Двое: я и моя тень

      Выходка Лизи возле дома, когда она посмела бросить вызов Джокеру при его человеке, не могла остаться незамеченной. Так и вышло. Рано или поздно это должно было произойти, и день «икс» не заставил себя ждать.       Она привычно ждала у калитки шуршащую колёсами машину, медленно подъезжающую по узкой асфальтированной дороге. Над дорогой плакуче склонились деревья, образуя живую арку. Лизи переминалась с ноги на ногу и гадала: если за рулём счастливого Форда окажется не Итан, то некуда деваться, придётся изобразить из себя послушную девочку и запрыгнуть на заднее сиденье. И не грубить. Лизи, не грубить! Уилл, этот мурлыкающий француз с видом дона Корлеоне де-факто не виноват. Невозможно так просто обвинять людей Джокера во всех смертных грехах: просто нельзя, это надо принять как факт.       Она привычно сжала в кармане куртки пачку сигарет и, сунув палец в прорезь, дотронулась до сигареты. Как до талисмана. Она ведь не хотела сначала оставлять ребёнка и обрекать его на мучения: жизнь с Лизи Новак и Артуром Флеком — то ещё испытание, надо сказать. Уж точно не обзавидуешься. Мужчина, часто смеющийся невпопад, и невротичка с вредной привычкой в виде Джокера. Та ещё семейка, Аддамсы бы обзавидовались.       Вдали послышалось привычное шуршание колёс, и Лизи вытянулась в струну, высматривая Форд и теребя в руках рюкзак. С пальто, понятное дело, не потаскаешь на плече старого друга на лямках, а куртка не обязывала к столь высоким манерам. Леди из трущоб. Трагикомедия в двух действиях.       Машина припарковалась неподалёку, и Лизи почувствовала себя школьницей, ожидающей первого в своей жизни волнительного урока. Как это будет? Мучительное предвкушение.       Водительская дверь с тихим щелчком открылась, и наружу вынырнул Итан, сукин сын. Лизи приложила ладонь к груди и улыбнулась, еле сдерживая слёзы облегчения и радости. Она было шагнула навстречу доброму другу, как задняя дверь открылась и выпустила, словно Джинна из пыльной пузатой бутылки, Джокера. Небрежным движением отбросив окурок в проталину, он отряхнул руки и облокотился о крышу машины, устремив заинтересованный взгляд на Лизи.       В висок стукнула мысль, что это маленькая победа над большим злом. Не бой, пока всего лишь крошечный триумф, но ведь и у него привкус сладкий.       Джокер закрыл дверь и не спеша обошёл машину, обернулся на Итана и, подмигнув, указал на него пальцем. С соседнего от водителя сиденья вылез Уилл и покачал головой, дескать, гляди, привезли папочку к непослушной девочке. Джокер обошёл вокруг неё, поправляя на ходу свои волосы, и приветливо улыбнулся, вздёрнув брови.       — Радость, радость!       Он дотронулся до её щеки, тихонько щёлкнул по подбородку, заставив Лизи приподнять лицо. Остановился рядом и сунул руки в карманы брюк, выставил правую ногу вперёд и чуть склонился. Вдохнул, смакуя сладкий запах её волос. Карамель.       — Сладенькая, — он плотоядно облизнулся, — так бы и съел.       И вдруг от улыбчивого клоуна не осталось и следа: он вскинул руку и схватил Лизи за волосы, больно намотав аккуратный хвост на кулак. Рюкзак выпал из её рук, стукнулся об асфальт. Лизи схватила больно удерживающую её ладонь и зашипела, но чем больше она рвалась из хватки, тем сильнее сжимал пальцы Джокер. Пугливая мысль тут же вспыхнула, что он не просто так припёр с собой обоих водителей: это показательная порка. Лизи болезненно искривила рот, подавляя крик. Только тихое шипение. А Джокер уже цокал языком над самым ушком, едва не касаясь его искривлёнными губами с аккуратно выведенной поверх улыбкой. Её уголки тянулись вверх, изображая радость на лице, а уголки настоящих губ смотрели вниз. Вокруг сложились складки, придавая образу демонические нотки.       — Дрянь, — зашипел он на ухо.       И поволок Лизи в дом. Дверь громко захлопнулась за ними, ставя жирную точку в поведении охреневшей девчонки.       — Да что за хрень?! — закричала Лизи, переступив порог их с Артуром дома.       Джокер затащил её в комнату, другой рукой схватил за горло и прижал к стене, больно стукнув головой. Искр из глаз хватило бы как раз на то, чтобы зажечь половину бенгальских огней в городе, нагрянь вдруг на их головы рождество.       