***
Ветер сметает листья и семена деревьев с порога церкви. Это даже бывает удобно, как кажется Полу — не приходится лишний раз подметать двор. Он размышляет, как удивительна наша природа в любой сезон. То ветер снова метёт пыль куда-то, то поднимает траву, и кажется, что огромная стая птиц только что вынырнула оттуда и стремительно подлетела к облакам. То капли, падающие с крыши после утреннего дождя, ритмично стучат о землю, как метроном. Стук-стук-стук. Как начало какой-то мелодии, которая вот-вот заиграет. Как метроном в их воскресной школе, на занятиях хорового пения. Пол когда-то так любил воскресную школу, тем более хоровой класс. И как будто в душе он всё ещё остался тем ребёнком. Из этой пучины мыслей, в которую его ввёл поток будничных мелочей, его выдернул звук чьих-то шагов. Странно, месса закончилась уже пару часов назад, а никого из своих постоянных прихожан он не ожидал сегодня увидеть снова. — Пол! Добрый день, — девушка поздоровалась и тут же поспешила представиться, как будто чуть не забыла, что так вообще-то принято делать, когда подходишь к малознакомым людям — Я Дейзи Харди, дочь Алека Харди. Вы, наверное, про меня не знали, я не так давно сюда переехала. И не так часто ходила в церковь… Вы же Пол, верно? Мне сказали, что здесь я могу найти Пола. Или мне стоит называть вас Святой отец? От такого быстрого хода мыслей Пол немного опешил. Но последняя фраза заставила его искренне улыбнуться и постараться сдержать смех. Девушка как будто немного испугалась этого. — Простите, я не шучу, я просто… Как гласит один общеизвестный закон, после слов «я не шучу» обычно становится ещё смешнее. Они на секунду встречаются взглядами и обоих тут же охватывает приступ смеха. Придя в себя, Дейзи наконец продолжает: — Ну, я и правда никогда не приходила просто так к священнику. И понятия не имею, как к кому обращаться. — Можно просто Пол. И что же привело тебя ко мне? — Мой отец… — Интересная фиксация на отцах. — Ну нет! Я же не о том... — Дейзи потупила взгляд, перебирая в голове слова, чтобы как-то более правильно начать разговор. — Прости, не хотел тебя обидеть. Ты пришла поговорить об отце? Исповедаться? — Наверное, просто поговорить… Так же можно? — Конечно. Идём, налью тебе чаю, — приглашающим жестом он указал на вход в саму церковь. Дейз прошла вперёд, но через несколько секунд обернулась к нему опять. — А в церкви можно пить чай? — А почему нет? — удивился священник, для которого и съесть целый сэндвич с сыром, сидя на церковной скамье, было обычным делом. — Не знаю, просто подумала… — Ну, в английской церкви точно можно, — уверил её мужчина, и Дейзи снова негромко засмеялась.***
Больничный воздух возможно создан для того, чтобы сводило лёгкие и постоянно саднило горло. А может, в нём столько испарений от различных лекарств, что все они действуют на тебя разом, в том числе и их побочные эффекты, в виде головной боли и тошноты, что сопутствуют почти всем пациентам. Харди раздражает такое унылое существование, раздражает его собственная ничтожность — что ж, об этом он знал всегда, с раннего детства. Когда прокручиваешь в голове миллионы мыслей в секунду на протяжении нескольких дней, можно просто устать думать вообще о чём-либо. Примерно это и происходит с Алеком, когда он смотрит на дохлые цветы рядом с его кроватью. Возможно, они даже искусственные. Но это точно последнее, что его сейчас беспокоит. Как в тумане он помнит медсестру, зашедшую в его палату, осматривающих его врачей и полуосвещенную операционную. Что будут делать с его сердцем? Неужели чужие руки будут копаться у него внутри? Будет резать и рвать его? Вживлять какую-то железку, заменяющую полноценную работу органов? Харди вдруг во всех красках представляет себе эту картину. Сначала челюсть сжимается так, что слышен скрип его зубов. Затем нарастает