Сейчас.
Горячая вода из душа обжигает кожу Чимина, запотевая в стакане. Он вздрагивает, когда она попадает на его синяки, сломанная кожа болезненно жжет, особенно когда он пытается использовать грубое желтое мыло отеля. По крайней мере, это помогает смыть кровь. Она кружит вокруг слива, розоватая от разбавления, и он смотрит на это, наполовину загипнотизированный. У него еще нет ответов на все вопросы. Он не думает, что кто-то из них точно все знает. Тэхен все еще осторожничает. Юнги под водой, и, может быть, когда он проснется, все начнет обретать смысл. Остальные — Намджун и Сокджин, Хосок и Квон — находятся в безопасном месте, но Тэхен говорит, что их уже предупредил. Чимин не знает, как он это сделал. .Он думает о том зле, которое смотрело на него сквозь глаза Чонгука, о самом кукловоде, прячущимся за вуалью лица друга, и хочет ударить кулаком в стену. Дверь в ванную открывается. Чимин замирает на мгновение, потом говорит: — Заходи, — когда Тэхен забирается в душевую кабинку, на его лице читается нерешительность. Он все еще окровавлен, на его рубашке распустились огромные красные хризантемы, а на лице остались следы крови, вероятно, во время нападения кровопийцы. — Иди сюда, — говорит Чимин и берет его за руку. — Иди сюда. Внутри кабинки все кажется маленьким. Весь мир превратился в этот маленький квадрат, их тела неуклюже двигались по нему, им приходилось тесно прижиматься друг к другу, чтобы оставаться там, где вода падает на них обоих. — Можно мне, — говорит Тэхен, тяжело сглатывая, пальцы, вплетенный в руку Чимина, сжались сильнее. — Можно мне… можно мне прикоснуться к тебе? — Да, — Чимин вздыхает. Тэхен проводит пальцем по щеке Чимина, кладет теплую руку ему на плечо. Даже под горячими струями он дрожит, руки неуверенно скользят вниз по спине Чимина, упираясь в его позвоночник, ладони огромные, твердые и такие нежно теплые. В нем есть что-то испуганное и отчаянное, какая-то тихая дрожь, и Чимину очень хочется прогнать ее прочь. Так сильно хочется просто прикоснуться к нему. Так он и делает. Пальцы Чимина скользят по пуговицам рубашки Тэхена. Они соскальзывают с его плеч, и он дрожит, закрыв глаза и крепко прижав руки к бокам. Тепло его кожи кажется знакомым под руками Чимина, мягкими и упругими, с нежной мускулатурой. Волосы Тэхена прилипают к его шее от воды, пар окрашивает его кожу в розовый цвет, и когда они целуются, он вздрагивает, как будто это какая-то благосклонность, слишком большая, чтобы позволить ему быть с ним. Чимин держит их так близко друг к другу, что они могут быть одним слившимся целым. Кончики его пальцев касаются длинного шрама, начинающегося на животе Тэхена и тянущегося к сердцу, а затем останавливаются там. Пульс, пьянящий прилив крови — живой, цельной и настоящей, — пульсирующей под кожей, странным образом успокаивает. Дрожь пробегает по Тэхену каждый раз, когда Чимин касается этого шрама. Но он прикасается к нему не потому, что он уродлив, не потому, что он ужасен и пугает, и не потому, что это пережиток прошлого, которой почти был, а потому, что он несет за это ответственность. — Это не твоя вина, — шепчет Тэхен, без труда читая его мысли. — Если уж на то пошло, то это я, моя… — Нет, — шепчет Чимин. — Нет. Ты сделал все точно так, как мы планировали. — План. — Ты знаешь, что мы должны сделать, — тихо говорит Чимин над бурлящей водой. — Об этом, — говорит Тэхен, закусывая губу. — Есть одна проблема.***
2013
