Шанс, или История Последней Войны

Солнце едва поднялось над лесом, а деревне уже закипела работа. Зашумело, застучало, зажужжало. Засуетились люди, приступив к своим каждодневным делам. Не пели птицы в лесу, не выходили из леса больше звери с начала воцарения Моргота в бывшей крепости Минас-Тирит, ныне названной Осгурт, Крепостью Смерти, со слов Лотмор и Асталона, и название это столь понравилось Морготу, что вскоре всё Средиземье знало о том, как называло Тёмное войско свою столицу. Раскатистый звук рога всполошил жителей. Поднялась страшная суматоха, и за несколько минут на улицах собрались мужчины. Женщины и дети спрятались в дома, не решаясь встречаться с приехавшими послами Чёрного Врага. Глухо стукнули копыта. Семь всадников – два конных и пять волчьих. Два эльфа и пять орков. Впереди всех, с королевской осанкой сидя в седле, ехал Саурон. Отражавшееся в его огненно-рыжих волосах солнце венчало ему голову ярким золотым обручем, и свет этот какое-то время слепил всех, кто пытался смотреть ему в лицо. За Сауроном ехала Лотмор. Жизнь под вражьей рукой её изменила. Обычно открытый светлый взор теперь был мрачен и холоден, и лишь где-то в глубине её светлых глаз иногда проблескивал прежний свет и росшая с каждым днём тоска; а одежда, по-эльфийски красивая и лёгкая на вид, сменилась платьями из тяжёлых, богато расшитых тканей тёмных цветов, и даже не столько по прихоти Моргота, сколько по желанию самой эльфийки. После согласия служить Врагу она не могла смотреть на то, что связывало её с прошлым, ибо даже сознавая правоту брата, не могла избавиться от ощущения себя на месте предателя. Эльфийка, оглядывая деревню, невольно содрогнулась, стоило ей увидеть святилище Моргота: три невысокие башни (10 футов в высоту) из чёрного дерева с острыми крышами, построенные и расположенные так, что напоминали три зубца железной короны, что когда-то носил Чёрный Враг; под крышами их – слюдяные окна в форме ромбов, как три Сильмарилля всё в той же короне, только потухших и тёмных. Перед святилищем стоял каменный жертвенник, сбоку напоминавший двурогую луну, положенную на ровно огранённый булыжник. Поверхность вся была перепачкана высохшей кровью. Саурон заговорил, оглядывая людей, со страхом смотревших на него, и боявшихся отвести взгляд, и страшившихся смотреть ему в глаза. - Наш Повелитель, Мелькор разочарован! Каков был приказ? Любое инакомыслие наказуемо! Любой инакомыслящий должен быть выдан оркам и принесён в жертву жрецами! Что же сделали вы? Воспрепятствовали солдатам Тёмного войска, устроили бунт, перебили всё тех же солдат и жрецов, поставленных мною! Как по-вашему, какое наказание положено за это? Люди молчали, будто потеряли дар речи. - Я вас спрашиваю! Молчание… - Что же, молчание – знак согласия, - Саурон вздохнул и безразличным тоном подозвал: - Урзул! Один из орков подъехал к нему. Варг под ним оскалился, обнажив огромное острые зубы, предвкушая долгожданный приказ, и издал утробный рык. Гортхаур уже был готов отдать приказ, из-за которого опустела бы вся деревня, но в этот миг с другой стороны от него раздался голос, который он возненавидел за все пятьдесят лет правления Моргота. - Дорогой, мне кажется, что крайне неразумно проливать реки крови сейчас. Ты так не думаешь? Саурон закатил глаза, с трудом сдерживая уже готовое сорваться с его уст проклятие. - Что же сейчас тебе не по нраву, Лотмор? - Ты меня слышал, - сказала в ответ та. – Убивать их сейчас крайне неразумно. - Что, на нас обрушится небо за сотню крестьян? – Гортхаур начал терять терпение. - Нет, на тебя обрушится нечто гораздо более весомое – немилость Повелителя. За