Двое: я и моя тень

      Две недели, две прекрасных недели всё шло не просто идеально, а умопомрачительно прекрасно: работа приносила удовольствие, в жизни намечался долгожданный просвет, наконец-то что-то менялось в лучшую сторону. Жизнь более или менее походила на сказку, хоть и страшную, но со счастливым концом: чудовище оказалось не таким уж и чудовищем, хотя его натуру ничто не могло изменить, его нельзя было приручить и сделать хоть сколько-то домашним. Увы, без ложки дёгтя никуда. Лизи пока так и не определилась со своей ролью в этой карусели: красавица, принцесса, агнец на заклание? Или судьба спрятала ещё козыри в рукаве? И если Артура в самом начале отношений правда можно было по незнанию наречь принцем, то со временем стало понятно, что он человек из свиты чудовища. Только душа у него не чёрная, а другая. Добрая, хоть и запятнанная кровью.       Две безоблачных — только в собственной жизни, не на улицах: дождь и снег попеременно накрывали город без устали — недели пролетели прекрасно. На пятнадцатый день на поезд напали: всё то же народное движение, будь оно неладно. Пошумели и разошлись. Кажется, никто даже не пострадал, но репортёры по обыкновению раздули из мухи слона.       Лизи поспешила поймать такси, чтобы не опоздать на работу: одно дело попросить отпускать пораньше, и совсем другое — обнаглеть и самовольно выбрать начало рабочего дня.       Она успела вовремя.       — А мы думали, ты не приедешь! — встретили её встревоженные сотрудники.       Из соседнего отдела пришли Аманда и другие девочки, с которыми за это время познакомилась и сдружилась Лизи. Она недоумённо молчала, не сразу поняв, в чём дело, а потом кто-то вкратце ей пересказал, что местные каналы наперебой галдят о нападении на поезд.        «Там правда была паника?», «Как ты? Тебя по телику показали, выглядела ты так себе, жесть». А вот это уже плохо. Артур точно увидит её, он, в отличие от неё, зависел от ящика и не пропускал новости, поэтому надо придумать что-то в своё оправдание. Мартой она больше не могла прикрываться, а отговорка вроде поездки к родителям настолько неправдоподобна, что хуже любой самой поганой лжи. Поездка ради поездки? Типа на город посмотреть, всё такое, ощутить себя человеком — тоже так себе.       Лизи опустилась на стул и испуганно огляделась. Хоть бы провалились эти чёртовы придурки вместе с новостями!       До конца рабочего дня она места себе не находила, но каждый раз уговаривала себя, что всё не так плохо, как могло быть. Её не убили, не покалечили, она даже толком испугаться не успела. В конце концов, неужели ей вообще никуда нельзя выходить? Да, поехала на поезде, так ведь и четыре стены не обещали защиту, на маленький уютный дом тоже в любой момент могли напасть. Особенно если кто-то знал, на кого работал Артур. В таком случае Лизи тоже имела право его упрекать, и она решила непременно завести этот разговор, если ей ещё хоть раз кто-то что-либо скажет.       Что ж, по крайней мере, она поняла, что не ей одной расхлёбывать это всё. Но когда она вышла с работы в четыре часа и собралась как обычно зайти в кафе перед пятичасовым поездом, в одной из припаркованных рядом машин открылась дверь. Опустив ноги на землю, из машины высунулся Джокер и, отбросив сигарету, посмотрел на Лизи. Покачал головой. Усмехнулся. И поманил пальцем Лизи к себе.       — Наверное, в прошлый раз я недостаточно хорошо объяснил тебе. Это моя вина, радость. Что же нам придумать? Пожалуй, сегодня я исправлю это недоразумение и донесу в нужной форме всё, что хотел сказать.       Лизи опешила. Её переполняла адская смесь чувств: страх, злость, обида. Они перемешивались, крутились вихрем, готовые выплеснуться ураганом, и чтобы не сорваться, Лизи поудобнее перехватила рюкзак и шагнула к Джокеру. Сбежать? Ни одна из попыток ещё не увенчалась успехом, а улизнуть из-под самого носа — пожалуй, это тянуло на небывало дерзкую диверсию. Догонит ведь. Он смотрел на неё, пугающе спокойный, ни ухмылок, ни смешков.       — Расскажешь всё Артуру? — Лизи сложила руки на груди и в упор посмотрела на него.       — А ты думаешь, он уже не знает?       Она вздохнула.       — И что дальше?       — Он сам с тобой разберётся, а меня сейчас больше волнует, что я с тобой делать буду.       Внутри Лизи всё похолодело от этих слов. Несмотря на насилие в её жизни, которое принёс Джокер, он её никогда не бил.       — Садись в машину.       Всё такой же спокойный, словно его подменили. Не угрожал, не сыпал сарказм направо и налево, ни одного колкого слова не проронил. Наверное, если бы в его голосе сквозила привычная ирония, Лизи бы не так испугалась, а теперь она даже не знала, чего ожидать. Затишье перед бурей — точно не то, чему стоило бы радоваться в данный момент. Она села в машину и посмотрела на Джокера, собралась с духом и положила ладонь на его руку. Раз он играет с ней, может, и ей стоит подыграть, сбавить обороты и бороться за себя, а не спускать всё на самотёк. Забыть про страх и сыграть свою роль.       — Что ты задумал? — как можно спокойнее спросила она.       Он сжал её пальцы и погладил их.       — Немного проучить тебя. А пока наслаждайся видами города, скоро приедем на место.       Было ли ей страшно? Ещё как! Обычно Джокер врывался в её жизнь совсем не так: он приходил в квартиру, делал с Лизи всё, что хотел, а потом пропадал до следующего раза, но с переездом Джокера стало заметно больше. Он вышел за рамки четырёх стен и теперь приходил когда хотел и куда хотел.       Если бы не чёртов поезд, всё было бы хорошо, никто бы ничего не узнал.       — Ты меня убьёшь? — Лизи сама испугалась обронённого вопроса. А вопроса ли она испугалась? Может, недвусмысленного ответа?       — Нет, — спокойно ответил Джокер, будто нисколько не удивившись.       Вот так просто. Нет — и всё, никаких объяснений. Может, он решил отдать её своим людям, сам же говорил, что это будет королевский подарок для них. Но на что он надеялся потом? Что Лизи упадёт перед ним и признает своим господином, своим спасителем и своим наказанием в одном флаконе, что станет на него молиться? Если Джокер поступит так с ней, то выход и правда останется один, только не в его пользу: Лизи не станет жить с таким жутким унижением. У всего есть рамки, а свои она вроде как пока не перешла, только как это доказать Джокеру и Артуру?        «Приехали», — Джокер коснулся щеки Лизи. Она с замершим сердцем вышла из машины: заброшенный район, покинутый людьми и богом, оставленный коротать отведённые ему годы в полном забытье. Даже бездомные пока не облюбовали это место, наркоманы и преступники не разнесли тут всё на щепки.       Вокруг ни души: ни похотливых морд, ни грязных рук, протянутых к ней, чтобы облапать и порвать одежду. Лизи посмотрела на Джокера: что за спектакль одного актёра?       Он настойчиво взял её за локоть и повёл за собой по улице. Метр за метром, шаг за шагом сердце испуганно колотилось, Лизи пыталась несколько раз заговорить, но каждый раз её слова разбивались об угрюмое молчание. Может быть, ещё можно притвориться раскаявшейся и вымолить себе прощение? Главное играть убедительно, чтобы даже она сама себе поверила и растрогалась. Обман накладывался на обман, ложь неумолимо накапливалась нелёгким багажом.       Старый гостиничный номер встретил их неожиданной тишиной. На пять этажей вокруг никого не было, кроме них. Что это за фарс? Новый способ припугнуть, типа, ожидай от Джокера что угодно, что он исполнит угрозу и отдаст на съедение своим волкам, а на деле же просто продержит в липком ожидании не пойми чего. Если бы Джокер захотел ударить Лизи или избить, какой смысл тащить её почти через весь город в эти ебеня? Ему же нужны зрители, он обожает внимание, так что за цирк на одну персону? Так. Можно закричать, устроить сцену, перевернуть смысл вверх дном и пойти ва-банк. Если играть в игры Джокера, так по-крупному, попробовать его же идеи обернуть против него.       