Ты скажи мне вереск, скажи, Зелен ли твой летний наряд? Легок ли цветущий твой плат, Под которым спит мой брат, мой любимый брат, все простивший брат? Ты скажи мне память, скажи, Как он бросил все, что имел, Свет какой звезды в нем горел? Как предвидеть он посмел общий наш удел, проклятый удел?
Запел Асталон, отвечая на плач сестры. Сейчас он был Финродом…Смотри, сестра, смотри, на мне любовь оставит шрам. Беда и боль вдали - ноги моей не будет там!
И запела в ответ Лотмор:Но я сказала: «Брат, мы все-таки пойдем вперед. Над нами день угас, но там, вдали, горит восход.»
…
Этим строкам было немало лет. Даэрон создал этот спектакль, когда ещё только пришёл в Средиземье. Он отдал дань умершей любви и столь уважаемому им королю Финроду. Винил ли он Берена в случившемся? Как ни странно, нет. Даэрон не находил в себе даже капли неприязни к человеку. Скорее с годами, вспоминая пережитое, в сердце зрела некоторая злость на короля Тингола, который отправил Берена за Сильмарилем. Ведь, если бы не этот «свадебный выкуп», сын Барахира мог спокойно жениться на Лютиэн и король Финрод был бы жив и здоров, как и его спутники, также погибшие в Первую Эпоху в подземелье Тол-ин-Гаурхот. «Сказание о Финроде Фелагунде» было первым спектаклем, написанным Даэроном. Дети обожали эту историю, лишённую пафоса, пронизанного серой моралью. Это было бы слишком сложно. Произведение было всего лишь субъективной оценкой их отца, но ничто в нём ни капли не претило ни Асталону, ни Лотмор даже сейчас, когда они смогли взглянуть на одних из отрицательных героев музыкальной пьесы с совершенно иной точки зрения.… Смотри, мой брат, смотри, покоя сердцу не найти. Одна душа у нас - но как же разнятся пути! Но там, в конце разлук, в краю без горя и невзгод, Над встречей наших рук зажжется золотой восход.
***
Лотмор оказалась права: Естаре не был праздником, который любили сыновья Феанора. Тяжело держаться семейных традиций, когда семья так быстро сокращается. Они пытались ещё сохранять обычай после гибели отца, но после резни в Дориате эта традиция стала почти пыткой и быстро отошла в прошлое. Нынешний праздник не располагал к веселью. По крайней мере, для феанорингов. Они не сговариваясь собрались в маленьком саду, создание которого было целиком и полностью заслугой Лотмор. Территория сада была совсем небольшая: около тридцати-сорока шагов в ширину и двадцати – в длину. Загадкой оставалось, как у эльфийки получилось вырастить на мраморе здоровые, стройные деревья, которые шумели зелёной листвой над головами, и прекрасные цветы, которые наполняли воздух в саду чарующим ароматом. Не хватало только птиц, но мало какие живые существа по доброй воле появлялись в стенах Осгурта. Разве что во́роны, да и те залетали довольно редко. Разговоры велись тихие. Братья были крайне осторожны, хотя и знали, что на таком расстоянии их речи не будут слышны никому. Имена они называли не свои – придуманные, вели себя спокойно, ничем не привлекая к себе внимания. Неспешный разговор вёлся несколько вяло: каждый был занят своим делом и из-за этого кое-кто – очень увлечённый – с трудом улавливал суть. Майтимо, почти не поднимавший головы от книг о Третьей Эпохе, - интерес к ней в нём был силён, но он зачастую пропускал то, что касалось бесконечных воин Гондора (это он итак