что? За своеволие и тупость. Майа шикнул, подняв руку, будто собираясь её ударить, но его ладонь замерла в воздухе. Змеиные глаза впились в собеседницу, будто Гортхаур желал испепелить её. Саурон пригрозил эльфийке пальцем, с раздражением и досадой следя за её кривой усмешкой и победоносным выражением лица. - Не смей, Лотмор. Не дерзи мне, - зловеще тихо прошипел майа. Эльфийка озорно выгнула бровь. - Не нервничай, мой свет. Я тебя спасаю. Приказа об уничтожении населения не было, а твоя жажда крови может вызывать вполне понятный бунт среди жителей других деревень. - Подавлю и его, - снова, но гораздо громче, зашипел Саурон. - Да? А дальше? Эти люди будут молчать, пока вы убиваете конкретных преступников по понятным причинам, а истребление целой деревни для них будет поводом. Подавишь следующий бунт – поднимется такая буря, что вам мало не покажется. Истребите всех жителей этих земель? Боюсь, просто не успеете. Валар вам обоим такое устроят, что, даже если у вас получится сюда вернуться спустя века, ты до конца жизни будешь расплачиваться перед своим Повелителем за свою… я уже это упоминала. Что молчишь? Гортхаур смотрел ей в глаза с ненавистью, и Лотмор прекрасно видела, как его губы, изогнутые в постоянном лёгком выражении презрения, начинают дрожать от бессильной ярости и досадного понимания, что его злейший враг в очередной раз оказался прав; красивое лицо майа исказилось до неузнаваемости. Но через мгновение Саурон взял себя в руки, глубоко вздохнув. Выражение его лица смягчилось, искажённые черты выровнялись. Наступив на горло своему гневу, наместник Моргота наконец сказал жёстким, холодным тоном, вызвав лёгкий гул облегчения среди стоящих на улице жителей. - Последний – слышите? - Саурон на мгновение почти сорвался на крик. - Последний раз! Больше такой милости не ждите! Жестом он приказал оркам ехать обратно, а сам, развернув коня, тихо сказал, наклонившись к Лотмор: - Радуйся, пока можешь, защитница людского рода. Все твои старания не оценит никто. Эти смертные неблагодарны до смешного. Ты их защищаешь, а они тебе только бранью ответят. - Я знаю, что поступаю правильно. Они вольны делать то, что хотят, - спокойно ответила Лаэриэль, глядя ему в глаза. Вдруг Саурон наклонился к ней ещё ближе и, притянув её к себе за одежду так, что его глаза оказалось почти единственным, что эльфийка видела, тихо прошипел: - Посмотрим, как стойка ты будешь, если переступишь границы. Пока ты находишь способы безнаказанно следовать заветам чести и совести, как голоса Единого, но это не навсегда… И вот тогда… - Саурон злорадно улыбнулся, и в его ликующем взгляде можно было дословно прочесть, какую учесть он представляет для Лотмор и, как следствие, для Асталона. Эльфийка слушала его, похолодев от понимания правоты Гортхаура, но выражение лица её осталось неизменным. Майа отъехал, крикнув напоследок, чтобы она их догоняла. - Зачем ты за нас заступилась? – раздался чей-то низкий, немного дребезжащий голос. Дряхлый старик вышел вперёд, глядя прямо на Лотмор. – Зарабатываешь прощение себе и брату? Эльфийка поджала губы. После недолгих размышлений, она узнала этого человека по голосу, хоть и слышала его в последний раз семьдесят лет назад, когда он обвинил её и Айрэмэлдира в нападении медведя на обоз, назвал их оборотнями. - Какое прощение? - Какое?! – воскликнул в ответ мужчина средних лет, стоявший рядом со стариком. – Вы служите Морготу!!! Вы, клявшиеся, что чисты перед всеми, встали на сторону Тьмы!!! - Что я слышу? – горько усмехнувшись и пожав плечами, будто удивлённо сказала эльфийка. – И мне говорят это люди, носившие Моргота на руках в начале