Двое: я и моя тень

      Вернувшийся в машину Итан прервал мысли Лизи, растёр замёрзшие руки и поёжился. Вместе с ним в салон ворвался холодный воздух и зябко осел на одежду, на сиденья. Итан снова поёжился. Непослушные от холода пальцы легли на руль, водитель кашлянул, прочищая горло, и посмотрел в водительское зеркало.       — Я бы хотел поговорить с вами кое о чём.       Усталось наваливалась, и Лизи совсем не хотелось тратить редкие минуты тишины на разговор ни о чём, но и обижать Итана она не хотела. От обычного разговора ещё никто не умирал, так что она выдержит и выслушает водителя. И если надо, поддержит его добрым правильным словом.        — О чём? — привычная утренняя усталость ещё не успела растаять, уступив место дневной бодрости.        Может, Итан хотел выразить ещё раз благодарность: почему нет? Да и мало ли тем для общения, даже между водителем и женщиной его босса. Проходных тем сколько угодно, выбирай любую: работа, политика, погода, а если их обсудили уже вдоль и поперёк, то всегда найдётся что-то ещё. Телик. Какое-нибудь дешёвое низкосортное шоу. Любая тема к вашим услугам, кроме босса, это табу. Так, парой фраз перекинуться о нём, не больше. Но Итан явно завёл разговор не для того, чтобы обсудить животрепещущий будничный сюжет вроде «будет ли сегодня снегопад, как думаете?»        Лизи бы предпочла откинуться на сиденье, закрыть глаза и подремать минуту-другую, пока они едут до работы. Сонливости со временем только прибавлялось, так что Лизи почти каждое утро вот уже неделю не тратила свои драгоценные минуты на разглядывание опостылевшего городского пейзажа за окном, а разрешала себе прикрыть веки и немного расслабиться.        Итан закурил и не спеша выпустил дым в приоткрытое окно. Лизи была благодарна ему за то, что он не наполнял салон удушливой полынью, как это привык делать Джокер. Водитель качнул головой, выжидая время.        — Тот незадачливый строитель ведь вовсе не строитель, — Итан не спрашивал. Говорил тихо, вкрадчиво.        Лизи отвернулась от окна и почувствовала, как засосало под ложечкой.        — К чему вы клоните? — она спросила как можно спокойнее, так, словно её не волновали какие-то неуместные, никчёмные догадки водителя.        Лизи хотела обменять Джокера на свободу, на Артура, и кто знает, может, не ей одной пришла столько прекрасная и опасная мысль в голову. А уж раз партия начата и пешка сделала ход, стало быть, и остальные пешки подтянутся, дайте только времени побольше. Что если у Итана свои счёты с Джокером, и можно попробовать срезать и его фигуру, и Лизи как ненужного свидетеля?        И… Оказывается, у пешки, которая возомнила себя ферзём, очень много врагов. И недруг за недругом появлялись оттуда, откуда меньше всего ждёшь. Тихий омут вовсе не тихий, черти там ого-го какие. Ждут своего часа. Таятся.        — Кое-кто однажды рассказал мне забавную вещь, — на удивление Итан невозмутим, в голосе ни угрозы, ни намёка на острастку. Он стряхнул пепел за окно и продолжил: — Так вот, кое-кто поделился интересной новостью, возмутительно небывалой, что человек, с которым вы встречаетесь до работы, вовсе не любовник, как я сначала подумал. Гадал ещё, что вы в нём нашли? На фоне босса такая серость, невзрачность. Ну, решил, бывает. Жизнь ведь не укладывается в общепринятые рамки. А потом я узнал, что этот ваш неказистый приятель вовсе не приятель вам и не любовник, а самый настоящий детектив. Не перебивайте, пожалуйста, я ещё не всё.        Итан прижал пальцы к рулю и задумчиво постучал по дорогой кожаной оплётке. Ни ухмылки. Ни единой ужимки человека, в руках которого судьба одной маленькой глупой пешки.        Чувства не просто переполняли, они взорвались внутри Лизи, миллиардами вулканов, обжигающих не вылитыми кровавыми слезами, которыми ей, судя по всему, ещё предстояло умыться. Она ошибалась, когда думала что оказалась в центре урагана, что смотрела в его смертоносный обманчивый глаз. Нет. Это была всего лишь периферия. Ничто. Настоящий ураган только начинался, и назад уже не повернуть, точка невозврата пройдена, и теперь только вперёд, в объятия страшной костлявой старухи.        Лизи сцепила в замок дрожащие пальцы, глубоко вдохнула, собирая все оставшиеся силы в кулак, и сморгнула морок.        — Вы уже рассказали всё Джокеру? — голос дрогнул.        Какая разница, какой последует ответ? Если Джокер решит прошерстить своих мальчиков и девочек, рано или поздно он найдёт нужные ниточки, за которые нужно дёрнуть, чтобы дверь к правде открылась.        Итан посмотрел в водительское зеркало и качнул головой:        — Нет.        Кажется, сердце пропустило удар. Перед глазами всё померкло, но тут же мир ярким светом ворвался обратно и ослепил.        — Почему? — Лизи ни жива ни мертва.        — Я не очень сентиментальный человек, но вы спасли мне жизнь: я перед вами в долгу.        