяка, и кажется, что если сейчас не сесть, то у неё откажут ноги. Миллер находит совсем какую-то непримечательную лавочку, садится и переводит дух. Пытается очистить сознание от всего накопившегося мусора. От проклятого сегодня, очень туманного завтра и ненавистного ей теперь вчера. Минута, две, три… В голове почему-то вдруг звенит мысль «нужно поговорить с Харди». И проведя ещё добрые полчаса в сомнениях, она решает, что хуже ей всё равно уже не станет.***
— Элли! — громкий возглас сестры вырывает её из потока воспоминаний. — Господи, что такое? — Ты всё это время сидела и наблюдала, как твой кофе превращается в льдину? — О, да, прости… Задумалась. Сейчас налью себе новый, — она встаёт, выливает остывший напиток и берёт в руки чайник, пока Люси слегка обеспокоенно следит за её действиями. Но тут у Миллер в кармане начинает вибрировать телефон. — Алло, что-то случилось? Или ты нашёл что-нибудь? — возможно, её голос звучит чуть более взволнованно, чем следовало бы, но сейчас ей всё равно. — Повестку в суд на завтра. Я следующий, — Харди собирается с силами. Вдох-выдох. — Ох… Ну тогда… — Мы можем встретиться? — неожиданно даже для себя произносит он, нервно постукивая пальцами по столу, и тихо вздыхает, — Желательно сейчас. — Окей… Там же, где и утром? — Да, буду там через полчаса. Элли убирает телефон и смотрит на сестру. — Видимо, кофе отменяется. Можешь уложить детей, пожалуйста? Это Харди, ему нужно встретиться. — Так пусть сам придёт, раз ему так нужно, — Люси скрещивает руки на груди в жесте возмущения, скорее относящемся к наглости Харди, чем к просьбе Элли. — Он… не может, мне правда нужно пойти! — Ну, как скажешь, — соглашается женщина и отходит в сторону.***
Как-то прохладно здесь, думает Харди, кутаясь в темно-серое пальто, точно под цвет мокрого асфальта. Он сидит на скамейке у обрыва, нервно стуча пальцами по деревянной доске. Скорее бы она уже пришла. Кажется, он умрёт на месте, если Миллер не поторопится, что, кстати, и правда возможно в его случае. Алек откидывается назад и прикрывает глаза от усталости, беспощадно терзающей его каждый день. Проходит пять минут — целая вечность — пока вдалеке не появляется маленькая ярко-рыжая куртка Миллер. И Харди благодарит бога за это. — Извини, чуть задержалась, Фред забастовал, хотел, чтобы я прочитала ему сказку, — она виновато поправляет сумку и садится рядом, но спустя несколько секунд начинает говорить уже уверенно-серьёзным тоном, — Это очень важное слушание. Они будут цепляться к словам, будут искать оправдание из твоих показаний. У тебя есть план? — Как будто я не знаю, как устроен суд. Они присылают повестку сразу же, чтобы мы не успели «подготовиться»… Я просто скажу им правду. Мужчина поворачивает голову в сторону моря, в то время как Элли ещё более напряжённо смотрит на него. Надо поговорить… только вот не о следствии. — Они и из правды смогут собрать аргументы в пользу Джо… — почему-то Миллер всё равно продолжает тянуть ту же тему и тут же ругает себя за это. Харди слышит её дрожащий голос и опять смотрит на неё. Он иногда поражается тому, как этой женщине удаётся сохранять внешнее спокойствие при самых диких обстоятельствах. Любимый ею когда-то муж оказался убийцей и не принимает своей вины, а она почти не подаёт виду, как ей тяжело. А ей от этого по-настоящему тяжело, он-то знает, он видел. — Я постараюсь сделать всё возможное, — и даже Миллер понимает, что он имеет ввиду не только суд. В наступившей тишине Алек различает еле слышимый вздох. Вот он, момент, за который следует лишь успеть ухватиться, пока никто, кроме самого Харди, не в силах этому помешать. Пока никто не видит и не осуждает. Пока назойливый суд не взвешивает любое, даже самое незначительное их с Миллер действие. Но детектив не может произнести ни слова, и в полном онемении переводит взгляд на вечнохмурые, как он сам, скалы — под ними всегда рассыпающиеся в пену волны, над ними всегда нездорово-бледное