Юнги беспокоится, когда Тэхен не появляется ночью, когда он не появляется на следующий день, он тоже беспокоится. Он нервничает, и он заставляет волноваться Чимина, а затем все эти просто тихие, ужасные несколько часов ходьбы, пока Чимин не предлагает им поговорить с Намджуном. — Может, он знает, где Тэ? — Даже не знаю, — Юнги прижимает кулаки к векам. — Тот факт, что я сейчас не бегу в институт… — У тебя нет желания умереть, — резко говорит Чимин. — Это Тэхен. Мы не можем сойти с ума прямо сейчас, Хен, мы и так облажались. Это правда. Тэхен не может перестать умирать, они даже не знают, что такое глубокое место на самом деле, и Чимин хочет, чтобы эксперимент был закончен на нем. Они не знают, что происходит в Институте, Намджун знает, а Тэхен в самоволке. У семьи Юнги есть список детей Орлиного гнезда, и Бог знает, что они собираются с этим делать. Этот карточный домик находится в самом ненадежном состоянии. — Намджун, — Юнги резко втягивает воздух. — Я позвоню Намджуну. Но ему это и не нужно. Едва он набирает номер, как раздается стук в дверь лаборатории, громкий и настойчивый. Юнги и Чимин переглядываются. Затем Пак медленно встает и идет к двери. В его плечах есть настороженность, которая кажется постоянным весом, замедляющим его. Стук продолжается, решительный, дверь дребезжит. Юнги сглатывает. — Кто… кто там? — спрашивает Чимин. Там никого нет. Только стук, настойчивый и отчаянный. Чимин громко вздыхает, проводит рукой по волосам, расправляет плечи в оборонительной позе, прежде чем повернуть ручку. Затем он вскрикивает, когда Тэхен врезается в него с красными глазами и весь дрожащий. — Ч-что, — начинает Чимин, открывая и закрывая рот, как рыба, руки автоматически притягивают тело Тэхена ближе, лицо более высокого мальчика прижимается к его плечу. — Тэ… что… где ты был? Мы так волновались! Дыхание Тэхена становится хриплым. Он дрожит, смотрит дико, и Юнги понимает, что это плохо, еще до того, как он говорит. Знает, что это своего рода плохо, что этому нет никакого конца. — Что? — спрашивает он. Ненавидит, как звучит его голос — тонкий и пронзительный, паника вплетается в него, как яд. — В чем дело? Тэхен встречает его взгляд. Он дрожит, держась за Чимина, и на мгновение выражение его лица становится таким беспомощным страхом, что Юнги съеживается от него. Тэхен, которого он знал, был бесстрашен из тех безрассудных, из-за которых гибли люди, из тех одержимых, из-за которых в погоне за его делом вспарывались целые города. Он не знает, что делать с этим Тэхеном. Лицо Тэхена медленно меняется на что-то более пустое. Еще больше смирился. — Он мертв, — объявляет он. — Скарабей… он мертв, Хен. Я убил его. С Юнги творится что-то ужасное, чего он не понимает. Он переводит взгляд с закрытого ставнями лица Тэхена на озадаченное лицо Чимина и совершенно спокойно думает о том, почему это плохо. Скарабей был угрозой, не так ли? Тогда чего же боится Тэхен? Что в этом ужасного, где этот ужас, почему лицо Чимина медленно бледнеет? Юнги обдумывает это с трудом: человек мертв. Обнаруживает, что ему все равно. Две минуты назад он думал, что Тэхен ранен, потерялся где-то и снова мертв. Разве это не лучший вариант развития событий? Орлиное Гнездо — это ужасная программа, построенная на ужасных намерениях, управляемая ужасными людьми. Если хотя бы один из них исчез, разве это не улучшило ситуацию? А потом он скользит в размышлениях о второй половине того, что только что сказал Тэхен — я убил его — и его сердце резко останавливается. — Что… что ты имеешь в виду, говоря, что убил его? — Я не хотел, — говорит Тэхен, качая головой, его взгляд дикий, лицо умоляющее, и Чимин сжимает руки вокруг него, лицо неустроенности. — Я не имею ввиду… Он у меня в ловушке, он пытался, продолжал пытаться влезть в мою голову и я прятался в глубоком месте, потому что я не хочу, чтобы он влез в мою голову, но это место сводит меня с ума, так что я просто… я просто… вытолкнул его вон. Вытолкнул его и толкнул слишком сильно, и… — Глубокое место, — шепчет Чимин. — Ты закинул его в глубокое место. — Он… застрял там? — у Юнги пересыхает во рту. — Он не может вернуться? — Нет, — говорит