Двое: я и моя тень

      Прозвенел будильник, и Лизи вздохнула, перевернувшись на другой бок. Совсем не хотелось вылезать из тёплой уютной кровати, особенно видя какое солнце заливалось за окном. А может, уволиться? Ну её, эту работу, которая не вызывала никаких чувств, кроме желания повеситься прямо над своим столом. Бумаги, бумаги, бумаги, и ещё кипа бумаг сверху. Ничего кроме рутины, целый день сидеть на одном месте и наблюдать, как жизнь проплывает мимо. Уволиться? Снять все деньги, закрыть чёртов счёт в банке и смотаться из этого адского пекла. Кругленькой суммы хватит с лихвой, чтобы навсегда забыть про Готэм.       Лизи потянулась, выныривая из одеяла и стягивая сорочку. Хотелось ходить по квартире раздетой и никуда не идти.       Вот сегодня же она напишет заявление, и поминайте как звали. Прощайте все!       Лизи замерла, а полная радости улыбка сползла с её лица. А Артур? Если говорить начистоту, Лизи не хотела бросать его, он славный, хоть и не без странностей. Тогда надо позвать его с собой, она не станет объяснять ему, откуда у неё столько денег: в конце концов, всегда можно приплести какую-нибудь несуществующую одинокую троюродную тётку, у которой одна надежда — Лизи, и очень кстати тётка как будто отошла в мир иной. Лизи с Артуром уедут, и не будет больше ни душного, серого Готэма, ни слишком яркого на его фоне Джокера. Сердце почему-то ёкнуло: Джокер — чёртова привычка, такой же обязательный ритуал, как утренний кофе. К плохому привыкается так же быстро, как и к хорошему.       Нет, решено. Лизи вскочила, накинула халат и выбежала в коридор в домашних тапочках. Она добежала до квартиры Артура и забарабанила в дверь.       — Артур! Артур! Давай сбежим! Я, кажется, влюбилась в тебя!       Никто не открыл. Странно, вроде бы он ничего не говорил про утреннюю смену, хотя до этого предупреждал всегда. Лизи приложила ухо к двери и прислушалась. Тихо.       Ну что ж. Она не спеша вернулась обратно в свою квартиру, планируя заскочить вечером к Артуру ещё раз. За стеной муж и жена привычно выясняли отношения, не изменяя традициям: с самого утра, едва только лучи солнца коснулись города. Словно у этой парочки включался какой-то тумблер: «О, уже утро, а мы до сих пор не отмутузили друг друга?» Лизи опустилась на диван и подтянула к себе одеяло. Она бросила взгляд на патефон. Со вчерашнего вечера пластинку так никто и не достал. Сперва остро захотелось разбить и чёртову пластинку, и патефон, искалечить эти воспоминания, стереть их из памяти, и Лизи уже протянула руку, но в последний момент подцепила иглу и опустила её на пластинку. Тишину пронзило шуршание, и Элвис затянул песню про любовь.       Пой, Элвис, пой.       Пока Лизи собиралась на работу, она представляла, как бы они с Артуром сели на поезд и сбежали из города. Так ли уж важно куда? Главное вместе. Ведь нечасто можно встретить своего человека, в глазах которого расцветал целый мир. Ещё в первый день их встречи, в кафе Лизи рассматривала чудаковатого соседа, и ей отчего-то хотелось сказать: «Артур, я знаю тебя всю свою жизнь, ты мой человек, ты мой глоток свежего воздуха в этом проклятом городе». То, как он прикасался к ней, как гладил её щёку, даже его поцелуи были родными. Мягкие губы. А вечером, когда он целовал её у себя дома, Лизи будто узнала эти поцелуи. Кто бы мог подумать, что Артур, этот чудик и едва знакомый мужчина, вдруг станет сразу родным. Их словно соединяла невидимая красная нить, прошедшая через их непростые жизни.       К чёрту всё. Она уговорит Артура уехать вместе с ней, запрыгнуть в уходящий поезд и смеяться, прощаясь с Готэмом, а потом стоять в тамбуре, бросив вещи прямо на пол, и целоваться. И не будет никого счастливее на всём белом свете.       