«Над заливом кружатся чайки, Над горою вечернее зарево. А в квартире твоей отчаянно Качается ржавый маятник». Июльские дни — Тонкая красная нить.
Артуру кажется, что от щипков его костлявая рука скоро покроется темными пятнами — таким образом он отвлекается от дурных мыслей. Он не видел Софи уже несколько дней — ни в душном общем коридоре, ни в закусочной, хотя периферийным зрением Флек периодически улавливал знакомый силуэт, но то было лишь обманом света, тени и разума. Мужчина невольно искал черты Дюмон, вслушивался в случайные женские голоса, вздрагивал, когда об бетонный дом проклятой многоэтажки стучали каблуки. Хотя, казалось бы, какое ему дело? У нее своя жизнь, у него — своя. Но из-под ребер все равно колючей проволокой пробивается тревога. Артур чиркает колесико зажигалки — и через пару секунд делает глубокую затяжку, ослабляя яркий галстук. Он вперивает взгляд в стену напротив и старается просто не думать, но в голове словно завелся навязчивый пчелиный рой. Ему должно быть все равно. Кто он такой? Уголок губ дергается в тике. Просто чудак из лифта. Таких много, очень много — и пара неловких, но душевных бесед за кружкой кофе ни к чему никого не обязывают. Софи не обязана ему ни вниманием, ни временем. Как и он ей. Из соседней комнаты раздается приятный мужской вокал. Старенький граммофон Пенни поет о ночном небе, бесконечной любви и тихом счастье. Только вот счастье пахнет ее духами и смеется ее смехом — и Артур хватается за голову, зажмуривая уставшие глаза. Тревога подкатывает к глотке, превращаясь в мучительное нечленораздельное мычание, которое уже через мгновение срывается на оглушительный нездоровый смех. Хуже всего вы, мистер Флек, врете самому себе. — Радость? Молчание. — Радость, что у тебя происходит? Тишина. — Предупреждаю, я сейчас сама подойду, — и глухой шлепок о коврик, который заставляет забыть о всем остальном. Не хватало, чтобы и без того хрупкая и болезненная Пенни из-за своего нерадивого сына что-нибудь себе повредила. И как можно считать такое ничтожество Радостью? — Мам! — к счастью, на пол падает стакан воды с тумбочки, а Артур успевает подхватить Пенни под локоть. Женщина делает неуклюжий разворот и падает в объятья сына с тихим добрым смехом. — А когда-то я делала это так изящно, словно лебедушка, — произносит она, прикладываясь щекой к родной груди. — Делала что? Падала? — И не только. Мисс Флек тут же начинает плавно пританцовывать — и увлекает за собой сына. Она свободно покачивается из стороны в сторону в такт продолжающей играть музыке, а ее руки обхватывают жилистую шею Артура. Временами мужчине казалось, что ни один недуг не заставит Пенни перестать танцевать. Возможно, на пороге жизни она не сможет разговаривать или самостоятельно питаться, но все равно продолжит танцевать.***
Возможно, на пороге жизни она не сможет разговаривать или самостоятельно питаться, но все равно продолжит драться. Софи с огнем в глазах смотрит на отплевывающегося кровью мужчину. Ее аккуратные нежные руки сбиты и пульсируют от боли, но адреналин не дает обратить на это должное внимание — и Дюмон продолжает пристально следить за своим противником, который, кажется, готов отхаркнуть на грязный пол собственные легкие. — Тварь, — кое-как шипит он сквозь зубы, — была тварью и ею останешься. — Еще одно слово, и ты останешься без зубов, Мэйсон, клянусь. Мужчина ухмыляется, а затем качает головой. — Твое счастье, что я женщин больше не трогаю, Дюмон. Но это последнее предупреж... — Мне плевать. Ты никогда ее не увидишь. Она подобна разъяренной дикой кошке — каждая мышца тела Софи в напряжении, а из голоса не пропадает рычащая сталь. И ей до отчаяния не страшно, но сердце все равно отбивает ритм где-то в горле, а грудь судорожно вздымается от сбитого дыхания. В конце концов, нервы сдают. — Ты забываешься. Я ее отец. У меня есть полное право. — У нее нет отца, — глаз дергается, а в носу начинает неприятно щипать. Забавно, но в этот момент Софи почувствовала себя обиженным ребенком — совершенно брошенным и одиноким. И ведь не за себя обидно... — Только через мой труп, Мэйсон, слышишь? Только через мой труп. Или ты забыл о том, что сделал со мной? Забыл, за что тебя посадили? ...За дочь. Мужчина поднимается с колен и расправляет плечи. Потирает шею, щеку со следом от ладони, дотрагивается пальцами до пульсирующего низа живота. — Будь аккуратнее со словами, крошка, — в конце концов, выплевывает он, — Я могу пренебречь правилами. Твой труп будет разлагаться в самой гнусной подворотне этого сраного города, гарантирую. — Разве что рядом с твоим. Вцепиться в глотку. Вырвать зубами кадык. Залить в пасть свинец. Софи готова рвать и метать, но их прерывают громким стуком и криком.