Он рванул пуговицу на её джинсах, выдрав её с мясом, и жадно запустил руку внутрь. Лизи дёрнулась, сжимая бёдра, чтобы хотя бы показать, что и тут без боя она не сдастся. Но холодные с улицы пальцы торопливо раздвинули нежные складки и легли меж ними. Он задрал её голову и склонился, победно скалясь. Лизи зажмурилась, но он, всё ещё не выпуская волосы, встряхнул её как следует.       — А я тебе сейчас расскажу, что за хрень, — он прижался к ней и потёрся, как ласковый кот о хозяйскую ногу.       Лизи содрогнулась. Посмотрела в безумные глаза Джокера и чуть не утонула в их безумии. Огонь. Огонь! Жгучее желание, непреодолимое, без тормозов — бессовестное. Он не приходил к ней сколько? Четыре дня? Пять? Неужели не нашёл себе никого? Лизи снова дёрнулась, и он, не выпуская её волос, прижался плотнее. Опустил взгляд на губы, облизнулся.       В комнате звонкая тишина, ни шелеста, ни сквозняка, ни голосов с улицы. Только тяжёлое дыхание, Лизи — загнанный зверь, её дыхание предсмертное: попалась, но не сдалась. Дыхание Джокера душное, он как лев над добычей — навис, не скрывая торжества.       Лизи положила руки на его вздымающуюся грудь, ощущая привычно худое тело под одеждой, стараясь сохранить расстояние между двумя телами. Нет сил. Борьба заведомо проиграна, и рука уже победоносно раздвигала бёдра, тянула джинсы и трусы вниз, ткань скатывалась на ногах, застревала, но пальцы привычно упорные. За ними — куртка долой, искалеченной грудой на пол. А руки уже тянут Лизи к окну, к столу, заваленному бумагами и пустыми пачками из-под сигарет. Телефон надрывался и влезал в тишину непрошеным гостем, и Джокер стряхнул его на пол. Трубка упала под ноги, провод змеёй лёг на пол — Лизи неаккуратно наступила на него. Боль в затылке то утихала, то вспыхивала, и будто в насмешку Джокер всё ещё не выпускал волосы. Дотащив до стола упирающуюся Лизи, он прижал её животом к столешнице, навалился сзади и заставил её лечь грудью на шуршащие бумаги. Стянул трусы и джинсы ещё ниже, прижался бёдрами к округлым ягодицам, наскоро расстёгивая ширинку. Вжух. Пальцы проверили нежные складки.       — Чего же ты так вырываешься, сладенькая? Вся мокрая, а ведёшь себя так, будто не хочешь меня. Хо-очешь, — протянул он и утопил член в скользком горячем лоне.       Она заскребла по столу. Не спрятаться. Не сжаться. Не прогнать из себя. Он толкался в неё грубо, наваливался сверху, щипал за ягодицы, рычал. Лизи зашипела, зажмурилась, вцепилась в столешницу. Стол под ней ходил ходуном, стукаясь ножками об пол и столешницей об стену, а Джокера это только ещё больше раззадоривало, и он врывался в Лизи, провозглашая своё право быть, вколачиваясь и довольствуясь своим правом ласкать и наказывать.       Когда Лизи заставила себя посмотреть в окно, встретиться со слепящим весенним солнцем, она увидела Итана, на секунду замершего и наблюдающего за происходящим в окне. Чертыхнувшись, он отвернулся и закурил, распинывая носком ботинка тающий потяжелевший от весеннего бремени снег. Уилл встал рядом, спиной к окну, и они с Итаном курили и ждали.       Джокер наконец отпустил её волосы и отвесил звонкий шлепок по попке. Лизи ойкнула, а ягодица вспыхнула, как обожжённая.       — М-м-м, радость, как же сладко ты вся сжимаешься. Давай, сожми ещё папочку.       Он уже не вколачивался в неё, но проникал резко и грубо, каждый раз врываясь глубоко и застывая на мгновение. И снова. И снова. А когда вздохнул рвано, громко, с надрывом простонав, Лизи замерла в ожидании финала. Джокер толкнулся раз, другой, вжался, стиснув попку в жадной ладони, и излил свой гнев внутрь.       Выйдя из неё, Джокер похлопал её по плечу и промурлыкал:       — Иди-ка переоденься, сладенькая, тебе же ещё на работу.       Она поднялась, качнулась на дрожащих ногах, не чувствуя под ногами пола, и оглянулась через плечо. Джокер сел в тяжёлое кресло и с интересом наблюдал за Лизи. Горькая сигарета в пальцах. Комната вот-вот наполнится удушливым дымом, станет нечем дышать, захочется распахнуть окно, впустить свежий воздух — вместо этого Лизи стянула джинсы и трусы, бросила их под стол, медленно расстегнула блузку — несколько пуговиц остались лежать на столе как напоминание о произошедшем. Заколка осталась лежать там же, сломанная пополам.       Округлые бёдра. Вздымающаяся налившаяся грудь с трогательно смотрящими вверх сосками. Ещё плоский живот с белым пушком, видимым только в лучах света, обнимающего за бёдра. Изящные плавные изгибы так и манили провести по ним ладонью, ощутить всю нежность и бархатистость кожи. Лизи собрала волосы в хвост и завязала резинкой, оставленной некогда на подоконнике, будто ожидающей именно этого часа. Бросила взгляд на настенное зеркало: на щеках багрянец, глаза блестели, губы налились маковым цветом.       