Иногда совесть и гордость должны уступить желанию жить и остаться как минимум целой.       Лизи подошла к Джокеру, прикоснулась к его пальцам, заглянула в его глаза. Он приподнял брови, ухмыльнулся. Лизи привстала на носочки и потянулась, дотронулась губами до его губ. Поцелуй мягкий, опьяняющий, призывающий хорошенько подумать: «Смотри, я послушная, верь мне».       — Опять какой-нибудь фокус выкинешь, радость?       — Нет, — ответила Лизи и снова поцеловала.       Она сняла с себя куртку, расстегнула блузку. Пальцы слушались, не дрожали, да и мысли не путались. Страха не было: в конце концов, не она первая и не она последняя, кто покупал за секс что-то большее, чем просто душевный покой. Сегодня это будет не потому, что так захотел он, сегодня это покаяние. Выкуп. Договор с дьяволом.       Лизи стояла перед Джокером обнажённая, смотрела в пол, набираясь смелости поднять глаза.       Он мягко взял её за подбородок и приподнял голову.       — Посмотри на меня. Всё ещё боишься меня?       Она покачала головой.       — Боишься.       Когда он дотронулся до груди, по коже побежали мурашки. Он жадно ущипнул за сосок, смял грудь, облизнулся.       — Так ты думала, что я тебя трахну и обо всём забуду? Да? Нет, радость моя, я тебя и трахну, и накажу.       Лизи отошла и села на кровать, соглашаясь принять любую участь. Наверное, бить или убивать Джокер и правда не собирался, а страх, который уже успел улечься послушным котёнком, чуть было не вспыхнул вновь, но Лизи не разрешила себе паниковать. Что бы ни случилось в этом номере, слабости сегодня здесь не место. Уже столько всего наворочено, столько обманов скопилось, что страх — это не то, что должно вспыхнуть в душе. Уж коль скоро Лизи связала одну сторону своей жизни с дьяволом, стало быть, и ей ничто дьявольское не чуждо, особенно если от него не сбежать.       Джокер навис над Лизи и нажал на плечи, заставляя лечь. Волнение робко проснулось, чуть шевельнулось, желая стряхнуть с себя дрёму и забить во все колокола, но нельзя. Спи, леденящий трепет, не открывай глаз до тех пор, пока всё не закончится. Что бы ни случилось: спи.       — Я всё думал, как же… как же… как же показать моей радости, что такое опасность. Протащить по городу раздетой? Позволить своим клоунам насладиться сладким телом? А потом понял, что это всё слишком пошло. Если бы ты не была моей, я бы так и сделал, сел бы и наблюдал, как тебя имеют во все дыры. Но… Ведь ты ещё моя радость?       Лизи смотрела в его безумные, жадные, широко распахнутые глаза. Он ухмылялся и ещё больше походил на демона.       — Отвечай мне, — в голосе сквозила угроза.       — Да, — Лизи разомкнула пересохшие губы.       — Что да? — он схватил её за горло и несильно сжал.       — Я твоя радость, — ответила она.       Наверное, он проверял, проснётся ли удушающий страх, первозданный ужас перед неминуемым, перед отцом хаоса и анархии, перед огнедержателем. Лизи отвернулась, но Джокер ухватил её за подбородок и грубо повернул лицо к себе.       — Смотри на меня.       Голос понизился до хриплого шёпота, и всё вокруг померкло. Его руки блуждали по её телу, аккуратно, настойчиво, изящно: не как извращённый любовник, опасный, искушённый, завлекающий в ловушку и обманывающий обещаниями, а словно музыкант. Лизи в его руках — скрипка, его мелодия в сумраке комнаты, и настойчивые пальцы рождали музыку, понятную только Джокеру. Чтобы услышать её, нужно нырнуть в его бездну. Он наклонился, убрал волосы с шеи Лизи, дотронулся губами до ушка. Заставил стон сорваться. Ещё один. Осыпал лицо поцелуями, заставлял дышать чаще и глубже.       