Асатар

Девочка со странным именем Астрид не могла знать, что единственной вещью, вставшей между ней и ее смертью будет окаменевшая много лет назад улитка. Так откуда же ей было знать, что тот маленький мирок, где она жила - лишь один из миллионов разных миров? Что человек, с которым связана ее судьба родом из другого мира? И что этот другой мир совершенно не похож на ее собственный. Да, тот другой мир был похож на мир Ани лишь наличием неба и замели, и, как следствие, горизонта. Он был по-своему прекрасен: безупречно ровная долина с островками-проплешинами иссиня-изумрудной травы и хаотично раскиданными большими камнями правильной формы, будто оставленными там великанами, игравшими в метание ядер. Огромные, белоснежные столбы пара, уходящие все выше в небесную синеву - такими были облака в том мире. Мальчик лет восьми сидел на камне, похожем на перевёрнутую ножку от бокала и смотрел на небесные колонны. Те, что были прямо над местом, где он сидел, казались настоящими гигантами, в то время как дальние, ближе к горизонту, были не больше указательного пальца вытянутой руки. Подумав это, мальчик вытянул руку, чтобы проверить: самое большое облако на горизонте было чуть больше его тоненького детского пальца. Сильный ветер ударил ему в затылок, разметав мягкие тёмные волосы так, что пара прядей упала ему на лицо. Мальчик недовольно дунул на них, чтобы убрать с глаз. В этом мире всегда дул сильный ветер, который так не нравился мальчику. Он вскинул голову и посмотрел в самую высь. Чем выше - тем синее и темнее становилось небо, но все равно верилось с трудом, что где-то там есть много других миров и планет, как говорил его дед. Об этом легче было думать ночью, когда лучше видны звезды. Звёзды можно было увидеть в их мире и днём, в самом верху, где небо было почти чёрным. Но производимый их видом эффект был не таким сильным как ночью, ведь столбы облаков мешали смотреть, закрывая обзор. "К ночи они рассеются, а утром снова вырастут. Они одни только тут и растут." - подумал мальчик про эти белые колонны. Рядом с ним паслись на одной из зелёных проплешин странные серые существа с крупным телом и маленькой, вытянутой по форме головой на длинной шее. «Кэльпи», как их называл мальчик, периодически обменивались между собой тонкими, звучащими как звон железа, сигналами и передвигались с "оазиса" на "оазис", ощипывая изумрудную траву. "Зачем я их вообще пасу? Они сами прекрасно справляются. И украсть их тут абсолютно некому. Абсолютно." Ему нравилось повторять это новое слово, вычитанное в старом дедовом фолианте. "По-моему, он просто хочет чтобы я, цитата: "не болтался без дела". Замечательно." С этой мыслью он решительно встал на ноги, соскочив с камня, на котором сидел. "Почему нельзя было выбрать другой мир? Почему именно этот, с этим треклятым ветром?" Он резкими шагами прошёл вперёд и остановился. "Ведь он не узнает, если я зайду в одну из пещер рядом с Седыми горами? Да, вот так и надо сделать. И чтоб быстрее нужно поймать Фирнексиса." Подумав это, он подхватил с земли серый матерчатый мешок с лямками и начал активно в нем рыться в поисках чего-то очень важного. "Забыл его дома. Самому значит придётся"... Ему почему-то на миг стало неловко и он покраснел. Ветер снова растрепал черные, как смоль, волосы. Мальчик пошарил рукой в пришитом спереди к его огромному и грубо связанному свитеру кармане и извлёк оттуда шерстяную нитку. Этой ниткой он перевязал волосы сзади в небольшой пучок, и это действие будто прибавило мальчику уверенности. Тихо прокашлявшись, он запел. Голос его был тихим, ещё по-детски тонким и красивым. Слова песни были чужими, далёкими, древними и давно забытыми. Детский голос и древняя молитва, мертвый заговор - что может быть более контрастным? И все же, когда он пел, казалось, будто слова песни писали именно под этот тихий детский голос, и что все самые суровые и вечные слова во вселенной в своей полной силе могут быть произнесены только лишь голосом ребёнка. Сперва ветер поглощал звук его голоса, и он застывал, лишь слетев с его губ. Но чем дальше он пел, тем мощнее становилось эхо, пока в конце концов оно не стало таким, будто голос его пронзил каждый атом этого мира. Это была, конечно, иллюзия его собственного разума, и голос по прежнему оставался глухим из-за ветра, но эффект заговора работал, и песню действительно услышали. Пока пел, он закрыл глаза, и когда вновь открыл, то увидел целую стаю окруживших его чудесных существ, более всего похожих на виверн, но покрытых серыми перьями. Они