Джокер поправил снова вставший член, оттянул ткань на ширинке и, затянувшись, поманил пальцами Лизи к себе.       — Иди-ка к папочке.       Голос спокойный, негромкий, во взгляде уже нет пугающей жёсткости. Лизи послушно шагнула к нему, позволяя взять себя за руку, притянуть, усадить сверху. Приноравливаясь, она вновь пустила его в себя. Положила ладони на красные плечи и вдруг всхлипнула.       — Ну-ну, радость. Ты же понимаешь, что папочке надо было тебя наказать.       Он дотронулся до её щеки, поймал несмелую слезинку и стёр. Лизи поёрзала сверху, устраиваясь поудобнее. Обвила его шею, прижалась грудью к жёлтому жилету. Поймала губами губы Джокера. Снова всхлипнула, уронив на его белую щеку слезинку.       Уилл, видимо, решив, что босс закончил учить уму-разуму свою девчонку, раз те пропали из окна, постучал в дверь и заглянул в комнату. Кашлянул. Лизи повернула к нему заплаканное лицо, а Джокер мягко развернул его обратно к себе и приказал:       — Выйди и дверь за собой закрой.       И мягко, почти нежно поцеловал Лизи.       ***       Лизи повернулась спиной к Джокеру, откинула волосы в сторону и повернула голову. Его пальцы проворно ухватили за бегунок и медленно потянули вверх, смыкая края платья и пряча от взгляда покрытую мурашками кожу. Любопытное солнце по-прежнему подглядывало за ними, вкатываясь в окна и оседая на стенах смелыми лучами. У стен есть глаза, есть уши, но нет рта, чтобы рассказать Артуру о том, что произошло. Лизи поёжилась и обняла себя за плечи, ладони Джокера легли поверх её ладоней. Сжали пальцы. Он склонился и дотронулся алыми губами до бледной щеки. Будто метка: ты моя.       Он одобрительно похлопал её по попке и подтолкнул к выходу. На часах уже десять. Рабочий день начался час назад, телефон в недрах дома периодически давал о себе знать, выныривая звоном из тишины и прокатываясь по лестницам, по комнатам, оседая мурашками на коже. Слишком много отгулов, и увольнение маячило не на горизонте, а под самым носом.       После тёплой комнаты и душных поцелуев уличная прохлада как искупление и награда за пережитые мгновения.       Чёрт возьми, какого же цвета глаза у беды? Лизи остановилась у машины и обернулась: у её беды зелёные глаза, обрамлённые голубыми треугольниками и белой маской. Ей в ответ прилетел сизый дым, вьющийся, разлетающийся на лёгком весеннем морозе. Пых-х! Лизи отвернулась, ей тоже хочется курить, хочется взять сигарету и прикоснуться к бумажной горечи губами. Прищуриться. Втянуть в себя яд и перекатить его во рту, а потом отпустить на волю хоть какую-то частичку себя.       Уилл переступал с пятки на носок и обратно, скрипя мягким снегом. Он не прятал взгляд, смотрел на Лизи в упор и теребил в пальцах дотлевающий окурок. Ей захотелось поскорее нырнуть в тёплое нутро машины и спрятаться от мира, осмыслить, что это маленькая битва была ради небольшой человеческой души. Да уж. Будто есть большие, важные и не очень, так, по мелочи.       Лизи потянулась к дверной ручке, но Джокер ухватил её под локоть и повернул к себе. Пальцы замёрзли, и она поёжилась, плотнее закуталась в куртку и подняла взгляд. Обольстительная улыбка. Страшная. Из кошмаров. Джокер поправил воротник на её куртке и стёр с губ невидимый поцелуй. Ветер потёрся о замёрзшие щёки и уткнулся в шею, юркнул за пазуху, хотел то ли согреться поближе у горячего сердца, то ли дыхнуть на него холодом. Лизи хотела отвернуться, но пальцы привычно не разрешили.       — Итан, подбросишь нас с Уиллом до Парковой авеню, а мою девочку своди потом в кафе, угости кофе. И смотри в оба, чтобы её никто не обидел, — он мягко положил ладонь на её щёку. — Радость, ну-ка скажи папочке: я буду хорошей девочкой.       Лизи хотела обернуться и убедиться, что Итан с Уиллом не смотрят, но Джокер, беда её жизни, приобнял и выжидающе хмыкнул.       — Я буду хорошей девочкой, — она опустила глаза и посмотрела под ноги: прошлогодняя прелая листва выглядывала из-под увядающего снега.       — В глаза мне смотри, — мурлычет Джокер.       