Лизи ощутила липкое отчаяние. Ужасное. Впервые ей попалось что-то более ужасное, чем её тени, вечно идущие по пятам. Те самые, которые прогонял Джокер, спасал от них, вытаскивал со дна и тянул вверх, к холодному злому солнцу Готэма, который и сам как тень.        — Как вы узнали? — всё внутри упало и перевернулось. Жизнь за окном перестала искриться и расцветать. Ядовитая. Коварная весна. Наверное, последняя в жизни Лизи.        Итан снова закурил, едва успев выкинуть первый окурок. Он вертел сигарету в дрожащих пальцах, несмотря на напускное спокойствие, тянул её к губам. Кажется, правда давила на Итана так же круто, как и на Лизи.        — Мы ведь теперь с вами в одной упряжке, Лизи, — нарочито небрежно сказал Итан и наконец затянулся. Поморщился. — Моя правда — ваша погибель. И наоборот. Так что не буду юлить и ходить вокруг да около. Мой информатор… — Итан замолчал и сидел так, глядя на смрадную удицу, некоторое время. Потом выкинул сигарету, к которой так и не притронулся, стряхнул с пальцев невидимый пепел и в который раз постучал по рулю. — Джошуа Лански. Джошуа Бэйб, может, слыхали о таком. По иронии Джошуа не только мой информатор, но и моего босса и брат некого Чака. А у Чака был друг — Джеф Броуди, а у Джефа был брат. Вам довелось с ним познакомиться: Бен. Джошуа узнал про вашего мистера твистера и пошёл прямиком не к кому следовало, а к Бену, потому что в далёком прошлом был ему больше, чем просто другом. Вы — козырь, который проиграли многие, потому что не знали, что с ним делать и как его применить. Бен, например, заведовал маленьким и не очень прибыльным наркобизнесом, и попади вы ему в руки более основательно, оказались бы не в самой лучшей компании. А Джошуа, если начистоту говорить, просто шестёрка, он бы ничего не смог придумать.        Итан усмехнулся.        — Вы — козырь, который проебали все.        Лизи молчала. И что теперь делать? С одной стороны ей хотелось стянуть с шеи тонкий розовый шарфик, броситься на водительское сидение — и помогите ей боги. Драться. Бороться. Забрать ещё одну жизнь. Вроде как в одну реку дважды и все дела, но жизнь такая штука, что и дважды, и трижды, и сколько понадобится. Где одна смерть, там ещё десяток, и это становилось какой-то страшной, обидной нормой.       А с другой стороны Итан знал всё с самого начала и не сдал. А мог ведь словить нехилый такой куш, когда Лизи его подвела. Не сдал.        Сукин сын. Чего же ему надо?        Кошмары должны мучить во сне, но иногда эти заразы выползали наружу и грызли в реальности. В жизни Лизи вдруг наступил тот самый период, когда кошмар не просто ожил, а грозил такими осложнениями, что проще было просто не появляться на свет.        — Но не я, — наконец закончил мысль Итан, видимо, ожидавший, что Лизи засыплет его вопросами. Да вот слова застревали в горле, душили.        Хотя с другой стороны, если подумать, стоило дослушать до конца.        — И что теперь? Я разменная монета, которую выгодно отдать Джокеру? — с вызовом спросила Лизи.        Итан впервые за весь разговор улыбнулся. Невесело улыбнулся. И взял очередную сигарету.        — Я вам кое-что ещё расскажу. Это и будет ответом, — он откашлялся и сел поудобнее. — Никто не знает, где теперь Джошуа, если понимаете, о чём я. Может, рыб кормит, может, упокоилась его душа в лесу, на живописной поляне какой-нибудь. Хотите знать, почему?        Лизи молчала.        — Джокер любому язык развяжет, если сочтёт нужным. Так вот, — Итан чиркнул зажигалкой. — Джефа, о котором я вам только что говорил, насиловали несколько дней подряд. Вы не ослышались. А потом ему устроили «колумбийский галстук». А Чак? Какая у него судьба? Вздёрнули — откачали. Вздёрнули — откачали. И так до тех пор, пока там уже откачивать нечего было. И если я приду к боссу и признаюсь, что всё это знал и что я одно из звеньев со всеми этими несчастными, как сильно он обрадуется? Мы с вами будем висеть рядышком, мисс Новак. Но при должной изворотливости я могу выпросить помилование, у меня есть пара козырей в рукаве, обзавёлся ими после случая с вами. А у вас есть козырь?        — Ни одного, — тихо ответила Лизи, вытирая слёзы.        — Я предлагаю заключить сделку, выгодную обеим сторонам. Выиграют все. Гарантирую. Я позволю вам выкупить моё молчание за небольшую услугу. Сами того не зная, вы запустили необратимый механизм. Эффект домино. Вы подтолкнули первую деталь, а дальше всё пошло-поехало само собой. Теперь босс думает, что Бен и его орава недоумков хотели устроить переворот и свергнуть Джокера, взять власть в свои руки, чтобы рулить городом, и он заключил союз с мафией, чтобы укрепить шаткое — а это не так — положение.       Он помолчал, взвешивая слова, и добавил:       — Грядут суровые перемены, и кто не урвёт кусок посочнее, тот в проигрыше. Я ясно выразился?        Лизи слушала внимательно и не перебивала. Выбор? Какой ещё выбор, когда на кону стояла её жизнь?        — Мне надо позаботиться о семье: жена и двое детей, которые могут попасть под обстрел, а я этого не хочу. И вот что я предлагаю. Вы поворкуете с боссом, пустите в ход все свои чары и поможете состряпать мне новые документы, а всю старую информацию — под ноль. В мафии ведь не дураки, захотят восстановить прежний режим, только по своим правилам. И тут я, новый человек с именем, которое никогда ни у кого не вертелось на языке.        — Вы надеетесь попасть в какой-нибудь клан?        — Нет, это совсем не то, чего бы мне хотелось. Но… Некий Антонио Пацци уже набирает штат новой… как бы полиции, которая будет и за порядком следить, и мафии не станет дорогу переходить. Так вот. Было бы очень кстати, если бы вы замолвили за меня слово. Помогите мне стать комиссаром, и я помогу вам: не сдам маленькую лгунью боссу. По-моему, всё честно.        Лизи не верила своим ушам. И не знала, как реагировать на столь дерзкое предложение: откажешься, и сам дьявол будет пугливо отворачиваться и сочувствовать, потому что Джокер куда хуже всех адских приспешников, вместе взятых. Дьявол ведёт грешников к свету через очищающие благостные страдания, а Джокеру всё равно, у кого какие грехи за заблудшей душой, он отдаёт своему жадному пламени всех, кто попадается на неправедном пути.        А если согласиться, купить у Итана молчание, то каждый получит не просто какую-то минутную выгоду, а жизнь. Это не та игра, в которой выпавший Джокер означает власть, тут всё наоборот, кому выпал опасный шут с пистолетом, тому свинцовая пуля в подарок и два метра под землёй в придачу.        — А гарантии? — спросила Лизи.        Итан нахмурился:        — А вы обещаете в ответ не сдавать боссу меня? Мы почти в равных условиях.        Она осеклась и ломано кивнула.        — Конечно, — в сердцах выпалила Лизи. — И как вас будут звать… потом?        Итан протянул сложенный пополам мятый листок в клетку. Лизи развернула его, пробежалась глазами по неровным буквам, по имени, которое ей ни о чём не говорило. Два ничего не значащих слова, но отчего-то важных водителю. Ерунда какая-то.        — Джеймс Гордон, — прочитала она вслух и замолчала.        Водитель будто прочитал её мысли и поспешил объяснить:        — Новое имя. Новая жизнь. Всё меняется, вот увидите, мисс Новак. Вы скоро не узнаете наш город, он станет другим. Мафия и босс скрепили свой союз кровью и слезами горожан.        ***       Милый, добрый, заботливый Артур. Удобный. Он не умел и не любил задавать неправильные вопросы, избегал некрасивых тем, чтобы — как думала Лизи — не расстраивать её. К слову, она тоже не поднимала лишний раз пыль в воздух, чтобы семейная жизнь казалась им обоим сказкой. Страшной сказкой, в которой у каждого главного героя есть некрасивый секрет. В последнее время ей пришла на ум несладкая мысль, что Артур не просто кое о чём догадывался: он всё знал. Но пусть сказка остаётся таковой до самого конца, а неудобные вопросы так или иначе достанутся Джокеру. Ему отвечать на них.       Лизи собрала волосы в тугой пучок, глянула на себя в зеркало — всё-таки линзы выручали на славу. У Джокера много минусов, и чем глубже всматриваться в его красную душу, тем страшнее. Даже весомые плюсы не всегда перекрывали его кошмарные преступления. Но Джокер снабжал Артура средствами к существованию — приличными, и Артур дал возможность Лизи поменять очки на линзы. Удовольствие, достойное сильных мира сего: и вдруг ничтожная пешка заполучила благо цивилизации. Брюс Уэйн — этот золотой мальчик в огромном злом мире — мог позволить себе любые контактные линзы, если бы оно ему было нужно. Кто знает. Может, и нужно.       Плеск воды пустил круги по её мыслям, и они растаяли, как некрепкий сон. Артур протянул руку и прикоснулся к Лизи. Халат под мокрыми пальцами намок, и она не спеша развязала пояс. Ткань заструилась по плечам и соскользнула на пол. Под ноги. Лизи привстала на носочки и переступила через неё.       Артур не сводил с неё взгляда, перехватил сигарету сухими пальцами и выгнулся, стряхивая пепел в раковину над головой. И тут же взгляд вернулся к обнажённому телу.       Она вспомнила колючие слова Джокера о том, что Артур носится с ней как ненормальный. Так и было. Это правда. И Лизи отвечала ему такой же трепетной заботой. Лаской. Все неподдельные улыбки — для него, и он улыбался в ответ. В глазах добрый свет, мягкая таинственность, острые уголки вверх, и сердце замирало. Словно почувствовав настроение, Артур склонил голову, задумчиво прикусил нижнюю губу и улыбнулся.       Ну как устоять?       Тёплая вода приняла Лизи в свои объятия и укутала безмятежностью. Очаровательный вечер. Она прижалась к Артуру спиной, положила голову ему на плечо, и его руки легли на её бёдра. И они лежали, молчаливые влюблённые, переплетали пальцы, улыбались друг другу и смаковали момент единения.       — Вина бы сейчас, да? — мечтательно спросила Лизи.       — Я уже пьян тобой.       