его правления, звавшие его своим Повелителем и государем! И за что? За золото, которое он вам раздавал в первый год… - её обвиняющий тон задел людей, но они промолчали. Говорившая молча обвела их взглядом, а после произнесла громко и даже немного зло: - Вот… Следите за собой люди! Наши же грехи – только наше дело. Её голос дрогнул, будто от подступивших слёз, и чтобы больше не слышать бесконечных обвинений, эльфийка развернула коня и послала вперёд. Тот ринулся галопом вслед уезжавшему отряду… Несколько дней пути прошли быстро, и вскоре всадники достигли Осгурта. Крепость стала теперь другой. С первого взгляда могло показаться, что она никаких изменений не претерпела, но стоило немного присмотреться, чтобы тут же отвести взгляд. Любое упоминание о прежних владельцах города было начисто стёрто и заменено изображениями чего-то мерзкого и страшного, что могли понять, или скорее узнать, только орки, Саурон или сам Моргот. На седьмом ярусе всадники спешились. Варгов увели по длинному коридору, вход в который располагался недалеко от конюшен, к клеткам. Из самих конюшен вышли ещё орки, принявшие коней. Лотмор и Саурон направились ко входу в королевский дом. Лаэриэль мучительно старалась избавиться от своего гнетущего состояния, и потому всё дальше уплывала в размышления отнюдь не радужные, и потому всё сильнее выдавала свои чувства, исказившие печалью её лицо. «Это несправедливо! Почему они так злы? Разве мы с братом виноваты в их бедах? Нет… Разве мы не защищаем их, как можем? Защищаем… А, впрочем, может всё же в чём-то они правы. Это мы Врага вылечили и приняли у себя…» Мысли её не утешили. На душе становилось всё гаже, грудь будто что-то сдавило изнутри, то ли от обиды, то ли от стыда, но в конце концов Лотмор почувствовала, как начало покалывать в глазах. Она зажмурилась на мгновение, чем привлекла внимание Гортхаура. Столь необычное и радующее состояние врага его удивило, если не сказать воодушевило. Они поднимались по лестнице к парадному входу в королевский дом, когда он вдруг сказал: - Вот она – хвалёная эльфийская невозмутимость. - Прошу тебя, не начинай, - глухо сказала Лотмор, вытирая глаза. - Даже не собирался, - прозвучал удивлённый ответ. – Только вот, edhellen heryn (синд. эльфийская леди), люди таки были правы, когда дали вам прозвище «оборотни». Вы не эльфы – всего лишь жалкая пародия, - они остановились. – Ваш отец явно не думал, связываясь с людским родом, или заболел слабоумием под старость лет. Да и не мудрено. Я слышал, ты говорила, он жил ещё в Эпоху Древ. - Ты не имеешь права так говорить о нём! – крикнула Лотмор. – В отличие от тебя он никого не предавал, не стал жертвой собственных неуёмных амбиций и безумный идей! А ты – просто раб, добровольно сведший своё существование к бессмысленной войне, которая длиться с начала времён! Побелевший от бешеной ярости Гортхаур схватил её за плечо и так прижал к стене, что казалось, ещё чуть-чуть, и он вдавит эльфийку в камень. Глаза его сверкали безумным огнём. - Знаешь, что, Лотмор?! Не забывайся! Повелитель одержит верх в только что упомянутой тобой «бессмысленной» войне, и тогда уже не на что тебе будет надеяться, не на кого уповать!!! Твои милые Валар сами станут рабами, такими же, как ты и твой брат, а не я, ближайший советник и соратник Мелькора – единственного господина этого мира – и переживут они муки, сто крат превосходящие те, что испытал наш Повелитель и я заодно, слышишь?! Лаэриэль, поражённая словами Гортхаура, сама не заметила, как подняла руку. Прозвучал удар. Голова Саурона откинулась вбок. Майа приложил ладонь к горящей щеке, тяжело дыша. - Не смей так говорить