Двое: я и моя тень

      Если собрался жечь этот чёртов город, то жги, шути, блядь, от души, вот только не факт, что люди поймут всю иронию.       У здания полиции собралось немало народа, каждому было что сказать — масса недовольных, кипящих от ненависти и несправедливости, и это было прекрасно. Волны возмущения прокатывались по толпе, рвали порядок на клочки, воспевали безумие, и Джокер вдохнул запах ненависти поглубже. Великолепно! Ну что ж, пора бы уже шутить. Люди ждут.       Взгляд то и дело цеплялся за маски клоунов, скрывавших лица. До сих пор горожане шли за Джокером, обожали его, ловили каждое его бредовое слово и впитывали. А потом выходили на улицы и творили хаос во имя хаоса. Огонь ради огня. Смерть ради смерти.       Шеф полиции что-то скандировал с лестниц, то и дело поднимал ладонь, призывая гудящую толпу к порядку, а когда его взгляд остановился на красном пятне в первом ряду, коп замолчал, что-то мыча в мегафон и спешно соображая, что же делать. Полиция — то, что от неё осталось — ещё оказывала сопротивление, охотилась за Джокером неистово, изображая из себя инквизицию и свято веря в праведную миссию «крестового похода». Да только Джокер всегда на шаг впереди. И вот теперь, когда ему наскучило водить легавых за нос, он сам пришёл к ним, чтобы повеселиться и устроить праздник. Приглашены все, веселитесь и ни в чём себе не отказывайте!       — Эй! — пытаясь перекричать толпу, позвал копа Джокер и махнул ему зажатым в руке пистолетом.       Рядом с ним бесновался странный тип, топал ногами и брызгал слюной, воя и вопя во всё горло. Джокер взял его ладонь и вложил в неё оружие. Парень замер, немигающим взглядом уставившись на подарок: трудно удержаться, когда в руке появляется маленькая, но всё-таки власть. Глаза его наполнились блеском, смешивающимся с первозданной жаждой крови, желанием назвать всему миру свою цену. Джокер улыбнулся и что-то шепнул на самое ухо. Парень, как во сне, кивнул, поднял взгляд на легавого, растянул губы в придурковатой улыбке и выстрелил. Первая пуля попала в ступени, вторая ушла в воздух. Замешкавшийся шеф полиции вытащил пистолет и выстрелил в дебошира, и когда тот грузно упал, толпа взревела и ринулась вперёд. Джокер ловко лавируя между людьми и пританцовывая, выбрался из начавшегося хаоса и крикнул, взмахнув на прощание:       — Пока! Счастливо вам всем сдохнуть!       Полицейские попали в ловушку. Их резали, били, жгли. Других перестреляли как бешеных собак. Всех до единого коснулась карающая рука городского безумия. Повезло только тем, у кого в этот день был выходной. А тех, кто осмелился прийти на выручку, ждала прекрасная печальная участь: они тоже сдохли. Зато когда приехали работники местного телеканала, Джокер встретил их лучезарной улыбкой и дымом сигареты.       ***       Переезд прошёл без проблем, без мук совести, какие бывают, когда оставляешь не просто квартиру, а часть себя. Теряешь что-то важное. Душа рвётся обратно, а сделать ничего уже нельзя. Ничего такого не было, когда Лизи последний раз закрывала дверь своей старой съёмной квартиры. Никаких тебе долгих сборов, выгребаний скелетов из шкафов, чтобы погрузить их в машину и перевезти в новое место, чтобы они продолжали пылиться уже там. Артур, например, ничего не взял с собой, но выбросил очень много барахла, которое растащили по винтикам в первый же час, так что старьё обрело новых хозяев, продолжив своё в каком-то смысле нетленное существование. Что-то осталось на прежних местах будущим хозяевам: Артур не стал оставлять жилище как запасной аэродром. Наверное, он смотрел в будущее или слишком оптимистично — что вряд ли, или чересчур пессимистично, что вероятнее всего. Однажды он обронил странную фразу: «Мёртвым достаточно законных два на два, так что мертвецам не нужны квартиры». Лизи тогда обомлела, но ничего не ответила.       Свою квартиру она оставила за собой, внесла плату за полгода вперёд, чтобы не ломать голову, как каждый месяц ездить сюда и не пропустить платёж. Когда Лизи рассказала об этом Артуру, в ответ он лишь бросил окурок под ноги и растоптал его. Ни слова не сказал.       Новая квартира… Нет, не квартира: маленький уютный дом, тихая гавань, о которой мечтает каждый, кому нужны покой и уют. Четыре комнаты: две на первом этаже, две на втором, ванная с душевой кабиной, просторная светлая кухня. А с первого на второй этаж протянулась деревянная лестница с перилами, искусно вырезанными в готическом стиле. Витражные окна, широкие подоконники, устланные подушками, встроенные книжные шкафчики.       Спальня по-королевски шикарная, и гвоздь программы — широкая кровать, громоздкая, кричащая о своём недвусмысленном предназначении, но в то же время подчёркнуто аккуратная.       — Я никогда не жила в подобных местах! — восхищалась Лизи и в то же время ощущала неподдельное волнение.       