fais rien

      Донхек шуршит нежно-розовой пачкой клубничных сигарет, которую вечно носил в кармашке своего вязаного кардигана. Вечер тихий и морозный. Он опирается на прутья балкона, когда прикуривает и затягивается. Тонкая сигарета с серебристым пояском на фильтре зажата меж его тонких, смуглых пальцев, а по сухим губам пробегается язык. Ли смотрит во двор: садовник только вчера покрыл все кустарники пленкой, до весны. Донхеку уже не терпелось увидеть пухлые зеленые почки, потрогать липкие молодые листья, наблюдать за тем, как раскрываются пышные бутоны пионов на кромке лужайки перед домом.       Он делает всего пару затяжек, когда сигарета догорает до фильтра. Ли прячет окурок в свою старую кружку со сколом, которую мама когда-то отдала на выброс, и возвращается в комнату. Донхек потирает руками замерзшие плечи и кутается получше в кардиган, а после плюхается в кресло с серым пледом и парой мягких подушек. Он раскрывает одну из текущих книг, надевая наушники. Тонкий проводок тянется к другому кармашку, который оттягивает телефон одной из последних моделей. Играет что-то нежное и современное на французском.       Еще пару лет назад родители строго фильтровали его интересы и расписание. Сейчас Донхек принял как данность то, что родители за него решают больше, чем в обычных семьях. Но они больше не проверяли его телефон, не рылись в полках: он мог слушать любую музыку и читать любые книги, продолжая взращивать свое свободомыслие изолированно и в тишине.       И пусть надежды на самостоятельную и спокойную жизнь было мало, Донхек старался наслаждаться своей юностью такой, какая она есть: за фортепиано, на катке, в мягких подушках и с книгой в руках. Это все давало ему какое-то необъяснимое спокойствие, вырывало из мира, где он сам себе по определению не принадлежит.       Минхен продолжает заглядывать к ним накануне выходных. Он приносит подарки родителям и Донхеку, и пусть это нечто милое или красивое, но не то. Минхен ничего не знает о младшем, и они оба это понимают.       — Вам, ребята, стоит познакомиться поближе, — как-то говорит мама, приобнимая их обоих за плечи. Отец потягивает кофе — был вечер пятницы после тяжелой недели. Донхеку хотелось только читать, курить и спать. Но перед глазами вечно маячили острые скулы Минхена, его большие глаза и пересохшие губы. — Мы с отцом завтра утром уедем в Пусан к дяде Чону, а вы побудьте тут, присмотрите за домом и садом, — говорит она, нежно поглаживая Донхека по голове и заглядывая в глаза Минхёна.       Идея остаться одному на выходных была просто прекрасной, но с кем-то чужим, еще неотесанным — было до жути тревожно. Ему не хотелось. Было страшно.       — Мам… — он беспомощно хватается за ее передник, но отец прерывает их низким кашлем.       — Надо слушать своих родителей. Ты забыл, Донхек? — мама улыбается и кивает, заглядывая ему в лицо. Минхен, не проронивший ни звука, деликатно откладывает салфетку на стол.       — Я думаю, что это целесообразно только в том случае, если Донхек не против. Я не хочу нарушать его комфорт.       — Он не против, — отрезает отец.       — Мы не можем оставить его одного, — поясняет мама. — Он еще ребенок.       — Мне почти шестнадцать, — Ли начинает потихоньку закипать.       — Позвольте нам обсудить это лично, — просит Минхен. Его голос звучит твердо и уверенно — Донхеку было странно слышать это. Все, кто видел его отца, начинали мгновенно пресмыкаться и жаться в угол, когда Ли просто расправил плечи и взглянул в глаза. Это подцепило в младшем небольшое восхищение.       Отец откладывает газету и вздыхает.       — Идите.       Лестница перед глазами скрипит, как пьедестал под виселицей. Донхек прикрывает дверь своей комнаты и смотрит на Минхена беспомощно. Ли не был страшным или пугающим, просто Донхеку хотелось безопасности, домашнего уюта, наигранной, но все-таки родительской заботы. Он боялся… так сразу. Но он не знал, поймет ли его Минхен.       — Через десять минут мы спустимся и я скажу, что завтра меня срочно вызвали на работу, — говорит Ли, прислонившись к косяку двери. — Я не буду оставаться на ночь, но если тебе станет скучно, ты можешь позвонить мне, — говорит Минхен. — Я не хочу нарушать твои границы, да и у нас пока не так много общих тем… В любом случае, мы можем встретиться где-то на нейтральной территории, чтобы тебе не было тревожно. Ладно?       Донхек делает вид, что думает. Он смотрит на свои руки с тонкими серебряными кольцами. В носу немного колет. Он так устал от всего этого.       — Спасибо, — только и говорит он. — Ты умеешь кататься на коньках? — говорит Донхек, потому что им все равно нужно было чем-то занять время.       — Немного, — пожимает плечами Минхен, смотря по сторонам. — А что?       — Мы могли бы сходить на каток, — говорит он, натягивая рукава кофты на пальцы.       — Хорошая идея, — он кивает. — Я редко бываю в таких местах, но почему нет.       — Скажи, если тебе не хочется, — Донхек забирается на кровать с ногами и хлопает рядом, чтобы Минхен сел тоже.       — Все в порядке, это здорово, — он чуть улыбается, присаживаясь рядом. Комната Донхека была довольно милой: она была очень нежной, подстать характеру Ли. Кровать стояла изголовьем к стене, в белых прутьях была запутана серебристая гирлянда с маленькими шариками-фонариками. Поверх белого в серую полоску постельного белья накинуто розовое пушистое покрывало, щекочущее кончики пальцев, и, наверняка стопы, когда Донхек забирается на нее с ногами. Ли представляет, как Донхек сосредоточенно выглядит в своем уютном кресле среди подушек, когда особенно сильно погружен в чтение. Дверь на балкон закрыта, а кремовые занавески задернуты, струясь вниз, к полу из темного дерева. Все здесь дышало Донхеком: даже письменный стол с ноутбуком и стопкой учебных материалов, нотных тетрадей.       Они сидели в тишине, пока Минхен не взглянул на часы:       — Можно спускаться.       Донхек кивает, спрыгивая с высокой кровати и влезая в мягкие тапочки, приятно окутывающие его ноги.       Родители в столовой смотрят на них ожидающе: отец с тихим стуком ставит кружку с кофе на блюдце, а мама отвлекается от протирания стола.       — Я прошу меня простить, но мне позвонили с работы, срочно вызывают. Я уверен, что Донхек будет в порядке. Я в любом случае смогу заглянуть и проверить, как он тут, — Ли даже касается волос младшего, показывая, что они прекрасно обо всем договорились и Донхек будет хорошим мальчиком в отсутствие родителей. А Донхеку даже не хочется от его руки отстраняться.       — Как скажете, — говорит мать, опережая отца. — Мы рады, что вы обо всем договорились, — она приобнимает отца за плечи, пока тот сидит. Его лицо выглядит нечитаемо.