Тэхен. — Прошло уже несколько часов. Я пошел… я пошел искать его в том месте, но ничего не нашел. — Но потом он может вернуться, если захочет. Как и ты, он может вернуться? Разве он не может? — Может, и нет, — говорит Чимин. — Тэ всегда работал с способностями других людей. Усиливал их, и еще больше усиливал. Возможно, подражание чьим-то способностям не является для него естественным. Может быть, грань будет работать по-другому для него. Мы не знаем. Условия совершенно иные. Он не нашел глубокого места под когтем, льдом и адреналином. Он не искал ее. Вы оба открыли его при совершенно разных обстоятельствах. — Я все равно облажался, — дыхание Тэхена стало прерывистым, на его лице была написана паника. — Я облажался так сильно из-за того, что Орлиное Гнездо узнает об этом, и тогда… — Тело, — шепчет Чимин. — А где же тело? — С Намджуном-хеном и Хосоком-хеном. Они следят за нами. Юнги выругался. Это еще один человек, больше всего, чем он не хочет, чтобы тот участвовать в этом. Когда это он, Тэхен и Чимин, все это сдерживается, все они знают о риске, все они спрятали это между собой до тошноты. Намджун и этот Хосок — они могут пострадать. Они могут получить сопутствующий ущерб от этой ситуации. Им троим придется как можно быстрее взять ситуацию под контроль. — Отведи нас туда, — говорит Юнги. — Отведи нас в институт, а потом к нему. Тэхен бледнеет. Он стоит очень тихо, несколько мгновений, тяжело сглатывая и выглядя очень маленьким. Затем он кивает, высвобождаясь из объятий Чимина, чтобы идти дальше. Юнги и раньше бывал в институте, но никогда еще он не казался ему таким зловещим. Все слишком белое, слишком стерильное. Он подпрыгивает при каждом малейшем шорохе, и двое других тоже — они задерживают дыхание на каждом повороте коридора, и каждая медсестра, проходящая мимо них, и их украденные белые халаты без комментариев. Остальные экстраординарные — те, у кого далеко меньше свободы в этом месте, чем у Тэхена — осторожно смотреть на них через толстые стеклянные двери их стерильных комнатушек. Чимин дрожит и шарахается от их пристальных взглядов, глаза лихорадочно перебегают с одного на другого, как будто он запоминает их все. Юнги задается вопросом, думает ли он о своем маленьком друге. Когда они, наконец, добираются до лабораторий, Тэхен направляется прямо в заднюю часть. Маленькая комната, в которую он входит, не может быть ничем иным, как маленьким моргом: в стену встроены ящики, достаточно большие для тел, а Намджун и медик, должно быть Хосок, сидят в углу с огромными глазами и бледными лицами. Тэхен дрожащим голосом спрашивает: — Кто-нибудь приходил? — Медсестра, — хрипло говорит Хосок. — Я кое-что придумал. Он медленно встает и подходит ко второму ящику снизу. Он вытаскивает его, и Юнги не слышит скрежет металла за белым шумом в собственной голове. Когда Хосок закончил и ящик выдвинулся так широко, как только мог, все пятеро стояли вокруг мертвеца. Юнги все время пытается заглянуть ему в лицо, узнать его, но безуспешно. Все, что имеет значение, — это то, что его грудь неподвижна, его дыхание остановилось, он не двигается. Этот человек. Этот человек Тэхен, во всех смыслах и целях, был случайно убит. — Не знаю, как вы все, — Намджун откашливается. — Но я немного волнуюсь. Пальцы Тэхена медленно продвигаются вперед, пока он не прижимается к дверце ящика. Он выглядит ужасно бледным, глаза сверкают, рот плотно сжат, дрожь в теле с каждой секундой становится все сильнее. — Я не хотел, — шепчет он. — Я не хотел, он просто… он собирался найти все, и это было так опасно. Я не хотел его убивать. — Ты его не трогал, — резко говорит Юнги. — Перестань так говорить. — Ты же знаешь, что это не так. — Я… он мертв, — Намджун издает какой-то беспомощный звук. — Он, блядь, мертв. Я протащил сюда Чонгука, чтобы он пришел и сделал свое дело. Он говорит и я цитирую, что там нет ничего, чтобы он мог проснуться. Что же нам делать? — Избавься от него, — немедленно говорит Чимин. Он единственный смотрит прямо на тело, и в его взгляде яростный, всепоглощающий страх. Его руки на удивление спокойны. — Избавьтесь от улик. Тела. — Избавиться от него как? — Намджун ахает. — Я не знаю, — говорит Чимин, очень худой и ветреный.