Это сказка, в которой рядовая оборванка вдруг стала принцессой. Позже Лизи поделилась новыми ощущениями, что она как будто попала в современный миниатюрный замок графа Дракулы, только непонятно, какую роль ей назначили: графиня или агнец на заклание. Артур чмокнул её в щёку и назвал выдумщицей.       Нижний город — один из лучших районов, Даймонд — большая маленькая мечта, слишком неправдоподобная, недоступная, желанная, о такой жизни и правда можно только мечтать. И Лизи решила почаще напоминать себе, чтобы совесть об этом не забывала, что это всё с подачи Джокера. За машиной, которая привезла Артура и Лизи сюда, тянулся невидимый кровавый след. Такова цена. Не последняя: может, однажды и Лизи придётся заплатить высокую цену за этот комфорт.       Первое время ей нравилось всё: дом, тихая, спокойная жизнь, вид на парк из окон южной части дома, непринуждённые походы по магазинам. Артур не скупился, при этом на себя он словно специально ничего не тратил, не желая расставаться со старенькой курткой горчичного цвета. Лизи потратила много сил и времени, чтобы уговорить его купить новые брюки и ботинки, сменить дешёвые выцветшие рубашки на новые, презентабельные. Она чувствовала, что ему это было чуждо, он согласился только потому, что хотел сделать Лизи приятно. Ей и самой было непривычно ходить по магазинам: не покидало ощущение неуверенности. За чей счёт банкет? Джокер лишь посредник между ограбленными банками и Артуром.       Оплачивая покупки кровавыми деньгами, вещи тоже становились таковыми.       Но постепенно сытая жизнь начала приедаться, и Лизи всё больше ощущала себя птицей, запертой в клетке. Артур давал много наставлений: куда можно ходить, а куда нет, с кем стоило говорить, а с кем нежелательно даже взглядами обмениваться. Предостережений море. Постепенно одиночество снова подкралось к Лизи, и телевизор скрашивал долгие вечерние часы в ожидании Артура. Она настолько редко смотрела бессмысленный ящик, называя его не иначе как убийцей времени, что удивилась огромному количеству каналов, одно шоу сменяло другое, а новости передавали чуть ли не каждые полчаса. На одном из протестных каналов в пятницу вечером показывали последнее шоу Мюррея Франклина. Так и так везде мозгосклеивающая жвачка, поэтому Лизи, насыпав в тарелку поп-корн, села у телевизора.       Мюррея знали все, даже те, кто никогда не видел его шоу. Лизи была в их числе. Её мало интересовало, как он жил и ещё меньше — как он умер.        — …и терпеть всё это как послушные мальчишки! Что мы не озвереем и не восстанем! — глаза Джокера блестели от ярости. Весь наэлектризованный.       — Вы закончили? У вас столько жалости к себе… — Мюррей хмыкнул, — Джокер. Вы как будто оправдываете убийства этих людей…       Лизи отставила чашку с попкорном и неотрывно следила за происходящим на экране, боялась даже моргнуть лишний раз. Охренеть. Да, город тогда стоял на ушах, так писали газеты. Кажется, как раз в ту неделю Лизи провалялась с гриппом и пропустила всё веселье. Готэм горел, а она лежала в бреду и сражалась с болезнью. А ещё, насколько знала Лизи, здание, где снимали шоу Мюррея, взорвали в ночь его убийства. Ни улик, ни имён, ничего. Джокер встал во главе восстания.       Так вон оно — первое появление Джокера на публике, его дебют. Он сорвал нехилый такой куш.       Удивительное дело: город до сих пор полыхал и днём и ночью, и вот, казалось бы, самое время погрязнуть в первозданном хаосе, продать душу дьяволу и отдать совесть на откуп, но тотального анархизма в самом его худшем виде так и не произошло. Кафе не закрывались, даже несмотря на то, что периодически то в одном, то в другом районе забегаловки громили не хуже богемных притонов. Магазины всё ещё держались на плаву, хотя многие пострадали. Аптеки потихоньку возрождались из пепла. Казалось, что камня на камне скоро не останется, вот-вот всё канет в лету, но даже простая веломастерская выжила в этом безумии. Не просто выжила, а осталась нетронутой. Наверное, люди ещё понимали, какую грань можно спокойно перейти, а какую — нельзя. Велосипеды — это мир простых людей, тех, кому не по карману такси и тем более собственная машина.       К тому же велосипед можно занести в квартиру, зная, что отсюда-то его потащат в последнюю очередь. А машина? Они горели как души грешников: каждую ночь четырёхколёсные факелы нет-нет да освещали улицы, подсвечивая путь в ад.       И уже подходила к концу вторая неделя с момента избиения в подворотне. Со дня на день Лизи собиралась выходить на новую работу. Она мало тратила из того, что лежало на счету: в основном на еду, и то не так часто. И чем ближе был заветный день, тем задумчивее становился Артур, а ведь когда Лизи только рассказала ему о том, что её приняли, он разделил с ней радость, поздравил с этим немаленьким достижением, улыбался вместе с ней, но постепенно градус его восторга таял. Он слушал о новой работе без былого энтузиазма и не скрывал этого.       