История, за которой я последую

Элиот отнял руки от лица и заставил себя поднять глаза — от плотных колготок и юбочки до тугого свитера под горло и пронзительно синих печальных глаз. Ради этих глаз Кью случалось играть в героя. А ещё на лице видения была жёсткая ухмылка, по которой все вокруг (кроме Кью) могли с лёгкостью понять, что никакой герой ей не нужен. — Не-Элис, — процедил Элиот, смирившись с её появлением. Она взглянула на него сверху вниз, та самая первогодка, которую они повстречали, кажется, целую жизнь (или две) назад. Боящаяся собственной тени и неогранённого природного таланта, зажатая до последней заколочки в светлых волосах. Не-Элис вдруг склонилась к Элиоту в странно-развязной позе, которую настоящая Элис никогда бы не приняла. Настоящая Элис, насколько Элиот знал, никому, кроме Кью, не показывала даже своих ключиц. — Не знаю, не знаю, — промурлыкала она, — мне кажется, двойник из меня ничего. — Улыбка на её лице дрогнула, и в уголках губ замерцали синие искры ниффинской магии. — Может, спросим Кью? Она стрельнула взглядом за спину Элиоту, за правое плечо, и сердце у того суматошно забилось. — Если он здесь, — осторожно произнёс Элиот, подрагивая от накатившего адреналина, — можешь спросить его о чём угодно. Не-Элис снова окатила его равнодушным взглядом. — А если я попрошу его быть хорошим мальчиком и остаться здесь, со мной? — мягко спросила она. — Вместо того, чтобы подниматься туда. — На лице у видения чётко отражалось её мнение о поверхности — кажется, в этой ненависти они с настоящей Элис были похожи. — Там ужасно. Там у него ничего не выходит — и становится только хуже. А здесь… Здесь всё по-другому. Может, здесь у нас что-нибудь да получится. Перед глазами у Элиота снова возник образ Кью — последние несколько пролётов его словно не было рядом, но теперь Элиот видел его чётко и ясно. Того Кью, который цеплялся за выжженную магией ниффина землю перед колодцем силы и полз к безжизненной Элис, не обращая внимания на развороченное плечо. На лице у него тогда было странное отчаянное выражение, которое Элиот никогда больше не видел, за все десятилетия, что они прожили семьёй в подобии брака, и Элиот… Элиот гордился этим. Гордился тем, что они с Квентином могли позаботиться друг о друге, могли пришить один другому пуговицу или обманом заставить Тедди есть морковку. Любили друг друга — вместо того, чтобы заживо сгорать на алтаре безрассудных стремлений. Элиот посмотрел не-Элис прямо в глаза. — Я бы сказал ему, что если он хочет Элис, то не стоит довольствоваться двойником. — Он правда мог бы: отчаянное беспокойство настоящей Элис на этапе подготовки к квесту было гораздо более очевидным, чем ей хотелось бы. — Я даже помогу ему выбрать колечко на свадьбу. Пусть только вернётся наверх. Элис глумливо сузила глаза. — Тебе бы понравилось, правда? — Всё внутри опустевшей груди Элиота восстало против этих слов, но он заставил себя промолчать. — Обязательно понравилось бы, — добавила не-Элис, закатывая глаза за своими квадратными очками. — Это же твоя любимая игра: отдавать Кью красивым девочкам и чувствовать себя оскорблённым и обиженным. Она шагнула ближе, гораздо ближе к нему, чем когда-либо осмелилась настоящая Элис. — Ты же не хочешь на самом деле быть героем этой истории, — прошипела она. — На самом деле, ты мечтаешь, чтобы мы с Кью были вместе. А ты мог оставаться ему странно близким другом, к которому я всегда буду немного ревновать. Видение скрестило на груди руки, словно и правда справляясь с невольной ревностью. — В конце концов, — не-Элис фыркнула, — совсем скоро ты облажаешься в последний раз и пожертвуешь собой окончательно. Одним махом расчистишь дорожку мне — к нашему с Кью счастливому будущему — и навсегда докажешь ему свою преданность и чистоту чувств. Будь мы в книжке, читателям бы понравилось. Ты стал бы их любимым героем. Но самое главное… Она подступила к нему совсем близко, встала нос к носу. И вдруг превратилась из Элис в него самого — не