Murmuration

      — День сорок четвертый, — говорит Тэхен в диктофон, когда Юнги возвращается. Он уже давно занимается этим подсчетом, начиная с того времени, когда они работали над экспериментом. Каждую ночь он записывает все, что произошло за день, снимает на видео оборудование или их троих, хранит все это у себя в целости и сохранности. Юнги не уверен, что это не легкая паранойя, но он позволяет Тэхену быть. Может быть, у него нет причин, просто ему нужно сохранить ясность своей реальности перед лицом ее растущей расплывчатости.       — Я встретил Сокджина, — говорит он, и Тэхен вскидывает голову. — Он просил передать тебе это.       Чимин, возясь с их электродным колпачком, упускает смысл этого обмена репликами.       — Я думаю, — говорит он, не поднимая глаз, когда Юнги передает Тэхену письмо, — Нам следует прекратить использовать настоящие имена, когда мы обсуждаем вещи, связанные с экспериментом. На случай, если за нами следят.       — За нами, наверное, следят, — вздыхает Юнги. — Полиция занимается ситуацией со Скарабеем. Как и мафия. По крайней мере, несколько глаз постоянно следят за университетским комплексом.       — Ах, черт, — говорит Чимин и его брови нахмурились. — Тогда это веская причина.       — Инициалы?       — Я думал, мы следим за тем, что делает институт, — говорит Чимин. — И выбери птицу. Тэ, ты уже Скворец.       — Это похоже на какое-то дерьмо про Джеймса Бонда, — ворчит Юнги, плюхаясь на бок на полу. — Я не хочу иметь жуткое имя суперзлодея.       — Это твое жуткое имя супергероя.       — Ты когда-нибудь слышал, чтобы супергероев называли в честь тварей? Это всегда злодеи. Гриф, Жук, Скорпион, Осьминог…       — Летучая мышь, — говорит Чимин, закатывая глаза. — Черная вдова, Девушка-ястреб, Китти Прайд или Человек-паук. Ух ты, хен, это такой дерьмовый аргумент.       — Ладно, я — Ворона, — Юнги вздыхает.       — Если мы зайдем настолько далеко, — Тэхен слегка криво улыбается, — чтобы удалить наши воспоминания, хен, немного дерьма Джеймса Бонда оправдано.       — Подумай хорошенько, — говорит Чимин. — Ты действительно хочешь, чтобы твое наследие было помечено именем Ворона?       — А кем же ты тогда будешь?       Чимин откидывает волосы назад и прихорашивается.       — Я — Крапивник, — говорит он. — Крошечный и хитрый. Один мой друг рассказал историю о том, как Крапивник стал королем птиц.       — И как это случилось? — Тэхен поднимает голову.       Чимин приступает к рассказу. Юнги слушает только вполуха, напряжение от Шва ранее оставляло его волнами, когда он позволял их препирающимся голосам омывать его.       — Это глупо, — говорит Тэхен. — Орел может съесть Крапивника, когда они вернутся.       И то, что ему отвечает Чимин:       — Ну, это не так, потому что у него было больше чести, чем у тебя.       Все, что сказал ему телепат, до сих пор крутится у него в голове. Изменение памяти, блоки разума, брандмауэры. Они не — никто из них — вне опасности пока что. Тем не менее: эта комната чувствует себя в безопасности сейчас, эта ночь тихая. Встреча с Сокджином потрясла Юнги, но сделала еще одну важную вещь: напомнила ему, что, возможно, они не были — все трое — одни.       — А что сказала Ваша докторша? — спрашивает он Чимина. — Она что-нибудь выяснила?       — Она была заинтригована, — говорит Чимин, — но не слишком любопытствовала. Она говорит, что, может быть, напряжение… она может прийти еще раз проверить, усовершенствовать его. Я сказал, что только имитирую это, и она, кажется, купилась на это. Не похоже, что она знает о ванне.       Тэхен спрашивает:       — А если она его усовершенствует?       — Ах, давай не будем сейчас об этом, — зевает Чимин. — Ты устал, и я тоже. Посмотри на Хена, он почти наполовину спит.       — Он всегда такой большую часть времени.       Юнги нерешительно шлепает в сторону Тэхена.       — Ворон, — внезапно говорит Чимин, тыча Юнги в щеку и заставляя его подпрыгнуть. — Ворон — это крутое имя, и оно все еще похоже на ворону, если ты так настаиваешь на этом.       — О, Намджун-хен рассказал мне эту историю о воронах, понимаете, в скандинавской мифологии…       Юнги вдыхает, выдыхает. Пытается сохранить спокойствие, не беспокоясь о шторме. Когда Чимин тяжело плюхается на него сверху, когда Тэхен следует за ним, в его голове на этот раз становится тихо.       Тишина.       Конечно же, она разбивается достаточно быстро.       Не прошло и двух дней после этого, как Чимин разбудил Юнги ночью, прокрался к нему в спальню, зажав рот рукой и подавив что-то похожее на визг, который Юнги издал в панике. Он садится, царапается, и Чимин сжимает его плечо, наклоняется, чтобы сказать:       — Что-то происходит в Институте.       — Ч-Что?       Они выходят на улицу, пробираются мимо старых зданий, пока не оказываются у забора, и Чимин резко втягивает воздух. Институт обычно очень незаметен снаружи. За все это время, что Юнги наблюдал за ним, и пробирался в него, используя слепые зоны Тэхена, он почти не видел ни одного прямого охранника или людей с оружием. Но только не сегодня. Сегодня вечером здесь люди — много людей, и многие с оружием. Там ярко горит свет. Там есть что-то похожее на врачей, одетых в карантинное снаряжение.       — Срань господня, — бормочет Чимин. — Какие черти…       — Ничего не вижу, — Юнги подходит ближе к забору. — Есть полицейские машины.       — Что же нам делать? — спрашивает Чимин. — А что, если это из-за Скарабея, что, если это из-за Тэхена, что нам делать?       — Эй! — кто-то кричит, и они оба тут же съеживаются, падая на колени в траву.       Здесь так темно, что на минуту они становятся почти невидимыми, и они используют эту минуту, чтобы уползти дальше в темноту. Как раз вовремя, чтобы фонарик полицейского не поймал ни одного из них.       Они молчат минуту, две… Теперь Юнги слышит приглушенные голоса, яростно обсуждающие что-то, чего он не совсем понимает. Нападение? Нарушение безопасности? Он задерживает дыхание, и Чимин сжимает его плечо так сильно, что у него появляется синяк, но они не слышат ни одного из ключевых слов, которые ищут. Ни Скарабея, ни Тэхена. Просто охрана, нарушение, медицинский интерн. Юнги с трудом сглатывает. Они встают, очень тихо, и он говорит:       — Может быть, мне стоит пробраться внутрь. Проверьте это, посмотрите, что там.       Луч фонарика падает прямо на его лицо. Он дергается назад, падает, тянет Чимина за собой.       — Черт, черт, черт, — шепчет Чимин и поднимает глаза. Луч освещает его лицо, ясно высвечивает страх в его глазах. Юнги крепко зажмуривается.       — Зайти прямо сейчас — это действительно ужасная идея, — говорит голос через несколько секунд. Фонарик гаснет. — Дело не в нем. А теперь возвращайся.       Чимин изумленно таращит глаза. Юнги требуется еще мгновение, чтобы понять, откуда доносится голос, но потом он все понимает.       — Сокджин-щи…       — Иди, — резко говорит Сокджин. — Тебе чертовски повезло, что я тебя нашел.       Они уходят. А потом они никак не могут заснуть, потому что не могут, поэтому они обсуждают чрезвычайные меры до самого утра. Чимин сказал, хочет сделать это как можно быстрее.       — Я не верю, что это не связано со Скарабеем, — шепчет он, когда они, свернувшись калачиком, спят в лаборатории. — Все взаимосвязано. Происходит что-то очень неправильное, и это происходит по крайней мере с той ночи, когда мы избавились от тела. Тэхен тебе сказал? Он говорит, что глубокое место зовет его, верно, но он сказал тебе, что чувствует… присутствие на нем?       — Присутствие, — эхом отзывается Юнги. — Как привидения.       — Как будто другой голос. Другая сущность. Застряло в этом месте.       — Как у Скарабея.       — Я подумал, что это может быть не по-настоящему. Сказал ему, что, может быть, это просто его разум играет с ним злые шутки. Чувство вины, понимаешь? Но я не совсем уверен. Ни одно из происходящих событий не имеет прецедента. Это совершенно новая территория.       — Если дело дойдет до драки, — осторожно говорит Юнги, — одному из нас придется повторить эксперимент.       — Ты серьезно? — спрашивает Чимин, приподнимаясь на локтях, сверкая глазами. — Ты уверен?       — Думаю, да, — говорит Юнги и подтягивает колени к груди. — Я имею точно это в виду. По крайней мере, в этот момент кажется, что это принесет больше пользы, чем вреда.       — Потому что ты знаешь, что я хочу этого, — голос Чимина очень честен. — Каждый раз, когда он исчезает в институте, я чувствую себя бессильным, как будто там может что-то случиться, и я не буду знать или не смогу помочь. Как сейчас. Например, прямо сейчас, я так волнуюсь, и я знаю, что ты тоже, и что, если он просто исчезнет?       — Мы никогда его не найдем, — говорит Юнги и вздрагивает. — Это Институт, у них есть полиция и неизвестно знает, кто еще на их стороне.       Чимин кивает. Его слова звучат яростным шепотом, произносимым между ними, словно молитва.       — Все двери закроются, все записи будут стерты начисто. Мы никогда этого не узнаем. Я видел, как это случилось с другом, но не могу видеть, как это случилось с Тэ.       Юнги кивает. Это похоже на договор, теперь, когда он был произнесен. Неизбежность. Чимин разберется в деталях с Квон и тогда один из них залезет в эту ванну. Один из них станет экстраординарным.       — Ты должен это сделать, — говорит Юнги. — Если ты лучше понимаешь науку грани, то будешь менее склонен к созданию ситуаций, подобных Скарабею. Я не думаю, что я… я всю свою жизнь ненавидела экстраординарность. Я не думаю, что смогу.       — Эй, — тихо говорит Чимин и его пальцы нежно обхватили его подбородок, — нам не нужно ничего решать прямо сейчас. Мы можем подождать Тэ, мы можем сделать это завтра. Нам надо поспать.       Свет из окна отражается на лице Чимина. Он словно маленький ручеек, клочок одиночества, в который можно упасть. Его руки очень нежно притягивают Юнги, и именно тепло его кожи и нежный ритм дыхания, наконец, убаюкивают его.       Утром они просыпаются от того, что Тэхен крадется к ним, глаза огромные, а на лице написано беспокойство. Юнги садится, когда окно со скрипом открывается, сразу же насторожившись. Чимин что-то бормочет и переворачивается рядом с ним, с трудом приоткрывая один глаз.       — Ты в порядке? — глухо спрашивает он.       — Нет, — тихо говорит Тэхюн. — Мы были правы в ту ночь, Чимин-а.       — Прав насчет чего? — Чимин с трудом пытается сесть.       — Хосок-хен. Это был не он. Точнее не совсем, — Тэхен что-то бормочет и падает между ними на тонкие одеяла. — Вчера он пытался взломать несколько секретных файлов. Файлы о детях и их способностях. Его поймали довольно быстро, но не раньше, чем он получил то, что хотел.       — А где он сейчас? — резко спрашивает Юнги.       — Не знаю, — лицо Тэхена стало скучным. — От Института я слышал, будто они думают, что им манипулируют. Это ведь хорошо, правда? Это значит, что они его отпустят?       Чимин вздыхает, протягивая руку через пространство между ними, чтобы провести пальцами по волосам Тэхена.       — Чего он хотел? — спрашивает он очень мягко. — Ты знаешь?       Тэхен плотно сжимает губы. Говорит очень тихо:       — Я. Он избавился от всех досье на агентов Орлиного гнезда. Кроме моей.       — Кроме… — Юнги озадаченно хмурится.       — Все папки исчезли, кроме моей. Ты ведь понимаешь, что это значит? Полиция и Институт — они знают, что что-то происходит. Я не смогу вернуться. Никогда, — его слова звучат очень тихо, но Юнги кажется, что они падают с громоподобной силой. Это то, что происходит с моментами, которые определяют жизнь. Они не всегда громкие, не всегда очевидные. Иногда они ведут себя тихо, как сейчас, шепотом делясь секретом между тремя людьми на холодном полу заброшенной комнаты, — Я не могу вернуться, — говорит Тэхен, — и Чимин, и Юнги это знают.       Вот оно. То, чего они боялись, перемены, которых они ждали, — вот и все. Какая бы хрупкая иллюзия времени у них ни была, она исчезла, разбилась вдребезги. Какие бы короткие, ускользающие фантазии у него ни были о том, что им не нужно будет бежать, что все это разрешится само собой тихо и у них всех будет время исправить ошибки — это ушло.       — Ну, — говорит Чимин дрожащим голосом. — Мы тоже не можем здесь оставаться. Это первое место, где они будут искать.       — Нет-нет, — Юнги взволнованно встает из-за стола. — Мы должны перевезти тебя куда-нибудь еще. Где-нибудь в безопасном месте. Немедленно.       — Шов, — говорит Тэхен. — Может быть, я пойду в Шов?       Его кулаки сжаты в одеяло, и он не смотрит на них. Юнги снова задается вопросом, чувствует ли он себя виноватым. Виновен в том, что втянул Хосока в эти неприятности, и виновен в том, что удалил их воспоминания. Виновен за Скарабея. Может быть, даже виновен за весь эксперимент в первую очередь. Если он чувствует все это, как тяжелый груз, висящий у него на шее, его собственный метафорический Альбатрос. Это не его вина, на самом деле, ничего из этого, но проблема с Тэхеном заключается в том, что его так легко читать и так душераздирающе.       Юнги говорит:       — Только не один.       — Нет, — говорит Тэхен и качает головой, — ты не можешь пойти со мной. Они будут искать меня, а не тебя.       