За окном гневалась метель, хотела порвать город на клочья и развеять белым снежным пеплом по миру, чтобы камня на камне не осталось. Лизи закрывала глаза и вспоминала жёлтые провалы окон на серых саркофагах, именуемых домами. Их с Артуром окна вглядывались в вечернюю тьму таким же уютом, и вьюга злилась пуще прежнего, потому что не могла достать ненавистных счастливых людей, греющихся в тёплой ванне. А может, это город рассердился и послал небеса прогнать пахнущую прелой листвой весну. Потому что весной всё мёртвое оживало, набиралось сил, чтобы прожить летние дни на полную катушку и в конце концов снова сложить головы. Гнить под ногами прохожих, превращаться в тлен под толщей тяжёлого снега. Лизи вздохнула: в конце зимы расцвело её тело, а летом оно нальётся тяжестью, спелое, покатое, а осенью придёт пора урожая. Они с Артуром станут родителями, будут растить сына или дочь, всё наладится, Джокеру не останется ничего другого, как исчезнуть из их новых жизней. Наверное.       — Расскажи что-нибудь, — попросила Лизи.       — Например? — он потёрся щекой о её висок, мягко поцеловал.       Выбившаяся зелёная завитушка коснулась щеки.       — О Джокере.       — Что я о нём могу рассказать? — удивлённо спросил Артур и крепче сжал Лизи в объятиях.       — Как он к тебе относится? — напирала она.       — Он… заботится обо мне, — осторожно ответил Артур.       Да уж. «Артур, твой босс трахает твою женщину, поэтому прими его заботу как искренние извинения». Интересно, как бы эти слова смотрелись на маленькой открыточке, которую обычно оставляют на коробочке, перевязанной атласной лентой?       Лизи сжала пальцы Артура и нахмурилась.       — Всё, больше не хочу о нём говорить.       — Но ты первая начала! — изумился Артур.       — Эй, мистер, я передумала, тема закрыта, — в голосе прозвучали ворчливые нотки.       — Ладно, как хочешь, я не против, — он поудобнее, насколько позволяла ванна, развёл ноги Лизи пошире и, помогая себе рукой, поправил член, приноравливаясь. — Займёмся чем-нибудь поинтереснее.       Джокера не было с ними ни в ванне, ни в их доме, но он присутствовал в их сердцах. Лизи принесла этого ужасного человека в своей душе. Пока она забиралась в ванну, несла его с собой, в своих мыслях. Любить его больно, но отказаться от него почти невозможно. Она закрывала глаза, ловила губы Артура своими и представляла, что когда-нибудь Джокер разденется для неё. Вот так же просто. И они легли бы в постель не с вывернутыми наизнанку душами: Лизи хотела прикоснуться к его коже, прижаться к его груди, ощущать, как наливается его член. Кожа к коже. Чтобы они были раздетыми оба: никаких масок, рубашек, никаких пряжек ремня, с которыми надо возиться.       ***

Знаю. Тот клоун […]был я. Но в другом… Как объяснить — в другом измерении… Во всей этой многолюдной труппе было только двое актеров — ты и я!       Баджиева Л.Г.

      Вечер вторника она провела с Артуром, а вечер четверга Лизи отдала Джокеру, человеку, укравшему у неё всё.       Жизнь.       Любовь.       Покой.       Сердце.       Взамен оставил горький дым сигарет и снежный город. Пряные поцелуи. Нетерпеливые стоны, заставлял её стонать в унисон, выгибаться, кричать. Сминать простыни. Он разрешал себя ненавидеть, но не любить: не подпускал. И не желал быть любимым, оставляя чужеродное солоноватое слово Артуру. Однажды Лизи в сердцах выпалила, глядя в смеющиеся глаза Джокера: «Я тебя не люблю!» А он рассмеялся в ответ, пожал плечами, опустил уголки губ, едва сдерживая улыбку, и ответил: «Какая же ты смешная». И позволил раскатистому хохоту задушить её неродившиеся слова.       Его не постигнуть. Не обмануть. Или всё-таки можно попробовать?       Он часто заставлял её смотреть на него, пока он раздвигал её ноги, ложился сверху, заполнял собою, толкался внутрь. Лизи закрывала глаза, а он мурлыкал или шипел: «Смотри на меня». И она подчинялась.       А сейчас она смотрела в тёмный прямоугольник окна, на огни, миллиардами звёзд взрывающие улицы каждый вечер и пьющие одиночество города каждую ночь. Фонари подглядывали за влюблёнными, зажжённые лампы становились свидетелями семейных драм, а рекламные вывески и помпезные витрины видали куда больше слёз, чем кто-либо ещё.       Тусклая лампа на столе подсматривала за происходящим в комнате: бесстыдница всматривалась в бесстыдницу. Вздох. В жизни Лизи стало так мало Артура и так много Джокера. Он случался с ней гораздо чаще, чем мужчина, ради которого Лизи решилась пойти против всех, а ведь прежние вечера были только для Артура, каждая ночь — только с ним. Обняться. Улыбаться друг другу. Долгие нежные поцелуи. А в итоге Джокер забрал себе даже её одиночество: вместо пустых вечеров он и только он, и ночи напролёт тоже Джокер.       Она вздохнула и нашла его пальцы. Сжала.       — Артур меня потеряет. Отвези меня домой.       Он задорно хохотнул.       — Не потеряет, радость, не волнуйся.       