о них, даже упоминать их не смей, - разозлившись, тихо, но чётко сказала эльфийка. Гортхаур отвёл ладонь от лица. На коже отпечаталась выступившая в уголке губ кровь. Майа усмехнулся, подняв взгляд на эльфийку. - Зря ты так, Лотмор. Ой зря! На несколько мгновений ликующий взгляд Саурона задержался на напряжённом, испуганном, бледном лице Лотмор, после чего Гортхаур, на удивление быстро ставший столь спокойным, вошёл в королевский дом, всё ещё продолжая поглаживать горевшую после удара щёку и несколько онемевшие разбитые губы. Лотмор закрыла глаза, стараясь унять дрожь во всём теле, сжимая руки в кулаки. Только понимание присутствия орков заставило её собраться с духом. Эльфийка, с трудом контролируя себя, чтобы не споткнуться от дрожи, пошла вперёд. Раздался свист кнута и ржание лошади. Лаэриэль дёрнулась, почувствовав боль животного и подняла голову. Красивый сильный вороной конь встал на дыбы, силясь вырвать повод из рук орка, который только что за норовистость наградил скакуна ударом. Лотмор быстро пошла туда и вырвала кнут из рук чудища, схватив того за шкирки и даже приподняв его над землёй. Орк сжался от страха, ибо и он, и его собратья не раз видели и испытывали, какой могла быть эльфийка в гневе. Её брата они опасались, не понаслышке зная о его силе и ловкости, о его непонятной оркам холодной ярости, которая делала его тем, на кого они даже смотреть боялись. - В следующий раз я тебя самого огрею кнутом, - яростно зашипела она, - Поставь коня в стойло, залечи ему рану, накорми и напои вдоволь! – она выпустила орка так же, как бросила бы камень. – Завтра проверю, и если не исполнишь приказа… Шалыгой она ударила орка и, бросив кнут, ушла. Всю эту сцену видел Асталон, сидевший всё это время на подоконнике в своей комнате. Видя раздражение и бледность сестры, эльф нахмурился, с грустью думая о том, как сильно их обоих изменила служба Морготу. И Айрэмэлдир прекрасно знал, что Лотмор, хоть и храбрилась, не показывая своих чувств, ненавидела это место. Ей не хватало веры, дарованной Асталону: веры в силу, справедливость и милосердие Валар и Единого, веры в пользу каждого события, каждого слова. Но у Лотмор было иное качество, помогавшее ей так же сильно: стойкость, часто не подкреплённая ничем, кроме любви к брату и к природе, составлявшей всё существование Лаэриэли, суть её души… Эльф отвлёкся от размышлений, когда в коридоре за дверью раздались гулкие шаги и через пару мгновений на порог комнаты показалась Лотмор. Эльфийка остановилась в дверном проёме, привалившись к косяку. Теперь Асталон даже мог видеть, как она бледна, как сильно она дрожит, настолько сильно, что даже кончики её кос – двух толстых, длинных, доходивших ей до середины бёдер – подрагивали. У Асталона защемило сердце от одного вида сестры. Он встал на ноги. - Лаэриэль… - эльф подошёл к ней и прижал сестру к себе. Эльфийка дрожащими руками вцепилась ему в плечи, ощутив долгожданное родное тепло – единственное, что ей помогало не сойти с ума. Какое-то время они так и стояли, пока Асталон не подвёл её к креслу. Лотмор с необъяснимым облегчением откинулась на спинку и закрыла глаза. Близость брата придавала ей сил, и потому, когда Айрэмэлдир ей дал стакан воды, эльфийка уже смогла спокойно взять его в руки. - Не думай о нём, сестра, прошу. Саурон не стоит этого. - Ты не понимаешь, Асталон, - эльфийка, открыв глаза, наклонилась вперёд. – Он столько всего наговорил об отце и Валар! Я просто не сдержалась… - А должна, - ответил Айрэмэлдир. – Он имеет право говорить всё. Пойми меня правильно, дело не в его словах, дело в том, что делаешь ты… У тебя ладонь покраснела… Ты