Воскресное утро порадовало солнцем, и ничто не предвещало беды. Лизи потянулась и посмотрела на Артура. Он уже не спал, листал какие-то бумаги.       — Хочу тебя кое о чём попросить, — вместо привычного «С добрым утром» прозвучали слова, которые Лизи не очень любила слышать, тем более тон ей не понравился сразу.       — О чём?       — Я не хочу, чтобы ты ходила на эту работу. По крайней мере не сейчас.       Лизи села, чувствуя большую нестерпимую обиду, окатившую пронизывающим холодом. Она подтянула одеяло и спросила:       — А на что я буду жить?       Артур посмотрел на неё и удивлённо ответил:       — У меня есть деньги. Разве ты в чём-то нуждаешься? Или я тебе отказываю?       Эти слова отозвались колючей яростью и нешуточной обидой в сердце Лизи, потому что она, казалось, только начала выбираться из ямы по имени Готэм, отвоевала себя у страха, покрытого сюрреализмом и беспросветностью, как вдруг Артур взял ножницы и захотел обрезать крылья. Какого хрена он молчал две недели? Почему в последний момент рубанул? Лизи долго подбирала слова, но так и не могла найти верные. Ей показалось, что она даже забыла, как дышать, а навернувшиеся слёзы душили.       — По… Почему ты так со мной поступаешь? — чтобы не разреветься, она подняла лицо к потолку и зажмурилась.       А когда посмотрела сквозь мутную пелену на Артура, увидела, что он сидел обескураженный. Удивлённый. Как будто правда не знал, что ответить.       — В городе небезопасно, — неуверенно протянул он. — Ты только не подумай, что я хочу тебе что-то запрещать. Это не так! Просто…       — Что просто? — закричала Лизи и тут же приподняла руки, давая понять, что она спокойна.       Она не любила сюрпризы, особенно такие хреновые. В первые секунды она пообещала держать свои эмоции в кулаке, но тут же всё покатилось в тартарары. Спокойствие лопнуло, как мыльный пузырь, и злость вперемешку с обидой захлестнули её.       — Но ведь ты говорил, что можешь встречать меня.       Артур вздохнул.       — Всё не так просто, я не могу рисковать тобой. Ты хочешь работать? Отлично. Давай посмотрим, что есть в этом районе.       Лизи мрачно посмотрела на Артура. Он это серьёзно? Да, Нижний город — район спокойный, в отдалении от основной части, окраина и тихая гавань, мечта, к тому же протестное движение долетало сюда пока только раскатистым эхом, лишь отзвуками городской войны. Если в самом Нижнем городе нет-нет да вспыхивали народные волнения, то до окраины пока что почти не добирались: таяли, выплеснув ярость на магазины и парочку-другую машин. Да, неровен час, всё вспыхнет и здесь, это лишь вопрос времени. Почему всё так сложно?       До Ист-Энда в условиях сложившейся ситуации — как до Луны через минный Млечный путь. Надо пересечь почти весь город. Да, Лизи это пугало, но она решила не нагнетать обстановку и не показывать страх Артуру. В конце концов, она ведь не пешком собралась ходить, а ездить на поезде, и не абы как, а первым классом. Самой собой, придётся залезть в грязные деньги, так и лежавшие мёртвым грузом на счету, но можно уговорить свою пока ещё дремавшую совесть не грызть в будущем так сильно. Придержать коней.       Лизи посмотрела на Артура. Какая работа найдётся в Даймонде, где основные направления — это прокуренные бары, шумные вечеринки и парочка-другая театров? Стоит ли говорить о том, что оставшиеся на плаву более или менее благополучные горожане не желали ездить на велосипедах, когда под рукой есть верный четырёхколёсный респектабельный друг. К тому же Лизи изучила вакансии вдоль и поперёк: официантки, горничные, менеджеры, продавцы. Одни и те же слова мелькали из объявления в объявление, из газеты в газету, и столбы пестрели теми же должностями — ничего хоть сколько-нибудь достойного и интересного. Какой тогда смысл в увольнении из банка, если надо было лезть в ту же петлю только с другим мылом?       — Мы что-нибудь обязательно придумаем, но обещай мне, что ты не пойдёшь на эту работу.       Лизи пожала плечами.       — Ладно.       В понедельник Артур ушёл рано — раньше обычного, у Лизи остался в распоряжении весь день. За эти две недели она исходила Даймонд вдоль и поперёк, чувствуя себя в безопасности, но в то же время в хитрой ловушке. Она могла позволить себе утренний кофе на террасе в местной пекарне: листать свежий номер газеты, хрустеть горячей булочкой и не думать ни о чём. Артур обещал ей беззаботную жизнь — и он её дал. Он не оставлял её ни на одну ночь, всегда возвращался, принимал душ и нырял под одеяло. Иногда просто прижимался, и они так и спали до утра, а порой будил, чтобы рассказать, как скучал весь день и думал только о ней.       Фактически он ничего и не запрещал, с удовольствием любовался новыми нарядами Лизи, но при этом её всё время грызла мысль, что это неправильно.       