И Лизи всё-таки обернулась. Тень от дерева легла на лицо, прикоснулась невесомо, прикрыла глаза от солнца. Спрятала. Итан стоял у водительской двери и потирал щетину, о чём-то думая и разглядывая проталину между Лизи и Джокером. Уилл всё так же курил, а когда встретился с её взглядом, виновато пожал плечами, дескать, я тут ни при чём. Его не за что винить, это правда.       Джокер развернул её лицо к себе чуть грубее, чем следовало: в прошлом сердце сразу бы утонуло, забыло бы как биться о рёбра, страх встрепенулся бы и осел пеплом на искалеченную душу. Но испуг не родился, не поднялся из потаённых глубин и не забился нестерпимой болью в виске. Сердце не замерло. А вот губы послушно разомкнулись, и слова покорно слетели с языка:       — Я буду хорошей девочкой.       Глаза в глаза, дыхание спокойное, а в душе сверкнула молнией маленькая буря. Из немощного ветерка тоже, бывало, рождались ураганы, посильнее прочих, предсказанных заранее. Даст жизнь времени, отсыплет хоть горсточку лишних минут, значит, ещё повоюем с бедой.       Сил бы ещё да заручиться как-нибудь поддержкой Артура, вот тогда точно можно хоть в бой, хоть в пекло. Да что там, и так уже в пекле по самое не балуйся, мало не казалось. Как там в сказке? «Горшочек, не вари».       Уилл кашлянул, и Джокер глянул на него поверх плеч Лизи. Вздохнул. Дела, дела. Это Джокера никто не мог уволить, а ей разбираться с прогулом, и наверняка с работы звонили, пока Джокер вколачивал её в тяжёлый стол и чеканил толчки.       Но вот сеанс окончен, пора возвращаться к жизни смертных.       Джокер подтолкнул Лизи к машине и забрался на заднее сиденье, сел рядом и приобнял, снова демонстрируя своё неоспоримое право. Закинул ногу на ногу, вытянул сигарету, а когда Лизи отвернулась, склонился, притянул к себе и поцеловал. Поцелуй греховный, табачный, но она всё равно ответила, робко прижалась, дескать, смотри, я правда всё поняла, извиняюсь. Послушная.       Ехали долго, и поцелуи тянулись, как патока, тяжёлые, требовательные. Горькие. А в приоткрытое окно заглядывала городская весна, пахнущая талым снегом, грязными дорогами и дорогим парфюмом — это богатенькие сынки и дочки почувствовали ослабление удавки. Страх таял со снегом, скоро прорастёт новый, с первой травой, а пока свобода целовала прохожих и обманывала. Сводила с ума.       Лизи оторвалась от влажных губ и прикусила свои, словно хотела поймать и присвоить поцелуй этого демона, чтобы, когда всё закончится и она передаст Джерому лакомый кусочек, вспоминать эти прикосновения как сладкий грех. Оставить его навсегда, как напоминание о въевшихся в душу томных терзаниях. Она заглянула в его глаза. Бездонные колодцы. А на дне усмешка, сдобренная щепоткой гнева и власти. Лизи положила ладонь на его ширинку и сжала. Улыбнулась. Член не налился, не воспрял от долгих, сводящих с ума объятий.       — Придётся потерпеть, радость, я ведь не секс-машина, — хихикнул Джокер и закатил глаза, упиваясь удачной шуткой.       — Босс, — Уилл старательно тянет «с» и оборачивается, ухмыляется, — приехали.       — До встречи, — Лизи попрощалась первой и чмокнула свою горькую беду в белую щёку, в уголок нарисованной улыбки. Вдохнула запах табака, въевшийся в кожу.       Джокер лишь подмигнул и вынырнул из машины прямиком в город, тут же принявший его за своего, утягивая в шумную улицу и напевая мелодию клаксонов и возвращающихся сирен. Уилл вышел следом, двери за ними захлопнулись.       — С возвращением, — лишь бы не слушать тишину, и Лизи глотает обиду, как прописанную доктором пилюлю.       — Спасибо, но не стоило, — Итан закрыл водительское окно, оставив приоткрытым заднее.       — Стоило. Хоть кто-то в этом городе должен оставаться человеком, — Лизи вздохнула и стёрла с губ невидимые следы Джокера.       — Вы мой маленький супергерой, — Итан поправил водительское зеркало и улыбнулся отражению Лизи.       Она невесело потянула уголки губ вверх, показывая, что поняла всю иронию шутки, но всё-таки ответила:       — Не очень смешно.       Водитель пожал плечами, дескать, да, есть такое дело. Мимо проносились машины, и грязные капли стаявшего снега облепили стёкла. Лизи принялась разглядывать кляксы, как кофейную гущу: а вдруг в каком-то пятне мелькнёт мутное будущее? Хорошо бы Артур нашёл в себе теплящееся шестое чувство и всё понял сам. Без слов. Увёз бы её из Готэма в какой-нибудь небольшой город, далеко-далеко отсюда, может, даже на другой континент. Только бы подальше от Джокера, но даже в сладких мечтах упорно казалось, что им с Джокером и целого мира мало, чтобы двоим уместиться на одном голубом шаре. Может, даже галактика будет им тесна.       