***

      Донхек ловко шнурует коньки, затягивая потуже. Это было приятное чувство — собственные и разношенные, они не давили на ногу, пусть и синяки на щиколотках после каждого катания были уже нормой.       — Так ты… часто тут бываешь, верно? — спрашивает Минхен, оглядывая высокие потолки спортивного центра, в котором по субботам было свободное катание. Обычно здесь тренировалась группа фигуристов или хоккеистов.       — Мне нравится кататься. Этот спорт более плавный, но не менее динамичный, — говорит Ли. — И ни о чем не думаешь. Лед и лед. Едешь себе спокойно, а на все остальное даже внимания не обращаешь, — Донхек поднимается. Теперь он выше Минхена, пока тот не надевает коньки.       — Я делал это давно, не смейся, — просит Минхен, когда они выходят на лед.       Когда за первые десять минут Минхен дважды падает, Донхек все же не может сдержать смеха. Он видит, что Минхен умеет, только вот лед совсем свежий, Донхек сам старается далеко от бортика не отъезжать.       — Ты милый, когда смеешься, — говорит Минхен, когда поднимается, держась за чужую руку. Донхек убеждает себя, что его щеки краснеют из-за того, что здесь довольно прохладно, вон, у него даже пальцы ледяные. Ли выдыхает через рот и отправляет Минхена еще на один круг, а сам неторопливо едет позади, будто подстраховывая, если что.       Минхен иногда оборачивается на него: небольшое чувство ответственности напоминало о себе, едва кололо под грудью, пусть он и знал, что Донхек совсем уже не маленький мальчик.       — Сфотографируй меня? — просит Донхек, когда их время уже почти подходит к концу. Ли протягивает ему свой смартфон. Обычно без чехла, на этот раз он был обернут в какой-то пестрый кейс.       — Подожди, это Сейлор-Мун? — удивляется Минхен, вертя мобильник в руках.       — А? Ну… да, — Донхек смущается, готовясь забрать телефон в любую секунду. — Родители запрещают мне носить его. Говорят, не соответствует статусу и все такое.       — Бред, — задумчиво выдает Минхен, но потом включает камеру. — Я все посмотрел, когда учился в выпускных классах. Здорово помогало отвлекаться от стресса перед экзаменами, — говорит он, настраивая кадр, пока Донхек ненавязчиво позирует.       — Я не думал, что у нас будет хоть что-то общее, — говорит Донхек с покрасневшими обветренными губами, большом сером свитере, который сполз с одного плеча и чуть растрепанными волнистыми волосами. Если приглядеться — его щеки легко поблескивали от тонкого слоя жидкого хайлайтера, а в ушах были сережки в виде двух розовых мармеладных мишек.       Минхен отдает ему телефон и немного улыбается, кивая.       — Хочешь, как-нибудь устроим марафон Сейлор-Мун? У тебя как раз скоро каникулы, верно? Думаю, я тоже буду свободен, — говорит он.       У Донхека на дне глаз появляются крошечные искорки.       — Можно, — негромко говорит он.       После катка они греются в кафе неподалеку. Там приглушенный свет, по столам разложены потрепанные журналы о природе и книги, в крошечных горшочках зеленятся пухлые суккуленты. Донхек берет себе милкшейк, украшенный мармеладными мишками и крошками орео, с воздушной горкой взбитых сливок под ними, а Минхен греет длинные пальцы о высокий стакан с лавандовым рафом.       — Мне понравился этот день, — честно, пусть и немного несуразно говорит Минхен. — С тобой приятно проводить время. Ты умнее, чем другие дети твоего возраста.       Донхек задумывается и тоже решает быть честным.       — Меня… меня не интересует брак и твои деньги, когда мои сверстники у себя в голове уже давно все пересчитали. Я хочу иметь свою крышу над головой и сам работать. Мне это все не нравится, каким бы хорошим человеком ты не был, — он говорит все это на одном дыхании, а потом делает пару глубоких глотков-вдохов, не смотря в глаза старшего.       Минхен почти не чувствует обиды. Хотя, одному богу известно, что там у него на душе творится.       — Твои родители будут несчастны, если их гениальный план не сработает. Не то чтобы они хотели лучшего для тебя, Донхек. Они хотят стабильности для себя и знать, что ты не пропадешь и не опозоришь ваш род. Вот что им нужно, — Ли делает пару глотков. — У тебя сейчас есть все, за исключением личной свободы, верно? Так почему бы не повернуть всю ситуацию в твою пользу? — спрашивает он.       — Что ты имеешь ввиду? — Донхек, который от задумчивости начал грызть трубочку, отрывается от своего занятия, с нетерпением ожидая ответа.       — То, что они в любом случае хотят избавиться от тебя. Им все равно на твои или мои чувства. Я не хочу, чтобы у нас были недопонимания, пусть наше общение и трудно обратить в какую-то форму. Но мы можем побыть хорошими друзьями, пока они поймут, что все идет хорошо и не отвяжутся от нас? — спрашивает он.       Донхек немного неуверенно, но кивает: подыграть, чтобы потом освободиться? Звучало, как сюжет фильма. Так же волнующе и немного нереально, но со слов Минхена, довольно практично.       — Я не против, — говорит он, слабо улыбаясь. — Спасибо, Минхен.