ведь его ударила, так? Эльфийка опустила глаза, почувствовав себя виноватой. Асталон покачал головой. - Вот! Отвечая на его слова, ты сама стала похожа на него. Лаэриэль, это очень серьёзно! Мы пятьдесят лет живём тут. Я уже потерял счёт тем совпадениям, которые начал находить каждый день в твоём характере и характере Гортхаура. Так нельзя! - Я знаю, что нельзя, брат, но пойми наконец, я – не ты! Я не умею быть терпеливой, я не умею доверять такое суду Валар, не умею верить в благо! Знаю, что это неправильно, но… как не стараюсь, у меня не получается… Эльфийка сокрушённо опустила голову, спрятав лицо в ладони, и не увидела, как Асталон поднялся. Опустившись на колено, он приобнял сестру за плечо, прижавшись щекой к её лбу. - Получится, Лотмор, - тихо и нежно произнёс он. – И я не умел раньше. Но у меня характер отца – потому я научился легче и быстрее тебя. А ты похожа на мать. Ты же помнишь, какой она была. И она училась тяжело смирять свой нрав, но отец был терпелив. Они потом вместе и тебя учили так. Помнишь их слова? - «Терпение – благодетель и искусство, что твою душу делает чище, а тебя – мудрее». - А когда ты поссорилась с юным гномом, что вместе с его родителями пришёл в гости к нам ещё в Пятую Эпоху? Помнится, вы тогда чуть не разгромили мою мастерскую, где я тогда пытался выполнить задание отца: вырезать узор на деревянном бруске. И потом вас обоих мирили ещё неделю. - «Ответить на оскорбление молчанием – проявить терпение, а прощением – совершить подвиг, угодный Единому». Эльфийка тепло усмехнулась, вспоминая. Улыбнулся и Асталон. - Вот видишь. Вспоминай почаще эти их слова. Я же вижу, что ты, поняв, что у тебя ничего не получается, перестала стараться. А теперь, ради меня, возьми себя в руки. Поверь, если будешь по-настоящему работать над собой, как мама, Валар увидят и помогут дойти до конца этот путь. - Ты как всегда прав, - сказала эльфийка и крепко-крепко обняла Асталона за шею. – А я как всегда только всё испортила. Боюсь представить, что Моргот сделает, когда обо всём узнает… - А ты попроси Единого о защите. Как-никак Моргот всё ещё Его создание, а значит неосознанно может сделать что-то странное даже для себя, ничего не заподозрив при этом. - Хорошо… - Лотмор замолчала. Молчал и Асталон… Спустя час к ним явился орк, доложивший о том, что Мелькор желает видеть Лаэриэль. Эльфийка тяжело вздохнула. Идти было страшно. Даже очень. Но Лотмор прекрасно понимала, что сама виновата, и наказание будет заслуженным, а главное - станет уроком. Брат с сестрой последний раз крепко обнялись, прежде чем она пошла к двери. На пороге брат её окликнул. Эльфийка обернулась. - Пообещай мне ещё кое-что, - попросил Асталон, а когда она кивнула, продолжил, улыбнувшись. – Пожалуйста, не бей больше орков. Лотмор весело улыбнулась в ответ и вышла. Что ждало её – она не знала, хотя могла догадаться, ибо в мыслях перебрала все самые страшные варианты. А встав перед дверьми тронного зала, похолодела, услышав там до ужаса знакомые голоса. Мгновенно вспомнились слова брата о молитве, и эльфийка на несколько мгновений полностью отдала себя этому общению с Единым. После, с трудом заставив себя поднять руку, постучала. Моргот сидел на своём троне, одетый во всё чёрное, с серебряным венцом, украшенном чёрными гранатами, на чёрных волосах. Саурон, в одеяниях бордового и всё того же чёрного цветов, стоял по правую руку от своего господина, но даже на таком расстоянии эльфийка прекрасно видела неприкрытое ликование на его лице. Она остановилась у подножия тронного возвышения. Моргот заговорил: - До меня дошли вести крайне неутешительные, Лотмор, - в