Вот так всё просто и в тоже время сложно до одурения, до густой обиды, поселившейся в измученном сердце. Злая скорбь, одинокое горе, человек один на один с бедой, целующей омытые слезами губы.       — Знаю, что несмешно — спокойно ответил Итан и протянул Лизи платок. — Ну что, по кофе и на работу?       Она кивнула и отвернулась к окну. Солнце спелой ягодой выглянуло из-за собравшихся туч последний раз и спряталось за непроглядной серостью, готовой вот-вот расплакаться не то снежной крупой, посыпающей тротуары и крыши, целующей плечи и оседающей пепельной сединой на головы прохожих. Не то ледяным дождём, оплакивающим нехотя уходящую зиму.       И в памяти вдруг всплыли чьи-то строки: «И родиться бы теперь не так, не из глины, не из кости: просто так, где меня родит чужая мать…» Когда машина проезжала одну из улочек, оттуда зазвучал колокол, и Лизи поймала себя на мысли, что, возможно, он звонил по ней.       В кафе было тепло и уютно, пахло горячими блинчиками и свежесваренным кофе. Один из автоматов мурлыкал песни Элвиса, и хотелось остаться тут подольше, развернуть свежую хрустящую газету, встряхнуть её, как это делали элегантные джентльмены. Заказать кофе. Круассан. И пропасть в чёрных строчках, проплывая меж них по серой бумаге. Стрелять глазами от фото к фото, от сенсации к сенсации.       Лизи сняла куртку и поёжилась, робко стряхивая с себя заоконную прохладу. Итан сел напротив и двумя пальцами притянул к себе меню.       Официантка, тучная молодая девушка, улыбчивая и будто сошедшая с полотна Рембрандта, подошла к столику, покачивая пышными аппетитными бёдрами. Ручка в одной руке, блокнот с русалочкой в другой. Родинка над губой, и Лизи невольно улыбнулась естественной красоте посреди хаоса. Она заказала кофе с молоком и двойными сливками, салат и хрустящую булочку, а Итан ограничился одним кофе.       — Хочешь, поговорю с боссом? — не самое лучшее начало для беседы, но с чего-то же надо начинать.       — Послушает? — с интересом спросила Лизи.       Итан почесал за ухом и вздохнул. Понятно. Вот и весь разговор о Джокере. У Итана шаткое положение, тем более если Джокер к Лизи не особо прислушивался, то проштрафившемуся шофёру тем более укажет на его место. Сиди и не высовывайся, голова целее будет.       — Уволят, наверное. Я хороший веломастер, но ужасно непунктуальный работник. То опаздываю, то болею, то… — она осеклась, вовремя закрыв меж зубами слова о беременности.       — А зачем работать? Разве босс ещё не бросил к таким хорошеньким ножкам весь город?       Лизи покосилась на водителя, чтобы уловить, шутил тот или не очень. Судя по его виду, всё-таки не очень.       — Это чтобы помнить, что я человек, а не комнатная собачка, — отплатила Лизи той же несмешной монетой.       Итан пожал плечами и посмотрел в окно. Лизи подняла на него взгляд и приметила первые седые волоски в пшеничных растрёпанных волосах. Он потёр колючую щетину и обернулся, опустил глаза на чашку, дотронулся до края пальцем. Провёл по кругу. А потом они, преодолев минутную неловкость, оказавшись вне коробки на четырёх колёсах, долго и с удовольствием говорили. О велосипедах, о тех редких интересных журналах, которые больше не издают, но которые остались в памяти каждого читателя комиксов. Когда им принесли ещё по кофе, они принялись обсуждать Маркеса «Сто лет одиночества»: оказалось, Итан обожал эту чудную книгу, понятную и в то же время непознанную.       Спохватившись, Лизи нашла взглядом часы над барной стойкой и мысленно ухватилась за стрелки, почувствовав, как на плечи легли холодные пальцы паники. Итан, всё поняв без слов, положил под чашку новёхонькую десятку и сгрёб с сиденья куртку. Лизи поспешила не отставать. Они запрыгнули в машину, и водитель, словно ещё было не поздно, дал по газам, а Лизи, ухватившись за водительское сиденье, засмеялась. Ей вдруг стало смешно от абсурда, творившегося в её жизни.       Они летели, как ненормальные, не пропуская, несмотря на неуместную спешку, ни одного светофора. В дообеденный час машин на дорогах не так много, можно даже не сигналить зазевавшимся водителям, задержавшимся на красном сигнале на секунду-другую дольше. Лизи смотрела в окно, на остающиеся позади серые здания, на суетливых прохожих, кутающихся в тёплую одежду, потому что за спрятавшимся солнцем заглянула зима и обняла уставший город. За окном март, а снежная крупа принесла с собой ощущение главного зимнего праздника.       