запомнил), - в ущерб беседе, следил краем уха только за тем, чтобы разговор не перетёк в ссору. Пока что всё было спокойно. На самом деле весь канун праздника и всё время их пребывания в саду братья вели себя на удивление спокойно. То ли на них действовали воспоминания, то ли что-то иное, но ни единого отзвука злости или раздражения в голосах младших Нельо, к своей радости, так и не услышал. Но привычка и боязнь столь частого взрыва не могли позволить ему ослабить бдительность даже на мгновение. Он оторвался от книги только тогда, когда Маглор положил руку ему на колено. Маэдрос устремил взгляд поверх книги на брата. - Слышишь музыку? – спросил он. Майтимо прислушался. До братьев из дома доносились еле слышный мотив, приглушённый каменными стенами. - Может, брат с сестрой празднуют. У них есть и семейная традиция, и желание справлять Естаре, в отличие от нас. - Будто нам это нравится! - недовольно возмутился Куруфин. – Дорогой брат, ты же знаешь, в чём причина! - Я не в упрёк вам, братья, - вздохнул он и захлопнул книгу. – Я просто говорю то, что есть. - Ну тогда у нас не остаётся другого выбора, как выполнить часть обычая и провести праздник вместе, - рассудил Маглор. – А меня прошу простить: я покину вас ненадолго. Становится холодно. Куруфин умудрился прочесть нелестный подтекст в этом внезапном уходе, и Маглор отправился к двери из сада, умудрившись поймать налету брошенный в Кано Атаринкэ туго набитый песком небольшой мячик, на котором тот вырисовывал узоры от скуки. Мяч полетел обратно, а Златокователь спокойно зашёл в дом и закрыл за собой дверь. Внутри музыка звучала яснее, он даже услышал лёгкие быстрые шаги, будто издаваемые в танце. Макалаурэ собирался взять плащ и уже взялся за ручку двери, но тут к музыке прибавились голоса – стройный дуэт.Светом венца, Звездного свода, Кровью отца, Именем рода, Клятву даю в сердце у Ночи - То, что отец начал, закончить! Клятву скрепить о Сильмарилях Вас призываем, Древние Силы! Кровью свинец в жилах прольется, Если святыня к нам не вернется! Прокляты будут руки любые, Что прикоснуться к камням решили! Стуком сердец выкуем молот - Вражий венец будет расколот! Будь мне свидетель, западный ветер - Клятва дана!
Слова роковой клятвы, пусть и только приблизительно воспроизведённой, оказались болезненным напоминанием, но это не умалило возникшего в тот же миг интереса. Будто позабыв про цель своего прихода, лорд подошёл к двери каминного зала и прислушался.Гибнут дававшие клятву один за одним. Видно, была тяжела она нам семерым. Звездные камни в руках наших стиснуть клялись мы тебе, Феанор - и тот, кто в живых Остался в живых За всех остальных Исполнит наш договор.
Маглор тихо, стараясь не перебивать певцов, открыл дверь и вошёл. Брат и сестра танцевали посреди комнаты, кружили, каждое движение делая в соответствии с темпом, то и дело посматривая друг на друга и игриво улыбаясь. Канафинвэ, знакомый с тем, какое наслаждение может доставлять пение, тоже улыбнулся, не обратив почти никакого внимания на то, что песня явно была «речью» его и его братьев. «У Даэрона очень узнаваемый стиль», - подумал он про себя.Гончими псами летим через ночь по следу своих утрат. Путь безнадежен, но так суждено – мы знаем об этом, брат, Не правда ли, брат? Ответь мне, мой брат, Когда же, мой брат?..