Чимин нетерпеливо говорит:       — Они будут искать тебя, поэтому один из нас должен пойти с тобой. Убедится, что ты в безопасности. Убедится, что никто больше не узнает о глубоком месте. Ты забываешь, Тэхен, что это больше, чем мы трое. Это будет намного хуже, чем Скарабей, если то, что ты можешь сделать, когда-нибудь выйдет наружу. И ты это знаешь.       Тэхен неуверенно встречается взглядом с Юнги. Юнги задается вопросом, думает ли он о той информации, которую Сокджин дал им, о том, что мафия планирует сделать с агентами Орлиного гнезда. Если он думает — как думал Юнги — насколько хуже будет, если они узнают о том, что сделали эти трое.       — Вы двое идите, — говорит Юнги, наблюдая, как Тэхен явно проглатывает свой протест. — Я знаю одно безопасное место. Это отель, он находится под защитой моей семьи, и я могу тайком провести тебя туда. Так что вы двое идите.       — А ты?       — Когда ты исчезнешь, — говорит Юнги, кивая в сторону Тэхена. — И они не смогут найти тебя, даже тщательно прочесав Шов, они заподозрят мафию. Они будут рыскать вокруг и обыскивать университет, и если я исчезну, то это определенно засечет их радар. Так что я останусь. Еще на какое-то время. До моего выпуска осталось не так уж много месяцев.       — Но тогда, — бормочет Чимин, шикнув на Тэхена, который, похоже, снова собирается протестовать, — мы приняли чрезвычайные меры. Любой, кто попытается проникнуть в ваш разум, вытянуть информацию, и заставить стены рухнут. Мы забываем, что если кто-то пытается заставить нас вспомнить снова, заставить нас сломать стены, тогда начинается паника. Потому что где бы мы ни были, Тэхен и я, мы должны знать, что информация об эксперименте является секретной. Что только правильная версия тебя находит нас.       Его голос дрожит ближе к концу, слова вырываются слишком быстро, и Тэхен качает головой, выглядя мятежно, даже когда Юнги кивает.       — Для меня это имеет смысл. Это имеет смысл. Прости, Тэхен-а, но это единственный способ, которым мы можем быть уверены. Что мы будем держать это — нас — в безопасности.       — А может быть, в этом и не будет необходимости, — с надеждой говорит Чимин. — Может быть, ничего и не случится, и стены никогда не рухнут.       Юнги бормочет вполголоса:       — Это не прощание. Не совсем оно.       Все еще кажется, что это именно так. Когда Тэхен прижимается к нему, его мокрое лицо прижимается к изгибу шеи Юнги — это похоже на прощание. Когда Чимин целует его, очень нежно, и дрожащим голосом говорит, что позаботится о Тэ, это похоже на прощание. Когда Тэхен спрашивает:       — Ты уверен? — и продолжает устраивать паническую рутину для чрезвычайных мер, вот когда это больше всего похоже на прощание.       — И если, — говорит Юнги, — если я снова вспомню, если стена будет поднята, если я смогу правильно ответить на все вопросы безопасности или что-то еще, я буду знать, что нужно прийти в «Свободу». И тебе того же, Чимин-а. Если мы когда-нибудь забудем и вспомним снова, мы отправимся в «Свободу», потому что там будешь ты, не так ли, Тэ?       — Я останусь там. Так надолго, как смогу.       В конце концов, это не причиняет вреда тому, что Тэхен делает с ними обоими. Это не похоже ни на что вообще, просто малейшее волнение, перо, падающее в спокойную воду. Мягкое шевеление ряби пробежало по сознанию Юнги. Он пытается удержать это чувство, запомнить его, чтобы знать, пробивается ли кто-нибудь к его тайнам, ко всей его любви, знаниям, страхам и ужасам.       Он полагает, что это не имеет значения.       В следующий раз, когда он почувствует это или что-то подобное, он забудет все, что привело к этому моменту, что бы это ни было.       Эксперимент. Глубокое место. Скарабей. Двое его парней.       Это отрезвляет, но не так страшно, как мысль о том, что они мертвы. Все не так ужасно, как кажется. И это, — думает Юнги, — единственное утешение, которое они могут себе позволить.

***

      Тэхен продолжает снимать свои видео. Они держат канал защищенным, зашифрованным, и только Юнги знает, как получить к нему доступ, и это единственная причина, по которой он даже знает, что у них все в порядке. У него всегда было мало терпения к параноидальной настойчивости Тэхена на всех этих записях, но теперь привычка успокаивает его. Они в основном просто черный экран и звук, вероятно, потому, что Тэхен боится, что кто-то другой доберется до них и выяснит, где они находятся, но его голос глубокий, низкий и замечательный, бальзам на душу, которую принесло их отсутствие.       — День 50-й, — слышит Юнги в наушниках в тишине своей комнаты в общежитии. — Сегодня мы почти ничего не делали. Этот одноместный гостиничный номер скучен, я стараюсь занять себя играми и телевизором, но не знаю, как усядется на месте спокойно. Чимин тоже этого не знает. Я рад, что он здесь, потому что он постоянно сталкивается с проблемами, пытаясь усовершенствовать эксперимент, и это дает нам обоим хотя бы что-то делать. Я скучаю по Юнги-хену, надеюсь, с ним все в порядке. Хреново, что мы не можем поговорить, и я все время хочу окунуться в другое место, место в моей голове, чтобы пойти искать его, но Чимин говорит, что это опасно.       — Иди, Чимин, — бормочет Юнги, закатывая глаза.       Это нормально для его характера, что Тэхен имеет кабинную лихорадку (расстройство, возникающее в малых изолированных группах людей (а также животных), клаустрофобическая реакция, приводящая к вспышкам агрессии и немотивированного насилия, либо наоборот — к подавленности и унынию). Юнги не ожидал бы ничего меньшего, и отель Либерти точно не известен своими гигантскими номерами. Что он делает, так это предлагает некоторый уровень защиты: это место, где происходит много сделок его семьи, и поэтому среди охранников есть экстраординарный телепат, который выполняет скользкий маленький трюк, делая это место чрезвычайно опасным непримечательным. Полиция все время забывает о рейдах. Большая часть Шва даже не смотрит в его сторону. Адвокатские книги всегда ошибочны, налоговые платежи всегда уклончивы, но Либерти всегда получает пропуск. Это самая невидимая часть Шва, которую может предложить Юнги.       — День 51, — Тэхен гудит, и он звучит так скучно на аудио, что Юнги не может удержаться от смеха. — Мне скучно. Мы облажались, потому что нам больше нечего было делать, а потом мы решили несколько уравнений, и теперь я собираюсь пойти к Чимину, чтобы узнать, хочет ли он пойти снова, — немного шуршит, как будто он ходит с диктофоном, а потом:       — Он разговаривает с Квон. Отлично. О, он говорит, что он почти там, где он хочет быть с лекарством, с точки зрения точности. Это хорошо, я думаю. Хотел бы я знать, что происходит снаружи. Эй, Чимин-а, передай привет диктофону, я веду хронику нашего захватывающего времени в этом гостиничном номере…       Приятно слышать его голос. Юнги ничего не слышал из Института, но он встречался с Намджуном, и Намджун сказал ему — очень смущенно — что Тэхен исчез. Что все его ищут. У Юнги было несколько посетителей: один человек на службе у его отца, который хотел узнать, знает ли Юнги что-нибудь об исчезнувшем парне из Института. Агент из какого-то правительственного агентства, который откровенно сказал, что знает, что семья Юнги заинтересована в детях Орлиного гнезда, и что он может получить иммунитет, если даст им какую-либо информацию о мальчике, известном в Институте как Старлинг. Или человек, известный как Скарабей, сказал агент. Вы знаете, что он исчез без следа? Лучший агент. Просто ушел.       Юнги спрятал дрожь. Сказал только:       — О! Какая жалость.       — Мы изучаем воспоминания стажера более тщательно, — ухмыльнулся агент. — Ты же знаешь. Посмотрим, вдруг что-нибудь всплывет.       — Удачи вам с этим.       — Хорошо. Предложение на столе. — сказал агент сладким голосом. — Дай мне знать, если захочешь поговорить, Юнги-щи.       Гнев вспыхивает в нем, но гнев не очень полезен в данном случае, поэтому он вместо этого превращает его в вежливость.       — Рад познакомиться, — сказал он, скучающе спокойно кланяясь, — но я не думаю, что нам есть, о чем поговорить.       Последним из посетителей Юнги был Ким Сокджин, в одно дождливое воскресенье. Он пришел к нему в университет под предлогом какого-то рутинного наблюдения, отказываясь уходить, пока Юнги не заверил его в запутанных сообщениях, что Тэхен в безопасности.       — У меня есть вопрос, — сказал Юнги, когда Сокджин наконец повернулся к нему, вздохнув с облегчением и дрожа всем телом. — Этот врач-интерн. Тот, что залез в файлы. Чон Хосок.       — О, — Говорит Сокджин, — это разрешено судом. Явный случай манипуляции сознанием телепатом или кем-то еще. Ему дали место в больнице Сеульского национального университета. С ним все в порядке, хотя он немного… расстроен. Я приходил к нему.       — Да? Почему?       — Ну, — Сокджин улыбается. — Он обладал экстраординарными способностями, не так ли? Ничего особенного, он может просто… поднимать вещи. Очень тяжелые, очень большие вещи. Может быть, как грузовик. Или кран. Он не хочет этого, даже думать об этом не хочет, поэтому я… помогаю. Коготь, понимаешь? Я имею в виду, ты бы знал, если бы Тэ сказал тебе, что я думаю, он и сделал, потому что твое лицо просто среагировало, когда я упомянул об этом? В любом случае. Хосок, конечно, совершенно ничего не говорил о своих способностях, но я могу сказать. Я так долго прятала свою. И теперь я могу сказать, когда это делает кто-то другой. — Джин делает паузу, а затем делает глубокий вдох. — Да. Ты, наверное, последний человек, с которым я должен обсуждать все это, Юнги-щи, но по какой-то причине я… может быть, это просто выражение твоего лица каждый раз, когда я упоминаю Тэхен. Я рад, что у него есть ты.       В сердце Юнги что-то звенит при мысли о панической рутине, установленной в его голове, готовой развернуться в тот момент, когда его секреты станут уязвимыми. Он просто улыбается, как деревянный, и извиняется.       Позже он задается вопросом, что это значит, что Хосок получил экстраординарные способности. Это побочный эффект? Неужели это произошло из-за глубокого места?       Все кажется таким ненадежным. Больше, чем когда-либо, Карточный домик.       — День 54, — говорит Тэхен, через два дня, тихо в диктофон, я сегодня почесал зуд. Я сожалею, что сделал это, потому что это было безрассудно, я знаю, но это было только на минуту. Просто заглянуть. Чимин даже не знал. Это так странно, как остро я осознавал, что даже это место небезопасно. Что там есть что-то, что хочет… чего-то. Чего же он хочет? Месть? Ну, он вроде как понял. Мы боимся открыть дверь для доставки еды. Сегодня мы целый час прятались под кроватью, потому что в коридоре стоял полицейский и задавал вопросы. Мне показалось, что он спросил про Скворца. Может быть, это был сон — не спрашивал Чимин-и. Я не хочу его беспокоить.       Юнги прижимается лбом к холодному стеклу телефона и вздыхает. Они там будут нервничать — конечно, нервничают. Тэхен уже начинает немного попирать правила, заглядывать в самую глубину. Чимин, вероятно, одержим своим проектом. Как долго они собираются продержаться? Некоторые люди лелеют в них маленькие искорки света. Но Тэхен и Чимин всегда были яркими фейерверками. Это было сопряжено с определенными опасностями. Они не знают, как выжить. Они всегда старались процветать.       — День 55, — Тэхен на этот раз подавлен. — Кто-то постучал. Продолжал стучать. Это звучало неправильно. Они не кричали и не стучали громче, даже через час. Они просто продолжали стучать. Даже размеренно. Как будто они просто стоят там и спрашивают, не боишься ли ты еще? А ты? Это нас напугало. Я хотел попытаться проникнуть в самую глубину, посмотреть, что там происходит, но Чимин не позволил. Он боится, что именно этого они и хотят. Что, возможно, я не вернусь, если попытаюсь это сделать. Но если все это Скарабей, если все это его рук дело, тогда он знает. Он знает, что мы здесь.       Юнги сжимает кулаки. Он должен их увидеть. Не просто слышать бестелесный голос Тэ в микрофоне, а видеть их на самом деле. Убедится, что у них все в порядке. Или нет — это будет опасно. Он не мог подвергать их опасности таким образом, не с агентом, вероятно, наблюдающим за ним, не с глазами его семьи на нем. Нет. Но, может быть, ему удастся съездить в Шов, узнать, что говорят в этой части города, если они слышали о ведущемся полицейском расследовании. Он мог бы помогать им извне, быть их глазами и ушами.       В следующую субботу утром Юнги идет к студенческой парковке и натыкается на Намджуна.       — Привет, Хен. Куда-то собрался?       У Юнги есть готовый ответ на этот вопрос. Он предлагает улыбку, пластиковую.       — Просто иду домой. На выходные. А ты разве не знаешь?       — Да? — тон Намджуна веселый. — Не мог бы ты меня подвезти? Я пытаюсь добраться до Сеула, купить несколько книг.       Нет ничего особенного, что не устраивало бы Юнги. Дело в том, что Намджун постоянно писал ему о том, что все, связанное с исчезновением Тэхена и удалением Хосока из Института, кажется ему странным. Как он переживал из-за длинных сообщений, что чувствует что-то в уголке своего сознания, что-то, что он мог забыть, как это мучает его так сильно, что он не может думать ни о чем другом. Юнги, смутно виноват, почти не реагировал на них, предпочитая вместо этого надеяться, что Намджун отпустит это, в какой-то момент, перестанет беспокоиться об этом, перестанет пытаться почесать этот зуд, чтобы узнать.       