- «Я не знаю! Мы должны избавиться от него и никогда больше не говорить об этом. Вот что мы должны сделать. — Но. — рот Хосока кривится вниз. — Он был плохим человеком, не так ли? — спрашивает Чимин, пристально глядя на Хосока. — Разве не так? Хосок сглатывает. Юнги задается вопросом, как много он видел в Институте, какие секреты знает. Интересно, достаточно ли они большие и плохие, чтобы он мог подумать о том, чтобы остаться с ним и Тэхен, и Чимин, и Намджун вместо этого, чтобы он мог позволить этой тайне умереть тихой смертью, свидетелями которой были только пятеро. Он еще не ушел. Он еще не показывает пальцем на Тэхена. Это должно что-то значить, не так ли? Хосок переводит взгляд на Намджуна. — Да, — говорит он наконец. — Да. Очень плохой человек. Чимин смотрит на Юнги и спрашивает, на этот раз тише, ища уверенности: — Разве не так? Есть одна проклятая секунда, в течение которой Юнги смотрит на Тэхена, Тэхен смотрит на Чимина, а затем на Юнги. В его лице есть что-то еще. Дикий, неуправляемый свет в глазах, его кулаки крепко сжаты в сталь. Он выглядит испуганным, думает Юнги, но не из-за трупа в ящике. Не о самом убийстве. Не от его собственных способностей. Тэхен выглядит испуганным, потому что боится последствий. Потерять то, что он любит. На самом деле нет никаких шансов, и именно поэтому Юнги говорит, как обещание: — Он был. — Тогда мы избавимся от него, — Чимин заметно сдувается. — А если люди скучают по нему. Что ж. Нет никакого орудия убийства, которое могло бы вывести нас на след. Технически, Тэ, ты орудие убийства. И технически, из-за Института, ты даже не существуешь. Никто ничего не знает ни о нас, ни об эксперименте, ни о глубоком месте. Мы позаботимся о том, чтобы никто, похожий на Скарабея, не смог снова проникнуть в наши головы. И прямо сейчас черт возьми, мы избавимся от его тела. Тэхен отрывисто качает головой. Он все еще выглядит немного шокированным, но именно он двигается первым, когда Чимин заканчивает свою маленькую речь. Это он закрывает ящик и поворачивается к ним, сдерживая дрожь, чтобы спросить: — Куда мы его положим? — Туда, где его не найдут, — Намджун дрожит. — Ни собаками, ни людьми, ни экстраординарными личностями. — Хорошо, — Чимин кивает. — У меня есть идея.***
Юнги учили, что каждое дело об убийстве начинается с трупа и детектива, стоящего над ним — наблюдателя, впитывающего детали, ищущего хлебные крошки, которые убийцы всегда оставляют после себя. Мертвецы экстравагантны в своих рассказах, если вы сами знаете, как нужно выглядеть, а он уже некоторое время учится тому, как выглядеть. Как увидеть больше, чем видит неопытный гражданский глаз. Как прикреплять шаблоны и коды и знать больше, чем любой простолюдин, наткнувшийся на эту сцену. Однако в угасающем свете этого вечера, стоя над временной могилой для их последней проблемы, Юнги обнаруживает, что этот конкретный мертвец ничего ему не говорит. Все они старались не оставлять отпечатков пальцев, а само орудие убийства никогда не касалось кожи мужчины. Тэхен выкопал эту яму, не прикладывая руки к лопате, позаимствовав у кого-то энергию, так что это позаботилось о любой возможности того, что их ДНК окажется в самой временной могиле. — Нет никаких причин подозревать кого-либо из нас, — тихо говорит Чимин. Он делает это бессознательно, когда пытается утешить того, кто находится в его