и внутренний гнев. И на мир, и конечно на себя самого, на невозможность выбирать то, что необходимо. На невозможность жить, как все нормальные люди… или, возможно, просто хоть как-нибудь жить. Перед глазами снова мелькает процесс операции. Как это будет, как врачи в халатах и перчатках вытащат у него из груди что-то.... что-то лишнее. Харди представил это и вздрогнул от какой-то брезгливости, по спине пробежали мурашки, как будто бы он сам только что разрезал кого-то и вынул изнутри сердце... И вот этой красной массой вы друг друга любите? Вот в этом отвратительном комке мышц вы умещаете большое чувство? Вы — как будто к людям он сам себя уже не относил. Может, просто к тем наглым личностям, что добились взаимности и живут счастливо. Может, просто к живым людям. Нет, это неправильно. Откуда только у людей появилась идея, что любовь из сердца? Хотя всё-таки его сердце износилось именно из-за любви. Тесс... Как она могла? Он всегда думал, что будучи примерным, порядочным человеком, он добьётся всего. И любви, и принятия с её стороны. Он всё делал по правилам. Как его учили. Как он знал. Почему же так? Нет, об этом больше нет смысла думать, он только изводит себя. Каждый день, снова и снова. Лучше подумать о чём-то хорошем, светлом. Свет в операционной такой тусклый, пока лампы ещё не включили. Не то, что в его палате. Там приоткрыто окно, воздух свежее и жалюзи не опущены, как здесь. Их подняла Элли. Да, это была она… Неужели в старом отжившем сердце ещё осталась капля такой любви? Неужели он способен на это снова? Не отмерло ещё всё то живое, что в нём когда-то было?.. — Считайте до десяти вслух, пожалуйста, — медсестра прикладывает к его лицу ингалятор. И Харди думает, что сейчас для него страшнее всего просто закрыть глаза и считать до десяти. — Один, два, три…***
— Как много страниц! И вы помните их все? — абсолютно искренне восхищается Дейзи, аккуратно придерживая ладонью корешок толстой старинной книги, чтобы та не рассыпалась от старости, не дай бог. Хотя, тут только бог как раз-таки и не даст… — Что как не Библию приходится читать священнику чаще всего? — улыбается Пол и бережно проводит пальцами по корешку книги, — Лучше расскажи мне, что тебя так встревожило, и как я могу тебе помочь? Дейзи отводит взгляд вниз, сопровождая это тяжёлым вздохом. Рано или поздно пришлось бы с чего-то начать. — Вы наверное знаете моего отца, Алека Харди. Правда, не знаю, что вы о нём думаете, понимаете, у него бывают проблемы в общении с людьми… Даже со мной, или с мамой… Они даже развелись. Пол слушает не перебивая, чувствуя, что ей сейчас может больше помочь не столько его совет, сколько возможность выговориться. Заметив искренний интерес, девушка продолжает. — Но каким бы человеком он ни был, он всё-таки меня любит, и ему нужна моя поддержка, я это знаю. Сейчас он в больнице, согласился на операцию. У него проблемы с сердцем, уже давно, с тех пор, как они с мамой, ну… В общем, он слишком долго с этим тянул, и теперь неизвестно… Чем это всё закончится… — очередной вздох вышел сдавленным и перебил её мысли. Пол понимающе посмотрел на Дейзи, еле заметно кивнув, и мягко взял её за локоть. Этот его жест очень помог ей, дал невидимую опору. Как будто не он один поддерживал её, но и что-то бесплотное, что-то, что делало его руку ещё твёрже, а движение увереннее. И она без слов поняла, что он хотел передать этим. — Иногда то, что мы больше всего любим, сложнее всего отпустить. Главное не жить этим страхом. Если суждено, то это произойдет в любом случае. Так не дай себя зацепить. Человек принадлежит только богу, мы не собственники друг друга. Погоревав, ты придёшь к принятию любого исхода, и станет намного легче. Эта мысль как по мне намного лучше, нежели стандартное «не волнуйся, всё будет хорошо». — О, нет, это ужасная фраза… — морщится Дейзи, чуть прикрыв глаза, словно вспоминая не лучший момент из жизни, — Так может сказать только совсем безэмоциональный человек… Абсолютный сухарь. — Да уж. Или социально неадаптированный. — Или мой отец. Подытожив, девушка чуть поджимает губы, но тут же прикрывает их рукой, в которой держит печенье. Собеседники вновь улыбаются друг другу. В сумке у девушки вдруг начинает вибрировать телефон. Она тянется за ним, чтобы ответить на звонок.***