А теперь он хочет, чтобы его подбросили до Сеула. Он улыбается, солнечно, ямочки вырезают глубокие ручейки на его щеке и веселый, веселый характер в его позе. Он выпрямляется, используя свой рост. Он не сутулится, не слишком задумывается, не неловко возится со своей одеждой, как обычно. Он не делает себя меньше. Он не выказывает никаких признаков их сложной, робкой дружбы.       Юнги чувствует короткий трепет страха. Тяжесть в животе, холодок на затылке.       Это не Ким Намджун.       — Погоди, — говорит Юнги пересохшим ртом, потому что он определенно не сядет в машину с этим Намджуном, кем бы он ни был. — Я только сейчас поняла. Я должен представить отчет.       — А ты разве не знаешь? — улыбка Намджуна не меняется. — Но сегодня же выходные.       — Это важно, — говорит Юнги, отворачиваясь. — Извини.       — Юнги-хен, — говорит Намджун, как бы между прочим. — Ты пытаешься избегать меня?       — Нет, конечно, нет. Просто… вспомнил что-то, вот и все.       Юнги начинает уходить. Чем быстрее он уйдет, предупредит Чимина и Тэхена, тем лучше. Ему просто нужно прикинуться дурачком, сделать вид, что он ничего не подозревает, вести себя так, будто он даже не допускает, что Намджун — с его лицом, улыбкой и голосом — может быть кем угодно, только не Намджуном.       Но Намджун следует за ним. Большую часть пути он молчит, и ужас Юнги начинает расти не по дням, а по часам. Он делает вид, что не знает, что за ним следят; идет размеренной походкой, как будто действительно куда-то должен идти. Они пересекают заросший травой двор, и Юнги направляется к своему общежитию. Здесь все еще есть люди, отдыхающие в траве, прогуливающиеся по коридорам учебных корпусов. Намджун ведь ничего не предпримет здесь, правда?       — Юнги-хен, — зовет Намджун, когда Юнги уже почти у входа в общежитие. — Посмотри на меня секунду?       Это глупо. Это так глупо, то, что делает Юнги, но в эту долю секунды он объясняет это тем, что у него нет выбора. А если он не повернется, то что бы это ни было, похожее на Намджуна существо не узнает? Разве он не знает, что Юнги намеренно избегает его?       И вот он поворачивается.       Он оборачивается, смотрит на Намджуна и в этот момент чувствует мягкую пульсацию в голове. Как перышко в воду. Как друг, осторожно открывающий дверь, улыбающийся, когда они прокрадываются внутрь. Самое тихое, мягкое беспокойство, и он уже не уверен, что это такое, или почему он так, так невероятно боится этого.       — Юнги-хен, — снова говорит Намджун, но его голос затихает. Юнги моргает, изо всех сил пытаясь вспомнить, почему он уходит от Намджуна, к чему идет. Куда он собирался пойти сегодня? Ничего не ясно. Его мозг затуманивается, в висках появляется слабая головная боль, и Намджун начинает сердиться.       Это так странно, думает Юнги. Намджун никогда не выглядит сердитым.       Но вот он делает шаг в сторону Юнги и с леденящей душу ухмылкой спрашивает:       Юнги открывает рот. Пытается сказать:       — Я не помню, я не помню, как шел сюда, куда я шел, Намджун-а?       Он чувствует, как тонет, прямо сквозь кожу и землю, чернота вползает в его зрение и немеет язык.       А потом все исчезает.

***

      — Хен. Хен. Святое дерьмо, Хен, пожалуйста, проснись.       Юнги моргает, пытаясь прийти в себя. Он лежит на спине, в каком-то прохладном месте, а Намджун склонился над ним, заламывая руки. Он выглядит чертовски ужасно.       — Хен, — говорит Намджун. — Что ты помнишь?       Юнги хмурится. Что он делает…       Он задыхается, пытаясь сесть, и чуть ли не ударяет Намджуна локтем глаз. На него обрушивается шквал образов: Намджун, квадроцикл, уходящий прочь, пульсация мысленного контроля в его голове. Забыл. Забыл о Чимине и Тэхене, о глубоком месте, о Скарабее. Забыл, даже куда он шел.       — Черт, — шепчет он. — Черт, что…       — Я положил ее на место! — кричит Намджун, сидя на корточках и пряча лицо в рукав. — Эта штука в твоей голове, что бы это ни было, та, что сломалась… я положил ее на место.       Юнги в замешательстве таращится на него.       — Ты положила ее… обратно?       Намджун кивает. Он весь дрожит, длинное тело наполовину сложено, и Юнги наполовину хочет утешить его, наполовину убежать и спрятаться. Но этот Намджун очень похож на настоящего Намджуна — он кажется ужасно расстроенным, растерянным и страдающим даже от того, что просто смотрит Юнги в глаза. Очень далеко от пластика, черствого Намджуна прежних времен.       — Клянусь, я не знал, что делаю, я не осознавал этого.       Юнги дает Намджуну преимущество сомнения и спрашивает дрожащим голосом:       — Намджун-а, а что произошло?       Намджун сжимает кулаки. Все его лицо бело, как мел, на лбу написан страх, а во рту — мягкое опустошение.       — Не знаю, — шепчет он. — Я ничего не помню. Просто проснулся во дворе, а ты смотрела на меня, и я спросил тебя о Тэхене, потому что ты знаешь, что я беспокоился о его исчезновении, и ты просто пошел… ты просто сказал: «кто это?». Как будто ты его совсем не знаешь.       — Да, — нетерпеливо отвечает Юнги. — И?       — О, Боже, — бормочет Намджун. — Ладно, значит, я испугалась, да? И я спросил тебя, что ты имеешь в виду под «кто это?», потому что Тэ… и после этого ты выглядел сконфуженным, поэтому я был расстроен и я сделал что-то, я не знаю, словно бы этот удар вышел из меня, как будто я колотил по твоему разуму, чтобы заставить тебя ответить мне правильно, а потом что-то случилось. Как будто ты погрузился в сон. Ты помнишь?       Неясно. Юнги смутно помнит тот сон: реки крови в городе и победоносный, торжествующий Шов. Его семья, поднимая тост над трупами его обычных друзей — над Намджуном, Чимином и даже Тэхеном — улыбаясь ему, как говорится, добро пожаловать в семью. Электрические искры, исходящие из его собственных пальцев, пожинающие смерть, неудержимые и неудержимые (в оригинале реально так написано, потом уберешь эти скобки), сжигающие все до основания, даже когда они смеются.       Его собственный ужасный кошмар. Тот, кого он все еще выбирает над неизвестностью, монстр за его спиной, шепчущий ему, чтобы он повернулся, прорвался, увидел. Потому что панический режим был установлен, чтобы научить его, что неизвестное всегда хуже. Несмотря ни на что. Не важно, какое самое страшное злодеяние может вызвать его разум. Воспоминания все еще заперты за самым худшим, что только возможно.       Неизвестное.       — Я не знал, как тебя разбудить, — говорит Намджун и откашливается. — Я не знал, что делать. Так что я просто… положил его обратно.       — Что положить обратно?       — Брандмауэр? Эта… штука? Я не знаю. Что бы это ни было. Я положил его обратно. Ты… ты помнишь, знаешь? Ты помнишь Тэ?       Юнги тихо спрашивает:       — Как ты положил его обратно?       — Даже не знаю, — лицо Намджуна бледнеет. — Я не знаю, я только что это сделал. Я просто… Хен, нет, не бойся меня.       — Ты что, прямо сейчас телепатически читаешь мои мысли, Намджун-а?       — Я не знаю! Я не знаю, что делаю! Я ничего не помню с утра, а теперь…       — Ты был не в себе, — говорит Юнги, вставая. — А теперь ты можешь быть экстраординарным.       — Экстраорд…       — Дай мне немного поразмыслить над этим, — говорит Юнги, уже начиная двигаться. — Мы должны… я должна им позвонить.       Юнги пытается понять, что произошло, пока он идет к общежитию — Намджун следует за ним. Намджун был захвачен, его разум не принадлежал ему, а тело напоминало куклу. Затем он попытался проникнуть в сознание Юнги, используя телепатию, которой никогда не обладал, а затем, когда появился брандмауэр, он попытался продвинуть Юнги дальше. И это, конечно же, вызвало панику, поймав его в ловушку этого ужасного сна, но лишив возможности пробиться к своим воспоминаниям. А потом, когда тот, кто контролировал Намджуна, ничего не выигрывал от того, что болтался поблизости, они просто ушли, и Намджун… все уладил.       Телепатически.       — Хен, — жалобно говорит Намджун, — что происходит, я не понимаю…       — Что-то очень опасное, — Юнги не говорит. Вместо этого он спрашивает:       — Можешь ли ты защитить свой собственный разум? Например, если какой-то экстраординарный человек попытается проникнуть в твою голову, ты сможешь поставить брандмауэр, чтобы вытеснить их?       Намджун хмурится, размышляя. На его лице читается ужас, когда он дрожащим голосом произносит:       — Не знаю, откуда я это знаю, но да. Ох, Боже. Ох, Боже, что происходит?..       — Ты должен это сделать, — говорит Юнги, встречаясь с ним взглядом. — Поставь эту стену.       Намджун молчит целую минуту.       — Это плохо, не так ли? — наконец спрашивает он. — Что происходит? Это действительно плохо, не так ли? Теперь я вспомнил об убийстве. Я помню Скарабея. И то, что случилось с Хосоком, это все было связано с ним, не так ли?       Юнги открывает дверь в свою комнату. Он уже набирает неуловимый домашний номер гостиничного номера Чимина и Тэхена, желая, чтобы хоть кто-то из них взял трубку. Он должен им сказать, думает он. Он должен сказать им, как близок он был к тому, чтобы действительно забыть их, он должен рассказать им о Намджуне, он не может скрыть это от них. Намджун будет знать все, но, возможно, новая способность Намджуна полезна, в конце концов. Возможно, это всего лишь одна удача среди всех других ужасных вещей. Возможно, он сможет помочь.       Телефон звонит и звонит. Никто не берет трубку.       Они ведь не могли никуда уехать, правда?       — Я все объясню, — говорит Юнги. — Я все объясню, но нам пора идти. Ты придешь?       — Конечно. Конечно, я сделаю это, Хен.       Юнги прикусывает губу, размышляя.       — А телепатическая защита — это что?       — Что… ты мне это должен объяснять, это для меня в новинку, — бормочет Намджун, пощипывая себя за переносицу. — Да как же я вообще…       — У меня есть несколько теорий. Я могу объяснить тебе это, но ты должна дать мне знать, если кто-то снова попытается проникнуть в мою голову. Это же то, что ты сможешь сделать?       — Наверное, да? — бормочет Намджун. — Почему это так просто? Это все равно что иметь новую конечность. Я не знал, что это будет так просто.       Юнги чувствует, как внутри у него все похолодело. Он снова пытается дозвониться, молясь, чтобы кто-нибудь взял трубку, но телефон звонит и звонит сам по себе, заставляя замолчать. Он кажется тяжелым, таким же тяжелым, как окровавленный воздух в его сне.       — Ты ему звонишь? — тихо спрашивает Намджун. — Ты звонишь Тэхену?       — Да.       Намджун сглатывает и кивает. Больше он ничего не говорит. Просто следует за Юнги без вопросов, когда они возвращаются на стоянку.       — Мы едем в Шов?       — Да.       — Хорошо.       Они выезжают со стоянки. Юнги смотрит, как ворота университета исчезают в отдалении позади них. Намджун затаил дыхание на соседнем сиденье, и Юнги задается вопросом, думает ли он о том же, о чем и он. Если он думает, что это может быть последний раз, когда он вообще видит это место. Юнги не думает, что кто-то из них действительно будет скучать по нему. Место ничего не значит без людей, а его людей здесь больше нет.

***

      Очевидно, что что-то здесь не так, как только они попадают на верхний этаж отеля Либерти. Пятно крови на двери лифта, капли на мраморе. Может, на ковре и есть что-то еще, но оно бордового цвета, и Юнги не может этого сказать. Он с трудом удерживает себя от бега, удерживая Намджуна одной рукой, чтобы сказать ему, чтобы он был осторожен.       Это самая длинная прогулка в его жизни до комнаты. Дверь приоткрыта, когда он подходит к ней, и распахнута без всякой осторожности. В комнате беспорядок: разбитая ваза с цветами, разбросанная повсюду одежда, еще больше крови на полу.       Намджун прижимает руку ко рту.       — Чимин? — нерешительно окликает Юнги. — Чимин?       Там ничего нет. Водопроводный кран капает, капает сам по себе, чтобы замолчать. От холода кондиционера волосы на затылке Юнги встают дыбом.       — Тэхен? — зовет он громче. — Чимин?       Откуда-то послышалось тихое всхлипывание. Юнги отодвигает занавеску, отделяющую спальню от маленькой гостиной, и видит незнакомую женщину, сидящую на полу и плачущую. Она держит окровавленный кусок дерева, похожий на ножку стола, и, как ни странно, на ее рукавах лед.       На второй взгляд, думает Юнги, она не совсем незнакома. Несмотря на испуг, он вспоминает ее лицо с компьютера Чимина.       Юри Квон.       Она отстраняется, когда видит их, но на самом деле не делает попытки убежать. Ясно, что она в шоке.       — Где же они? — Юнги срывается, а она только сильнее плачет.       — Подожди, — тихо говорит Намджун, наклоняясь к ней. — Мэм. С вами все в порядке?       Юнги оставляет его в покое, оглядывая беспорядок в комнате. Здесь есть и другие тела.       Много тел.       