Джокер хотел притянуть её к себе, но Лизи выскользнула из его рук и поднялась с постели. Он сел и с удовольствием любовался её обнажённым телом, как она прошлась по комнате, мягко ступая на носочках. Как вглядывалась в сумерки, хотя холодно не было, как обнимала себя. Рассматривала в полутьме комнаты стены, обклеенные серыми обоями, украшенными пугающе огромными белыми пионами. В такой комнате неплохо бы проводить сеансы психатерапии, чтобы вогнать пациента в ещё большую пучину волнений и тревог. Лизи не поддалась. Отвернулась к окну, устремив взгляд на мириады огней. Город-океан, где дома, подпирающие небеса, — это светящиеся скалы, и все вокруг — суетливый планктон.       — Какие задания ты ему даёшь, пока мы тут с тобой?       — А что мы тут с тобой? — изобразил удивление Джокер.       Лизи бросила на него раздражённый взгляд.       — Нет, радость, я правда не понимаю. Объясни. Чем, по-твоему, мы тут занимаемся?       — Так что ты ему наплёл? — она нарочно не ответила на провокацию.       Встала у подоконника.       — Я? — голос Джокера театрально извивался. — Арти у нас занятой, у работника года слишком много дел, он ведь моя правая рука.       Лизи обернулась и в который раз за день подумала, как же хочется курить. Взять сигарету в кольцо губ, перед этим томно облизнув их, чтобы этот сукин сын смотрел и смаковал.       — Тебе никогда не приходила мысль устроить тройничок? — спросила Лизи и поблагодарила вечер за густой сумрак, в котором не было видно, как бессовестно вспыхнули её щёки.       Джокер склонил голову набок и разразился хохотом. Хлопал себя по колену, и плечи его сотрясались. Дьявол веселился. Он топтал всякие правила приличия и сеял в звенящей тишине хаос, пугал горящую холодными огнями ночь, дескать, смотрите, пока ваш ужас, ваша надежда, ваш кошмар прямо тут, неподалёку, вы все там, суетитесь. Не спите. Или нет? Тогда ваш сон слишком дерзок, и когда Джокер перестанет смеяться, кто-то обязательно заплачет.       Лизи заметила на подоконнике кольт. О нет! Её красный демон никогда ничего не делал просто так, он нарочно оставил свою любимую, свою лучшую игрушку на видном месте, чтобы время, и надвигающаяся ночь, и тусклый свет лампы, как доживающий свой век маяк, непременно столкнули бы отчаявшуюся — отчаянную — женщину и Шутника. Она обернулась. Джокер наблюдал за её застывшими руками, во взгляде глубокий интерес, полуулыбка на лице. Он — покорный зритель и исполнял свою роль бесподобно: смеялся, когда считал нужным — смешным, и умолкал, когда все софиты устремлялись на актёра, чтобы уловить частичку чужой души и испытать её на прочность.       Любая игра с Джокером обжигала, но Лизи не стала противиться своей роли, и её пальцы легли на кольт. Рукоять отозвалась мягкой прохладой и ощутимой тяжестью, которую хотелось испытать, подчинить, сделать своей. Отнять чужую вещь. Рукоять послушно легла в ладонь, и сердце затрепетало. Вряд ли Джокер оставил в барабане хотя бы один патрон, это холостая игра с привкусом фантомной опасности. Но он поднялся с кровати, то ли желая принять участие в действе, то ли чтобы стать более интимным зрителем, заглянуть за плечо, увидеть всё вблизи, попробовать трепет и страх, узреть сомнение.       Лизи угадала. Джокер прижался к ней, очень тихо, почти невесомо, чтобы не вторгаться в таинство, но когда Лизи поудобнее ухватила тяжёлый кольт, взяв его не как опасную игрушку, а как грозное оружие, шершавые пальцы скользнули по бедру, замерев между ног.       — Радость, — в голосе неприкрытое разочарование, — я думал, ты хочешь своего папочку.       Он ещё раз попробовал на ощупь сухой вход и со вздохом печали отнял руки. Положил ладони поверх ладони, сжимающей кольт, и с интересом спросил:       — Стреляла когда-нибудь?       Лизи покачала головой:       — Нет, ни разу.       Все заготовленные слова пропали, будто их и не было, потому что сколько бы ни был ласковым и наигранно нежным Джокер, он всем своим видом показывал, кто тут папочка. И преграды рушились. После каждой встречи, после каждой долгой ночи Лизи по кирпичику восстанавливала невидимые стены и пряталась за ними до следующей встречи. А так как Джокер случался в её жизни всё чаще, времени на стены оставалось всё меньше, и теперь казалось, что именно он и был той стеной, за которую можно встать. В некоторых перевёрнутых сказках драконы занимали место принцев, а принцессы принимали стокгольмский синдром за ту самую заветную любовь, ради которой всё и складывалось так странно и невозможно, за которую не жалко и жизнь отдать. Лизи повернула голову и посмотрела на Джокера. Это неправильная сказка. Не должна женщина так смотреть на мужчину, который терзал, губил, подчинял, обнажал её душу и оставлял всем жестоким городским ветрам. Но она смотрела.       Наверное, он всё понял и заставил её отвернуться, подавив смешок:       — Смотри вперёд. Прицеливаешься. Вот так. И-и-и… Бах!       Щелчок.       Лизи вздрогнула.       — Если хочешь убить, целься в грудь или в голову.       Джокер чуть сдвинул дрожащую руку с пистолетом в сторону, прижался щекой к виску, надавил на палец, не позволяя ни соскользнуть, ни передумать.       Бах!       