его голосе звучали разочарование и печаль, в то же время смешанные с холодным безразличием и подавляющей силой, да такой, что слышать лишь одно слово из уст Врага, было сродни ощущениям падения в бездну. – В порыве гнева ты подняла руку на моего первого соратника и военачальника. - Это так, Повелитель, - невозмутимо ответила эльфийка, сложив руки на груди, и посмотрела в лицо Морготу, прилагая огромные усилия, чтобы не отвести взгляд. Тот несколько сощурил глаза. - Он мне доложил, что ты разбила ему губу. По-твоему, это правильно? - Да. В следующий раз будет думать, прежде чем распускать язык. Лотмор почувствовала, как у неё внутри всё похолодело. Она говорила при Бауглире, как и всегда, прямо и честно, но каждый раз готовилась к худшему, наравне с постоянным невообразимой силы страхом… По-иному не получалось у неё… Она продолжала смотреть на Моргота, ожидая приговора, приказа о заключении, пыткам, но никак не ожидала того, что случилось в следующий миг. Чёрный Враг, смерив её долгим взглядом кисло улыбнулся и сказал: - Иди, Лотмор. Иди, только впредь обещай сдерживать свои порывы. В следующий раз я не буду столь милосерден. Эльфийка невольно вскинула брови. Это была шутка? Или ей показалось? Нет, Моргот был серьёзен. Взглянув на Саурона, Лаэриэль поняла, что ей и не показалось. Гортхаур от этих слов Повелителя просто опешил, его лицо вытянулось, а глаза с таким наивным непониманием смотрели на Мелькора, что Лотмор с трудом подавила усмешку. Найдя в себе силы относительно спокойно дать обещание Мелькору, она поклонилась и быстро вышла из зала, мысленно ликуя и всеми силами своей души благодаря Эру за столь лёгкое избавление. Когда двери закрылись за спиной уходящей эльфийки, Моргот с невозмутимым видом поднялся с трона и спустился к подножию возвышения. Там стоял длинный стол, заваленный картами и свитками разного содержания, и как раз чтением одного из них и занялся Бауглир. Уязвлённая гордость заставила Майрона почувствовать некоторую обиду. С трудом обретя дар речи после недавнего удара, Саурон произнёс: - Повелитель, - Моргот молчал, – почему ты отпустил её? - Что тебе не нравится, Гортхаур? Или ты недоволен моей волей? – не отвлекаясь от чтения спросил тот. Майа быстро спустился вниз по лестнице вслед за господином и встал за его спиной. - Любого орка или человека ты бы казнил за такое. Самое меньшее – приказал бы пытать. - Са-аурон, - мрачно улыбаясь, протянул Моргот. – Ты меня не понял. Лотмор и её брат нужны мне. Пусть доживают последний спокойный день, ибо уже завтра они мне понадобятся оба… - Мелькор обернулся к соратнику и, увидев смягчившееся выражение его лица, усмехнулся. – Вот, вот, теперь я могу посвятить тебя в свой план. Поверь, он тебя успокоит. Майа сощурил глаза, а в следующий миг на его красивом лице вновь появилась лукавая, полу-надменная улыбка. Воодушевлённый услышанным, он произнёс: - Я слушаю тебя, мой господин…

***

Конечно, Моргот не оставил брата с сестрой без дела, не возложил только лишь (порой бессмысленные) поездки в отрядах вместе с Сауроном или исполнение каких-то одноразовых поручений. Нет. Он сумел применить самые лучшие из способностей последних эльфов на пользу себе и несколько потерявшему в силах Саурону. И потому Лотмор обучала молодых варгов и волколаков, пока что не участвовавших в схватках и весьма строптивого нрава, а Асталон то же самое делал с орками. Враг не забыл своих ошибок, и совершенствовал всё что только мог, вплоть до умений своих солдат... Айрэмэлдир ненавидел эти занятия. Орки грубо бранились при любой неудаче, неуклюже двигались, а когда он с ними заговаривал, мямлили что-то