Лизи улыбалась, сжимая ключ, и представляла, как мимо будут проходить незнакомые люди, смотреть на счастливых сумасшедших, которые бросили всё и уехали навстречу свободе.       Лизи закрыла дверь, твёрдо решив сразу же написать заявление, как придёт на работу. Плевать, где они найдут ей замену, катитесь к дьяволу!       Утро принесло добрые вести: никто не стал отговаривать, никто не падал в ноги — что нисколько не удивило — и не умолял, не посылал проклятия на голову стажёра, посмевшего отнять целых три месяца у банка. Хочешь уволиться? Без проблем. И между мечтой и реальностью медленно потянулись невыносимые минуты ожидания: начальник должен поставить подпись на заявлении, дескать, вали отсюда и отпустить на все четыре стороны. И долгожданная награда, ожидание окупилось сладкими, как сахарок, словами секретаря: «До конца недели надо отработать, а с понедельника уже всё». Лизи кивнула, изо всех сил стараясь подавить желание закричать от радости и послать всех к чёртовой матери.       В висках стучало слово с привкусом карамели: «Свобода». Лизи не запомнила, как вернулась на место, она всё ещё не верила в то, что уволилась. Теперь до маленькой мечты рукой подать: Лизи представляла, как сегодня же вечером постучится к Артуру и уговорит его сбежать с ней, а он непременно согласился бы. И дальше как по маслу: поезд, пролетающие мимо города с пустыми глазницами, бетонные коробки, стук колёс, долгие ночные поцелуи до головокружения. Лизи так замечталась, что пропустила момент, когда началась паника. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Лизи поняла в общей суматохе, что это не пожарная тревога. На банк действительно напали. Вооружённые грабители в масках клоунов сгоняли всех в холл: и женщин, и детей, не щадили ни стариков, ни богачей, ни бедняков. Лизи в общей суматохе видела, как двое мужчин, не сговариваясь, рискнули дать отпор негодяям, но одному из смельчаков разбили нос, а другого, кажется, избили. Лизи отвернулась, не в силах вынести этого зрелища. Вандалы. На улице уже выли сирены, но, кажется, полиция не могла так просто прорваться в здание.       Преступники кричали в рупоры: «А ну закрыли свои пасти, сукины дети!» Не единожды открывали стрельбу в воздух, призывая не глупить. Постепенно гул голосов затих, было слышно в основном только захвативших банк, переговаривающихся между собой.       Когда наконец одна из групп головорезов расступилась, из сердца её вышёл Джокер, как из пламени ада. Он фривольно вышагивал, что-то напевал себе под нос и беззаботно держал руки в карманах карминового пиджака.       — С добрым утром, Готэм! Сейчас мы вас развлечём, дамы и господа.       Одна из женщин, расценив происходящее как ограбление, сняла с себя серьги и кольца и протянула их людям Джокера. Он остановился напротив заложницы и по-домашнему накрыл её ладони своими, склонил голову и улыбнулся.       — Мне не нужны ваши драгоценности, я пришёл не за этим.       По рядам заложников прокатился гул. Главный злодей города пришёл не грабить? Тогда зачем? Что он задумал? Тут и там вспыхивали вопросы и тут же угасали, страх побеждал, не давая выйти вперёд и проявить неуместное мужество перед лицом неминуемой гибели.       — Мне нужен Петер Хаммаляйнен. Где же ты, Петер? Выходи, папочка хочет поиграть. Не зли папочку.       Он встал посреди зала и выудил из-за пазухи пистолет. Растянул губы в улыбке и пожал плечами.       — А если Петер не выйдет, я устрою комедию, вот только не обещаю, что вам будет смешно. Но в программе будут страх, кровь, просто море крови. Итак…       Шёпот голосов гудел пчелиным роем, звеня в мраморном просторном зале и эхом разносясь всё выше и выше, под расписной потолок. Никто уже не торопился геройствовать, вся бравада стухла на тех двоих, так толком и не начавшись. Кстати, вот один из них, сидел у касс прямо на полу и держался за бока. Из носа капала кровь, и по светлой рубашке растеклась алая клякса. Седой мрамор, серая рубашка, красная кровь на аристократичной белизне пугала.       Тем временем вооружённые люди Джокера обходили зал с ружьями наперевес: весомый аргумент, чтобы не выкинуть что-нибудь очень глупое. И всё же то тут, то там всхлипывали женщины, порой громче, чем нужно, и кто-то из преступников оборачивался на шум. Этого было достаточно.       Джокер, пританцовывая, прошёл вдоль напуганных пленников, улыбаясь и разглядывая их. Сколько эмоций! От звенящего в ушах гнева до молчаливой растерянности. Он ухватил одну из женщин за руку и вывел на середину зала. Люди ахнули, но террористы тут же задушили шорох голосов. Оглядев немолодую женщину с ног до головы, Джокер обнял её за талию и закружил в вальсе. Раз-два-три, раз-два-три. Они чеканили шаг под тихий шёпот и кружили по залу. Бедняжка постоянно оглядывалась, на ней лица не было от страха, но она повиновалась Джокеру, хотя видно было, что она постоянно охала и вздыхала. А напудренная дамочка умела танцевать. Даже страх и скованность не могли скрыть этого, как и того, что она породистая аристократка до мозга костей — голубая кровь Готэма. Длинное чёрное как смоль платье, широкополая шляпа, россыпь молочного жемчуга на шее, очки в дорогой оправе и парчовые перчатки с элегантным узором под викторианский стиль.       — Благодарю за танец, мадам.       Джокер коснулся губами пальцев напуганной аристократки, и один из преступников подтолкнул её обратно к остальным заложникам.       — Ну? И где же Петер?       Он качнулся на носках и хохотнул, манерно пожав плечами.       Кто-то рядом с Лизи шепнул: «Я отвлеку их, а ты вали назад, выйдешь через…». Очередные герои созрели и решили показать, что не боятся принца хаоса. Лизи обернулась на шёпот, и неожиданно ей в лицо прилетел кулак. Несильно, скользнул, чиркнув костяшками по скуле, и Лизи вскрикнула. Кто-то подхватил её, чтобы она не упала, но и этого хватило, чтобы началась суматоха. Гул, громкие всхлипывания, огромный рой заложников зашевелился, расступаясь перед Джокером. Щёлк. Скользнувший было назад мужчина взмахнул руками, будто оказался не в гуще событий, а на празднике жизни. Ноги его неестественно переступили, движения искалеченные. Он как будто хотел пуститься в пляс, оказавшись на шабаше, но вместо этого осел, и жизнь его таяла на глазах. И вот уже на полу лежал не человек, а изломанная фигура. Уставшая, измученная. Один из преступников поднял над головой руку с пистолетом и медленно покачал им, молча предупреждая, что так будет с каждым.       ***       Джокер погрозил пальцем смутьяну, ударившему Лизи.       — Кому-то захотелось поучаствовать в представлении, — он не спрашивал.       Начавшуюся панику задушили быстро, никто не хотел рисковать и делить участь незадачливых героев. Преступникам достаточно было продемонстрировать оружие и гаркнуть как следует на особо пугливых. Всё как всегда, люди берегли свои жалкие жизни, хватались за них, как за что-то очень ценное. Меньше всего высовывались богатеи, этим хотелось сохранить не только жалкие душонки при себе, но и толстые кошельки. Пожалуй, для этих звон монет и шуршание банкнот будут дороже собственной жизни.       Джокер взвёл курок и растянул губы в улыбке.       — Хочешь шутку? Да? Тук-тук.       Он выставил руку перед собой и выстрелил. Мужчина удивлённо охнул, и голова его запрокинулась назад. Тяжёлое тело грохнулось на пол, и люди испуганно расступились. Вокруг головы мужчины расплывался багровый ореол, а глаза застыли в немом удивлении. Женщины плакали, кто-то молился, где-то в дальних рядах заревел ребёнок.       — Ну что ж... Кто ещё хочет получить убийственную шутку в лоб? Есть смельчаки?       Он посмотрел на Лизи, и их взгляды встретились. Её лицо украшала кровавая россыпь жемчужин, и Джокер вскинул брови, улыбнувшись широко и приветливо. Кровавый саван на бледной коже.       — Эй, Джок! Смотри, кого мы нашли: мышка пряталась от кошки, но у кошки острый нюх.       Люди расступались, пропуская вперёд двоих преступников, что вели невысокого, полноватого мужчину, заломив ему руки за спину. Он повесил голову, и его русая чёлка закрыла глаза. Заложника толкнули к ногам Джокера, и он упал на колени, тяжело охнув. Наверное, перед этим ему знатно намяли бока, судя по тому, как он схватился за рёбра. Он поднял лицо и попытался приоткрыть набрякшие веки.       Джокер хохотнул.       — Ты ведь Петер, да? А ну-ка… — он подцепил бейдж и прочитал, шепча: — Петер Хаммаляйнен, кредитный отдел. Ну здравствуй, Петер. Я пришёл за тобой.       Улыбка сползла с лица Джокера, уголки губ опустились, и подборок задрожал. На смену обманчивому дружелюбию пришла ничем не прикрытая ненависть. Холодное дуло пистолета уткнулось в лоб заложника. Петер зажмурился и заскулил, заскрёб ногтями по полу, вымаливая себе ещё хоть немного жизни. Как маленький нашкодивший мальчишка, раскаявшийся в содеянном. Петер кривил губы, вязкая слюна стекала по подбородку, он вытирал её рукавом, размазывая по лицу.       — Прекрати это!       Кажется, люди облегчённо выдохнули, когда Лизи, всё ещё прижимая ладонь к ушибленному месту, вышла из толпы.       — А кто это у нас тут такая храбрая? — протянул Джокер, и улыбка снова заиграла на его лице.       Дуло всё ещё упиралось в лоб Петера.       Джокер поманил Лизи к себе. Наигранно спокойная и холодная, собранная. Куколка спряталась за придуманной стеной из кирпичиков храбрости. Набралась мужества. Посмотрим, насколько прочна твоя крепость.       — Что, в этом зале только у этих говнюков, — Джокер махнул рукой на пострадавших героев, — и у девчонки есть яйца? Где ваша храбрость? Где бравада, которую вы так любите демонстрировать в метро и в вонючих подворотнях? А?       Джокер схватил Лизи за локоть и толкнул к Петеру. Нет, куколка просто храбрилась, а сама вся дрожала как осенняя листва на ветру. Боится. Россыпь алого жемчуга на её лице превратилась в багровые осколки, капельки растеклись и застыли в неестественно убийственной красоте. Джокер усмехнулся и заключил её лицо в ладони, прижал пистолет к её щеке, улыбнулся. Да, то что надо. Лизи попробовала извернуться, но Джокер снова повернул это милое личико к себе.       — Смелая. Хах! Хочешь, чтобы я пощадил Петера? Мне не убивать его?       — Отпусти его, — голос её звенел и дрожал.       Он дотронулся губами до её губ, прижался, заключив в долгом поцелуе. Её холодные пальчики легли на его запястья и замерли. Несмелая, пугливая, хрупкая куколка. Безрассудная.       — Какая сладенькая, так бы и съел тебя.       Джокер присел напротив Петера и дулом приподнял его подбородок. Нос распух, под глазом наливался маковым цветом синяк. От носа до щеки пролегла неглубокая царапина, ровная, как по линейке. Били рукоятью. Врезали несильно, больше для острастки, но и этого хватило, чтобы посеять страх в этой никчёмной душонке.       — Сегодня твой день, Петер, — Джокер перевёл взгляд на Лизи. Глупая девочка. — Благодари вот эту куколку, это она тебя спасла. И не забывай, о чём мы с тобой разговаривали вчера. Будешь хорошим мальчиком — не получишь пулю в лоб. Ты ведь будешь послушным? Да?       ***       Всё было как во сне. Лизи очнулась в комнате отдыха и вскрикнула.       — Тихо, тихо! Тихо!       Лео положил тяжёлые ладони на её плечи и надавил, не позволяя Лизи подняться с кожаного дивана. Одна из девушек, Лизи её не знала, наверное, из другого отдела, протянула стаканчик с остывшим кофе.       — Извини, электричество вырубили. Остался только холодный.       Лизи ничего не помнила. Ни как Джокер и его банда ушли, ни как всех отпустили домой раньше времени, ни как с ней разговаривал полицейский, а потом штатный психолог. «Бедняжка, он ведь мог убить её, конечно, она в шоке», — отпечатались чьи-то слова в памяти. Лео подвёз её до дома, и Лизи молча ушла.       Из коматозного состояния её вырвал телефонный звонок. Лизи сидела на диване и не с первого раза услышала трезвон. Телефон надрывался, взывая к глухой тишине. Да провалитесь все! Неужели в Готэме не осталось ни минутки на себя, почему надо принадлежать всем и сразу? Лизи нехотя сняла трубку.       — Да?       — Лизи? Лизи, это ты?       — Марта?       — Да-а! Ты куда пропала? Я уже устала звонить тебе. До тебя дозвониться — как до правительства: тебя вечно нет дома. Ну как жизнь?       Лизи потянулась к столику, пошарила, перевернула пустую пепельницу и отдёрнула руку. Это не для неё. Она не курила, но очень хотелось чиркнуть спичкой и втянуть горький дым, чтобы утонуть в нём. А эту жёлтую стеклянную вещицу она купила на распродаже, чтобы Артуру было куда стряхивать пепел. Впрочем, Джокеру тоже.       — Да нормально. А ты сама где? В твоей квартире живёт какая-то бабуля, я заходила пару раз, думала, это твоя родственница.       — Нет, я же съехалась с Робом, мы снимаем квартиру, через месяц у нас свадьба. Ничего такого, просто распишемся и в кафе сходим. Приходи, повидаемся с тобой, а то ты пропала, и концы в воду. Где пропадала, подруга?       Лизи пожала плечами, будто Марта могла её видеть.       — Да так, работа, дела, вся в суматохе. Как Роб? Он же вроде музыкант, выступает где-то.       Марта помолчала немного и ответила невесело:       — Играл в барах, сейчас как-то не очень. Не зовут. У нас беда, Лизи. Дом, в котором мы снимаем квартиру, выкупил какой-то мафиозный мудак, мутная история. Дерут плату, как будто мы в пентхаус переехали, а не в грёбаную дыру. У соседа жена пропала, когда он повздорил с ребятами этого говнюка. Так и не нашли. Ну а я работаю в веломагазине, теперь я, как говорится, сапожник с сапогами, — Марта хихикнула, довольная своей шуткой.       Лизи не сводила глаз с патефона, сверлила его, будто он мог — пшик — и испариться.       — Зато я сапожник без сапог, — невесело усмехнулась Лизи.       — Эй, подруга, о чём это ты?       — Марта, послушай меня, я ничего не обещаю, но никому не говори про наш разговор. Поняла? Ты меня поняла? Робу тоже не говори, никто не должен знать. Я тебе потом всё объясню… Неважно, — она выдернула из рюкзака блокнот с ручкой. — Продиктуй мне адрес, где вы сейчас живёте. И телефон тоже. Да, да, адрес и телефон. Марта. Никому, поняла? Я тебе потом сама позвоню. Всё, давай, целую.       Она откинулась на спинку дивана и закрыла лицо ладонями. «Что я творю? Так, соберись, это всё ради Марты. Лишь бы только всё получилось, лишь бы сработало, а там будь что будет». Лизи нашарила в рюкзаке жёлтую баночку, привычным движением открыла крышку и проглотила одну таблетку. Вторая пусть останется на ночь, на десерт. Лизи легла и подложила руку под голову. Мысли то налетали целым роем, жужжали в голове и не давали покоя, то рассыпались в пепел, оставляя после себя пьянящую пустоту. И непонятно, то ли всё вертелось, то ли стояло на месте, но голова шла кругом, и комната летела куда-то вдаль, уносилась всё дальше и дальше в страну Оз. Лизи закрывала глаза и слышала стук колёс. Тук-тук, тук-тук. Мимо проносились окна чужих бездонных квартир. Лизи прислонялась к окну и приглядывалась: люди пили чай, смеялись, шутили. Некоторые махали ей и посылали воздушные поцелуи. Мимо прошла проводница и зачем-то бросила Лизи: «Просыпайся, радость». «А куда едет этот поезд?» — запоздало спросила она, но в ответ долетел лишь смешок. «Просыпайся, открой глаза».       