Лизи запустила ладони под его пиджак и стянула с худых плеч. Впервые он не сопротивлялся, не сковывал её движения, не ронял обидные слова, и её пальцы стали смелее. Одну за другой расстегнули пуговицы на жилетке. Джокер снял её и отбросил. Зелёная рубашка — как преграда, таинство, перед которым замирало сердце, словно под ней не человек, а демон, прячущий красные крылья. Пальцы потянулись к вороту, и Джокер перехватил их. Они оба понимали, что была пугающая тайна, Лизи хотела разгадать её, а Джокер играл с ней и следил, чтобы грань не была перейдена.       Его ладони легли на её грудь и смяли, смакуя округлости, лаская. Почему он сегодня такой? Почему нежный? Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Но чуткие пальцы заскользили по коже, трепетные, искусные, спускаясь ниже, торя невидимую дорожку.       Почему так только сейчас?       — Раздвинь ноги, — нетерпеливый и возбуждённый шёпот на ушко.       Лизи не смела ослушаться. Она обвила его шею руками, запустила пальцы в волосы, потянулась к его лицу. Поймала поцелуй. Нежный. Лизи пачкалась в краске, её губы требовали его губы, теперь она касалась их настойчиво и жадно, а его ладонь легла между ног, пальцы проникали глубоко, взвинчивали, будоражили воображение. Лизи постанывала в нетерпении, ей хотелось узнать, что такое нежная, непознанная близость с Джокером: сладкая безнравственность, жаркий, умопомрачительный грех, губительный и слишком сладкий, чтобы от него отвернуться. Преступно божественный.       Джокер заставлял её вскрикивать, и она хваталась за его плечи, впивалась в плечи, закрывала глаза, и её щёки полыхали, губы налились маковым цветом. Он наклонялся и ловил языком соски.       Лизи выгибалась, горела в адском пламени, источала желание. Стонала, и Джокер снова и снова накрывал её губы поцелуем, прижимал к себе. Она вся дрожала от возбуждения, льнула к нему.       — Тебе нравится? — промурлыкал он возбуждённо, глубоко и нарочито медленно проникая в неё пальцами, останавливаясь, наблюдая, как она теряла связь с миром.       — Да, — Лизи едва хватает дыхания ответить.       — Скажи: «Да, папочка», — его голос дрожит от желания.       — Да, папочка…       Он расстегнул ширинку и лёг на Лизи, неприлично широко раздвинув её ноги, взял руку и положил на сочащийся смазкой член. Лизи послушно обхватила его, и он толкнулся в её ладонь.       — Смотри на меня.       Он прикоснулся губами к её виску и простонал от ласки, сначала неуверенной, пугливой, а затем нарастающей, грубоватой. И вдруг он отстранил её руку от себя и достал пистолет, повертел им, наслаждаясь каждой деталью, каждым изгибом оружия, а потом перевёл взгляд на Лизи и чмокнул её.       — Хотел показать, на что способен мой верный Шутник, но приберёг для тебя старину Хенка.       Джокер дотянулся до прикроватной тумбочки и достал из ящика другой пистолет. Начищенный до блеска, сверкающий. Бежевая рукоять, чёрный верх. Вычурно аккуратный, кричаще помпезный, не внушающий трепетного ужаса, но трепет. Пистолет всегда оставался пистолетом, какую окраску ему ни придай.       Лизи отпрянула, не понимая, к чему такие перемены: от нежности и страсти к запугиванию. Всё-таки решил застрелить?       Словно читая её мысли, Джокер прислонил дуло к её животу.       — Сначала хотел проучить тебя так.       Щёлк. Лизи вздрогнула.       — А потом напомнил сам себе, — Джокер приложил палец к подбородку и изобразил задумчивость: — Ты же моя радость. Как я могу пустить в тебя пулю? Это толпе на улице на тебя наплевать, они и похуже что могут сотворить. Поэтому…       Он раздвинул ноги Лизи и сел между ними поудобнее, так, чтобы она не смогла свести колени вместе. Дуло уткнулось между ног, чуть толкнулось внутрь, и Лизи дёрнулась, испуганно схватилась за руку Джокера, прошептав умоляюще: «Не надо!»       — Ещё хоть раз рыпнешься, я нашпигую пулями старину Хенка, а уж за ним не заржавеет, — притворно ласково зашипел Джокер.       Он ввёл пистолет глубже, остановился, рассматривая Лизи. Наверное, на ней лица не было. Джокер схватил её за волосы и повернул голову в сторону: на стене от пола до потолка возвышалось зеркало. И правда, бледная кожа, огромные, полные страха и непонимания, глаза.       Она не ощущала, было ли ей больно или неприятно, холодно или жарко. У Джокера на всё найдётся своя извращённая философия, свой, понятный только ему, ответ. И сейчас он имел Лизи пистолетом. Скалился, растягивал губы в улыбке, постанывал, наблюдал за реакцией. Склонялся к ушку, шептал непристойности про пистолет и вводил его снова.       Что следовало испытывать в этот миг? Отвращение? Оно было. Удивление? И ему нашлось место. Неужели возбуждение? Да.       — Да-а, — промурлыкал Джокер.       Почему его искалеченная, вывернутая наизнанку любовь манила? Приручала, делала своей, заставляла хотеть его. Лизи зажмурилась и смяла простынь, впившись в неё пальцами. Она дышала чаще, ей нравилась эта извращённая игра, потому что у Джокера своё понятие о любви, о сексе, о наказании. У него всегда всё своё — ничего чужого, навязанного опостылевшим обществом.       Пистолет легко скользил внутри, и всё под Лизи было мокрым. Стыдно и жарко от этого грязного действа. Может, Джокер ждал заветных слов? Типа стоп-слово, чтобы прекратить одну пытку и начать другую. Возможно. В конце концов, Лизи давно не восемнадцать, ни к чему больше ломать комедию и притворяться правильной, она же такая же искалеченная, как его чувства к ней.       Её пальцы дотронулись до его руки, сжимающей пистолет. Лизи повернулась к зеркалу и увидела, что теперь на неё смотрела совсем другая девушка: губы налились маковым цветом, в глазах похотливый блеск, требующий дать ещё. Больше.       Грешница и грешник.       — Я хочу тебя, — как во сне пробормотала Лизи.       Джокер склонился и чмокнул её в щёку.       — Мы ещё не закончили.       Он вынул пистолет и отбросил в сторону, на край кровати. Потянулся к карману, сначала к одному, потому к другому, замешкался. Он был возбуждён, на грани, его подбородок подрагивал — нетерпение в каждом движении, в каждой детали, во всём. Джокер взвинчен, наэлектризован, а в глазах дикий огонь, два страшных, чудовищных пожара смотрели на Лизи. Наконец он достал складной нож и щёлкнул им.       Лизи встрепенулась, подалась было назад, но тонкие цепкие пальцы легли на ногу, мягко, но уверенно. Жест, кричащий о том, чтобы Лизи молчала и не смела спорить.       — Папочка ещё немножко поиграет, а ты будешь хорошей девочкой и не станешь мешать. Договорились?       Лизи опасливо смотрела на нож. Вроде бы ничего такого, недлинный, сантиметров пять всего и в ширину едва ли толще пальца, но это не отменяло главного факта: это, мать его, оружие. В руках Джокера — опасная игрушка, и Лизи даже думать не хотела, что он хотел сделать.       — Но сначала небольшая прелюдия.       Джокер наклонился и дотронулся губами до губ Лизи. Ей хотелось отвечать, и она позволяла себя целовать, жадно ловила каждый тихий, хрипловатый стон. И в одно мгновение вдруг стало не всё равно: а вдруг он дарит эту боль не ей одной? Вдруг у этого красного палача есть кто-то ещё? Ревность уколола сердце. Это её палач. Такая же простая искалеченная истина, как и та, что Артур принадлежал ей. Лизи отогнала мысли, снова и снова отдаваясь жадному поцелую. Два пальца снова вошли внутрь, и Лизи ахнула. Грешница отдавала себя на суд грешнику и тонула в бессовестно сладкой пытке.       Он касался её шеи, покусывал, жаркое дыхание обжигало ушко. Лизи запустила пальцы в его волосы — впервые она признала его своим дьявольским любовником.       — А теперь… Лежи смирно.       Джокер подтянул её к себе и раздвинул ноги ещё шире, усаживаясь поудобнее. Он плашмя приложил лезвие между ног, аккуратно раздвинул им нежные складки. Лизи замерла и повернула голову к зеркалу. Неужели она правда позволит сделать с собой всё что угодно? Даже это?       Кончик лезвия осторожно проник внутрь, и Лизи вздрогнула, мотнула головой, осознавая, что происходит.       Она не знала, что ответить. Наверное, что хотела верить, но могла ли?       — Всё будет хорошо, радость.       Лезвие аккуратно продвинулось вперёд, и она зажмурилась. Сердце колотилось. Происходящее было… странным. Она хотела свести ноги, оттолкнуться, но Джокер положил ладонь на её живот, чуть надавил и, скользнув ниже, стал ласкать. Лезвие проникало медленно, аккуратно, бережно, если о нежности в данном случае вообще уместно говорить.       — Тебя заводит опасность? Да?       Лизи боялась пошевелиться, прислушиваясь к своим ощущениям. Страх всё-таки проснулся, но не такой жгучий, не такой яростный, скорее это было волнение перед возможной болью, перед тем, что её могли серьёзно повредить. Она вздрагивала, когда лезвие, едва выйдя из неё, снова погружалось во влагу. В какой-то момент Лизи зашипела: когда Джокер вынимал нож, он всё-таки порезал её немного. Отложив оружие, он запустил пальцы внутрь, и Лизи облегчённо вздохнула, чувствуя привычное живое тепло.       Вопреки ожиданиям крови совсем мало. Он не искромсал её, лишь поранил вход. Волнительное желание в паху снова загорелось под натиском ласк. Джокер лёг сверху, удобнее разведя её бёдра и устраиваясь, и вошёл разом. Грубо. Глубоко. Резко.       Лизи выгнулась, обвила ногами его бёдра, подталкивая пятками и подсказывая ритм и глубину. Ей так не хватало его, так хотелось ощутить тяжесть, как он её заполнял, растягивал. Джокер часто и громко дышал, срываясь на протяжные стоны, а она крепко ухватилась за его плечи и выгибалась, привставая, насколько это возможно, на носочки. Каждый раз он сильнее нажимал на её бёдра и прижимал к кровати, входил грубо и сильно.       — Ты плохая. Ты ведь плохая? — он уткнулся в её ушко и сбивчиво зашептал.       Лизи вынырнула из жгучего и прекрасного забытья и простонала:       — Да…       Он резко схватил её за волосы, потянул голову назад и зашипел:       — Да, папочка!       Это вдруг взвинтило её, обожгло…       — Да, папочка, — послушно повторила она и заметалась под ним, хватая ртом воздух, задыхаясь от стонов. Её всю знобило, а Джокер всё так же грубо толкался в неё, не выпуская волосы.       Лизи кричала, впивалась в его руки, тёрлась в изнеможении об него ногами. И пытка, и безумное удовольствие. Джокер хаотично и быстро заскользил в ней, громко и сбивчиво застонал и, привстав на локте, второй рукой подхватил Лизи под бедро, потянул ногу вверх, чтобы войти ещё глубже, полностью. И вдруг замер, ссутулился, обжигая щёку Лизи своим дыханием. Дёрнувшись последний раз, он навалился на неё и засмеялся.       Потом они просто лежали рядом. Лизи, положив голову на его плечо, теребила пуговицу на рубашке и слушала, как стучало его сердце. Удивлялась, как дьявол мог быть человеком. Разве такое возможно?       Джокер курил, выпуская молочный дым в потолок.       Позже, одевшись, они прогулялись в лунном свете по вечернему району и вернулись обратно.       — Когда ты отвезёшь меня домой? — спросила Лизи, сев на край кровати рядом с Джокером.       — Чуть позже: я ещё не закончил с тобой. Ты доставляешь мне много проблем своим непослушанием, я трачу много времени и сил впустую.       Лизи нахмурилась, не понимая, куда в этот раз клонил Джокер.       — Я наказал тебя, а теперь хочу получить благодарность за всё, что я для тебя сделал.       