себе под нос, и разобрать смысл их слов было невыполнимой задачей. Одно благо – страх перед эльфом, на которого они боялись смотреть, заставлял их стараться изо всех сил. Айрэмэлдир это видел, как видел и то, что единственное, приобретаемое со временем его учениками, это скорость в нанесении ударов, что не всегда удачно накладывалась на врождённую силу этих тварей, и кое-какое умение просчитывать удары противника. О драках без оружия Асталон даже думать не хотел… Вот и сегодня у него был очередной урок на открытом ристалище. Воздух был заполнен единственным запахом – орочьей вонью, совпадений которой в обычной жизни эльф просто не мог вспомнить, но зато великолепно помнил, что в первые проводимые им уроки он почти терял сознание от неё. Всё вокруг, казалось, дрожало от количества голосов, ревевших на разные лады, и звона оружия. А сам эльф ходил вокруг и внимательно всматривался в каждого ученика, сжимая повисшую левую руку, что нестерпимо болела с начала урока, которым стал с рукопашный бой, о чём Айрэмэлдир успел десять раз пожалеть. - Горх, открой глаза! – крикнул он. – Ты же ему чуть голову не снёс! Дургум, смотри за мечом, эй! Хриплый голос орочьего рога объявил о наступлении полудня. Эльф устало вздохнул и громко возвестил об окончании урока. Грубо хохоча и бранясь орки ушли. Асталон в первый раз за всё время, проведённое на ристалище, позволил себе поморщиться. Боль, донимавшая его всё занятие, при одном неудачном движении пробила руку, и Айрэмэлдир понял, что здесь без помощи он не обойдётся. Эльф устало пошёл к выходу. Дорога в отведённый для них с сестрой дом казалась ему просто непреодолимой… Длинная лестница… Но идти надо. Собравшись с духом, Айрэмэлдир смог преодолеть усталость, но, как на зло, когда до дверей оставалось всего три ступени, он понял, что не в состоянии поднять ногу. В этот момент сзади, совсем близко раздался голос сестры, вернувшейся со своего урока. Асталон обернулся. - Неважно выглядишь, брат. Ученики довели? – она старалась говорить весело, чтобы добиться от брата хоть какой-нибудь улыбки, а получив, улыбнулась сама. Взяв его за здоровую руку, она почти втянула его на площадку перед дверью. Но сама эльфийка выглядела ненамного лучше, как видно, благодаря получению новых варгов, взамен уже обученных. Руки все в мелких царапинах, а на ноге порванная и перепачканная кровью штанина. Одно только утешало: если Лотмор ходила почти не хромая, значит укус несерьёзный. В короткое время они приступили к лечению друг друга. В комнате Асталона Лаэриэль усадила брата на стул и помогла ему снять верхнюю одежду, что оказалось очень непросто. Рука была явно повреждена и поднять её Айрэмэлдир не мог, но с горем пополам эльфийке всё же удалось снять с него и рубашку. Осмотрев брата, она чуть искривила губы. - Третий раз уже, - вздохнула она, с недовольством смотря на плечо Асталона. – Третий вывих. - Мне от этого не легче, - дрогнувшим от подавленного истерического смешка голосом ответил эльф и тут же зашипел, когда сестра положила руки на его плечо. Раздался неприятный звук, Айрэмэлдир зарычал от боли, но в следующую секунду с облегчением вздохнул. - Спасибо... - Не за что, - отмахнулась эльфийка. - Теперь твоя очередь. Садись в кресло. Эльфийка покорно села, а Асталон встал, придвинул свой стул к ней и уложил на него её ногу. Лотмор, поморщившись, раздвинула края порванной ткани, невесело разглядывая следы от зубов. - Неудачно он вцепился в тебя. Смотри, он чуть кость не повредил, - произнёс Асталон, вернувшись с бинтами, чистым тряпьём и тёплой водой. – Ещё немного – и ты была бы уже без ноги. - Да, и я бы повторила