радиусе, с агрессивным энтузиазмом. Прямо сейчас это Хосок, который выглядит так, как будто он находится на расстоянии одной нити от того, чтобы свернуться в себя. — Не волнуйся, мы быстро перевезем его в другое место. Тэ, сколько еще времени до того, как институт взбесится из-за его исчезновения? — Недолго, — говорит Тэхен, стоя на краю дыры и глядя в нее с болезненным выражением лица. — Время от времени он уезжает на полевые работы, так что какое-то время они будут думать, что это так, но не слишком долго. Может быть, день или два. — Окей. Значит, у нас есть день, чтобы перевезти его отсюда. А пока мы об этом не говорим. Если нам вообще придется что-то обсуждать, используйте кодовые имена, как это делает Орлиное Гнездо. — Птицы, звери и гнезда, — вздыхает Намджун. — Я устал от этого, но это заставит любого слушателя подумать, что мы обсуждаем институт. — Значит, он Додо, — говорит Чимин, бросая насмешливый взгляд в сторону могилы. — Немой, мертвый, вымерший. Тэхен делает шаг вперед. Когда он смотрит в могилу, между бровями у него залегает складка, и его черты искажает легкий дискомфорт. Он поднимает руку, и грязь дождем сыплется на тело, земля шаркает и уплотняется, пока место ямы снова не становится гладким. Нет даже приподнятого бугорка, чтобы отметить это место. Несколько минут они все стоят вокруг, не зная, что делать. Тогда Чимин говорит с огромным фальшивым весельем: — Не знаю, как вы, а я умираю с голоду. Я собираюсь вернуться, перекусить, попытаться узнать больше о науке на грани. Чтобы такого рода несчастные случаи больше не случались. — Я возвращаюсь в институт, — говорит Тэхен. — Полежу немного на дне. Юнги и Чимин переглядываются. — Хорошо, — говорит Чимин. — Это, наверное, к лучшему. Вот так и кончается мир. Не с грохотом, а с тишиной. Тишина убийства. Тишина этих тайн. Там, в академии, они не разговаривают. Слов нет — пока нет. Юнги знает, что Чимин изучает науку грани, разговаривает с величайшими экспертами по исследованиям, связанным с этой областью, изучает все, что может. Он не может сделать то же самое. Он чувствует себя бесполезным, но это все, что он может сделать, чтобы сделать шаг перед другим, шатаясь от всего, что произошло. Правительственный чиновник мертв. Тэхен все еще не знает, как перестать беспорядочно блуждать в глубине. Намджун и Хосок знают. Они обнаружили потенциально ужасную вещь. Что-то вроде глубокого места было бы невероятным оружием в руках его родителей. Кстати говоря, Юнги до сих пор не знает, каков их план игры. Он чувствует себя брошенным на произвол судьбы. То, что следует за этим, — два дня ничего. Юнги ходит на занятия, как обычно, ест в столовой, как обычно, пытается спать в своей комнате, как обычно. За все это время он ни разу не видел Чимина. На вторую ночь, когда он лежит, ворочаясь с боку на бок, Тэхен залезает к нему в окно. — Эй, Хен, — шепчет он тихим голосом, и Юнги чувствует, что ломается. Тэхен тихонько втискивается в его объятия, прижимается холодным носом к изгибу шеи Юнги, и они остаются там, притихшие до рассвета, наполовину пьяные от поцелуев, разбавленных солью. — Ты винишь меня? — спрашивает Тэхен, когда ему нужно будет уехать утром. — За его смерть? Ты… ты думаешь, я плохой? Юнги сглатывает. Закрывая глаза, он так легко вспоминает резкий блеск в глазах Чимина, когда тот настойчиво спрашивал: «Он был плохим человеком, не так ли?» Это была правда, ясная и простая: Скарабей был плохим человеком. Человек, преследующий свои цели, безжалостно честолюбивый, абсолютно безжалостный ко всему и ко всем, кто стоит у него на пути. Скарабей разрушал умы, сеял сомнения, искажал мысли. Объективно он был ужасен. Ужасный, ужасный человек. Но потом произошло убийство. Тоже объективно плохо. Тоже объективно ужасно. Но с оговорками. Было ли это