Детство Мастера

      — Атто, что происходит? — Тьелпэринквар приблизился к отцу и взял того за руку. — Я тебя таким никогда не видел… Атаринкэ посмотрел сыну в глаза: — Все верно, йондо. Такого еще и не случалось. — Ты расскажешь мне? Или стоит позвать маму? — Не надо, — после некоторого раздумья ответил Искусник. — Сначала…       Договорить он не успел — Тельмэ вошла в комнату. Нолдиэ резко остановилась на пороге, словно наткнувшись на невидимую преграду, подняла на мужа удивленные глаза и подбежала к нему. — Что такое, мелиндо? Что с тобой? Все заготовленные слова, тщательно подбираемые фразы вмиг покинули его. — Я уезжаю. На двенадцать лет. — Я с тобой! — два голоса прозвучали одновременно. — Исключено. Вы остаетесь в Тирионе. — Нет! Я уже взрослый! — вскричал Тьелпэ, пока его мать приходила в себя от сказанного.— Я смогу помочь, не сомневайся. — Знаю, — Атаринкэ слегка улыбнулся. — Потому и хочу, чтобы ты остался с мамой — как она одна-то будет, подумал? Немного смутившись, юный нолдо однако быстро нашел ответ. — А я буду то с тобой, то с аммэ. Ты же не в смертные земли отправляешься? — Нет, — Куруфинвэ даже непроизвольно передернул плечами. — Хотя это могло быть интересным… Но тогда я бы сначала подготовил все для безопасной поездки для всех нас… — Мельдо, — вновь заговорила Лехтэ мягким, но уверенным голосом. — Расскажи, куда и зачем ты едешь? Почему без нас? — Валар изгнали отца из Тириона, — решив, что начать стоит с главного гневно произнес Атаринкэ. — На двенадцать лет. На север. Одного.       Тут он позволил себе недобро ухмыльнуться. — Точнее, это они думали, что одного. Мы с братьями поедем с ним, построим дом, мастерские, наладим быт. — Подожди-подожди, — ответила Лехтэ, все это время безуспешно пытавшаяся собраться с мыслями. — И ты хочешь сказать, что уедешь один на двенадцать лет? И бросишь тут меня?       «Что она такое говорит? Неужели решила, что хочу ее оставить?» — страшная догадка пронеслась в голове Атаринкэ. — Йондо, оставь нас ненадолго, пожалуйста, — попросил он сына. — Я все расскажу потом, просто так будет правильнее, если… — Я понял, атто. Хорошо, но и меня потом выслушай, — вмиг посерьезневший и повзрослевший Тьелпэринквар вышел и притворил за собой дверь.       Искусник мгновенно оказался рядом с женой, что до этого держалась немного поодаль, и крепко обнял. — Что ты придумала, мелиссэ? Какое «бросишь»?! — он прятал лицо в ее волосах, вдыхал такой родной и дорогой ему запах и сам почти не верил, что готов решиться на разлуку. — Родная, сначала мы будем жить в шалашах, все свое время посвящая строительству, а питаться придется лишь тем, что добудем в лесу. Если же валар решат и дальше вмешиваться в жизнь нашей семьи, то и охоты редко станут удачными, а погода постоянно будет пытаться спутать планы. Теперь мы можем рассчитывать только на себя — стихии не придут на помощь.       Лехтэ вдрогнула, плотнее прижимаясь к любимому, обнимая его руками за шею. Атаринкэ нежно гладил ее по спине, успокаивая и убеждая, что она ему очень дорога. — Мелиссэ, это отцу запрещено появляться в Тирионе, но не мне. Я обещаю, что стану навещать. Нечасто, родная, но обязательно буду приезжать к вам с Тьелпэ. А когда построим дом, я попрошу тебя разделить невольное изгнание со мной. Если на тот момент ты передумаешь, я пойму и тогда продолжу навещать.       Сразу ответить жене Атаринкэ не дал. Осторожно приподняв ее голову за подбородок, он нашел ее губы, нежные, родные и немного соленые от невольных слез, что все же скатились из глаз нолдиэ. Поцелуй был долгим и очень чувственным. — Я люблю тебя, — переведя дыхание, наконец сказал Куруфинвэ. — Я тоже люблю тебя, — прошептала в ответ Лехтэ.       Дыхание ее перехватило от короткого спазма, она глубоко вздохнула и с чувством вернула поцелуй. Доводы мужа казались убедительными, хотя сразу согласиться, конечно, было нелегко. — Хорошо, — коротко кивнув, сказала она. — Пусть будет так. Хотя я не нежный цветок и многое смогла бы вынести. Но раз ты обещаешь потом забрать меня к себе, то хорошо… Еще один короткий вздох: — Езжай.