Лизи вынырнула из мутного сна и протёрла глаза, попыталась найти взглядом будильник. Чёрт, где же он? Гадство.       — Ну же, сладкая, поднимайся, папочка пришёл.       Она тяжело приподнялась и посмотрела на Джокера. Он положил её ноги к себе на колени и гладил, очень нежно, будто успокаивал её. Усмехнулся. Очередная шутка, понятная только ему. Окончательно стряхнув с себя остатки туманного сна, Лизи села рядом и прижалась, уронив голову Джокеру на плечо.       — Ты псих. Ты знаешь об этом?       Он обнял её и кивнул:       — Я знаю.       — Что за спектакль ты устроил утром? Что это было?       Лизи поджала под себя ноги и забрала у Джокера сигарету. Затянулась. Глубоко, хотела так же вкусно втянуть в себя дым, чтобы забыться в туманной белизне, отравиться горечью, пустить её в себя, но вместо этого она закашлялась, не в силах сказать ни слова.       — Какая гадость, — прокашлявшись, скривилась Лизи и затянулась снова.       — Стив отмывал деньги и переводил их в другой банк. Хорошо налаженная схема, отработанная до мелочей, а Петер узнал об этом и хотел оборвать всё.       — А тебе какая разница? — удивилась Лизи. — Ну и оборвал бы. Что с того?       — Ммммм, глупышка. Мои люди курируют эти потоки.       Лизи пожала плечами и затянулась.       — И кто заправляет тем банком?       — Мафия, — как ни в чём не бывало ответил Джокер.       — А я-то думала, ты теперь каждого моего начальника мочить собрался.       Он чмокнул её в лоб.       — Глупая, глупая Лизи.       — А можно я кое о чём тебя попрошу? — она замерла в ожидании ответа.       — Конечно, радость, для тебя что угодно.       Лизи задумалась. Гадкая сигарета была всё такой же ужасной, но Лизи всё равно втягивала дым с привкусом полыни. Или сейчас, или никогда, надо было решаться, и Лизи взяла со столика блокнот и вырвала из него лист.       — Вот, — она протянула его Джокеру. — Можешь убить мудака, который заправляет этим домом?       — А ты, оказывается, плохая девочка. Да, Лизи?       — Это не всё.       Джокер усмехнулся, сложил хрустящий лист пополам и спрятал в карман.       — Что ещё хочет моя девочка?       Лизи вдавила окурок в пепельницу. Зачесав волосы назад, она пересела на колени Джокера. Так часто бывало, лицом к лицу, но чтобы она сверху — почти никогда. Это второй раз.       — Хочу, чтобы сегодня ты меня ласкал. Вот так.       Она расстегнула молнию на юбке, чтобы было свободнее, взяла ладонь Джокера и запустила её к себе в трусики.       — Хочу так.       Лизи сдавленно простонала.       — Вот так, да…       Дыхание глубокое. Она запрокинула голову, и волосы заструились по спине. «Ещё…» В глубине души полыхнул пожар, и Лизи ахнула. Сжала бёдра, елозя на коленях мужчины. «Да», — шептал он. Его пальцы требовательные, умелые. Бездна снова проглотила её, заставляя выползать наружу искалеченные желания, полные дьявольских образов. Какое же искушение, тонуть в ласках, пропадать в них, переставать существовать, но чувствовать: живу и всё ещё дышу. Проскользнула несмелая мысль, пытаясь пробиться: это дорога в ад, но Лизи прогнала мысли прочь и застонала.       Сегодня всё будет по её правилам.       Пусть сегодня бездна победит, пусть проглотит. Девиз сегодняшнего порочного вечера: дьяволово — дьяволу.