преднамеренно? Было ли это совершено с умыслом? Или это случайность, несчастный случай, непредвиденное следствие? Как именно можно определить убийство? А сколько определений было истинным грехом, презренным и непростительным? — Это просто… интересно, я ли это, — говорит Тэхен, взволнованный паузой. — Если все эти неприятности преследуют меня, как тень. Что бы я ни делал, куда бы ни шел, сколько бы добрых намерений у меня ни было. Они все становятся плохими. Ты не обязан отвечать мне, если считаешь меня плохим. Ты не обязан отвечать. — Ты сделал это не нарочно, — твердо говорит Юнги. Он тянется к Тэхену, прижимает его к груди, и Тэхен уходит, дрожа всем телом. — Это была самозащита. Вот и все, что было на самом деле. Ты защищал себя сам. Инстинктивно. Это не делает тебя плохим, Тэхен-а. — На самом деле я не сожалею, — шепчет Тэхен, в порыве слов уткнувшись в грудь Юнги. Как будто он держал это внутри себя слишком долго. — Вовсе нет. Я просто… боюсь того, что это принесет. Это единственная вина. Я просто чувствую себя не в своей тарелке. — Я знаю. Тэхен кивает. Он все еще выглядит ужасно, глаза слишком огромные для его лица, изможденный и лишенный сна. — Ты говорил с Чимином? — Нет. А ты говорил? — Да. Он все еще думает, что один из вас двоих должен… ну, ты понимаешь. Что мы в большей безопасности, если вдвоем сможем добраться до глубины. И не только я. — А ты что думаешь? — Я думаю, это слишком опасно, — говорит Тэхен, а затем колеблется. — Он, э-э-э… Он разговаривает с этой женщиной. Она работает с пограничной наукой, памятью и экстраординарной терапией. А Юри Квон. Он пытается выяснить, как получить больший контроль над результатами эксперимента. Поэтому, если мы делаем это снова, мы делаем это с точным представлением о том, что мы получим от этого. — Как много он ей рассказал? — Как раз достаточно. Юнги все еще противится идее повторить этот эксперимент еще раз. Она нестабильна, неуправляема, и они не знают, что произойдет. Но он также предлагает то, чего он никогда не хотел: власть. И как бы Юнги ни старался определить, стоит ли переделывать эксперимент, он не может отрицать, что сила может вытащить их из этой путаницы. — Хен, — говорит Тэхен, придвигаясь ближе. — О чем ты думаешь? Власть. Это трудная мысль. Как только она вгрызается в него, она оседает, как отчаянная хватка утопающего за соломинку. Его семья, институт, правительство, Шов: карусель опасностей, все ближе и ближе, петля все туже затягивается вокруг его мальчиков, и Юнги думает, нет, знает, что этот ответ верен. Власть. — Может, нам тоже стоит поговорить с ней, — говорит Юнги. — Эта женщина. Квон Юри. — Ты так думаешь? — Тэхен садится. — Может быть, Чимин прав. — Нет, — говорит Тэхен. — Нет, это опасно, ты не можешь. — Ты же знаешь, что в Институте происходит промывание мозгов и контроль сознания. Ты же знаешь, что это несправедливо по отношению к тем детям. Как долго ты будешь использовать силу Чонгука, чтобы вытащить тебя из глубокого места? Как долго мы будем держать их там, зная, что кто-то хуже Скарабея может прийти и превратить их в оружие для собственной выгоды? — Юнги, конечно, не упоминает о своей семье. — Может быть, это и есть лучший способ действий. Чимин умен, он все поймет. Тэхен выглядит испуганным. В тусклом свете рассвета челка отбрасывала длинные тени на его щеки, и Юнги легонько их расчесывал. — Если мы решим это сделать, то вместе. Больше никаких секретов. Ладно? Это лицемерие, но, возможно, именно это Тэхен и хочет услышать прямо сейчас. Утверждение. Доверие. Подтверждение, что никто из них никуда не собирался. — Хорошо, — шепчет он, и Юнги притягивает его ближе, прижимается губами к его макушке. — Хорошо.***