Но сегодня, вместо ритуального кофе и привычной утренней газеты, Лизи вскочила с постели, оделась и, на скорую руку приведя себя в порядок, ринулась на станцию, чтобы успеть на поезд. Она неслась через парк, будто сам дьявол наступал ей на пятки, обещая пережевать и не поперхнуться. Зачем-то вместо рюкзака она в спешке схватила сумочку, и теперь та постоянно сползала с плеча. Лизи перехватила её подмышку и неслась как угорелая.       Поезд уже стоял на станции, все пассажиры расселись по местам, а женский голос, больше похожий на голос робота в глубокой депрессии, объявил, что отправление уже вот-вот, прямо сейчас, ни секундой позже, и Лизи, едва не теряя сознание, из последних сил вскочила на ступеньку и ввалилась в вагон. Прислонившись к стене, она громко дышала, чувствуя, что или упадёт и умрёт прямо здесь и сейчас, или закричит от радости, что успела, дайте только воздуха побольше, минуту-другую подождите. Сердце рвалось из груди от радости и от невыносимой пробежки.       И уже потом, растрёпанная, переполненная счастьем и тревогой, Лизи нашла свободное место и плюхнулась. Сосед — пожилой, седой мужчина в дорогом классическом костюме — одарил её удивлённым взглядом и отвернулся. Впрочем, ни ненависти, ни брезгливости Лизи не увидела: это была обязанность любого сколько-нибудь воспитанного человека — просто не пялиться.       Хорошо. Она решилась, поплыла против течения, сделала всё с точностью до наоборот, это не так страшно. А вот что она скажет Артуру, как будет вести двойную игру, чтобы скрыть работу? Может, и не придётся его обманывать: Артур часто уходил рано утром, а возвращался уже ближе к полуночи. Разве у него было время замечать такие мелочи, как отсутствие Лизи? Даже Джокер с его странной, извращённой любовью уделял ей куда больше времени и внимания, хотя Лизи в первые дни переезда надеялась, что он не узнает её новый адрес. Но такова жизнь. Кажется, так любил говорить Артур. Вечера без него стали тоскливыми, полными одиночества. Один раз ей даже захотелось бросить всё, забыть про страх и уйти в ночь на поиски своего кошмара в красном костюме, когда и он по какой-то причине не приходил.       Но все страхи развеялись, как только Лизи добралась до новой работы и переступила порог ремонтной мастерской «Крути педали». Руки помнили всё, а взгляд светился от счастья только от одного вида велосипедов. Мастерская расположилась в здании бывшей обувной фабрики и занимала два небольших помещения на первом этаже. Остальные квадратные метры поделили между собой офисы, фирмочки и разномастные магазины. И это к удивлению привлекало людей: непроходимым и богом забытым местом бывшую фабрику язык не поворачивался назвать. А на обеде — боже, храни адекватное начальство! — Лизи выбралась в местный парк и любовалась урбанистическими видами района. Посмотрите только: всё дышало, жило, стремилось увидеть завтрашний день и будущее вообще, а многочисленные старенькие постройки, порой тесно жавшиеся друг к другу, не пустовали — везде кипела жизнь. На заброшенном упавшем когда-то давно кране устроили выставку в стиле «стрит стайл» из фотографий с видами на Готэм: разные ракурсы, дневные и ночные фото, работяги, простые прохожие, метро, закоулки и одинокие фонари. Чего только не было на фотографиях!       Вечером, после трудового дня, Лизи решила заглянуть на старую квартиру, но как только она вышла на станции, то вся храбрость тут же растаяла. Пшик, и как не бывало. В памяти всплыло всё: и избиение в подворотне, и долгое восстановление после, как в кошмарном сне. Лизи запаниковала, осознав, что она тут совершенно одна: ни Артура, ни Марты, ни Джокера. Сюда уж он точно не заглядывал, зная, что она не сбежала. Лизи мялась, стоя на станции, и большее, на что смогла решиться, это дойти до ближайшей кофейни и заказать невкусный остывший кофе для храбрости.       Добрый десяток четвертаков ушло на то, чтобы дозвониться до Артура. Телефон каждый раз неизменно отвечал бессердечно одинаковыми гудками, а при писке автоответчика Лизи клала трубку. Она торчала тут уже третий час: прямые рейсы от Ист-Энда до Даймонда ходили только днём, а последний автобус ушёл сорок минут назад, и перспектива остаться ночевать в этом районе пугала. Отчаявшись, Лизи всё-таки набрала номер ещё раз, послушно дождалась автоответчика и попросила Артура приехать за ней.       Чёрт возьми, вот уж вляпалась так вляпалась. И хотя всё внутри протестовало против угнетения в духе «сиди дома: да, я тебе указываю, что делать», всё-таки сквозь завесу гнева просачивались тонкие голоса совести и здравого смысла, что свою точку зрения не просто не получилось отстоять, а куда хуже: пришлось обмануть. К тому же опасность никто не отменял, особенно в самом сердце беспорядков. Лизи разменяла на кассе ещё один доллар и потратила на звонок монету: на этот раз она рассказала автоответчику, почему оказалась в этом районе.       