небо, предвещающее не самый тёплый вечер. Харди прячет покрасневшие от холода пальцы в карманы, но на таком ветру не согреться. Спешно оправляя свой плащ, он ненароком касается рук Элли. Алек вздрагивает всем телом, а дыхание в миг перехватывает, и он чувствует себя сорокапятилетним подростком. Когда ему последний раз приходилось ощущать подобное? Харди не знает. Только придается воспоминаниям об их первой глупой случайности. Кровь, текшая по венам от его пальцев к запястью, стремительно хлынув вверх, ударяет прямо в сердце, точно хочет захватить эту частичку Миллер и немедленно доставить к предсердию. Сделать её неотъемлемой частью его жизнедеятельности. Еле дыша от осознания этой внезапной физической близости, он не смеет посмотреть ей в глаза ни на секунду. Пытаясь не дать своим мыслям разбрестись ещё дальше, Элли сосредоточенно смотрит себе под ноги и потирает запястья. Ей правда стоит выяснить, что с ним происходит в последнее время. — Это точно всё, ради чего ты меня позвал? — Харди почти чувствует, как его пульс ускоряется в сотни раз под проницательным взглядом этой женщины, — Как будто что-то ты от меня скрываешь. — Нет, я… на самом деле… — начинает он, и дыхание становится ещё тяжелее. — Что? — Миллер напряжённо всматривается в него, видит, как дрожат его руки, когда он не знает, куда их деть — то кладёт себе на колени, то убирает в карманы. Она следит за каждым его движением — все они выдают с головой состояние жуткого стресса. Харди чувствует себя так, как будто встал на край берега во время шторма, а теперь пугается, когда его окатывает ледяной водой. Нужно собрать все свои силы и по крайней мере начать. — Есть одна вещь, которую тебе стоит знать. И, к сожалению, в суде это могут понять не совсем правильно… Всё его больное тело одолевает дрожь, но детектив, как может, скрывает это от собеседницы. Кажется, сейчас по его яремным венам уносится не только кровь, но и любые зарождающиеся в голове мысли. — Что за вещь? — Элли не хочет давить, и думает, что это подло — пользоваться временной уязвимостью напарника — но ей надо знать, что не так, чтобы хоть как-то помочь всё исправить. А что, если он скрывает что-то серьёзное? Что, если это повредит его репутации во время следствия? Или ещё что похуже? — Это что, допрос? — лёгкое раздражение слышится в его голосе, — Я всё скажу, если помолчишь минуту. Болезнь застает Харди врасплох, прямо как Миллер со своей настойчивостью. Сердце, очевидно, пропускает удары, но в его случае это ни черта не романтично. Он инстинктивно прикладывает руку к больному месту и чуть наклоняется вперёд. — Всё хорошо? — теперь Миллер и впрямь боится, что её слова могут спровоцировать у него новый приступ. — Таблетки… я оставил их дома, а предыдущая банка закончилась. Чёрт. Алек сам себе не сознается, что это его подсознание выбирает такой изощренный способ, чтобы избежать разговора. Того разговора, который, как воздух, необходим ему. Он поднимает на Элли страшно измученный взгляд. Глаза выражают такую боль, что, смотря в них, Элли сама будто чувствует, как что-то так же ноет у неё под рёбрами. Миллер тот ещё эмпат, хоть и усердно это скрывает. — Так, вставай, доведу тебя до дома. В эту секунду Харди ненавидит себя сильнее всего на свете. За то, что забыл взять ещё таблетки, за то, что имеет такой ущербный организм, за то, что вынуждает Миллер таскаться с ним, как будто она его нянька. Но с сердцем у него всё только хуже, а он ничего не может поделать сейчас. Шипя от боли, он пару секунд смотрит на Миллер, и в какой-то момент она ловит в его взгляде что-то похожее на извинение. Словно он просит у неё прощения за то, что это происходит с ним. Как бы он ни хотел выкрутиться и сказать, что не нуждается в помощи, очевидно, сейчас он как никогда в ней нуждался, и отказать не получится. Так что, усмирив свою внутреннюю гордость и приглушив волнение, вперемешку с чувством вины, он обреченно кивает, и женщина