Он мягко взял её за руку, потянул и усадил перед собой. Расстегнул ширинку и достал член.       — Благодари меня как следует, с удовольствием и с причмокиванием.       Лизи улыбнулась.       Грешница нашла грешника. Грешник нашёл грешницу.       ***       Пожалуй, он немного переборщил. Порез был не такой сильный, но во время траха он разбередил его, и теперь кровь сочилась из ранки. Джокер докурил сигарету и вдавил окурок в спинку кровати. Пепел осыпался на подушку и лёг серым снегом на голубую наволочку. Кажется, теперь, когда Лизи утолила внезапно вспыхнувшую жгучую похоть, на трезвую голову пришло запоздалое осознание, что она была действительно плохой. Но ведь всё субъективно, радость. Что плохо для одного, то праздник для другого. Она вытерла рот, смазала сперму и выбросила салфетки на пол.       Что бы сделал Артур? Ха-ха, во-первых, старина Флек вряд ли бы первый пошёл на такой дерзкий контакт и уж тем более не попросил бы у него отсосать. А во-вторых… Даже если бы такое и произошло, пожалуй, он бы…       Джокер поставил стул напротив Лизи. Сел. Дотронулся до её щеки, но она отпрянула и отвернулась.       — А ну-ка прекрати маяться дурью, — рыкнул он и, взяв её за руку, потянул и усадил к себе на колено.       — Когда-нибудь Артур узнает про нас, — она обняла его, и он прижал её к себе.       — И что с того? — он закатил глаза.       — Тебя что, это совсем не волнует? Ни капли?       — Неа. Уж мы сможем договориться с Артуром, как будем делить одну женщину. Сейчас же делим, никто не жалуется.       — Ты чокнутый.       Он широко и задорно улыбнулся:       — Я знаю, радость.       Джокер перевёл взгляд на кровать: небольшое кровавое пятно кляксой расплылось на покрывале. Да, сладенькая, Артур знает, откуда этот порез, и он поверит любой ерунде, которую ты ему наплетёшь. Сделает вид, что поверил. Конечно, потом мысленно отчитает Джокера, не забудет вставить «ты мог её убить», хотя прекрасно знает, что по-настоящему Джокер её и пальцем не тронул бы. Так, как наказывал прочих людей. У Лизи слишком милое личико, чтобы портить его вот так просто от нечего делать: да, малышка заигралась в супервумен, забыла, что такое, когда грязные сифилитики зажимают в подворотне, задирают юбку, рвут трусы. А ведь однажды, если это повторится снова, кого она будет винить в случившемся? Джокера? Чёрта с два она его приплетёт к этому дерьму.       Если по-хорошему, то, конечно, надо было бы выбить из неё всю дурь, вмазать пару раз, но так, вскользь, по скуле. Для острастки. Раз уж она не боится этих говноедов, то пусть тогда боится его, Джокера. Видно будет: ослушается ещё раз, уж он церемонится не станет, одним трахом ей тогда точно не отделаться. Может, возьмёт пару самых верных клоунов, чтобы они зажали Лизи, помяли как следует, но только без всяких штучек. Только припугнуть. Потом они приведут её к нему, а уж он закончит начатое: двинет ей как следует, но не попортит личико, нет, а потом…       — Радость, ты вся мокрая.       Она ойкнула и запустила пальцы в трусики: ну да, конечно, кровь ещё сочилась. С другой стороны, жить будет.       Из ближайшей работающей кабинки Джокер позвонил Джимми и попросил его об услуге. Он, может, и смог бы помочь, ведь латал раны на ура, был мастером иглы и нитки, да вот незадача: старина Джимми — патологоанатом и в женских кисках смыслил не больше, чем рядовой любовник. А Лизи нужен был не любовник, а врач по кискам.       Пока они ехали в машине, Джокер зажимал Лизи на заднем сиденье, его руки блуждали по её телу так жадно, словно это не он только что трахнул её как следует. Зато от него не укрылось, что она ещё пугливо смотрела на него, но уже не было той оцепеневшей от ужаса девчонки, ожидающей чего-то ужасного. Он показал ей простую истину: Джокер приходит и берёт то, что хочет, и не обязательно при этом рыдать и проклинать его. Она хотела, чтобы он слушал? Так и быть. Вот только теперь, когда у неё есть мнимая свобода выбора, Лизи обманулась правом поступать так, как хотела. Она как ослепла, потеряла голову, хлебнув кислорода, хотя не осознавала, что это всего лишь пальцы Джокера легли на шею и не давили до поры до времени. Вот и вся твоя свобода, пташка.       