Следующие полчаса Лизи напряжённо вглядывалась в пугающую черноту окна. Глупо получилось: она и до старой квартиры трусила дойти, преградой тому служили воспоминания об избиении, и обратно в Даймонд уже вернуться не могла. Такси — хороший вариант, самый безопасный, но загвоздка в том, что налички у Лизи с собой катастрофически мало, а карта дома. Полчаса ожидания закончились ещё одним звонком: «Артур, если ты дома, ответь мне. Я тут без денег, и мне страшно». Отчаяние заставило поймать официантку и спросить о ближайших дешёвых мотелях. Удивительно, столько лет тут прожила, а ни одного не знала: не было нужды.       — Ой, милочка, тут недалеко сдаются номера посуточно, можно на пару часов взять, но там в основном проститутки тусуются, так что такой красоточке, как ты, там делать нечего. Есть небольшой отельчик «У Лу», я тебе сейчас адрес напишу, а Кайл тебя может проводить за два доллара, — официантка кивнула на паренька, уткнувшегося в кружку пива. — Минут через двадцать я его отпущу. Будешь ждать?       А выбор был?       До полуночи сорок минут. Лизи уже устала ругать себя за трусость и за глупую идею приехать сюда. Как она вообще решилась? Зачем? Какая муха её укусила, чтобы пойти на безрассудство? Жесть. Но в последнее время хотелось протестовать: если бы Артур запретил прыгать с моста, Лизи, наверное, назло всему миру пошла бы и прыгнула. Это глупо и бессмысленно, но…       Колокольчик над дверью тихонько звякнул, впуская внутрь вечернюю прохладу и гул нетрезвых голосов. Глаза Кайла полезли на лоб, а официантка застыла у стойки с подносом в руках. Лизи обвела их взглядом и посмотрела на дверь. Это было занятно и неожиданно: Джокер, на ходу затушив сигарету о стол и бросив окурок на пол, смотрел на Лизи… сердито. Подбородок подрагивал, Джокер хмурил брови и буравил Лизи недобрым взглядом. Один из редких ночных посетителей привстал, отодвинув кофе, но Джокер холодно посмотрел на парня и достал пистолет. Весомый аргумент не глупить.       Лизи хотела было возмутиться, когда пальцы больно легли на локоть, но вместо этого растерянно обернулась. Джокер вытолкнул её из кафе. У входа стояла машина, за рулём незнакомый человек курил и барабанил по рулю, подпевая какой-то весёлой песне, подаренной ночному городу неспящим радио.       Лизи забралась на заднее сиденье, Джокер сел рядом с ней и похлопал водителя по плечу. Она открыла было рот, но Джокер поднял ладонь и закрыл глаза. Сжал кулак и медленно его опустил.       — Что. За. Нахрен, — в его голосе неподдельная угроза, и Лизи почувствовала себя в ловушке.       Наверное, он увидел, как она испугалась, потому что поправил ворот пиджака, глубоко вздохнул и заставил себя сбавить обороты.       — Я жду ответа.       — Как ты узнал, что я здесь? Как ты нашёл меня?       — Ты многого обо мне не знаешь, но на твоё счастье я прослушал сообщения на автоответчике. Посмотри в окно. Давай, радость, смелее. Что ты видишь? М?       Ист-Энд не любил удивлять и в лучшие свои времена, а сегодня он и подавно не торопился рассеивать дурную славу, посылая всех к чёрту. Что Лизи увидела? Что к грудам мусора примешались худшие человеческие черты: куда бы ни упал взгляд, везде царил беспорядок. Битые витрины магазинов, обгорелые железные скелеты, когда-то бывшие машинами. Толпы людей, горланящих неприличные песни. Редкие фонари могли похвастаться долгой жизнью, в основном улицы освещали костры, вокруг которых толпились те, кто творил хаос, кто поддерживал анархию Джокера. Им было можно всё.       — Ты слишком быстро забыла, как тебя отделали. Хочешь повторить?       Она покачала головой.       — Тогда какого ёбаного хрена?       Лизи посмотрела на водителя. Он не обращал внимания ни на неё, ни на Джокера, исполняя роль молчаливого свидетеля, которому по большому счёту на всё начхать. Может, оно и к лучшему.       Джокер подался вперёд, улыбающийся, так и сияющий жуткой радостью, но его выдавали глаза. В них ни намёка на веселье, они следили, холодные, серьёзные, полные жгучего негодования.       — Ты переживал? — спросила Лизи.       Он достал сигарету и глянул на неё.       — Такую куколку, как ты, любой бы жаждал отведать. Тебе надо быть поумнее и поискать другую работу.       Она выдохнула:       — Я не уйду.       — Господи! — он закатил глаза. — Да почему ты такая глупая?       Джокер похлопал водителя по плечу и велел остановиться — прямо сейчас. Машина как ехала по дороге, так и встала, и едущим сзади пришлось объезжать чёрное, как души заблудших людей, авто. Трезвон сигналов наполнил шумом и без того встревоженную улицу, десятки и сотни глаз устремились на вышедшего из машины Джокера. Он торопливо обошёл машину, открыл заднюю дверь и, ухватив Лизи за руку, вытащил её на улицу. Толкнул в спину и иронично предложил:       — Ну так иди и развлекайся, радость.       