Они планируют перенести тело позже ночью. Чимин не говорит, где именно, только то, что это довольно безопасно. Юнги стискивает зубы и расспрашивает его о Юри Квоне, а Чимин показывает ему разные вещи —диаграммы, уравнения, много чего еще, чего Юнги не понимает. — Почти смерть — ее специальность, — говорит Чимин. — Она федеральный врач, и это ее докторское исследование. Я просто познакомил ее с возможностью того, что коготь может вызвать экстраординарность. Она очень взволнована этой идеей. Говорит, что, может быть, она приедет посмотреть оборудование. — А потом? — А потом она уйдет, — ровным голосом говорит Чимин. — Потому что она не знает, что создание кого-то экстраординарного не было нашим мотивом. Она ничего не знает, кроме того, что у меня есть, возможно, болезненное хобби. Все будет хорошо, Хен. Тэхен и его брат — не первые люди в мире, получившие экстраординарность после околосмертного опыта. Мы просто первые люди, достаточно глупые, чтобы использовать эту информацию для чего-то. — А если у нее есть озарения? Если она найдет способ контролировать все это, заставить его работать? Его голос выходит слишком резким. Чимин не вздрагивает. Только сжимает руку, растирает ладонь успокаивающими кругами. Юнги позволяет ему; знает, что это не намеренное отвлечение, просто Чимин ищет утешения и не знает правильных ответов. — Мы перейдем этот мост, когда доберемся туда. Вечером приходит Тэхён и сообщает, что в Институте есть секретные агенты. — Они всех опрашивают, — говорит он. — Я думаю, у них есть телепат. Они всех расспрашивают об исчезновении Скарабея. — Даже тебя? — Конечно. Но не беспокоюсь обо мне. Я могу защитить свой разум. Я беспокоюсь о Намджуне-хёне и Хосоке-хёне. «Черт», думает Юнги. Конечно. Исчезновение Экстраординарного будет расследовано командами, содержащими других Экстраординарных. Это имело смысл только, судя по конфиденциальной информации и проектам, в которых Скарабей мог быть причастен. — Что, если ты используешь глубокое место, чтобы лишить телепата силы? — спрашивает Чимин. — Не забирая ее. Ты же знаешь, как можно усилить способность? Просто переверни это. Сделай его слабее или как-нибудь запутай его. — Это опасно, — говорит Юнги и качает головой. — Что, если он заметит? Что, если ты снова упадешь в это место? — Я знаю, как прийти в себя, — бормочет Тэхён. — Чимин прав. Вероятно, это наш единственный вариант. «Юнги ненавидит это», — думает он. Так ненавидит все это. Все эти люди, с которыми они сейчас связаны. Все эти недоработки. «Что, если ты тоже прикрываешь их разум?» Он предлагает. «Нет необходимости привлекать еще одного человека, который может что-то заподозрить». — Что ты имеешь в виду? — Что, если ты заставишь Хосока забыть обо всем этом? В Орлином гнезде есть манипуляторы памяти. Что, если ты возведешь стену в голове Намджуна? — Я могу… — Тэхен колеблется. — Я тоже могу попробовать. Но это несправедливо по отношению к ним, не так ли? Баловаться с их воспоминаниями… Чимин задумчиво качает головой. — Нет, хён прав. Мы должны свести к минимуму намек на наше существование. Если они забудут, что это когда-либо происходило, тем будет лучше. — Мы им скажем? — Как вы думаете, они позволят вам пустить корни в своих мыслях, если вы им расскажете? — спрашивает Юнги. — Нет. Мы создали этот беспорядок. Мы должны это исправить. Что бы ни случилось. Тэхён вздрагивает от этого, он скрывает быструю дрожь, расправляя плечи, но затем берет себя в руки и прощается. Не прошло и часа, как он им ответит: — Я исправил. Чимин вздыхает, тупо глядя на доску, полную своих аккуратных писем. — Может, нам тоже стоит забыть, — тихо говорит Юнги. — Я бы хотел, чтобы мы могли это все забыть. Чимин слегка напрягается. — Все будет хорошо, — резко говорит он. Он не смотрит на Юнги. — Мы должны помнить. Затем он встает, открывает блокнот и снова начинает разгадывать что-то на доске.