Конец был пропет медленно и торжественно. Стоя друг напротив друга брат и сестра на последней высокой ноте подняли головы. Когда музыка стихла, тишину нарушил Маглор, не удержавшийся от аплодисментов. Эльфы сначала недоумённо, а потом смущённо и с улыбками посмотрели на него. Лицо лорда выражало искренний восторг. - Ой, милорд, мы Вас не заметили, - с еле сдерживаемым смехом произнесла Лотмор. - Сколько Эпох не пройди, а слог Даэрона я узнаю всегда. Но вдвойне я поражён тем, как вы совместили его произведение со своими талантами! Брат с сестрой переглянулись. - То есть, Вас совсем не смутило то, что мы сейчас пели от лица Вас и Ваших братьев? – удивился Асталон. - Нет, почему же я должен вас обвинять в этом? К тому же, ничего оскорбительного в том, что вы пели, я не услышал. Позволите взглянуть? Даваясь от радостного смеха, Лотмор и Асталон дали ему рукопись и стали смотреть, как феаноринг внимательно вычитывает текст. Он долго молча перелистывал сшитые на подобие книги листы, после чего поднял голову. - Здесь персонажей больше, чем актёров, даже если вы будет постоянно менять свои роли. Как вы собирались это играть? - Ну, мы иногда несколько ролей в некоторых сценах брали, - пожал плечами Асталон. - А возьмёте третьего актёра? – лорд лукаво сощурил глаза. - Вы, милорд? – переглянувшись, хором удивлённо спросили эльфы. - Да. - Мы следующей будем петь сцену прихода Берена в Нарготронд и его беседу с Финродом, - с предупреждением, с нажимом в голосе произнёс Асталон. - Прекрасно, - пожал плечами Кано, видимо, не понимая, в чём проблема. – Асталиндо, возьмёшь на себя роль моего кузена? Надо сказать, что за время своего общения с братом и сестрой феаноринги, сами того не замечая, обращались к ним, переводя их синдаринские имена на квэнья. Детей Даэрона это сначала удивляло, но они не были против – диковинные для слуха имена были им даже приятны. - А не хотите ли Вы стать на время сцены Инголдо? – спросил в ответ Асталон. Канафинвэ несколько смутился. - Боюсь, я не похож на него так, как ты. - Вы ошибаетесь, милорд. - Верно, - поддержала брата Лотмор. – Если судить по тому, как нам описывал нрав государя отец, Вы на него очень похожи. Прошу, возьмите его роль. К тому же, Асталону в таком случае не придётся отходить от амплуа Берена. Даже если Кано смутило столь искренние слова брата и сестры, он не показал виду, только улыбнулся. Он немало слышал легенд, ходивших среди людей о том, как Берен ходил за Сильмарилем, чтобы получить руку дочери Элу Тингола. В каждой из них сюжет был похож и непохож один на другой, и Кано не старался уже добиться истины: смертным нравилось то, что они сами придумали. К тому же он не мог претендовать на звание знатока истории: единственную, не обросшую выдумками, из первых уст он слышал только от Келегорма и Куруфина, а в их предвзятости не приходилось сомневаться. Но вот ему представилась возможность увидеть то, как это было с точки зрения Даэрона – пусть не очевидца, но того, кто был лично и долго знаком с действующими лицами. Пока Асталон разыгрывал приход Берена и его препирательства со стражей, в лице Лотмор, Маглор внимательно следил за эльфом, дивясь тому, как удачно, однако, удавалось ему передавать грубоватые, упрямые интонации, выражение глаз. Глядя на это, Кано невольно вспоминал сына Барахира. Этот человек не вызывал положительных чувств. Но не вызывал и отторжения. «А Асталиндо и правда удивительно похож на Берена. Странно, характер совсем другой.» Асталон поклонился Маглору, который вовремя принял величественный вид, и запел, глядя на собеседника сверкающими решимостью глазами так, что на мгновение Кано почудилось, что перед ним стоит сам Берен:- Я прошу о помощи, государь. Моему отцу ты поклялся в дружбе, И свое кольцо ему отдал в дар, Чтобы не забыл он о верной службе. Я прощу о помощи, государь, Мой отец в бою тебя спас когда-то. Ты свое кольцо ему отдал в дар, Чтобы отплатить потом той же платой.
Маглор ответил «Берену»:- Тебя я узнаю. Ты сын того героя, Которому в бою Обязан я судьбою. - Светел и прекрасен ты, государь. Но сородич твой ядовит, как овод. Для меня любовь - драгоценный дар, Для него любовь - это только повод. Дочь его люблю я превыше сил, Он же не желает нас видеть вместе. За нее он требует Сильмариль, Такова цена королевской чести! - Чего же ты хотел, Сын младшего народа, Которому в беде Обязан я свободой? - Я хочу любовь защитить свою, Я хочу исполнить чужую волю. Я готов сразиться в любом бою С Господином Тьмы, властелином боли. Снаряди отряд, чтобы мне помочь. Я пойду к Врагу, что сидит на троне. В каменной пустыне, где правит ночь, Вырву Сильмариль из его короны. - От рока не спастись... Как мог об этом знать я? Погибельная мысль, Ожившее проклятье!..