В дополнение к словам он стянул с неё куртку и рванул футболку за ворот. Ткань с треском разорвалась, оголив плечо. Лизи вскрикнула и обернулась, её одолевали попеременно то испуг, то бессильное возмущение. Толпы зевак не заставили себя ждать, с удовольствием наслаждаясь зрелищем, улюлюкая и подбадривая Джокера. Он же подхватил Лизи под локоть и повёл по проезжей части: водители одаривали ненормальную парочку отборной руганью, объезжали психов. Другие не жалели клаксонов, одобрительно выкрикивая грязные пошлости. Джокер махал зевакам и тащил Лизи дальше.       — Наслаждайся прогулкой, радость! А представь, что будет, если я тебя оставлю одну: для них это будет королевский подарок. Сколько членов за ночь в тебе побывает, как думаешь? А?       Они остановились, и Джокер, смеясь, обвёл толпу рукой, и люди приветствовали его, пускали в воздух сигнальные ракеты, жгли петарды, сотрясали воздух кулаками. Он толкнул её вперёд, а сам остался на месте, наблюдая за спектаклем.       — Ну же, смелее.       К ней потянулись руки, жаждущие потрогать девичье тело, растерзать его, взболтать страх и слёзы и выпить их до дна, не оставив ни капли. Лизи отпрянула от толпы, затравленно оглядываясь по сторонам. Джокер бросил на заднее сиденье подъехавшей машины куртку и велел Лизи забираться в тачку. Он весело подмигнул зевакам и нырнул следом, и уже внутри от былой весёлости не осталось и следа.       — Это не угроза, это жизнь. И ты либо подстраиваешься под неё, либо она имеет тебя во все дыры. Поправь меня, если я не прав, но, по-моему, Артур просил тебя не глупить.       Лизи, отвернувшись, поправляла разорванную футболку и утирала слёзы.       — Ой да брось!       Джокер подсел к Лизи и прижал её к себе, зажав сигарету в зубах.       ***       Лизи зажмурилась и помотала головой, будто это могло помочь стряхнуть добрые, но грустные новости. Почему просто нельзя отмотать время назад? На ту самую точку, когда всё пошло кувырком — нажать клавишу «отмотать назад». Запретить пугающему будущему вихрем врываться то ли в сон, то ли в явь и портить всё.       — Эй, ты как там? Всё нормально? — настороженно позвала Марта.       Лизи поудобнее перехватила трубку и кивнула, будто Марта могла её увидеть. Маленькая надежда уезжала. Каким-то странным образом Готэм отпустил её, дал билет в один счастливый конец. Новый управляющий, пришедший на место убитого по приказу Джокера, — этого Марта, естественно, не знала, — оказался славным парнем, он тоже нечист на руку, но говнюком при этом не был и помог Робу найти работу в Калифорнии. Сказка со счастливым концом, идеальная история, достойная того, чтобы про неё написали книгу, а потом сняли по ней романтический фильм. Драма с хорошим концом. Все счастливы.       Да вот только Лизи ощутила себя ещё более одинокой, невообразимо жалкой. Она ведь когда-то тоже мечтала уехать подальше отсюда, хотела, чтобы судьба подмигнула ей, похлопала по плечу и ободряюще шепнула: «Вали-ка ты отсюда, этот мрак не для тебя». В жизни Лизи разворачивалась криминальная драма с любовным треугольником, в котором она меж двух пылающих огней: один обжигал и пугал размахом кровавых пожаров, а другой горел в них. И, кажется, ему это даже нравилось.       — Слушай, а поехали с нами! Роб купит ещё один билет, приедешь к нам быстро, оглянуться не успеешь. Мы и квартиру снимем побольше ради такого случая, всем места хватит. Как там твоего парня зовут? Эрик? И он пусть присоединяется.       — Артур, — Лизи вздохнула и повторила: — Его зовут Артур. Он не согласится переезжать, даже не знаю, как он на другой район решился, а тут — город.       — Ну тогда айда одна. У него не будет выбора: он приедет за тобой, увидит, какая ты счастливая и останется. А если не приедет, то и пошёл на хрен.       Лизи задумчиво ответила:       — Всё не так просто, — она долго молчала. — У меня задержка две недели, не знаю, что делать.       — Ходила к врачу? — упавшим голосом спросила Марта.       — Пока нет. Как я буду одна растить ребёнка, если окажется, что я… Кто меня возьмёт на работу, я и на новой-то боюсь рассказать правду, хотя ничего ещё не подтвердилось. А у вас и без меня финансовых проблем полно, я буду вам нужна как снег летом. Сечёшь?       Как сказать Марте, что она не знает, кто отец?       С другой стороны, в последнее время навалилось столько трудностей, что на весь Китай хватило бы с лихвой, ещё бы и осталось на добавку. Хотя это мог быть просто сбой, каждой женщине знакома гормональная встряска: перенервничала, и типа здравствуй, задержка, проходи, чувствуй себя как дома, можешь мне ещё нервы помотать.       — Может, тогда хотя бы проводишь нас? Мы уезжаем послезавтра, поезд в восемнадцать тридцать.       — Погоди, я найду ручку и бумагу.       Голос Марты безмятежный, далёкий, слишком родной. Лизи разглядывала эти странные слова и цифры: как же щемило сердце. Поезд унесёт Марту, её боевую подругу, и она никогда не вернётся. У Лизи останутся Артур и Джокер — только они на весь город, и больше никого. «Я приду», — пообещала она и повесила трубку.       