судьбу лорда Маэдроса. Как он в плену руки лишился, так я лишилась бы ноги. - Он лишился руки, когда его спасали, - поправил Асталон, принимаясь промывать рану. Эльфийка зашипела. - Всё равно, виновник-то один и тот же – Моргот. - Это так… *** Спустя два часа из королевского дома пришла весть о том, что Бауглир желает видеть брата и сестру. Немного отдохнувшие после утренних уроков, оба явились к нему, в свежей одежде и даже несколько приподнятом настроении. Да и сам Моргот, вместе с бессменным соратником, был в духе сегодня. Он с улыбкой поприветствовал пришедших. - О, вижу-вижу, занятия прошли плодотворно. - Ну, на самом деле могло быть и хуже, - безразлично пожал плечами Айрэмэлдир. – Ты звал нас? - Да, Асталон. Для тебя есть одно задание: возьми себе охрану и поезжай к бывшим границам Мордора, проверь, как идут дела в Минас Моргуле, встреть там послов с юга и востока и привези сюда. Эльф, хоть и не желал ехать в проклятую крепость, которую восстанавливали больше десяти лет, но всё же поклонился. Шёпотом попрощавшись с сестрой, он вышел. Как только дверь зала закрылась за его спиной, взгляды Моргота и Саурона устремились на эльфийку, которая, заметив злорадное выражение лица наместника Чёрного Врага, насторожилась. Сам Майрон же, стоя у подножия возвышения, ликовал, зная, что сейчас наступает момент воплощения плана его государя. Немного помолчав, Моргот заговорил: - Для тебя, Лотмор у меня тоже есть поручение. Ответственное поручение, которое раз и навсегда покажет, насколько ты верна мне… Эльфийка невольно сглотнула. - Я подошёл к началу осуществления моего плана. Твоя задача заключается в том, что ты на время отправишься в Чертоги Мандоса и уговоришь его прийти на встречу со мной. Лотмор похолодела. Вот она, её погибель… - Зачем же это? – как можно невозмутимее спросила она. - Намо – Владыка царства мёртвых, где находятся многие из тех, кто когда-то служил мне. В его силах их воскресить. Но для этого мне нужно заключить Мандоса, обезопасить для себя одним способом, в результате чего его сила и умения перейдут ко мне, и тогда я смогу вернуть угодных мне в мир живых. - А если он не согласится? - Пусть пришлёт послов на переговоры. Твоя же задача, Лотмор, представить это всё перед ним так, чтобы он ничего не заподозрил, поняла? Если предашь меня – отправишься в заточение, а твой брат на пытки и казнь. Помнится, наш уговор был именно таким. Не пытайся скрыть правду. Как только ты вернёшься, я выведаю всё, что произошло с тобой в Мандосе с помощью осанвэ. Эльфийка чувствовала, как последние проблески надежды, что ещё попадались ей в бесконечной тьме безысходности за последние пятьдесят лет, гасли, как гаснет свеча, потушенная дуновением ветра. Пф – и всё, вокруг воцарилась непроглядная мгла. Моргот не стал дожидаться её ответа и кивнул Саурону. Майа, всё шире усмехаясь, подвёл Лаэриэль к столу. Там стоял кубок, наполненный вином. - Здесь растворён быстродействующий яд, - заговорил Гортхаур. – Он отправит тебя к Мандосу ровно на двенадцать часов. По окончании его действия, твоя душа вернётся в тело. - Ты счастлив, Саурон, - тихо произнесла эльфийка, беря бокал в руки. - Безмерно, - так же тихо ответил тот. Лотмор зажмурилась и выпила всё содержимое за раз. Неприятные ощущения боли в области горла и удушья почти мгновенно дали понять, что яд начинает действовать. У Лотмор закружилась голова, и эльфийка, задыхаясь, упала на руки Майрона. Последнее, что она успела подумать, была мысль: «Асталон, если сможешь, прости меня». Лаэриэль провалилась в беспамятство. Только единственная слеза последней мысли раскаяния потекла по лицу эльфийки.