Что-то холодное лежит прямо на руке, похожее на большую мокрую рыбу. Чья-то.. рука? Это чувство понемногу отрезвляет, не давая покоя. Но ещё более страшное чувство, что ему запомнилось — неведомая сила, тянущая вниз. Как будто под твоей спиной появляется огромный тоннель, ведущий к центру Земли, и ты бесконечно долго падаешь в него, пока не теряешь сознание. Как будто душу, выпавшую из тела, притягивает адский магнит. Харди вздрагивает от неприятных воспоминаний. Кажется, всё позади. Ну, как всё... — Алек!.. — что-то так и щемит в груди, и боль отдаёт в куда-то в спину. Наверное, кардиостимулятор... погодите, так получается... — Я жив… я жив, Элли! — из хрипа голос переходит в радостный крик, его лицо, ослеплённое счастьем, почти неузнаваемо. В порыве искренней радости он хватает Элли за запястье. Она сидит прямо напротив него и как будто не может до конца решить, какие эмоции ей испытывать. На её лице появляется еле сдерживаемая улыбка. Харди отводит взгляд, и его выражение лица тут же меняется на противоположное. — Что такое? — обеспокоенно спрашивает Миллер, наклонившись ближе к нему. — Нужно позвонить Дэйзи. У неё наверное только закончились занятия… — Я уже позвонила. Как только доктор Дейвис сказал, что всё в порядке. — Надо было мне… — Она уже большая девочка, всё понимает, — с улыбкой произносит Элли, и на минуту в палате повисает молчание. — Можешь отвезти меня домой? — Да. Но я останусь, присмотрю за тобой. Дэйзи, конечно, большая, но одной ей будет сложнее справиться. А у меня уже есть в этом опыт. — В чём конкретно? — Справляться с тобой, — на её удивление, вместо обычного «ой, заткнись, Миллер!» он наконец тоже улыбается ей в ответ. Видимо, очень уж рад, что выжил. Да, определенно дело именно в этом. Или так сказывается в кои-то веки исправно работающее сердце. Видимо, оно у него как-то там оттаяло. Удивительно... — Спасибо, Элли. — Я не ослышалась? Тебе наверное по ошибке вкололи двойную дозу морфина... — Прекращай, я серьёзно, — он наклоняет голову чуть набок, и делает серьёзное лицо. Конечно, в шутку, но об этом знает только он сам. И она, конечно. — Вот это уже больше похоже на тебя.***
Дверь с сильным хлопком закрывается за ними. К вечеру ветер как всегда становится только сильнее. — Наверно, разумнее было поехать ко мне, раз у вас только две кровати... Но знаешь, с недавних пор мне очень тяжело находиться в своей собственной спальне. Я постоянно остаюсь на ночь в детской, укладывая Фреда. Это... непросто. — Я понимаю, Элли. Всё нормально. Кажется, это именно то, что ей нужно было услышать. Но Элли всё равно конечно думает об этом. Как думает и о детях, и о том, что ждёт их, когда они вырастут. Как она объяснит Фреду, где его папа? Она чувствует себя ужасной сестрой из-за того, что постоянно просит Люси посидеть с детьми, и ужасной матерью, потому что, хоть с одной стороны она и скучает, но с другой всегда ужасается от мысли, что снова заглянет в глаза Тома или Фреда и увидит в них Джо. — Пап, ма.. Элли, я спать! — Дейзи внезапно заглядывает в комнату, и так же внезапно исчезает. — Спокойной ночи, Дейз! — бросает на прощание Алек, и оба делают вид, что ничего не заметили. Они все изрядно вымотаны из-за последних событий. Пока Элли переодевается и готовится ко сну, Харди думает о своём. Он и не подозревал, что всё начнётся с простого: «Ей нравится… работать со