Обещание звонить почаще растворится вместе с поездом, как только он скроется, и Марта с Робом бесследно растают, пропадут из истории Готэма.       Лизи не стала ничего говорить Артуру, ни к чему очередной разговор о том, куда ездить можно, а куда нельзя. Он лишь поинтересовался как прошёл день, всё ли хорошо, а потом они поужинали, шуршал проигрыватель, и Элвис пел им свои песни, растворяя дождливый вечер в музыке.       — Ты какая-то грустная сегодня, — заметил Артур.       Лизи отпила из кружки: кофе всегда был крепкий, чёрный, чтобы ни на миг не забывать, где живёшь. А на дне вязкий осадок.       Она пожала плечами и перевела разговор:       — Расскажи мне что-нибудь о себе. Я тебя знаю и не знаю.       — Что ты хочешь услышать?       — Ну… Что-нибудь. Расскажи о маме, о школе, чем ты жил до нашей встречи.       Он хмыкнул и иронично ответил:       — Нечего рассказывать. Моя жизнь — сплошная комедия.       — Занятно, — задумчиво протянула Лизи.       Артур достал сигарету и посмотрел на неё. «Что именно?»       — Джокер точно так же говорил на шоу Мюррея. «Моя жизнь — сплошная комедия».       — Ты же говорила, что не смотришь телик и то шоу не видела.       — Да, — не стала отрицать Лизи. — Но надо же как-то время убивать, вот сегодня посмотрела. Знаешь, мне кажется, ты из кожи вон лезешь, хочешь быть похожим на Джокера.       Он улыбнулся уголком губ:       — И как? У меня получается?       Она помотала головой:       — Нет. Не хочу больше о нём говорить, зря я эту тему завела. Лучше скажи, что ты послезавтра делаешь?       Как ни спрашивал Артур, она не поделилась с ним переживаниями. Ни к чему. Марта всё равно уедет, а Лизи не выбраться из этого бездонного болота. В какой район ни переберись, а всё одно, только толщина кошельков у горожан разная. Странно, что до здешних мест долетал в основном лишь рокот протестного движения, но люди всё равно остерегались выходить по вечерам, ведь не сегодня, так завтра всё могло круто измениться. Воздух наэлектризован. И, несмотря на напускную чванливость, город жил.       Лизи жила вместе с ним: их сердца бились в унисон. Можно ли убежать от себя, если ты и есть Готэм? Отныне и вовеки веков. Но она не сдавалась и решила, что если позволит Джокеру и дальше запугивать себя, то или окончательно сойдёт с ума и слетит с катушек, или сгниёт заживо. Покроется мхом, станет тенью из своих невыносимых кошмаров и будет всё время прозябать в тоскливом ожидании непонятно чего. Поэтому на следующий день Лизи собрала все свои грамоты, дипломы, благодарственные письма за все велозаслуги и привезла их на работу. Не чтобы похвастаться. Нет. Вся эта кипа легла на стол начальника, сдобренная охрененно бессовестной и наглой просьбой: «Разрешите мне уходить с работы в четыре».       Начальник, перебрав бумаги и офигев, разрешил.       Да, это ещё одна двойная жизнь. Просто надо перестать быть трусихой, не позволить запугивать себя и дальше.       На третий день Артур преподнёс прекрасную новость: он не придёт домой ночевать. Дела. Долго извинялся и сто раз кряду спрашивал, не обиделась ли она. Обида? Нет. Всё сложилось просто великолепно, после работы сразу провожать Марту, а потом поймать такси — и домой. Супер.       На работе день прошёл легко, весело, непринуждённо. Лизи оживала рядом с велосипедами, каждая запчасть была для неё как внутренний орган для талантливого хирурга: чудо из чудес. В четыре она поймала такси. Небо оплакивало моросью её дружбу с Мартой, но Лизи решила для себя, что отпустит свою тоску, не позволит ей ещё раз испортить и без того трудную и странную жизнь.       В сувенирной лавке очень кстати нашлось две статуэтки в виде велосипедов. На одном сидела смешливая девчушка в кепке, а на втором девчонка пыхтела и изо всех сил крутила педали. Лизи купила оба велика, сунула их в большой бумажный пакет и пошла в продуктовый магазин. Марта та ещё сластёна! Так что к великам прибавились пряники, печенье, конфеты. И вдруг на душе стало так легко и светло! И когда они встретились с Мартой на перроне, Лизи плакала не от истязающего уставшее сердце горя, а от счастья: она не хоронила их дружбу, она отпускала из сердца старую боль.       Поезд ушёл, и Лизи побрела на привокзальную площадь. Странно осознавать, что жизнь продолжалась.       Время близилось к семи, хотелось скорее попасть домой, принять душ и лечь. Забыться. А назавтра проснуться обновлённой, начать с нового листа, а сегодняшний день признать удачной репетицией новой жизни. И только Лизи порадовалась своим мыслям, как кто-то сзади обхватил её и закрыл рот ладонью. В ухо прорычали: «Не рыпайся!» Она рванулась, укусила негодяя, но ей на голову надели мешок и затолкали в машину. Но ведь только что всё было хорошо! Лизи, не унимаясь, предлагала деньги, просила её отпустить, обещала никому ничего не говорить. Липкий страх то и дело нашёптывал, что её убьют. Увезут за город, изнасилуют и бросят умирать, угостив ножом или пулей. Она не знала, сколько человек в машине, а когда попыталась снять мешок, на неё шикнули: «Тише ты!»       