довольно пощелкивали большими клювами, слушая звуки песни, и приглушенно ворковали. Лишь один Фирнексис не походил на других: из-за белых пятен на перьях он казался более светлым чем его сородичи. Мальчик улыбнулся краешком губ, приметив этого красавца и, не прекращая петь, начал тихонько приближаться к нему шаг за шагом, а затем мягко обхватил шею животного руками и вскарабкался на покрытую перьями спину. Прекратив петь, он прошептал что-то Фирнексису на ухо и тот стрелой помчался через каменную пустыню, унося на своей спине мальчика, куда-то в сторону скрытых за синей пеленой туманов гор. Длинные птичьи лапы быстро мелькали, перебирая под собой идеально ровную землю, веер из перьев на конце львиного хвоста распустился и крылья совершали равномерные, выверенные природой взмахи, помогавшие набирать скорость. Уже через десять минут они вместе с черноволосым мальчиком были у подступов к горам. Там мальчик слез со спины Фирнексиса и отпустил его на свободу. Теперь он был один. Он решительно двинулся в сторону гор. "Ты снова ушёл, Икихиру!" - он представил строгий голос дедушки у себя голове. "Ушёл. Да, ушёл я. Потому что устал от дурацкого ветра. И мне абсолютно не нравится здесь. Так и скажу, когда вернусь. Я тут один." Думая это, он зашёл в узкую каменную пещеру с невысоким сводом. Ветер продолжал завывать где-то в щелях и снаружи пещеры, но здесь, внутри, было сухо и тихо. Икихиру скинул тяжёлый коричневый плащ, накинутый поверх свитера на соседний камень. "Как же хорошо. Наконец ничто не дует мне в лицо и уши." Он прикрыл глаза ресницами и расставил руки в стороны, раскрыв ладони так, будто пытался сдержать сдавливающие его с двух сторон невидимые стены. И в тот миг разноцветные блики заиграли на стенах пещеры, а желтые, синие и оранжевые огни заплясали в воздухе. Мальчик творил магию, и это было красивая магия. Слабый голубой свет обволакивал всю его фигуру: огромный свитер, повисший на худых плечах, тонкие руки и высокий лоб - каждая часть его тела излучала это мерное сияние. Он открыл глаза: в обычных обстоятельствах цвет глаз Ики был практически чёрным, таким, что нельзя было различить зрачки, теперь же они лучились серебристым светом. Искры плясали на радужках огромных глаз, создавая ощущение, будто они были вовсе не чёрные, а почти светло-серые. "Он ничего не узнает." - снова подумал мальчик и посмотрел на низкий потолок свода - "А для меня это единственная возможность..". Из кончиков его тонких пальцев и ладоней вытекали яркие разноцветные волны света, которые накапливались, как дым, в верхней части пещеры и складываясь в размытую картинку. Ики опустил руки и лёг на холодный каменный пол пещеры, наблюдая за сменявшимися в цветном тумане картинками. Это было его окно во вселенную, окно в другие измерения. Словно шёпот, до него долетало далекое эхо высоких и низких голосов, говорящих на разных языках, шум разных планет и даже запахи из иных миров. Он не знал где сейчас эти люди, а о чем они говорят он догадывался лишь интуитивно, и, конечно, он не мог определить источники разных запахов. Но тогда для него ничто во вселенной не могло заменить счастье обладания своим необычным даром. Это была его свобода, свобода убегать в любые миры и закоулки вселенной. Внезапная мысль пронзила его душу, и он вспомнил лицо, увиденное им лишь однажды в своём окне. Это было лицо девочки с короткими волнистыми волосами и ясными голубыми глазами. Она была так похожа на него, но в то же время совсем другая, нереальная. Ей должно было быть столько же лет, сколько и ему. Будучи ребёнком, Ики подсознательно искал общества других детей, своих сверстников и сверстниц, ему было необходимо это общение, для обмена опытом и впечатлениями о мире, который они, так же как и он сам, лишь начинали постигать. Общество дедушки никогда не могло заменить этого, ведь взрослому никогда не понять ребёнка. Вырастая, люди смотрят на многие вещи, которые когда-то в детстве казались им и завораживающими, и загадочными так, будто это что-то само собой разумеющееся, и живут так, будто каждый должен знать всё об этом мире от рождения. И эта непреодолимая стена из самообмана между взрослыми и детьми - будто языковой барьер, мешающий общаться людям из разных стран, говорящим на разных языках. Это будто делит всех нас, людей, на разные виды. Но и эта ложь однажды будет стёрта временем. Тем сложнее было маленькому мальчику Ики в своем одиночестве, ведь он, в отличие от многих детей начинал познавать не один, а тысячи, сотни тысяч миров.