***

      Оставив родителей одних, Тьелпэ поспешил к себе — неизвестно, как скоро отец соберется оставить Тирион, а, значит, он должен быть готов.       Почему сам так рвется из города прочь, юный нолдо ответить не мог. Одинаково сильно любя родителей, он не сомневался, что нужнее будет там, в неизведанных и необжитых краях. Все же мама останется в теплом и родном Тирионе. А еще, когда он отправится с отцом, он сможет увидеть много нового, интересного, неизведанного.       Что взять с собой, Тьелпэ представлял смутно. Конечно, он положил одежду, стараясь выбирать ту, что потеплее, кое-что из инструмента, которым уже привык работать, оружие для охоты. Кухонную утварь наверняка захватит атто или дяди, игрушки же ему больше не нужны, не маленький.       Именно с этой мыслью руки невольно потянулись к маленькой деревянной лошадке, вырезанной для него матерью, и бережно убрали в сумку.       Аммэ… как без нее-то? Как она без них? Конечно, родичей в Тирионе еще остается много, да и сама мама замечательно охотится, поэтому не пропадет. Но ведь семья ее — он и атто. А они будут далеко…       Тьелпэ грустно посмотрел в сумку, потом за окно, вздохнул тяжело и опять засомневался: не отказаться ли ему от своей идеи уехать с отцом. Вдруг ему в голову пришла одна мысль. Он оживился и, оставив пока в покое свои вещи, выбежал в сад — где-то там должен был отдыхать Хуан.       Убедившись, что пес не спит, а просто лежит под яблонями, он подошел и заговорил, наклонившись поближе к уху. — Слушай, я тут собираюсь с отцом уехать. Хуан приподнял голову и посмотрел на эльфенка с сомнением. Тот продолжал: — Ты не мог бы время от времени приносить моей маме подарки? Еду там — оленины или фазанов. Или вкусненького — ягод северных. Я соберу. И закреплю удобно. Или, может, записку. А? Что скажешь?       Тьелпэ показалось, что Хуан как-то отчетливо ехидно осклабился, смерил юного нолдо взглядом с ног до головы и дважды гавкнул, что было истолковано, как согласие. — Спасибо! — ответил он и, крепко обняв пса, побежал назад в дом.

***

— Атто, я не могу нарушить твое слово, но… я уже собрал сумку, — начал Тьелпэринквар. — Я очень люблю аммэ, поэтому и отправляюсь с тобой.       Атаринкэ и Лехтэ с недоумением посмотрели на сына. — Понимаешь, мама остается в Тирионе, где все привычно, где много других нолдор, бабушка с дедом здесь же. А ты, кто всегда будет с тобой там, кто… — тут юный нолдо улыбнулся. — Кто поможет? Ты же идешь за своим отцом…       Он повернулся к матери, взял за руку и посмотрел в глаза, вмиг ставшие какими-то тусклыми и застывшими. — Аммэ, я обещаю, что пока я рядом, с отцом ничего плохого не случится. Атаринкэ хотел было вмешаться, но сын продолжил: — Клянусь Стихиями Арды!       Казалось, мир вздрогнул, принимая клятву, а враз побледневшая Лехтэ прошептала: — Так и будет, сынок!       Атаринкэ провел ладонью по лицу, словно снимая пелену, на миг заслонившую ему даже свет. — Хорош клясться, не ваниа, красивости разные говорить! — обеспокоенно и от того резко сказал он. — Стихии нас теперь не услышат, во всяком случае ни твоего деда, ни меня. Так что… обнимай мать, а я за твоей сумкой и седлать коней — мы выезжаем.       Пока они собирались, Лехтэ все пыталась поймать взгляд мужа, но тот словно нарочно его отводил. А может, и в самом деле ни разу не посмотрел в ее сторону.       Наверное, впервые в жизни оживление и суета во дворе совершенно ее не радовали. Пока они шли до конюшен, Лехтэ умудрилась дважды уронить сумку мужа и споткнуться о корень дерева. В конце концов Атаринкэ отобрал у нее свои вещи и дальше понес сам, все так же гордо и сдержанно идя впереди.       Фигуры виделись Лехтэ размытыми тенями, и она угадывала присутствующих только потому, что точно знала, кто именно там должен стоять.       Почувствовав прикосновение к руке пальцев сына, наклонилась, крепко-крепко обняла его и расцеловала в обе щеки. — Надеюсь, тебе там будет хорошо, — прошептала она.       Тьелпэ убежал, а Лехтэ отвернулась, украдкой вытирая слезы.       Звук голосов резко усилился, Тельмэ встрепенулась, оглядываясь по сторонам. Руки мужа коснулись и быстро отпустили, сразу после того, как она почувствовала короткий поцелуй в щеку.       Топот копыт. Голоса становились все тише и тише. Наконец, совсем стихли, и Лехтэ поняла, что все уехали.       Идти куда-то сейчас не было никаких сил. Опустившись на корень дерева, она уронила лицо в колени и зарыдала.