Он хрипло и восторженно вздохнул и замер. Лизи хотела отшатнуться, но свободная рука Джокера прижала её, обняла за талию и не позволила. Над лампой, в белом пионе крошечным чёрным провалом зияло отверстие, нарушающее картину бытия и метафорично описывая всё происходящее: жизнь с Джокером — сплошной психоанализ, сексопаталогия, и фоном серые стены, страшные уродливые пионы, и свет едва касается своих неразумных детей, робкий, тающий во тьме.       Джокер отпустил руку. Лизи разжала пальцы, и кольт с грохотом упал на пол.       — Я хочу к Артуру, — захотелось сбежать из этого театра абсурда и недвусмысленных намёков.       Издевательский смешок над ухом.       — А я думал, ты хочешь меня, — он снова запустил руку между ног и причмокнул. — Радость, надо что-то решать с этим. Кажется, ты сегодня слишком болтлива. Ну-ка.       Он развернул её к себе, крепко вцепился тонкими острыми пальцами в плечи, и она сжалась под его взглядом. Не от страха, нет. И когда он надавил на неё, Лизи послушно опустилась перед ним и смотрела, как пахнущие порохом пальцы расстегнули ширинку. А после был вкус соли, тяжёлые толчки в горло, не хватало воздуха, но его рука легла на голову и прижала, не разрешая отстраниться. И насмешливые слова: «Да-а-а-а, радость, вот так... постарайся хорошенько: внутри тебя ждёт вкусная начинка».       Лизи давилась, она крепко вцепилась в его бёдра, царапая ноги сквозь красную хлопковую ткань. Слёзы блеснули на ресницах. Ему было скользко, влажно, горячо.       Мягкий язык послушно ласкал, когда хватка чуть ослабевала. Джокер вытряхнул из кармана пачку и подхватил, небрежно отбросил на подоконник и ловко выудил сигарету. Зажал меж гранатовых губ и отпустил Лизи. Она отпрянула и жадно глотнула воздух, хрипло впуская его в себя и вытирая влажные губы. Не дожидаясь, пока она придёт в себя, Джокер вложил в её ладонь зажигалку и ушёл к креслу. Сел. Глянул исподлобья на Лизи, поманил к себе пальцами. Она поднялась с пола и послушно шагнула навстречу. Забралась сверху, всё ещё неровно дыша и приоткрывая рот, ловя воздух. Чирк! Огонёк заплясал, взметнулся вверх и успокоился почти сразу, ощутив вкус свободы. Лизнул сигарету и обжёг бумагу, табак занялся оранжевым закатом, вспыхнул алыми всполохами, когда Джокер затянулся.       Впустив его в себя, Лизи качнулась на худых бёдрах, сжала их коленями, и её красная беда улыбнулась. Он курил и смотрел на неё, иногда закатывая глаза и мурлыча что-то себе под нос. А когда от сигареты остался только фильтр, вдавил его в ручку дорогого кресла из красного дерева и отбросил.       В бездонных зелёных глазах плескалось задорное, злое пламя, и утонуть в них нельзя — можно только сгореть и превратиться в пепел.       — Артур совсем тебя распустил, — Джокер, чем-то недовольный, поёрзал, просунул между двумя соприкасающимися телами руку и занялся лукавой лаской.       И Лизи опять не удержалась, сгорела в тягучей страсти, ушла в неё с головой и надела на себя ещё один грех, как терновый венец.       А после Джокер стоял у окна, курил и наблюдал за тем, как Лизи одевалась, прятала тонкое тело под слоем одежды и забирала волосы в хвост.       — Какой у вас секс с Артуром? Он уже опробовал твои пухлые губки или свято бережёт этот болтливый ротик? Принц, который никогда не трахнет даму сердца не в ту дырку, — он хохотнул, затянулся и пристально посмотрел на Лизи.       Она не обернулась и не ответила, только нахмурилась, натягивая футболку и поправляя хвост, стараясь не впустить обидные слова в сердце.       — Если что, это не риторический вопрос, — когда Лизи всё-таки посмотрела на него, он подмигнул ей и улыбнулся. — Что? Опять назовёшь меня чудовищем? Кажется, где-то я это уже слышал. Хм-м. Не напомнишь мне?       — Артур нежный, в отличие от тебя он воспитанный и не позволяет себе…       — Этого? — перебил Джокер, обошёл Лизи вокруг и, остановившись, положил ладонь на ягодицу и сжал. Притянул Лизи к себе и плотоядно оглядел её.       Лизи дёрнулась и сжала губы.       — Охо! Ударишь меня? Давай, радость, посмотрим, что из этого выйдет.       Он грозно навис над ней, и лукавая улыбка сползла с лица — вместо неё оскал. Глаза внимательные, настороженные, в них уже не просто огонь — два пожара устремились на Лизи. Она отвернулась.       — Отвези меня домой. Артур уже, наверное, вернулся и заждался.       Джокер, не выпуская её из рук, покачал головой.       — Нет, не вернулся, у него очень много дел. И утром не жди, но я приду к своей пташке, так что скучать не придётся.       ***       — Сеньор Антонио Пацци, уважаемый человек во многих кругах, серый кардинал Готэма и просто лапочка, — Джокер разглядывал портрет над камином в гостиной.       Богатая, но не вычурная обстановка располагала к покою и домашнему уюту: во всём чувствовалась рука хозяйственной заботливой женщины, знающей цену семье. Может, это тучная сеньора в бархате на покатом теле: платье скрывало от посторонних глаз тяжёлую грудь, скользило по широким бёдрам, через которые пришли в этот мир несколько орущих отпрысков. Будущее клана. Будущее семьи. Или Антонио женился на молоденькой модели, которая умела красиво раздвигать ноги и красила губы в неприлично алый цвет. Но вот дом притаился, потому что пришёл человек, в руках которого жизни каждого его сопляка.       — Сеньор Джокер, не хочу показаться грубым, но вы видели, который сейчас час? Ночь для сна, день для дум: так говорил мой покойный прадед.       Джокер усмехнулся и сунул руки в карманы пиджака.       — А хотите мою поговорку узнать? Да? Слушайте, Пацци, и запоминайте: когда в дом приходит Джокер, закрой свой рот.       Пацци приказал прислуге принести красного вина, но Джокер остановил того и попросил крепкого чаю. На немой удивлённый взгляд пришёлся кстати ответ, что раз уж настала пора говорить о делах, то сперва эти самые дела, а уже потом всё остальное, выпивка в том числе.       — Сеньор Джокер, прежде чем мы приступим… Какова моя доля? Я так понимаю, ставки весьма высоки, поэтому я бы хотел поставить кое-кого во главе парочки банков, не отказался бы от управления. Кто у нас числился окружным прокурором? Чарльз Дент, кажется?       Джокер кивнул.       — Мы ведь можем его убрать?       Джокер сел в мягкое винтажное кресло и закинул ногу на ногу. Внимательно оглядел стол и, ухватив взглядом дорогие сигареты, не без удовольствия взял одну. Повертел её между пальцами. Подкурив и выпустив струю дыма, указал пальцем на Пацци и захихикал.       Надо признать, Дент сыграл свою часть куда лучше, чем ожидалось, но теперь от него проку не больше, чем от прочих властителей Готэма. Бывших, само собой.       — Знаешь, что мне нравится в тебе? Рассказать? Твоя сговорчивость. Ты не ломаешь грошовую комедию и не строишь из себя обиженного мафиозного дурачка, помешанного на мести и деньгах. Шагать в ногу со временем — мудрое решение.       Пацци развёл руками и согласно кивнул: нет смысла отрицать очевидное. Он тоже взял сигарету, откинулся на спинку стула и не спеша затянулся, смакуя горький вкус дорогого кубинского табака.       — Я был бы полным дураком, если бы отказался от покровительства сильного человека, который решил поделиться добрым куском хлеба. Так вы согласны убрать Дента и отдать мне эти учреждения?       Антонио открыл ящик стола, порылся в бумагах и наконец положил на стол шуршащий лист. Подтолкнул к Джокеру. Аккуратные строчки, пункт за пунктом: Северный банк, мэрия, Центральный банк Готэма, банк «Запад». Названия тянулись друг за другом стройным списком грозных названий, которые мафия уже давно мечтала прибрать к своим рукам, да всё как-то недосуг, а тут такая удача — нельзя не воспользоваться моментом. Джокер посмотрел исподлобья на Пацци и поцокал языком, лукаво улыбнулся и высоко поднял голову. Проказник Пацци.       Антонио вёл себя хорошо, был покладист, не торопился навязывать свои правила игры, и Джокер понимал, что этот игрок не так прост, каким хотел казаться на первый взгляд. Он не втирался в доверие, но действовал ненавязчиво. Как пёс, подставляющий живот более сильному сородичу, дескать, смотри, какой я послушный, весь в твоей власти, готов служить. На самом деле Пацци пробовал почву под ногами, твёрдо ли стоять, не окажется ли местечко под ним обманчивым болотом. Он надеялся пустить корни в новом мире, хотел участвовать в новых порядках и творить историю Готэма. Пацци не желал оставаться в тени.       — Сеньор Джокер, могу я вам кое-что предложить? Думаю, вы тоже не захотите отказываться.       Джокер коснулся алых губ пальцами и, прищурившись, осведомился:       — Надеюсь, вы не собираетесь взять меня в заложники? Или пустить мне пулю промеж глаз.       Пацци неподдельно удивился:       — Я же не враг себе!       И после короткого звонка дверь в кабинет с тихим шуршанием отворилась. Потупив взгляд, внутрь шагнула Оливия, остерегаясь смотреть на опасного гостя. Пшеничные волосы распущены, рассыпались по плечам, белый шёлковый халат туго стянут поясом на талии. Аппетитные бёдра покачивались, сквозь ткань были видны острые соски. Оливия остановилась у стола и вопросительно посмотрела на дядю своими голубыми озёрами.       — Вам ведь приглянулась моя племянница? Мы можем стать намного ближе друг к другу, сеньор Джокер. Оливия хорошая девушка, вы не пожалеете.       Джокер подался вперёд и взял вздрогнувшую девушку за руку, потянул к себе. Осмотрел её с ног до головы, взглядом раздев и мысленно разложив на столе любезного дядюшки. Она прятала глаза, изредка поглядывая на Пацци. Испуганная. Агнец на заклание.       — У меня уже есть женщина, — с сожалением ответил на предложение Джокер. — Строптивая, будто лошадка необъезженная. Штучка с характером.       Пацци задумчиво вздохнул, верно, прикидывая, чем бы ещё прельстить гостя.       Джокер распахнул полы халата и положил ладонь Оливии между ног. Она было отпрянула, отрицательно мотая головой, но тут же вторая рука цепко ухватила её и не позволила отпрянуть.       — Но считайте, что мы договорились, — Джокер посмотрел на Пацци и пожал плечами, пряча усмешку. Затем обратился уже к Оливии: — Ты же послушная девочка? Да? Сейчас мы попросим твоего заботливого дядюшку оставить нас ненадолго, и ты меня поблагодаришь за мою заботу о вас. Твои сладкие, сахарные губки могут как следует отсосать мне, и тогда строгий папочка обещает быть добрым. Давай, куколка... Нежно и глубоко. И постарайся не проронить ни капли, сладкая. Папочка щедрый... Он сегодня раздает хорошим девочкам леденцы.       ***       Две странных недели тянулись, словно долгая, холодная, полная вьюг зима, но вопреки ожиданиям ледяное колючее одиночество не ложилось на плечи белым саваном и не укутывало.       Артур таял, как снег, всё реже появляясь в жизни Лизи, и долгие вечера всё чаще скрашивал Джокер. После секса с ним она подолгу сидела у окна, темнота и тиканье часов баюкали её тоску, и она вглядывалась в отблески заката в ветвях деревьев. Маковые лучи обнимали дом и исчезали за горизонтом, как и тоскливая надежда. В один из вечеров, поднявшись со смятой постели и вынырнув из сытых объятий, Лизи снова села у окна. Обернулась. Встретилась со взглядом колючих глаз и положила ладонь на едва заметно округлившийся живот.       — Я люблю Артура, а ты пытаешься его отнять у меня. Мне нужна семья, мой ребёнок не должен знать, что такое расти без отца.       Джокер чиркнул зажигалкой. Вздохнул.       — Наймёшь няньку. Ты вроде как не бедствуешь, можешь себе позволить.       — Няньку? — возмутилась Лизи. — Лучше верни мне Артура! Какой такой работой ты его завалил, что он не может появиться дома как нормальный человек? Разве я многого хочу?       Он пожал плечами и выпустил полынный дым на свободу.       — Отныне я твоя семья, радость, привыкай. Иди-ка лучше сюда, поиграем ещё разок в папочку и послушную девочку.       Он похлопал рядом с собой и поманил её к себе.       Лизи обиженно отвернулась. Солнце уже провалилось за край, уступив место сумеркам, густым, прохладным, полным сиротливых теней. И Джокер, как король этих самых теней, поднялся с кровати и, посмеиваясь, подобрался к Лизи. Склонился над ней, шумно втянул аромат её кожи, пахнущей после недавнего душа апельсином. Она смыла с себя запах Джокера: порох и табак. Но он приготовил для неё горькие поцелуи, и его губы коснулись шеи, а зубы чуть прикусили кожу. Сердце бы и радо отпустить её в объятия этого ужасного человека, но совесть — совесть! — не позволяла, вгрызалась, терзала, мучила.       — Я правда его люблю, — тихо прошептала Лизи.       Он мягко взял её за подбородок, сжал и повернул лицо к себе. Оскалился и прорычал:       — Этот неугомонный болтливый ротик так и напрашивается на папочкину конфетку.       Лизи не успела ответить: дремучую тишину разбил звонок, ворвавшийся в дом непрошеным гостем и всколыхнувшим две души разом. Лизи оттолкнула Джокера, наспех накинула халат и стянула талию поясом. "Это Артур!" — и выскочила из комнаты.       За распахнутой дверью весна и торжество грядущей ночи. И переминающийся с ноги на ногу Джером, запыхавшийся, верно, от быстрого шага или даже от бега. Торопился. Лизи хотела отпрянуть и захлопнуть дверь, но вовремя остановилась, хотя и не торопилась впускать такого гостя в дом, тем более зная, кто там наверху.       — Вы? — Лизи глубже закуталась в халат и торопливо зашептала: — Вам нельзя тут находиться. Уходите!       Джером выглянул из-за её плеча, обвёл пытливым взглядом пустой коридор и спросил вполголоса:       — Вы одна?       — Конечно нет! Как вы меня нашли? Я думала, вас убили.       Детектив выставил перед собой руку, и Лизи отпрянула, впуская непрошеного гостя в дом. Он выглядел не самым лучшим образом: в глазах безумие, волосы всклокочены, впалые щёки добавляли лишний год к возрасту. Джером сделал круг по коридору, остановился напротив Лизи и ухватил её за плечи. Да, он определённо был взволнован, куртка нараспашку, щетина.       — Нам надо уходить, вы в большой опасности, Лизи. Идёмте, моя машина неподалёку. Где ваша куртка?       Лизи скинула с себя его руки и возмутилась:       — Я никуда с вами не пойду! Что, чёрт возьми, вам нужно и как вы узнали, где я живу?       Джером оглянулся.       — Вам нельзя оставаться с Артуром, вы должны уйти.       — Я жду от него ребёнка, — с нажимом ответила Лизи и кивнула на дверь. — Уходите же.       Детектив простонал:       — Во что же вы вляпались! Ладно. Послушайте, — он вздохнул. — Я был в Миддлтоне.       — Ну и что? — ей ни о чём не говорило это название.       Детектив снова оглянулся и торопливо ответил:       — Пойдёмте, я расскажу вам всё по дороге, и я знаю, где вас спрятать.       Лизи дёрнулась.       — Да что происходит?       Джером выдержал короткую паузу, но на этот раз он не стал озираться, вместо этого прислушался к притаившейся тишине, словно ожидая, что вот-вот выскочит чёртик из табакерки. Лизи тоже прислушалась, уж кому-кому, а ей совсем не хотелось, чтобы их с Джеромом застали вместе. Одного умного Итана хватило будь здоров, до сих пор трясло при мысли, как бы всё могло обернуться. Джером отвлёкся от безмолвия и торопливо ответил:       — Я нашёл Гэри.