Но так и быть, этот горько-сладкий обман будет и дальше наполнять твою жизнь обманчиво приторным смыслом. Главное не заиграйся. Потому что если Лизи вдруг решит, что она может встать на пути у Джокера или у его людей, «то у меня для тебя плохие новости, радость». Тогда пташка узнает, что его пальцы всегда лежали на её шее. И Артур не поможет ей.       И если пару-тройку недель назад Лизи забилась бы от него в угол и сидела бы там, взирая на Джокера испепеляюще-испуганным взглядом, то здесь и сейчас она всё ещё неуверенно, но уже без того пожирающего её страха отвечала на жадные поцелуи, позволяя языку врываться в её рот. Не вздрагивала, когда Джокер расстегнул куртку и запустил руки под кофту.       Лизи покосилась на водителя и прошептала:       —Так-то мы вроде как к врачу едем, потому что один наглый клоун-извращенец располосовал свою девушку.       — Так ты всё-таки девушка этого ненормального клоуна, да?       — Приехали, босс, — вклинился водитель, когда они были у больницы.       Джокер вздохнул, выпустил на волю смешок и выглянул: посланная Джимми сестричка, жующая жвачку и оглядывающаяся по сторонам, стояла на площадке для «скорой». Девчонка куталась в бежевую куртку и то и дело прятала нос в меховом капюшоне.       — Иди, — шепнул Джокер. — Только без глупостей. Эта малышка проводит тебя куда следует, а потом выведет сюда же. Никому ничего не надо объяснять, там умные ребята уже ждут тебя.       ***       Лизи смотрела под ноги и сжимала в ладони пачку сигарет. Она ненавидела себя, Джокера, Артура, всех. Ненависть и боль жгли изнутри, переполняли, душили слезами, которых не было. Чёрт возьми, слёзы могли бы унять обиду, смыть сомнения, потому что это чёртова замена лекарствам единственное, что залечивало душу ненадолго. Даже этого бы хватило.       — Почему ты мне не сказала? — Джокер отбросил окурок и прислонился к стене.       — Я не была уверена, — тихо ответила Лизи.       Он на удивление спокоен. Внешне. Снаружи. Но глаза! Его глаза излучали какую-то адскую смесь гнева, безнадёжности и удивления. На мгновение Лизи и правда поверила, что перед ней человек, но когда слабость растаяла, сошла с Джокера, перед Лизи вновь стоял дьявол, посланный на землю, чтобы вести грешников за собой в ад.       — Ты позволила себе молчать, договорилась со своей совестью, когда я поимел тебя ножом?       Он говорил об этом так легко, так непозволительно развязно, будто речь шла не о каких-то изощрённых извращениях, которые, наверное, устроили и его, и в какой-то степени её тоже, а о будничных делах. Словно поиметь ножом — это всё равно что в магазин сходить, да? Зачем нужны утренние поцелуи, когда на кухне полный ящик наточенного удовольствия.       — У тебя щёки горят.       Лизи бросила на Джокера испепеляющий взгляд и отвернулась. Ей не нравилось, что он так легко об этом говорил, будто это нормально. Это нихрена не нормально! У Джокера серьёзные проблемы с моралью: у него её нет.       — И что думаешь делать? — спросил он.       — Не знаю. Может, ты мне подскажешь?       — Я не буду тебя обманывать: мне плевать на ребёнка. Ты же не думаешь, что я стану домашним папочкой, — он улыбнулся, оценив шутку с двойным дном. — Но совет у меня есть: ты скажешь Артуру, что это его ребёнок, уж кто-кто, а он будет охеренно рад.       — Я должна рассказать ему правду про нас, — упавшим голосом ответила Лизи.       Джокер пожал плечами и ухмыльнулся:       — Как хочешь.