Сцена ссоры Финрода с Келегормом и Куруфином, а также его отречение от трона не вызвала новых эмоций. Брат с сестрой, изображавшие братьев, старались подражать их характерам, но то и дело Маглор замечал, как проскальзывала привычная издёвка, ставшая совсем явной лишь в следующий сцене, когда оба спорили о том, кому достанется корона. Даэрон не поскупился на чувства. Феанарионы обрели совершенно сатирический вид, хотя и похожий на правду, если опустить тот факт, что ни один из братьев на самом деле не преследовал столь мелочных целей: если они и желали власти в Нарготронде, то это не стало причиной для бунта и было нужно лишь для возможности получить силу, что позволила бы достать Моргота. Лицедейство плавно перетекало от сцены к сцене, а братья, тем временем, не дождавшись Кано, стали волноваться: куда он пропал? - Я таки был прав: он не хотел c нами сидеть и просто придумал предлог, чтобы уйти, - невозмутимо произнёс Куруфин. - Всё тебе не так, - Келегорм закатил глаза. – Сейчас уже очень поздно, может он спать отправился. - Спать? В таком шуме? – возразил Куруфин и указал в сторону дверей из сада. – Или за Эпохи в Мандосе у тебя слух притупился? - Вот не надо мне об этом! Ты и сам прекрасно знаешь, что мой охотничий слух ни капли не испортился! А вот твой характер… - Вы долго будете препираться? – спокойно осадил их Маэдрос. – Или решили отыграться за день тишины? Те не ответили, пожирая друг друга едкими взглядами. Близнецы, тихо посмеивающиеся над братьями, ответили за них: - Понимаешь, Хисвэ, для них праздник… - Для них праздник – не праздник, если один не уколет другого. - А вы решили продолжить это? – Майтимо беззлобно ухмыльнулся, бросив взгляд на них. - И всё-таки, лучше нам тоже пойти внутрь. Найдём Аксансивэ, а заодно узнаем, что это за музыка, - рассудил Карантир. – Всё равно ведь заняться больше нечем. Доводы Морьо были достаточно убедительными, чтобы братья без возражений решили отправиться обратно в дом. Маглора у него к комнате не было, а вот музыка стихла, и из каминного зала доносились весёлые голоса. Говорили трое. - Вот куда наш певец пропал, - улыбнулся Келегорм, но донёсшееся до него имя мгновенно потушило всякое веселье. Он переглянулся с Куруфином. Маглор говорил с детьми Даэрона про Берена. Теперь феаноринги прислушались к беседе, но мешать не спешили, не разобравшись, в чём дело… - Да я тебе точно говорю: у тебя наследственность беоринга! – восторженно говорил Маглор. – Я не понимаю, в чём секрет? За что Валар послали такое мучение вашему отцу? - Это не такое уж и мучение, - Асталон смеялся. – Это настоящее чудо, но секрета никакого нет. Наша мать принадлежала к роду короля Эльдариона, родителями которого были прямые потомки Берена и Лютиэни: мы рассказывали про них. А наследие, как оказалось, вещь очень сильная. Наверное, поэтому я так похож на Берена, будь он эльфом, а Лотмор – на Лютиэн, хотя мы, конечно, всего лишь вобрали родительские черты. Видимо, Валар решили, что так должно быть. - Погодите, давайте вернёмся к нашему спектаклю, - перебила их Лаэриэль, мало интереса проявлявшая к столь неожиданному наблюдению Канафинвэ. – Дальше идёт сцена поединка Финрода и Саурона, что будем делать? - Есть сложности? – Маглор удивлённо вскинул брови. - Нет, просто Лотмор считает, что я плохо играю Саурона, - невозмутимо ответил Асталон. – А выбора у нас особого нет. - Хотите, я сыграю. - Нет, милорд, Вы слишком хороши в лице Финрода, - возразил полуэльф. Что делать – было непонятно. Лотмор, конечно, могла встать на место Саурона, так как его роль до некоторого времени ей даже нравилась – у отца отрицательные персонажи получались поразительно привлекательными. Но она не желала становиться посмешищем, примеряя мужское амплуа. За неимением идей, все трое задумались, и