Двое: я и моя тень

      — Я правда благодарен вам за то, что вы согласились встретиться ещё раз, — Джером вытер руки белой салфеткой и отложил её в сторону. — Я ведь тоже живой человек и прекрасно понимаю, что встречи с детективом не так приятны, как хотелось бы. Или вовсе не хотелось бы, тут уж с какой стороны посмотреть. Позвольте утолить праздное любопытство: почему вы передумали?       Лизи огляделась. Может, особо не о чем пока беспокоиться, но всё же перестраховаться никогда не бывает лишним. Люди Джокера не дремали, об этом нельзя забывать. Поговорка «у стен есть уши» наверняка не раз спасала жизни людям, потому что важно просто о ней помнить.       Может быть, всему виной весна, незримо витающая в воздухе: холода ещё не отступили, а всё равно что-то в душе ёкало, намекая, что вот оно, вот — волшебство. Таинство. Так и притупляется осторожность.       Если начистоту, сперва Лизи испугалась, ведь не каждый день детектив подсаживается в кафе и сообщает безрадостно, что у него кое-что есть на человека, который уже перешагнул рубеж просто мужчины из соседней квартиры. Страх за Артура перекинулся и на неё саму, так переживания обрели плоть и кровь. Сначала проскользнула робкая мысль, что это шанс покончить с Джокером раз и навсегда, сдать его с потрохами, попросить политического убежища, или как это называется в полицейских кругах. Потом Лизи поймала себя на странной мысли, что вообще-то не хотела этого делать. А может, хотела, но не была до конца уверена. Ситуация, надо сказать, не из самых приятных и успела пощекотать нервы.       — Вы меня в чём-то подозреваете? — Лизи сделала акцент на слове «меня».       Официант принёс две кружки с дымящимся кофе и поставил их на стол: Лизи заказала со сливками, а детектив — чёрный без сахара.       — Нет, ни в коем случае. Я пришёл сюда к открытию и наблюдал за прохожими. Это маленькая слабость: как подглядывать по вечерам в чужие окна, только при свете дня и у всех на виду. Никто не без греха, согласны? — детектив выдержал короткую паузу, явно давая Лизи собраться с мыслями для дальнейшего разговора. — В прошлый раз вы говорили, что ездите на поезде, а сегодня вас привезла машина. Это что-то значит?       Может, детектив уже знал про Джокера и сейчас через неё и через Артура пытался подобраться к опасному человеку номер один в городе. Закроет всю троицу в Аркхеме, скажет, что все они одного поля ягоды, а после получит повышение. С другой стороны, мог бы арестовать Лизи и выставить свои условия без права выбора меньшего зла: или сотрудничай, или мы тебя закроем.       — У меня довольно сложные отношения с моим мужчиной…       — С Артуром? — уточнил детектив.       — С Артуром. Мы долгое время не могли найти компромисс касательно моей работы. Это очень долгая и неинтересная история, которая заканчивается моей маленькой победой: меня возит на работу и встречает с неё личный водитель.       — Как его зовут?       — Итан. А что? Это важно?       — В моей профессии любая мелочь может сыграть роковую роль, даже самая незначительная. Что за компромисс? Можно узнать? Это уже из праздного любопытства: жена не отпускает меня по пятницам в бильярд с друзьями, вдруг ваша история поможет и мне, — его низкий, приятный голос звучал твёрдо. Немудрено, что именно этого человека подослали, ведь старое-доброе правило «женщины любят ушами» редко когда давало сбой. Наверное, если бы он говорил любую ерунду, даже тогда ему внимали с открытыми ртами, вслушиваясь в голос, звучащий как камни, омываемые тёплыми волнами.       — Боюсь, детектив, вам для этого придётся стать женщиной, — Лизи допила кофе и отставила чашку в сторону.       — О, нет, в такие интимные подробности я обычно не лезу, так что, пожалуй, продолжу и дальше искать новые способы уговорить жену. Ладно, давайте вернёмся к Артуру: я нашёл немного информации про него, — Джером сцепил руки в замок и положил их перед собой. — Никогда не был женат, всю жизнь прожил с мамой, неудачная карьера комика, к тому же на прошлой работе о нём по-разному отзываются. В основном в отрицательном ключе. Хойт, бывший начальник, говорит о нём как о фрике и простачке. Один из коллег Артура был убит при странных обстоятельствах: тело нашли в мусорном баке, а по результатам вскрытия смерть наступила в другом месте. Ни отпечатков, ничего, — детектив заглянул в блокнот и продолжил: — Гэри я так и не смог найти. Говорят, он уехал из города и замёл за собой все следы. Потом я вышел на вас.       — Зачем вы мне это всё рассказываете? Что я, по-вашему, должна теперь делать с этой информацией?       — Может быть, со временем и я чем-то смогу быть вам полезен. Расскажите что-нибудь об Артуре. Как вы познакомились? Как стали жить вместе? Может, у него есть какие-то привычки особенные? Будьте уверены, ничего из сказанного вами не попадёт не в те уши, ни вам, ни Артуру ничего не грозит.       И всё-таки детектив копал на Артура компромат. Но разве это умно: искать зацепки у Лизи? Она что, должна всё вот так просто взять и выложить? Если полиция знала о том, что Артур работал на Джокера, к чему сейчас дешёвое представление? Все эти встречи, долгие утомительные разговоры. Скажите прямо: нам нужен Джокер, мы его хотим взять, а вы, возможно, те самые ниточки, за которые нужно подёргать.       В этот утренний час в кафе было людно. Посетители пили кофе, завтракали, общались с коллегами, чтобы потом вместе отправиться на работу. Милые ритуалы, скрашивающие жизнь и помогающие забыть о том, что творилось в городе. Лизи тоже сбегала от ужасов всё ещё пылающего Готэма. А ведь это именно она предложила Джокеру дать ей машину и водителя. Дерзко? Без сомнений. Надо было видеть его, хохотал как ненормальный, затягивался, запрокидывал голову, и вместе со смехом выпускал горький дым. Потом вдруг остановился, улыбка растаяла, как будто её и не было, а в глазах так и читалось: «А не охренела ли ты?»       Наверное, любой другой человек схлопотал бы хорошую взбучку. К тому же иногда Джокер рассказывал, как его клоуны избивали людей, как он сам любил приложить какого-нибудь обоссавшегося от страха урода, умоляющего пощадить и обещающего всё, чего бы клоун ни пожелал. Лизи не любила грязные кровавые истории, но её завораживали глаза Джокера, когда он рассказывал о них. Менялся на глазах, ещё безумнее, ещё страшнее, и становилось понятно, почему город дрожал и трепетал до сих пор. Этими глазами невозможно налюбоваться, они, чёрт возьми, охрененно пугали. Взгляд, помноженный на кровавую улыбку, не сулящую ничего, кроме пули промеж глаз.       Лизи не любила Джокера, но по каким-то странным обстоятельствам ждала их безумных встреч, хотела услышать очередной ужасный рассказ о том, кого и как наказали, чтобы в какой-то момент сказать «хватит» и перевести дыхание. Хотела его пальцы в своих пальцах, его губы на своих губах, его смертельное дыхание. Артур слушал её в постели, как мелодию, словно Лизи звучала, а Джокер играл на ней, она была его инструментом. И вот сегодня утром, пока машина везла их из заброшенного квартала, Джокер согласился, сказал, что так, мол, и так, ходи на свою грёбаную работу, согласился дать водителя. Не за её красивые глаза, конечно. И за чашкой кофе, когда она пришла в кафе, она вытирала губы салфеткой вовсе не от горькой кофейной пены и не от крошек хрустящей булочки. Всего лишь сделка с дьяволом, не более.       Лизи долго молчала, рассматривая кофейную гущу на дне чашки.       — Я что-то не так сказал?       