Доехали быстро. На часах четверть первого, время отсчитывало бессовестный прогул: как смотреть в глаза сотрудникам и начальнику? Эти хорошие отзывчивые люди не заслужили подобного сотрудника, и когда Лизи перешагнула порог мастерской, в которую сбегала от реальности, Джозеф, глава этого маленького уютного велогнёздышка, махнул ей рукой — следуй за мной. Дверь маленького кабинета, заваленного от пола до потолка деталями, закрылась за ними, стало ещё больше не по себе.       — Мы звонили тебе всё утро. Что случилось? Что не так? Тебе надоело тут работать? — в голосе Джозефа удивление, глаза внимательные — в уголках собрались морщинки.       Лизи теребила края куртки и едва смогла уговорить себя посмотреть на начальника. Пришлось пробираться сквозь ком в горле и выравнивать голос, чтобы не выдать накатывающих слёз.       — Всё не так просто, — слишком банально и больше походило на нелепое, неуместное оправдание неудачницы, не умеющей совладать ни со своей жизнью, ни со временем. — Ладно. Я жду ребёнка, иногда по утрам я и жить-то не могу, не то что встать или трубку поднять.       Джозеф откинулся на спинку стула и постучал пальцами по столу. Нахмурился.       — Почему сразу не сказала?       Она обречённо пожала плечами.       — Боялась увольнения. Ну вот, — она похлопала себя по коленям. — Теперь можете увольнять.       Начальник почесал бровь и неуверенно спросил:       — Ну… А жить ты на что будешь?       — Дело не в деньгах, — протянула Лизи, — а в том, куда мне теперь девать столько свободного времени.       Шутка вышла грустной и вымаливающей прощение, хотя Лизи совсем не хотела падать на колени и трястись от бессилия. Она не собиралась бросаться невыполнимыми обещаниями, что такое больше не повторится. Повторится. Увы. А всё остальное… слова, слова, слова. Слишком много слов. Лизи почувствовала слабость и как кровь отхлынула от лица, словно она ожидала приглашения на казнь. Резвая вьюга бросилась в окно, прижалась к холодному стеклу и прислушалась. Лизи невольно посмотрела на улицу, в белую пелену, окутавшую всё вокруг.       — Честно говоря, — Джозеф озадачен, он перекатывал в пальцах дешёвую зажигалку, взвешивая принятое решение, — я бы не хотел терять хорошего мастера.       Лизи замерла. Это её только что мастером назвали?       — …поэтому давай пока оставим всё как есть, а там посмотрим. Только предупреждай, если не сможешь выйти или задержишься. Договорились?       Начальник улыбнулся, и взгляд его смягчился.       — Спа… спасибо, — ответила Лизи, всё ещё не веря своим ушам.       Её не схватили за шкварник и не выставили за дверь, оставляя один на один с любопытной метелью. Вали куда хочешь, делай что хочешь, только вали подальше.       — Иди в зал, сегодня новый велик прикатили, надо бы покопаться в нём, — Джозеф снова улыбнулся и кивнул.       Остаток рабочего дня — ей так и оставили прежний график— прошёл волнительно, немного испуганно и в каком-то трепетном ожидании. В рюкзаке лежала неподписанная открытка для детектива, Лизи пока не выкроила свободной минутки — на самом деле она не нашла времени сполоснуть руки от масла и чёрной смазки, чтобы подписать белую сторону с нарисованной в верхнем правом углу винтажной маркой. Она решила добежать после до соседнего здания, на скорую руку чиркнуть пару строк про занятость и что пока ей нечем порадовать Джерома, и всё почти сложилось по задуманному плану.       Почти.       Лизи поднялась на второй этаж по каменной лестнице, аккуратно придерживаясь за чугунные перила. Ремонт приостановил работу здания: пару дней назад в одном из отделов обвалился потолок, в срочном порядке пришлось эвакуировать персонал, следом за людьми и товару пришлось искать временное пристанище. И первый, и второй этажи смиренно ждали своей участи, по залам блуждал сквозняк, кто-то уже успел раскрасить яркими надписями и граффити серые кирпичные стены. Здание пустовало в лучших традициях киношного постапокалипсиса, вписываясь в картину Готэма как недостающий элемент пазла.       Ящик не тронули. Только приклеенную надпись «Эрни Ко» заволокло налётом пыли, но Лизи не стала её стирать: и без знакомых слов она знала, что там написано. Эрни олицетворял Джерома, а скромное «ко» — Лизи.       