на какое-то время восстановилась тишина. Но молчали они недолго. Дверь в комнату тихо отворилась, и вошедший Маэдрос заговорил: - Давайте я сыграю, раз больше некому. Собеседники обернулись и удивлённо посмотрели на сыновей Феанора, так бесшумно и незаметно сумевших войти в комнату. Несмотря на все сомнения и страхи Маглора, что брат не сможет, из Маэдроса получился – как ни странно – прекрасный Саурон. Память о мучениях в Ангбаде была неугасима, но это не значило, что Майтимо боялся своего мучителя. Он выучил все его повадки, каждое движение и манеру помнил наизусть – и мастерски воплощал это. Быть может, это особенность, - но особенность, лишний раз подтверждающая, что сравнимое по силе любви чувство – ненависть, и ненавидящий с той же скоростью и страстью, если такое слово уместно, неосознанно запоминает всё, относящееся к объекту своей ненависти. В последней сцене, когда должны были петь герои лицедейства, пение подхватили все феанарионы. Конечно, Келегорм и Куруфин, увидевшие, как их изобразил Даэрон, и к тому же услышавшие тихие насмешки близнецов, хмуро молчали большую часть времени, но не смогли не вступить в хор, вынужденные признать, что пьеса была хороша. Карантир, откровенно ненавидевший беоринга чуть ли не сильнее братьев, подметил, что Берен вышел у Даэрона слишком сказочным и лиричным. Морьо помнил его другим: дерзким, острым на язык и скорым на расправу, неопрятным, болтливым и грубым, как многие горцы. Но несмотря на это он не стал молчать и также затянул песню. Амбаруссар, один из которых не был знаком с этой историей, а второй старался придерживаться нейтралитета, пели безо всяких посторонних мыслей, наслаждаясь мотивом. Чуть нестройный хор звучал, тем не менее, довольно слаженно, хотя мастерски владевшие искусством пения Маглор и Лотмор слышали, что фальшивили Карантир, с детства равнодушный к музыке, и Маэдрос, очень старавшийся петь, не напрягая голоса. «Похоже, он давно не пел», - подумала эльфийка, незаметно наблюдая на Старшим, - «Или боится, что голос сорвётся. Странно, он звучит вполне уверенно.» Но ответа она, конечно, не могла получить… Было далеко за полночь, и время постепенно двигалось к рассвету. Девятеро эльфов небольшим, даже уютным кругом сидели на ковре перед камином. Снятые со стены инструменты были в руках Асталона и Маглора. Рука одного обнимала гриф, пальцы второго то и дело нежно касались туго натянутых струн. Под звуки тихой музыки велась неспешная беседа. - …Отец много творил на основе истории и сказаний, и исполнение его спектаклей вошло в нашу семейную традицию. Мы с Лотмор её старались поддерживать ежегодно. - Это хорошая традиция, Асталиндо, - улыбнулся Маглор. – Ваш отец должен вами гордиться. - А как же ваш отец? – с несколько наивной прямотой спросила Лотмор. – Вы ведь исполнили Клятву. Но у меня сложилось такое впечатление, что вы недовольны своей жизнью. - К сожалению, добыть камни – ещё не удержать их, - ответил ей Маэдрос, вертя в руках кубок с вином. – Мы свято следовали Клятве, что дали нашему отцу и государю, но она же нам и не дала исполнить её до конца. Кровь, обагрившая наши руки, жгла нас через Камни. - Я помню тот день, - поддержал Маглор. – Охватившее нас безумие от боли было бы не так сильно, если бы не отчаяние, что чистый свет Амана приравнял нас к Морготу. - Оставим прошлое, брат, - Высокий миролюбиво сжал плечо Златокователя. – По крайней мере, до поры. Сейчас мы можем придаться покою. Госпожа Лосселомэ, расскажите что-нибудь. Эльфийка смущённо опустила взгляд и пожала плечами. - Что же я могу рассказать? - Например, как ты относишься к истории, - улыбнулся Келегорм. - Брось, Тьелко, - поморщился Куруфин. – До истории ли сейчас? - Ну, мы хотя бы поймём, мир ли между нами. - Мир, - улыбнулся Асталон. – Не