закидывает его руку себе на плечо. Они скорым шагом направляются к его дому. Благо, Харди живёт не так далеко от места их встречи. Сначала они идут молча, под редкие вздохи Алека и комментарии его напарницы в стиле: «Да ладно, ты уже большой мальчик, ещё немного». Чуть позже она сама почему-то, без явного на то повода, нарушает тишину. — Как долго можно терпеть такую боль… в твоём состоянии? — интересуется Элли, то и дело поглядывая на Алека, при этом постоянно придерживая его за спину. — Вот подохну и посчитаешь, Миллер! — ему совсем не хочется сейчас огрызаться, но боль становится сильнее, чем его последние капли совести. — Только попробуй, идиот! И они продолжают идти в полной тишине. Только попробуй снова сделать это при мне, думает Миллер. Наконец, дом, внутренний беспорядок которого вполне отражает внутренний беспорядок хозяина, как кажется женщине. Почти затащив Харди в комнату, она сажает его на диван и решает, что первым делом стоит найти таблетки. — Где они? В ванной, на кухне? — В ванной, в шкафчике, — кричит ей Харди. Он уже полулежит на диване, держа руку на груди и вздыхая. — У нас просто какой-то день безумной романтики. Следующий уровень отношений это только держать волосы над унитазом… Так, этот шкафчик? — она издевается над ним? — Да! Сейчас налью тебе воды, — почти влетев в кухню, она быстро находит чистый стакан и кувшин с водой. Харди обессиленно опускает голову на диван. Снова не получилось. Снова он побоялся, снова не смог себя заставить ей всё рассказать. Да, это непросто, но кто говорил, что будет легко? Если он не скажет, всё будет ещё сложнее… наверное. Что, если его аритмия сыграет с ним злую шутку, и он умрёт в мучениях, так и не сказав ничего Элли? Или, может, так будет даже лучше? Что может быть нелепее, чем признаться кому-то в своих чувствах и тут же умереть! А что, если и впрямь лучше молчать… до конца? Ну да, он продолжит надоедать ей, портить настроение и ворчать, но он будет рядом. И она не пошлёт его куда подальше и ей не станет неловко или некомфортно, они продолжат общаться так же, как и сейчас, что его вполне устраивает. А сердце… С этим он как-нибудь справится, нужно только перестать предаваться воспоминаниям обо всякой ерунде и признаниях, а еще глупым мечтам о том, как могло бы быть, и просто радоваться тому, что есть сейчас. Это не так тяжело, если подумать. По крайней мере, последний год он достаточно хорошо справлялся. От таких мыслей, тем не менее, ему становится хуже, всё плывёт перед глазами, начинает жутко болеть голова, но эта боль не заглушает прежнюю. Харди, сам не зная почему, перестаёт жмуриться и чувствует, что не может больше сопротивляться желанию закрыть глаза. Когда Элли возвращается, он лежит без сознания, уже не вздыхая и не поторапливая её. Белое, как его рубашка, лицо выражает беспокойство, как у человека, видящего дурной сон. — Так, только не отключайся! — кричит Миллер, ставит стакан на стол и трясёт Алека за плечи, — Харди! — он больше никак не откликается на её голос, только лежит, бледный, и уже не сжимает руки на груди. Волосы сбились на лоб, а рубашка вся сильно измята. Она точно проклянёт Харди, если тот посмеет умереть у неё на руках. Однажды это уже чуть не случилось, и если что-то подобное повторится, у Миллер самой скоро откажет сердце. Она понимает, что не может на него злиться — хотя ей хочется, очень хочется. Харди иногда прямо-таки вынуждает к лютой ненависти, но, как ни странно — сейчас, без сознания и возможности кричать на неё, он раздражает её даже сильнее обычного. Что ещё страннее, Миллер при всём этом чаще начинает благодарить, а не проклинать бога за то, что Алек Харди появился в её жизни. Подумай она так в первый год работы с ним, она бы сама себе не поверила. Но сейчас, вспоминая, сколько он сделал для неё, в глубине души Элли хочется верить, что всё будет в порядке. И что лучше бы этому упрямцу «постараться сделать всё возможное», чтобы не умереть.