В противоположной стороне, через стеклянный отдел, теперь напоминающий аквариум ещё больше, чем до ремонта, кто-то тихо кашлянул и шаркнул ногой. Лизи в спешке обернулась, поискала взглядом того, кто нарушил священную тишину, и увидела у одной из колонн детектива. Приосанившись, он огляделся и шагнул к Лизи, но она махнула ему рукой: нельзя. Итан с минуты на минуту должен был подъехать, и кто знает, поднимется он наверх или нет. Лучше не заигрывать с судьбой.       Джером послушно поклонился и стал ждать, спрятав свою открытку за пазуху. В ожидании он подхватил со стоящего рядом стула жёлтую каску и повертел её в руках.       Как по заказу снизу раздались разлетающиеся звонким эхом голоса и шарканье ботинок о пыльный пол. Люди поднимались по лестнице, и Лизи в спешке оглянулась, выискивая, куда бы можно спрятаться от незваных гостей. Это вполне могли быть и рабочие, но очень не хотелось лишних вопросов: кто такая, откуда, зачем? Затем.       Она прижалась к стене и бросила умоляющий взгляд на Джерома: тот сложил из пальцев «окей», давая знак, что всё под контролем. Рука легла на ремень, пыльцы коснулись пистолета, спрятанного в портупее под жилетом. Голоса всё ближе, всё громче.       — А вот и моя девочка, — невесело протянул Джокер и бросил окурок на пол.       Сунул одну руку в карман пиджака, а второй приобнял Лизи, подойдя к ней вплотную. Чуть наклонился вбок и заглянул в её испуганные глаза. Улыбка расцвела на его лице, кончики губ потянулись за нарисованными.       — А ну-ка посмотри на меня, радость. Мне кажется или утром я был более чем убедителен? Не вынуждай меня к более строгим мерам воспитания, а то, не ровен час, оставим старину Артура без наследника.       — Я не отпускала водителя, — парировала Лизи. — Или я преступница, чтобы ходить под конвоем? Может, мне теперь и в туалет кого-то с собой брать?       Он взял её лицо в свои ладони и склонился над ней.       — Девочка с характером, кусается и коготки выпускает. А это что такое?       Он взял из её рук открытку с нарисованными котятами на одной стороне и призывной пустотой на обороте. Повертел. Щёлкнул по ней пальцами и хмыкнул.       — Что за фокусы? — строго спросил он.       Лизи мотнула головой и ответила:       — Никаких фокусов. Здесь есть почтовый ящик, вот он. Хотела написать Марте, но не успела.       Стоявшие в стороне мужчины в масках лениво озирались по сторонам, пока Джокер мурлыкал с Лизи.       — А по телефону разве не щебечете с подружкой? Захотелось письмо чиркнуть, — он дотронулся до её щеки и стёр след краски.       — Босс, мы тут кое-кого нашли, — один из клоунов вывел из-за столба детектива, и Лизи невольно прижалась к Джокеру. Впилась в его руки, и сердце забыло, как стучать.       ***       Тот магазин бытовой электроники, который разнесли на щепки одним из первых в самом начале погромов, потихоньку восстанавливался. Оживал. Не в полную силу — всё ещё калека, но искорка души уже теплилась за вновь вставленной оконной витриной. Стекло блестело новизной, дышало оживающей гордостью. Вывеску, кстати, тоже поменяли.       Артур оторвал взгляд от новёхонькой вывески и повернул голову влево. Хохотнул, прикрыл рот ладонью и глубоко вдохнул, отправляя приступ поглубже. Это тоскливое помещение до сих пор пустовало: не то хозяина уже не было в живых, не то никто не торопился брать в аренду магазин в печально известном районе. На месте вывески пару ржавых болтов, а сама вывеска стояла у двери, скорбная, выцветшая. Под слоем пыли читались до боли знакомые слова: «Музыка Кенни». Артур снова хохотнул в кулак и отвернулся.       Где теперь те мальчишки, избившие его тут неподалёку? Разделили участь тех, на кого указала костлявая? Или примкнули к людям Джокера? Хотелось бы верить в первый вариант, но сердце подсказывало, что второй куда вероятнее.       Интересно наблюдать за городом, стоя по ту сторону сцены, не в первых рядах, а смотреть на всё глазами того, кто это всё творит. Тень, дёргающая за ниточки, но знающая куда больше, чем актёры. Джокер не актёр, он дирижёр, он заказывал музыку и выдавал приказы направо и налево.       