сомневайтесь. Иначе бы Лотмор не писала песни о вас ещё задолго до появления Моргота. Эльфийка бросила на него предостерегающий взгляд, но говорить что-то было уже поздно. Живой интерес зажёгся в семи парах глаз. - Песни? – хором спросили Амбаруссар. - Интересно, о каких событиях, - Карантир склонил голову набок. - О разных,.. – Лотмор неопределённо махнула рукой, всё сильнее смущаясь вниманием братьев-феанарионов. - Линдэвен, не смущайся, - спокойно улыбнулся Маглор. – В этом нет ничего постыдного. Прошу тебя, спой одну из них. Самую любимую, к примеру. - А вы не обидитесь? – эльфийка посмотрела на него. – Я могу спеть, но самая любимая повествует о времени после спасения лорда Маэдроса с Тангородрима и его исцелении. Кано посмотрел на брата. Тот улыбнулся, без единой тени, что раньше часто опускалась на его лицо при воспоминаниях о плене или покойном кузене, и спокойно, даже ласково взглянул на эльфийку. - Спой, госпожа Лотмор, - произнёс он, специально называя её на её родном языке. – Ты не сделаешь воспоминания хуже или горше, чем они есть. К тому же, меня одолевает интерес. Эльфийка кивнула и попросила брата ей подыграть. Пока Асталон вспоминал мелодию, Маглор извинился и спросил: - Есть какая-то причина тому, что играет Асталиндо? - Одна единственная, - пожала плечами Лотмор. – Особенности наших благословений таковы, что из нас двоих только я не одарена теми талантами, что требуют телесного мастерства. Асталон многозначительно хмыкнул, но ничего не сказал. Он, наконец, вспомнил мелодию, и полившийся из-под его пальцев мотив заставил всех притихнуть и слушать. Лотмор, дождавшись окончания вступления, запела.Вот закат отгорел, опускается ночь. И сегодня всё так же, как месяц назад Ты меня не узнал. Валар, как мне помочь Возвратить тебе, Майтимо, прежний твой взгляд? Но ни боли, ни страху, ни бреду, ни снам, Черной тьме за окном - я тебя не отдам. Ты очнулся, так что ты отводишь глаза? Нам не стоит решать, кто пред кем виноват. Несмотря ни на что - как тебе доказать, Что я верил - ты не был предателем, брат? Ты, я знаю, не в силах простить себя сам, Только чувству вины я тебя не отдам. Пусть все то, что содеяно ради Камней, Не исправить - нельзя повернуть время вспять - Ты слова произносишь присяги своей, Чтоб единым народом нас сделать опять. Да, потерь не забыть всем, пришедшим по Льдам, Но упрекам чужим я тебя не отдам. Пусть все прошлое в прошлом останется, друг - Так скажу я сегодня над чашей вина. Ты от дум отвлекись, посмотри же вокруг: Вновь на земли Эндорэ приходит весна. Знаю: будут победы сопутствовать нам, Ведь и Клятве твоей я Тебя не отдам. Даже Клятве твоей, пока жив, не отдам.**
Маэдрос, помолчав, произнёс: - Хорошая песня. Я должен тебе сказать, что ты во многом оказалась права. Видимо, сами Валар тебя просветили, пока ты писала стихи. Хотя, думаю, Финьо не был столь благороден, чтобы так просто простить мне Льды. - Нельо, мы ведь уже это обсуждали, - вздохнул Маглор. - Помню, - отмахнулся Маэдрос. – Но всё равно с трудом верится, что он отпустил обиду предательства от одного того факта, что я не жёг корабли и возражал отцу. - Это запутанная история, давайте поговорим о другом, - попросил Куруфин. – Не проще ли сыграть и спеть то, что больше не будет вызывать споры о прошлом? Повторять не пришлось. Лотмор с удовольствием спела грустную песню о судьбе воина, которая очень понравилась братьям и под конец они даже подпели ей, протянув последние строки:Но не сомкнуть кольцо седых холмов, И узок путь по лезвию дождя, И не ищи — ты не найдешь следов, Что Воин Вереска оставил, уходя. И не ищи в морозной мгле следов, Что Воин Вереска оставил, уходя.***
Ни голоса, ни звуки инструментов, которые ещё не раз разносились по комнате, так и не достигли чьих-либо ушей в ту ночь.