Потом, когда они остановились, её куда-то вели. Сначала как будто по коридору, затем по лестницам, а после был лифт. В конце пути с неё сняли мешок и грубо втолкнули в комнату.       Лизи обернулась к закрывшейся перед самым носом двери и забарабанила по ней. Закричала, требуя немедленно выпустить её. Она остервенело дёргала за ручку, но всё без толку.       — И что моя радость делала на вокзале?       Лизи вздрогнула и оглянулась.       — Представляешь, как я был удивлён, когда мне позвонили и сказали: слушай, Джокер, твоя пташка у поезда отирается. «Нихрена себе», — подумал я и велел тащить тебя ко мне. Ты думаешь, если уедешь из города, я тебя не найду? Ещё как найду. И накажу.       — Я не твоя вещь, — Лизи вложила в ответ всю свою храбрость. — И я не хотела сбегать.       — Правда? — голос наигранно наивен. — Тогда что ты там делала?       — Провожала Марту, она уехала.       — Как печально. Утешить тебя?       Джокер сидел в кресле у окна. Торшер освещал комнату тусклым желтоватым светом, игриво сплетаясь с сумерками, смешиваясь в один коктейль под названием «Лизи и Джокер». А ведь всё было так хорошо продумано, но его клоуны проникли везде. Наверное, кто-то из вчерашних людей запомнил её, а сегодня по роковой случайности оказался не в то время и не в том месте и, конечно, настучал на неё. Взгляд Лизи упал на журнальный столик, вставший преградой между ней и Джокером. На гладкой лакированной поверхности лежал пистолет.       Джокер проследил за взглядом Лизи и засмеялся. Приподнял брови и кивнул на оружие. Смелее.       Это игра? Шутка?       Будто прочитав её мысли, Джокер медленно усмехнулся. Лёгкая ухмылка не сходила с его лица.       Лизи не решалась. Это безумие. Что она будет делать: застрелит Джокера? Или сама застрелится? Мысли вихрями сменяли друг друга, а искушение не давало покоя: не так уж и сложно, первый шаг всегда самый трудный, а потом как по маслу.       Джокер медленно поднялся из кресла, поправил пуговицы на жёлтом жилете и сделал первый шаг.       Лизи не собиралась делать глупости, но тело само, без всякого разрешения толкнулось вперёд, и пальцы обхватили холодную рукоять. Тяжёлый. Она не умела обращаться с оружием, знала об этом только по фильмам, поэтому, когда она взвела курок, то даже не поняла, правильно всё сделала или нет.       — О! Какая опасная девчонка! Застрелишь меня? Да? Давай, радость, пусти мне пулю в лоб!       Он сделал ещё один шаг, и Лизи направила на него пистолет. Она чётко осознавала, что не хотела его убивать, но что-то двигало ей. Может быть, обида или страх.       Ещё один шаг. Палец нажимает на крючок.       Щёлк.       Ничего. Это обман.       Джокер подошёл к Лизи, забрал у неё пистолет и положил обратно на стол.       — Я соскучился.       Пальцы коснулись её куртки, потянули молнию вниз.       — Какая же ты всё-таки непослушная. Ты меня завела, радость. Давай-ка раздевайся, папочка трахнет тебя, а потом поговорим о твоём поведении.       Он поцеловал её, потом склонился к уху и прошептал:       — Ещё хоть раз направишь на меня пистолет… О, лучше тебе не знать, что тогда будет.       ***       Кажется, пока всё шло по чертовски хорошему плану: Лизи уезжала на работу к девяти, а возвращалась в шестом часу, лишь изредка задерживаясь до семи. Вот и сегодня после окончания смены она пошла не прямиком на вокзал, а заскочила в кафе. Народу было не очень много, свободное местечко нашлось сразу. Из колонок, выставленных на улицу, разносилась между столиками тревожная песня: «Доктор, доктор, я схожу с ума, это худший день в моей жизни…»*       Сегодняшнее одиночество не тяготило, это больше походило на отдых уставшего человека, решившего скоротать минуту-другую в уютном местечке. Впрочем, долго это не продлилось. К столику подошёл невысокий мужчина, снял шляпу и, спросив разрешения сесть, опустился на стул рядом. Он заказал горячий чай с лимоном и, когда официантка отошла, сунул руку за пазуху и вытащил конверт.       — Я не просто так подсел к вам, мисс Новак. У меня к вам небольшой разговор. Нет, нет, не волнуйтесь, всё хорошо.       Лизи разглядывала его. Немолодой, седина уже посыпала пеплом его некогда чернильные волосы, ещё пробивающиеся сквозь бело-серое благородство возраста. Взгляд мягкий, никакой вычурности и вульгарной остроты — очень аккуратный. Внимательный.       — Кто вы?       — О, прошу прощения за мою бестактность! Меня зовут Джером Эрнест, я частный детектив. Нет смысла ходить вокруг да около, я не за пирожными сюда пришёл, вы и так это поняли. Мисс Новак, что вы знаете об Артуре Флеке?       __________________________________________________       Строчки из песни «Fifteen feet of pure white snow» Nick Cave