Артур периодически заглядывал в бывшую квартиру Лизи, проверял почту, поднимался на громыхающем лифте на въевшийся в память восьмой этаж и шёл — уже не шаркал и не плёлся. Ключ утопал в замочной скважине. Щёлк. Замок послушно впускал Артура в квартиру, а внутри непривычная пустота: мёртво, холодно, неуютно без Лизи. Он ухмылялся сам себе и перешагивал через порог в пустоту.       Недавно он спросил у Джокера, не слишком ли тот груб с Лизи. Может, не надо с ней так? Зазеркальный Джокер начал хихикать, а потом хохот ударил громом в душу и лился долго и страшно. «Раз ты не можешь её угомонить, значит, я попробую», — как ни в чём не бывало, успокоившись, ответил Джокер.       — Но я её люблю, — чуть поморщившись на невесёлый ответ, парировал Артур.       Отражение будто хмыкнуло, и в голове раздался бархатистый голос: «Люби. Я разве против?»       Артур отряхнул ладони и сунул руки в карманы. Поёжился. Позавчера вечером Лизи, выглянув из кокона своих страхов, выпорхнула и стала ласковее прежнего, потянула его в гостиную и остановилась у огромного — во весь рост — зеркала. Вытащила из шкафа чёрный пакет, обнимавший квадратную коробку, достала её и положила на стол перед Артуром. «Это тебе», — по-детски улыбнулась и прижалась к его плечу. Артур заглянул в искрящиеся глаза и дотронулся пальцем до её аккуратного носа. Вообще-то он не любил сюрпризы, они не приносили удачи.       Ни Рэндалл, ни Мюррей, ни Пенни: после их сюрпризов хотелось повеситься или застрелиться. Артур вопросительно посмотрел на Лизи и кивнул на коробку: «Что это?» Лизи лукаво улыбнулась и попросила открыть. Он протянул руки к картонной крышке, украшенной изящной алой печатью какого-то магазина, и неуверенно потянул её вверх, так, будто открывал ящик с бомбами. Но внутри, завёрнутое в хрустящую бумагу, лежало пальто, красиво и аккуратно сложенное чьими-то бережными руками. Артур дотронулся до ткани, смазал ворсинки, пригладив их, и повернулся к Лизи.       — Подарок моему мужчине, — она звонко чмокнула его в щёку и обняла, крепко прижалась.       Подарок. Не гадкое письмо, перерубающее жизнь пополам — на две гнилые половинки. Не тяжёлый, удобно ложащийся в ладонь пистолет. Не гнусная шутка насмешки ради. Просто дорогое пальто и никаких подводных камней или двойного дна. Артур тогда развернулся к Лизи и обнял в ответ. Потом они целовались долго, с упоением, как в старых чёрно-белых фильмах. Он раздевал её, касался нежной кожи, шарил по её телу ненасытными руками. А она льнула к нему, прижималась грудью, и он вздрагивал, когда твёрдые соски касались его кожи. Он усадил её на стол и взял на нём нежно, неторопливо, размеренно, как она любила.       Мимо прошла парочка подростков, и Артур вынырнул из воспоминаний. Удивительно, насколько он теперь не вписывался в это место в своём новом дорогом пальто, всё вокруг отторгало Артура Флека, кричало, что он чужой: он с презрением обвёл взглядом чванливую улицу и шагнул в сторону метро. Ветер шаловливо вился за ним, бросая под ноги обрывки газет и обёртки из-под печенья. Артур ненавидел этот район, готов был разнести тут всё по кирпичику, чтобы и пылинки не осталось, только голый пустырь, но Джокер лишь посмеивался и примиряюще шептал, что когда-нибудь этот затхлый город захлебнётся сам в себе. Ну их к чёрту: и улицу эту, больше походившую на помойку мирового масштаба, и старый дом к дьяволу с его дребезжащим лифтом.       Но ничего не поделаешь, Лизи никак не желала оставить в покое старую квартиру, а Артур не мог отпускать её сюда, даже с водителем Джокера. Они тут вместе с машиной как два камушка самоцветных в луже грязи, того и гляди кто-нибудь решит прибрать к рукам. С девчонкой-то понятно, что сделали бы.       Артур вернулся домой уже в девятом часу. Лизи подкарауливала его у окна, и когда он переступил через порог, повисла у него на шее, вдыхая запах города на его плечах. Щёки горели, в глазах чертята, пояс обнимал тонкую талию, не давая белому махровому халату распахнуться.       — Мне нравится твоё настроение, — он поставил пакет с горячими булочками на стол и обнял Лизи.       Она привстала на носочки, коснулась губами его щеки и игриво прошептала:       — На мне нет белья, так что, мистер Флек, раздевайтесь, а то пропустите сладкое.       — По какому поводу такое веселье? — он запустил руку под халат и усмехнулся.       — Будем праздновать мою жизнь, — торжественно отчеканила она.       Артур изобразил удивление:       — Вот даже как?       — Меня сегодня не закатали в бетон, и это ли не прекрасно?