мной?». Он вспоминает, что первые искорки того чувства наверное появились в ту ночь, когда Элли узнала всю правду о муже, а он утешал её. И начали разгораться уже тогда, когда они впервые делили одну постель. И вот они снова спят на одной кровати, и снова по воле судьбы. Как соседи. Соседи по одеялу... Абсурд. — Ой, так ты ещё не переоделся? Я могу выйти... — спохватывается Элли, застав Алека сидящим в точно такой же позе на углу кровати. — Я, эээм... — он пытается подобрать слова, потому что совершенно не знает, как выйти из этой неловкой ситуации, — Я не совсем могу... у меня рука... — Что, болит? — не понимает Элли, уже начиная волноваться. — Да нет, мне нельзя её поднимать... Может, попросить Дейз? — с ноткой отчаянья произносит он. — О нет, не вздумай, она уже спит. Поворачивайся, я помогу тебе переодеться. Где у тебя чистые футболки?.. — Я могу и так... — Ну нет уж, — не унимается Миллер. Он явно не на ту напал. Харди всё-таки поддаётся и позволяет Элли снять с него рубашку. Да, со стороны это наверное выглядит крайне странно. Тонометр на левой руке почему-то начинает издавать тихий писк. — Что это с ним? — Элли тянется проверить, но Харди отводит руку и нажимает какую-то кнопку. — Наверное, стимулятор ещё барахлит. Его же только поставили. — Да, наверное... — Элли ещё пару секунд стоит на том же месте, а её взгляд будто бегло ищет что-то по всей комнате. Наконец она делает шаг вперёд, встав совсем рядом с Харди. Немного смущённо, она робким движением приподнимает край рубашки, как будто спрашивая: "Можно?". Харди с опаской следит за каждым её действием, но в итоге молча кивает. Наступает такая сумрачная тишина, что не слышно даже их дыхания, только глухие, еле различимые порывы ветра за окном, и тихий-тихий гул кардиостимулятора. Казалось, он сейчас работает в полную силу. О, он не забыл ещё эти тёплые пальцы, с того момента, когда они впервые так бережно дотрагивались до него. Тело помнит всё, что могло на время растворить сознание. Алек чувствует, как его всего обдаёт жаром. Интересно, насколько странным это может показаться Элли. Она аккуратно расстёгивает две верхние пуговицы и медленно стягивает рубашку вверх, а затем в сторону. Да, это определённо похоже на первый в жизни секс двух подростков. Эти дрожащие руки, духота и неловкость. Ну вот, не хватало ещё и об этом думать... — Ой... — невольно вырывается у неё, когда она видит его перебинтованную грудь. Из-под бинта выглядывает большой больничный пластырь. — А это... Да вот поцарапался, — произносит Харди с совершенно серьёзным видом. В первую секунду Миллер недоумевает, а затем издаёт негромкий смешок и в шутку хлопает его по плечу. Алек улыбается. Кажется, ей понравилось. Надо почаще шутить... Рубашка бесчувственно падает на стул рядом с кроватью, и вместо неё Элли осторожно помогает надеть новую футболку. Она придерживает его руку, чтобы ему было легче попасть в рукав. Алек в лёгком исступлении просто подчиняется её действиям. Наконец, когда всё закончено, Миллер отходит в сторону. — Спасибо, — тихо произносит мужчина. Они наконец-то собираются лечь спать, и пока Миллер снимает покрывало и устраивается на новом месте, Харди направляется выключать свет. Подойдя к кровати, он садится, и, неудачно повернувшись, охает от боли. — Боже, что такое? — Миллер мягко трогает его за плечо. Резкая боль в груди тут же вызывает у него раздражение. — Прекрати, Миллер! Я в порядке! Просто лег неудачно. — Как ты так умудрился? — В одну кровать с тобой! — на тон громче бросает мужчина. — Ой, иди к чёрту, Харди! — обиженно бурчит Элли, и разворачивается спиной к нему, натянув одеяло повыше. Через пару секунд оба заливисто смеются. Всё-таки, не в первый раз у них такое, даже забавно. И когда всё успело так поменяться? И при этом вернуться к чему-то, что было уже так давно...