Она удивлённо посмотрела на детектива: вот ведь, забылась, уйдя с головой в воспоминания.       — Простите, я...       Она махнула официанту, и когда тот подошёл, заказала ещё кофе. Детектив тоже попросил повторить его заказ.       — Зачем вам это? Почему именно я должна что-то вам рассказывать? Кто вас нанял? Я действительно ничего не понимаю. Не знаю, зачем согласилась на встречу с вами, к тому же в людном месте. Вы понимаете, что ставите меня под удар?       — Понимаю, но, к сожалению, пока ничего не могу рассказать. Тот, кто меня нанял, не преследует дурных целей, об этом можете не волноваться. Вы в безопасности. И я, конечно же, пойму и не буду настаивать, если вы не захотите ничего рассказывать. Это ваше абсолютное право.       — Нет никакой безопасности, если вы правда в это верите, то вы не самый умный человек, которого я встречала. И… Артур хороший человек. Если бы не он, может, меня бы уже и в живых не было. Он дал мне шанс на новую жизнь.       Детектив кашлянул и постучал пальцами по столу.       — Моя профессия обязывает меня находиться в постоянной опасности. Если позволите, вернёмся к разговору. Заранее простите, но я и на вас навёл кое-какие справки. Например, что вы состоите на учёте у психиатра, работали в банке, а ещё ничто не указывало на то, что вы смогли бы когда-то выбраться в хороший район. Без обид.       Лизи улыбнулась. Он не называл вещи своими именами, избегая таких понятий, как бедность, нищета, трущобы, но за его красивыми словами скрывалась не самая красивая правда: девушка, бедная, как церковная мышь, вдруг сошла с корабля на бал. Вряд ли из нищеты вот так запросто выбирались в люди те или иные элементы общества, которые помимо всего прочего обретали ещё и голос в новой среде.       Лизи провела пальцем по краю чашки и внимательно посмотрела на детектива.       — Вы умеете играть в шахматы? — спросила она.       Джером потёр подбородок, явно не понимая, куда свернул разговор, но всё же ответил, и голос его был полон неприкрытого удивления:       — Не так хорошо, как хотелось бы, но кое-что, наверное, умею.       — Тут недалеко есть шахматный клуб. Если я вам могу доверять, завтра в полдевятого приходите туда.       Лизи поднялась из-за стола, поправила платье и сняла с вешалки пальто. Не глядя на детектива, вышла из кафе.       Он пришёл вовремя, хотя вчера не согласился, но и не отказался. Да и понятно, что работа обязывала пускаться в любые авантюры, даже самые мутные, ему ведь платили не за то, чтобы он удивлялся. Каждый по-своему добывал средства на хлеб насущный, кто-то шагал по кровавым следам, чтобы поймать преступника и упрятать его за решётку, а кто-то эти самые следы оставлял.       Лизи сидела за небольшим столиком, а перед ней стояла пустая игровая доска. Джером накинул куртку на спинку стула и сел напротив Лизи.       — Я очень рискую, встречаясь с вами, вы должны это понимать. Вы тоже рискуете, но на кону прежде всего моя жизнь, вашего на данный момент единственного разговорчивого свидетеля. Каждый день для меня может оказаться последним, предупреждаю: вы не должны меня спрашивать об этом. Вообще. Никогда. Никому не рассказывайте про нас, даже своим коллегам. Я хочу предложить вам сделку, но сначала расскажите мне, — Лизи взяла со стола пешку, — как называется пешка, которая смогла зайти на вражеское поле и встать на последнюю линию? Вот сюда.       Джером задумчиво ответил:       — Возможно, она станет дамкой, хотя такого названия официально нет, насколько я знаю. Но новая фигура сильна, смертельно опасна, у неё все козыри.       Лизи кивнула.       — У меня есть шанс дойти до конца вражеского поля. Это и правда будет очень опасная игра, моя фигура может погибнуть в любой момент. Понимаете?       — Мисс Новак, куда вы клоните? Что за сделка?       Лизи достала из рюкзака красный маркер, взяла белого ферзя и раскрасила его в красный. Поставила недалеко от пешки.       — Артур Флек — не тот человек, который вам нужен. С полной уверенностью говорю. Если вы прекратите его преследовать, закроете все дела, я помогу поймать того, кто действительно вам нужен. Я приведу вас к красному человеку, а вы навсегда забудете про меня и про Артура.       Она взяла ещё одну пешку и поставила на середину доски.       Детектив долго рассматривал три фигуры на поле и затем перевёл взгляд на Лизи.       — Джо…       — Никаких имён, никогда не забывайте об опасности. Всё гораздо опаснее, чем вы думаете. Может быть, мне перережут горло, когда я отсюда выйду. Только одно правило действует: никому нельзя верить.       Она накрыла ладони детектива своими ладонями, подалась вперёд и заглянула в его недоумённые глаза.       — Но если вы обманете меня, мистер Эрнест, я оберну ваш потенциальный козырь против вас же, и тогда красный человек придёт не за моей жизнью, а за вашей.       — Со мной вы в безопасности… — начал было детектив.       Лизи перебила его:       — Никто из нас не в безопасности, нихрена подобного. Возможно, прямо сейчас в нас целятся и через секунду-другую убьют. Может быть, вам даже подарят быструю смерть, а меня такой привилегии лишат.       Джером расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и мотнул головой, стряхивая морок.       — У меня есть время подумать? — спросил он.       — Нет. Ни у кого из нас нет времени. Когда вы вышли на меня, то автоматически подписали мне и себе смертный приговор.       ***       Душа ни на секунду не прекращала выворачиваться, внутренний голос подливал масла в огонь, обвиняя в неразумности. Если по-хорошему, то надо было послать этого въедливого детектива куда поглубже, пусть бы катился дальше искать, у кого что можно выведать, но ведь именно такого поворота Лизи и испугалась. А что если нашёл бы? Ладно, это не то, о чём стоило на самом деле волноваться, а вот главное как раз в том и заключалось, что теперь Лизи знала все нынешние и будущие ходы детектива. И теперь, если он сглупит, то не ей одной привяжут камень к шее и отправят в вечное плавание кормить рыб. В случае чего чёртов коп будет подыхать рядом, не отвертится, что б его.       Игра шла на два фронта: кто первый успеет, тот жив и счастлив. Если всё выйдет именно так, как придумала Лизи, то детективу достанутся слава и повышение, а дело Артура закроют, забыв про его имя навсегда. Не просто закроют: Лизи потребует, чтобы уничтожили все бумаги, каждую улику, чтобы даже пепел пустили по ветру, не оставив ни единой зацепки на имя Флека. Это именно тот исход, на который она надеялась. А если ничего не выйдет и Джокер обо всём узнает, надавит на Лизи, она сыграет в жертву. Так, мол, и так, детектив угрожал ей, она не при чём, бедная глупая девочка всего лишь испугалась. И тогда будь что будет. Копу-то в любом случае хана, да и насрать на него, а вот она ещё поборется за место под солнцем, и к чёрту совесть.       После встречи Лизи ждала окончания рабочего дня с волнением. И чем ближе была маленькая стрелка часов к четырём, тем неспокойнее становилось на душе. Джокер не юлил и не ходил вокруг да около, если ему что-то не нравилось, он не ставил вопрос ребром, а рубил с плеча.       У всего есть предел, даже у странной жестокой любви Джокера к Лизи. Может, как раз сегодня она перешла рубеж дозволенного, и пришла та самая пора сыграть в ящик. Кто знает, заденет ли это Артура, ведь на него тоже могло пасть подозрение, дескать, готовили переворот вместе: один хотел занять жирное место главаря, а зарвавшаяся девчонка просто страх потеряла. Лучше убрать обоих, потому ещё неизвестно, простит ли Артур Джокеру смерть Лизи.       