прошлого, настоящего, усталого, босого парня, у которого из-за жилета выглядывали краешки глянцевых брошюр. — Самое главное, — сказало Элиоту зеркало, — что тебе никогда не доведётся узнать, достоин ли ты настоящего счастливого конца. Хуже всего (практически всего) было то, что это было правдой — ровно до того момента, как воспоминание о Квентине встало перед меловой доской и задвинуло речь о любви и жертвенности. Элиот любил Квентина, очевидно, неотвратимо, можно сказать, с того самого момента, как декан всучил ему карточку с именем потенциального нового студента. И эта любовь всегда была неосуществима. Элиот даже мечтать не мог о том, чтобы это было не так. Даже в Филлори, когда они были вместе, когда Элиот гладил Кью по спине, а тот держал на руках их первого внука, у которого была двойная фамилия. Даже тогда Элиот умудрялся потеряться в неуклюжем отрицании реальности и вере, что всё это — просто случайность и обстоятельства. Дружба, логически перетёкшая в нечто большее в условиях крайней необходимости филлорийской безумной задачки с мозаикой. И потом в тронном зале Элиот держался за эту смешную идею, как утопающий. Ему снова было всего двадцать с чем-то, и его мозг плавился от нахлынувших воспоминаний, в которых он вырос и превратился в кого-то, достойного любви, уязвимого и спокойного, в человека, который был рядом и поддерживал Кью до самой своей смерти. Тот Элиот не вынес бы самой идеи о дьявольской сделке с Библиотекой. Кью, живой, но не его. Всё это мероприятие было достойным наказанием за все те разы, когда Элиот сидел слишком близко к Квентину с бутылкой вина, слушая его бормотание о безуспешных попытках подкатить к Элис, Джулии или любому другому человеку, который не был Элиотом. Кью, который знал, что Элиоту его бедное сердце точно не нужно. Элиот был счастлив даже этим, счастлив — и абсолютно несчастен, и долгое время это состояние было для него максимально комфортным. Но теперь… Теперь единственное причиной стоять на ногах, глядя в будущее, было то, что мир без Кью превратил его жизнь в настоящий ад. По сравнению с этим меркла любая альтернатива. Элиот прожил всю жизнь, даже не думая становиться смелее, и в тот же момент, когда это изменилось, когда больше всего на свете ему хотелось быть смелым… В этот момент ему пришлось отказаться от своего сердца. И ничего из этого Элиот и подумать не мог произнести вслух, зная, что Кью может это услышать. Зеркальное отражение перед ним снова перекинулось в Элис и громко вздохнуло. — Ты же снова разобьёшь ему сердце. Элиот тяжело сглотнул. — Это я смогу пережить. — Увидим, — процедила она, сузив глаза. А затем её руки взлетели в воздух, скрутились в спираль, и бесконечная лестница перед ними рассыпалась в вихре мерцающих искр. Вместо неё впереди оказалась обычная библиотечная дверь, такая же, как в подвале. Элиот замер, забыв дышать. — Это ведь… — Ещё нет, — усмехнулась не-Элис. — Последнее испытание. Элиот потянулся к двери, но Элис вдруг схватила его за руку. — Тебе правда следовало внимательно прочитать условия своего контракта, — прошептала она и растворилась в воздухе. Когда исчезла и хватка её пальцев, Элиот оттолкнул — и дверь, и свой дикий ужас. Дверь поддалась легче последнего. Когда она приоткрылась достаточно, чтобы заглянуть внутрь, Элиот даже не удивился. Конечно же. Всё должно было закончиться именно здесь. После тусклых лестничных пролётов, где он провёл, кажется, века, Элиот не сразу привык к мягкому свету, льющемуся из окон тронного зала. Здесь всё было в точности, как он помнил: пустые троны, незаконченная свадебная арка и… И… Там, на ступенях. Он сидел, подтянув колени к груди и устроив на них подбородок, потому что просто не умел сидеть, как нормальный человек. И так никогда и не научился, даже когда артрит разбил ему колени, вынуждая ёрзать в кресле вместо того, чтобы привычно залезть на сидение с ногами. Волосы падали ему на глаза, и он был жив, жив, жив!.. — Привет, Эл. — Этот голос. Его голос. — Вот. Сюрприз.