Чёрт. О чём она вообще? Ещё ничего не произошло, а она уже чуть ли не место на кладбище себе выбирала, с удобствами и с красивым видом на какую-нибудь рощицу посреди кладбища.       Когда маленькая стрелка часов без жалости и угрызения совести указала на четвёрку, Лизи взяла со стула рюкзак и мысленно попрощалась со всеми. Машина ждала её напротив выхода, Лизи открыла дверцу и, на секунду-другую замешкавшись, села на заднее сиденье. Сегодня ей не пришлось ехать в одиночку: Джокер сидел по ту сторону сиденья, смотрел на Лизи и курил.       — Как прошёл день?       Голос не дрожал, не переливался злобой или ненавистью, взгляд не сверлил. Джокер хороший актёр, лучший из тех, кого когда-либо знала Лизи. Одному только чёрту известно, как ей всё-таки удалось уговорить его отпускать её на работу. Нелепица какая-то. Словно она маленькая девочка, которой на всё надо спрашивать разрешения.       — Хорошо, — как можно спокойнее ответила она.       Он затянулся.       — Ну и славно. Поехали, Итан, отвезём девочку домой. А пока расскажи мне, радость, сколько тебе ещё времени нужно, чтобы наиграться в мисс самостоятельность? Двух недель хватит?       Ну да, конечно, разве может быть что-то просто так?       — А что я потом буду делать? Гнить в четырёх стенах? Или пойду работать продавцом в соседнем доме? Это же мечта всей моей жизни: встать за прилавок и торговать всяким барахлом. Не хочешь присоединиться и стать моим помощником?       Джокер хохотнул и пожал плечами.       — А что, Артур не подкинул никакой годной идеи на этот счёт?       — Как видишь — не подкинул.       Наверное, у него и правда было не так много времени, потому что когда Джокер довёз её до дома, то высадил и сразу уехал. Лизи испытала незамедлительное облегчение, приятное волнение прокатилось по мыслям, словно тонна проблем упала с её плеч — но только сегодня, только сейчас. Джокер ни о чём не спрашивал, ни на что не намекал, но выигранная партия — даже не бой. Не проба будущего сражения. Это ничто. И всё-таки Лизи было легко, она открыла дверь, вошла в дом и до вечера ждала Артура. Интересно, почему Джокер никогда не подсылал его к ней? Всегда перекладывал дела, касающиеся Лизи, на кого угодно, кроме Артура. Ревновал? Вряд ли. Скорее всего, таким образом пытался показать, сколько в его руках власти, что он способен управлять и этим тихим человеком в том числе. Отодвигал Артура грубоватым властным жестом, а потом неизменно возвращал Лизи обратно в гнёздышко.       — Лизи, я дома! — крикнул Артур, когда вернулся домой поздно вечером.       Она ещё не спала и встретила его тёплым объятием и нежным поцелуем.       — Чем занималась? — спросил он и повесил куртку на вешалку.       Приобнял её за плечо, и они вместе ушли на кухню. Чайник только-только закипел, горячие овощи с мясом уютно дымились в тарелке, приятно напоминая о том, что Артура ждали, к тому же сегодня пятница и завтра никуда не надо торопиться. Лизи любила выходные, потому что сумела уговорить Артура проводить субботу и воскресенье вместе: никаких дел, никакого Джокера, эти дни только для них двоих, никому нельзя врываться в их уютные часы.       — Да так, ничего такого. День как день, — Лизи налила в глубокие голубые кружки лимонный чай и поставила на стол.       Артур дотянулся до стопки бумаг, прихватил пачку сигарет и зажигалку. Лизи поставила перед ним пепельницу, отказавшись от протянутой сигареты. Он затянулся, внимательно вглядываясь в один из листков, пробежался глазами по строчкам. Стряхнул пепел. Лизи подсела к нему и обняла, дотронулась губами до его гладко выбритой щеки. Вдохнула запах его тела: от Артура пахло городом и снегом, вечерним уютом. Именно так и должно пахнуть от любимого мужчины: надёжностью.       — А кто тебя красит? — спросила она и вплела пальцы в его волосы.       — Никто, я сам это делаю, — ответил он, не отрываясь от чтения.       — Хочешь, я тебя сегодня покрашу? А то корни начали отрастать.       Он зачесал волосы назад и посмотрел на Лизи. Кивнул.       — Да, давай.       Он положил перед ней бумагу, ткнул пальцем в одну из строчек и спросил:       — Так почему в жизни ты Лизи, а по документам Бет? Может, наконец, раскроешь тайну? Сколько можно ждать подходящего времени для отличной истории? Вдруг у тебя раздвоение личности, а я об этом не знаю?       Он улыбнулся и вздёрнул брови. Артур умел переводить непростые темы для разговора в странную шутку, хотя смеяться совсем не хотелось. Лизи и правда уже не знала, одна она в своём теле или нет, может, кто-то делил всю её жизнь надвое: днём она девушка Артура Флека, человека, которого любила, с которым хотела засыпать и просыпаться, целовать его. Ей нравилось, как он на неё смотрел. Нежно, с любовью. А вечера делила с Джокером, принадлежала ему, была его женщиной. Он стал её вредной привычкой, как раковая опухоль: живёшь с ней, никуда не деться, не спрятаться, она всегда с тобой. Даже смерть не повод для разлуки.       — Тебе правда интересно узнать?       Он кивнул и потянулся за очередной сигаретой.       Лизи не хотела, чтобы её жалели. С того самого момента, как в её жизнь ворвался Джокер, она очерствела, спряталась от недружелюбного мира в невидимую раковину и никому не позволяла заглянуть в свою душу. И меньше всего она хотела жалости от Артура, только не от него. Любовь. Ей нужна его любовь, очищающая, прощающая грехи, чуткая, странная и порой невыносимая — совесть не позволяла наслаждаться ею сполна.       — Я была ребёнком, которого не ждали. По залёту, — Лизи взяла со стола кружку, но так и не отпила, остановив взгляд на плавающей дольке лимона. — Я не нужна была родителям ни до своего рождения, ни после. А забавнее всего то, что я из благополучной семьи: хороший район, достойное общество, великолепное будущее, жизнь за пределами Готэма. Счастье, которое мне не предназначалось по праву рождения.       «…Бет, я воспитаю твою девочку, только не отдавай её в приют».       — Поэтому меня воспитывала бабушка.       — А твои родители?       Лизи посмотрела на него: кажется, он был поражён. Выглядел растерянным, сдвинул брови, а потом его взгляд сменился на внимательный, удивление сползло с лица, оставив после себя тень возмущения.       — Бабушка часто повторяла, что она по жизни всегда была везучим человеком. Если срывала куш в казино, то самый жирный. Если у неё появлялся новый мужчина, то роковой, богатый, влюблённый по самые уши, безумно красивый, как голливудский актёр. Ей везло и в работе, и в любви, и в жизни. Пробивная женщина. Была. Она умерла несколько лет назад.       «…Бет, как корабль назовёшь, так он и поплывёт: назови дочь моим именем, хоть судьбу ей хорошую подари. Лизи Новак — хорошо звучит».       — Бет Новак — ужасное имя. Моя мать назло бабушке делала всё с точностью до наоборот. Так как родительских прав ни отца, ни мать не лишили, без их согласия нельзя было имя сменить. Я привыкла, меня ведь всегда все называли Лизи, а паспорт — всего лишь клочок бумаги.       — Где твои родители теперь?       Лизи пожала плечами.       — Не знаю. Кажется, перебрались в Австралию. Я не следила никогда за их жизнью, мне всё равно. Мы ведь с ними чужие люди друг другу, понимаешь?       — А квартира бабушки? Она же тебе что-то должна была оставить?       Она всё-таки выпила остывший чай и потянулась за банкой кофе.       — Был пожар. Страховка почти ничего не покрыла. Так, на съём только хватало в основном.       — Может, стоило бы попробовать найти родителей.       Лизи покачала головой.       — Нет. Зачем? Я их и не видела никогда, только на фотографиях. После моего рождения они почти сразу уехали. Как видишь, в моей истории нет ничего сверхъестественного. У меня хорошие гены, родословная ничего так: если бы удачи побольше, то могла бы жить припеваючи.       Она не хотела больше продолжать эту тему. Какой смысл, если время вспять не повернуть, детство не переиграть. Всё на своих местах, всё уже случилось. Чем лить понапрасну слёзы, не проще ли отказаться от прошлого и жить сегодняшним днём? Тем более, наступили непростые времена, разобраться бы теперь с будущим, которое не просто под вопросом, а на грани краха. Лизи думала отложить сложные разговоры на завтра, а сегодня — сейчас — она взяла Артура за руку и повела его в ванную. В их чистую, просторную ванную, не опороченную тяжёлыми воспоминаниями.       Это в прошлой квартире всё было пропитано слезами и Джокером, а здесь только они: Артур и Лизи. И хотя Джокер всё так же порой приходил к ней по вечерам, она не пускала его в свою душу. Тело — ему, сердце — Артуру.       Артур сел на стул, положил ногу на ногу и будто перестал принадлежать этому миру. Лизи даже не сразу поняла, где настоящий Артур, а где зазеркальный. Где чьё отражение? Она поцеловала свои пальцы и дотронулась до зеркала. Он притянул её к себе и вдохнул запах её волос, затем поцеловал в губы.       — Я тут — не там, — он кивнул на зеркало. — Меня целуй.       Лизи выскользнула из его объятий, когда руки легли на талию, а пальцы интимно сжали, пробуя тело на податливость, проверяя, не налилось ли оно желанием.       — Не сегодня, мистер Флек! — с наигранным упрёком откликнулась на прикосновения Лизи. — Я вообще-то вас сюда красить привела, а не для всяких штучек, если вы понимаете, о чём я, мистер.       Она улыбнулась, довольная игривым настроением.       Артур зачесал волосы назад и изобразил удивление, вздёрнув брови.       — О нет! Никаких штучек!       Он поднял руки и показал пустые ладони.       — Смотри, я безоружен.       Лизи хмыкнула и легонько щёлкнула его по носу.       Она красила его в зелёный, прядь за прядью обновляла цвет, возвращая волосам насыщенный изумрудный оттенок. Артур курил, сигарета таяла за сигаретой, наполняя комнатку удушливым туманом, так что пришлось приоткрыть окно и впустить внутрь вечернюю морозную свежесть парка. Когда Лизи закончила с краской, Артур притянул её к себе и усадил к себе на колени. Затушил окурок о раковину, взял кисточку и, выбрав прядь, провёл по ней.       — Эй! Я на это не соглашалась! — воскликнула Лизи и хотела было подняться, но Артур молча удержал её.       Она не смогла сопротивляться его острому взгляду, упавшему на неё, говорящему громче и ярче, чем любые пронзающие душу слова. Когда Артур докрасил её прядь и опустил вдоль щеки, Лизи прижалась к нему. Может, это их последний вечер.       — Хотела поговорить утром, но не знаю, дотерплю ли.       Она всё-таки выскользнула из его рук, встала у раковины и виновато опустила голову. Можно промолчать, можно соврать, никто не запрещал копить ложь за ложью, забивать ею шкафы, собирать скелет за скелетом. А совесть куда девать?       — У меня будет ребёнок, — холодно выпалила она на одном дыхании.       Артур замер. Протянутая к Лизи рука остановилась, пальцы так и не прикоснулись к ней. Он чуть наклонился, заглядывая в её лицо.       — Разве это… плохо? — непонимающе спросил он, не пряча удивления.       — Это ещё не всё.       Лизи повернулась к нему, уже не в силах сдержать слёзы. Совесть стучала в двери её сердца, требовала рассказать всё как есть. Всё вокруг замерло в ожидании правды. Страшной, горькой, ужасной. Постыдной. Всё тело ныло, кости будто выворачивало, до боли, до невыносимого ужаса.       — Что? — пальцы Артура всё-таки преодолели расстояние между ним и Лизи и прикоснулись к ней. Скользнули по руке вверх, от запястья до локтя, и Лизи вздрогнула. Вытерла слёзы, растирая их по щекам, и прикрыла ладонью рот:       — Я не ушла с работы.       Она зажмурилась и всхлипнула. На мгновение его пальцы сползли с её руки, но затем легли обратно, уверенно обхватив запястье. Лизи подошла к Артуру, пряча от него заплаканные глаза.       — Э-эй, — тихо позвал он. — Неужели ты думала, что я тебя брошу? Работа… Чёрт с ней. Конечно, ты поступила неправильно, не сказав мне сразу… Не сейчас — ладно? — мы говорим об этом не сейчас. Потом.       Он склонился и уткнулся лицом в её живот, пачкая накрашенными волосами белую футболку. А потом засмеялся, но не так, как это бывало не раз — не выплёвывал хохот, не давился им, не умирал в жутких спазмах, а смеялся свободно. Он посмотрел на Лизи и улыбнулся, глаза его светились.       — Я буду отцом? — он был изумлён и всё ещё не верил в услышанное.       — Да, — тихо ответила Лизи.       — Так почему же ты плачешь? — Артур протянул руки и стёр слёзы с её лица.       Она пожала плечами и попробовала улыбнуться:       — От счастья.       ***       Может, порох ещё не закончился и Джокер мог бы дать столько огня городу, сколько тот не видел за всю свою историю со дня основания, но ничто не вечно под этим серым проклятым небом. Ни пламя, ни верность ничтожных людей, идущих за Джокером лишь потому, что он давал им хаос, позволял вплетаться в безумную продажную историю. А она та ещё шлюха: сегодня она смачно сосёт и давится, а завтра сосут у неё.       Не стоит обманывать самого себя: пик волнений прошёл, наступила пора медленного тяжёлого увядания, а Джокера это не устраивало. Он пламя. Он хаос. Он граната без чеки. И угасать вот так, болезненно наблюдая свой собственный закат, — это за гранью. Либо всё, либо ничего, и если гвоздь программы должен уйти со сцены, то город уйдёт вместе с ним. По-другому никак, сладенькие. Не будет вам покоя, трусливые суки, уж кто-кто, а Джокер об этом позаботится.       Старина Флек запаниковал бы, заметался бы, как зверь в клетке, не понимая, что выход есть всегда. Подними голову, оглянись вокруг, и ищущий найдёт.       Ну что ж, Артур, всё произошедшее — всего лишь прелюдия перед настоящим представлением. Репетиция. Теперь пришло время для следующих действий, потому что старая добрая инерция сошла на нет. Так заводи мотор.       Прихвостни Томаса Уэйна, тараканами разбежавшиеся по углам города, всего лишь вершина айсберга, потому что взять их в кулак было проще простого. Толстые ленивые задницы трусливы до чёртиков! Стоило сказать «Бу!» и пару раз пальнуть в воздух, как они все встали на колени и пооткрывали рты, готовые с удовольствием принять всё, что в них засунут. Глотайте, суки. А Джокер всё это время хлопал их по щекам и кивал, посмеиваясь.       Ничего-ничего, сладкие, скоро будет ещё веселее. Нельзя наслаждаться одной только вершиной: кое-кто очень хорошо поживился на всех этих безумствах. Праздник огня не одному Джокеру доставил удовольствие. Кто ещё у кормушки? Правильно: мафия. Мафия — ещё один вид готэмских крыс, они первыми мчались туда, где можно поживиться, поэтому восстание им пошло на руку, а вот отдавать долг за участие в шоу они не торопились.       Что ж, крысята, папочка пришёл: пора платить по счетам.       Сначала припугнуть как следует и тут же пригласить к столу под названием «Готэм», подарить им город, а когда мафия начнёт есть с руки Джокера и просить ещё, вот тогда он и их поставит на колени. Только, в отличие от богатеньких уродов, эти будут довольны, потому что умеют подстраиваться под любой пиздец.