Он их не узнает, но, судя по форме, в которой он одет, один из них может быть охранником отеля. Юнги тяжело сглатывает, глядя на свое распростертое тело. Человек явно мертв — явные следы ожогов от удара током по всему телу, кожа отслаивается от костей. Другой незнакомец — человек с меткой «экстраординарный» и браслетом на щиколотке, но у него совсем другие проблемы. Там, где у охранника были ожоги, лицо этого человека стало багровым, как будто что-то сдавило ему горло, мешая дышать. Его грудная клетка выглядит вдавленной внутрь, легкие раздавлены, кости сломаны. У обоих мужчин по рукам тоже бежит лед, а в венах сверкает ледяное дерево-молния.       Мертвые расточительны в своих рассказах.       Юнги смотрит и смотрит, холод пробирает его до костей. Натренированным взглядом он разбирает сцену на части и чувствует… конфликт. В этом сценарии нет ни одного ответа, который не приводил бы к такому же выводу.       Он знает только одно — одного человека, который может это сделать. Убить, используя несколько способностей.       Юнги не хочет в это верить. Не хочет думать об этом, но разве у него есть выбор?       Он на минуту закрывает глаза, пытаясь понять, но в этом нет никакого смысла. Кто эти люди? Почему они мертвы? И если они были убиты так, как думал Юнги, человеком, которого он считал убитым.…       — Тэхен?       Плачущая женщина рядом с Намджуном что-то бормочет.       — Ванная, — кажется, слышит Юнги ее голос.       Он идет по спальне, как по воде, переступая через мертвецов. Ручка под его пальцами ледяная, лед просачивается через замочную скважину и по бокам, заклинивая дверь. Он прижимается плечом к двери и пытается открыть ее, но она остается закрытой. Он пытается снова, стиснув зубы от силы, с которой врезается плечом в дерево. Боль сотрясает его кости. Медленное отчаяние пробегает по его телу. Он слышит треск льда, видит, как часть его падает из щели в двери, но дверь остается крепко запертой.       Юнги отшатывается и пробует снова.       — Позволь мне помочь, — говорит Намджун, широко раскрыв глаза от ужаса. Он изо всех сил старается не смотреть на тела, когда встает рядом с Юнги. У него трясутся руки. В ногах кровати все еще рыдает незнакомая женщина, бормоча бессмысленные слова.       — Три, два, один, — считает Намджун, и они оба снова захлопывают дверь. На этот раз он ломается с шипением трескающегося льда и треском рвущегося дерева. Они падают в воду, и становится холодно. Здесь так холодно, что воздух превратился в туман.       Сначала он видит Тэхена, с окровавленными рукавами, рухнувшего на пол. Пол вокруг него заляпан кровью, настоящие лужи крови, и сквозь лед, оседающий на его лице, Юнги видит разбитую кожу и тяжелые кровоподтеки вокруг его черепа. Как будто его ударили чем-то тяжелым. Пряди его волос влажно прилипают к крови, черные от инея. Оу, — думает он, застыв. Как будто все в нем останавливается. Все в нем переходит от скорости убегания к нулю, нулевому оцепенению, которое кажется таким ужасным, что сдавливает горло.       Намджун протискивается мимо Юнги и падает рядом с Тэхеном. Его пальцы дрожат, когда он нажимает на пульс на шее.       — Он дышит, — говорит он с явным облегчением в голосе. — Он просто истекает кровью. Выглядит неплохо, Хен, просто поверхностные раны…       Тэхен тихо стонет, шевелясь в руках Намджуна. Его ресницы трепещут, как крылья колибри. По его щеке катится слеза. Потом еще одна. Затем ему удается открыть глаза, вздрагивая от яркого света, резкие вздохи громко звучат в клаустрофобном пространстве.       — Ч-Чимин? — прошептал он, поднимая руку и вцепляясь в воротник куртки Намджуна. Он оставляет после себя пятна крови, как будто у него есть порезы на ладонях. — Чимин… где… Чимин…       Кран продолжает капать, стаккато (отрывисто). Без ритма. Юнги делает шаг в сторону от Тэхена, оглядываясь с бессмысленной глупостью в поисках Чимина, и его лодыжка цепляется за ледяной край ванны отеля.       Он резко отстраняется, ошпаренный. Видит тот взгляд, который Тэхен, сидя сейчас, бросает ему.       Вода потрескивает. Шипит и выливается за борт ванны, кипит. Юнги отступает на шаг.       Он знает, что это такое.       Знает, что случилось.       Его сердце застряло в горле, колибри-быстро. Еще одна ледяная волна растекается по стенам, перелезает через край ванны, словно живое существо. Юнги отходит от нее, его ноги скользят по ледяному полу, он неуверенно дышит в ритме ужаса. Глаза Тэхена расширяются, брови морщатся от боли.       — Вытащи его, — умоляет он, его голос звучит как крик в жуткой, шипящей тишине. — Хен, пожалуйста. Вытащите его оттуда.       И Юнги тоже. Засовывает руки в ледяную воду и выдергивает Чимина наружу, прямо в воду. Его мозг словно застрял в дежавю с того самого момента, как они с Чимином проделали это с Тэхеном. Но в отличие от Тэхена, Чимин еще не совсем проснулся. Вода замерзает и кипит, как будто он контролирует ее, но он бескостно плюхается в объятия Юнги. Тэхен подползает, растерянно бормоча:       — Проснись, проснись! — в молитве его ладони оставляли на льду пятна яркой крови. Он что-то сделал, и Чимин начинает кашлять, один раз, выплескивает всю воду, которую он проглотил, но не просыпается. Юнги сжимает пальцами плечи Чимина и трясет.       — Что с ним такое? — испуганно спрашивает Тэхен. — Что с ним не так, почему он не такой?..       — Тэхен-а, — говорит Юнги, стараясь говорить ровным голосом. — Ты ведь не собираешься делать это с водой, правда?       Тэхен медленно качает головой. Он в панике, Юнги это может сказать, тяжело дышит, руки трепещут над телом Чимина, как будто он не знает, как сделать что-то лучше.       — Это не я. Это он.       Намджун спрашивает из угла:       — Что случилось?       Тэхен крепко зажмурился от боли или горя, Юн не мог сказать этого.       — Она… она была не в себе, — скрипит зубами Тэхен. — Квон. Вырубил меня, а потом…       Юнги вздрагивает.       Ванна. Эксперимент. Конечно, Квон знал все по кусочкам. Возможно, никаких подробностей, но достаточно рабочих знаний, чтобы она смогла убедить Чимина — под каким-то давлением — помочь ей завершить работу. Возможно, со всем остальным, что Скарабей почерпнул из чужих умов, этого было достаточно.       Достаточно для… для этого.       — Проснулся, а там были те… те люди, которые держали его, — дыхание Тэхена прерывается. — И лед, и я не знал, что делать, поэтому я… я просто избавился от них, я был напуган, я не знал, что делать.       — Ш-ш-ш, все в порядке. Все в порядке. Намджун-а, помоги…       Вдвоем они вытаскивают Чимина оттуда, лед все еще цепляется за его кожу, его тело дрожит в руках Юнги.       — Это хорошо, — в ужасе бормочет Намджун, — это хорошо, он дышит, он еще не переохлажден.       — Почему он не просыпается?       — Может быть, — говорит Юнги, делая глубокий вдох, прикрывая глаза. — Ему нужно немного времени. Ты же это сделал, после эксперимента, который мы провели над тобой.       — Не так уж долго, — Тэхен хмурится.       — Тэ, — говорит Юнги, глядя прямо на него. — Не делай этого сейчас. Помогай мне. Сухая одежда. Одеяла.       Тэхен с минуту колеблется, но потом встает, кивает и, спотыкаясь, выходит. Он ждет их, когда им наконец удается вынести Чимина из холодной ванной. Квон все еще в комнате, плачет. Тэхен бросает подозрительный взгляд в ее сторону, но не вмешивается. Он смотрит в гостиную, и Юнги слышит, как захлопывается дверь, задвигается засов.       Следующие десять минут они работают молча. Юнги помогает Чимину и Тэхену снять мокрую, замерзшую одежду и переодеться в теплые вещи. Тэхен греет одеяла руками. Этот последний бит не слишком полезен, потому что…       — У тебя руки в крови, — говорит Юнги, стараясь сохранять спокойствие. — Здесь есть бинты?       Тэхен удивленно смотрит на свои ладони. Это глубокие и длинные раны, рассекающие его ладонь пополам. Он шатается к шкафу, пьяный, вероятно, за аптечкой, но Квон опережает его.       — Я сделаю это, — шепчет она. — Пожалуйста. На мгновение наступает пауза, но затем Тэхен отпускает сомнительный, подозрительный       взгляд, которым он смотрел на нее, и протягивает руки. Намджун мягко спрашивает:       — Ты ушибся?       — Нет, я… не совсем. Как только я… как только я избавился от людей, я пошел, чтобы вытащить оттуда Чимина. Что-то… что-то случилось. Я думаю, он был в панике, или… Или я не знаю… он не помнил меня, — Тэхен сглатывает и смотрит на Юнги. — Может быть… может быть, они пытались проникнуть ему в голову, я не знаю, но он испугался меня. Я так думаю. Я потянулась к нему, и это появилось. Как будто он набросился на меня, потому что боялся. Как будто он хотел причинить мне боль. А потом меня отбросило на другую сторону.       — Думаешь, он тебя не помнит?       Тэхен пожимает плечами. Юнги холодеет, глядя на него, думая, как близок был Тэхен сегодня к тому, чтобы потерять и того, и другого из них. Намджун обменивается взглядом с Юнги, вероятно, обдумывая то же самое, но у Юнги пока не хватает духу сказать об этом Тэхену. Квон, все еще перевязывающий руки Тэ, не произносит ни слова. Ее маленькое тельце все еще дрожит, но лицо исполнено решимости, настроено на поиск ответов на вопрос, почему она оказалась в такой странной ситуации. Юнги задается вопросом, помнит ли она, что сделала. Если бы она знала, каково это быть под контролем. Если она обладает экстраординарными способностями, как Намджун, как Хосок.       Неужели все присутствующие в комнате, кроме Юнги, были теперь чем-то необычным?       Он пристально наблюдает за Чимином, пока Намджун ходит по комнате. Тэхен сидит в углу комнаты, скрестив перед собой забинтованные руки, на лице у него что-то страшное. Он прижимает к голове пакет со льдом, куда его ударили. С того места, где он сидит, Юнги уверен, что он может видеть трупы, и он уверен, что Тэхен смотрит прямо на них. Его лицо бескровно, ставни закрыты; Юнги не сможет добраться до него сейчас, даже если попытается.       — Пожалуйста, проснись, — говорит он Чимину, внимательно следя за его лицом, чтобы не пропустить никаких изменений. Ничего не происходит. Чимин остается вялым и спящим, даже когда его цвет возвращается к нормальному, даже когда его кожа теплая, а сердце ровно бьется под пальцами Юнги.       — Зачем они это сделали? — через некоторое время спрашивает Тэхен. — Что они могут получить от того, что он будет экстраординарным?       — Власть? Способ использовать экстраординарные способности так, как это делаете вы?       Тэхен закрывает глаза, как будто он может блокировать все вокруг. Его рот кривится в болезненной ухмылке.       — Он может быть в головах сразу нескольких людей.       — Да, — говорит Юнги, глядя на Намджуна. — В нескольких местах. На тебя напали здесь, когда я был в университете. И он оставляет после себя частичку себя, как шрам от травмы или антитела от инфекции.       — Способность? — спрашивает Намджун, отпивая из бутылки воды. — Но как? Как ему это удается?       — Я думаю, что, поскольку у него нет тела, он не может привязать их к себе, как это делает Тэхен, когда тянет их из глубины. Так что он в конце концов… передает их. К своим хозяевам.       — Он меметический вирус (Мем — это психовирус, мыслеобраз. Он зарождается в нашем сознании и начинает самостоятельную жизнь. Он размножается и меняет наше поведение), — говорит Тэхен низким и опасным голосом. — Заражение, копирование, размножение. Изменение тела хозяина, прежде чем он покинет его. Бестелесный и неубиваемый.       — Неубиваемый, — шепчет Квон и ее лицо теряет цвет. — То, что было у меня в голове, неубиваемо?       Ни у кого нет ответа на этот вопрос. Тэхен встает со стула и подходит к трупам, сжимая кулаки.       — Может, мне попытаться вернуть их обратно?       — А ты можешь? — спрашивает Юнги. — С тем уровнем травм, которые они получили?       — Это все… — лицо Тэхена морщится. — Все из-за меня. Я хочу все исправить, — он поворачивается к Квон. — Я найду способ. Остановить его. Убить его. Я собираюсь найти способ.       Чимин кашляет и переворачивается на кровати. Юнги от неожиданности чуть не свалился с нее, но тут же вскочил на ноги. Чимин делает глубокий, прерывистый вдох, все его тело сотрясается от кашля и удушья, а Юнги колеблется, не решаясь подойти к нему, потому что Чимин его вообще знает? Сработала ли рутина? Он не хочет пугаться, не хочет, на самом деле, проверять, знает ли его Чимин или нет, но Тэхен не ждет. Он становится на колени на кровати, прямо рядом с Чимином, потирая спину и дрожа, слезы свободно текут по его лицу.       — Ты в порядке, — говорит он, — ты в порядке, ты себя чувствуешь…       Чимин откашливается. Он резко вдыхает и выдыхает, пристально глядя на Тэхена. Тэхен все еще бормочет что-то успокаивающее и уверяющее, но Юнги видит страх в его глазах, жгучую боль, которая приходит, когда о ней не вспоминают.       Но тут Чимин хватает его за руку, не обращая внимания на то, как вздрагивает Тэхен. Держит его за запястье, его собственные плечи трясутся, и говорит:       — Мне приснилось, что ты упал в то место и не проснулся. Я все пытался, я все перепробовал. Ты не хотела… ты просто ушел, — его голос полон слез. Затем он удивленно переводит взгляд с лица Тэхена на свои руки и дрожащим голосом спрашивает: — Тэхен-а, я сделал тебе больно?

***

Настоящее время…

      Они избавляются от тел.       Кровопийца и поджигатель: две куклы Скарабея, которых Тэхен свалил всего несколько часов назад.       Это похоже на дежавю для Чимина, странным образом, потому что его воспоминания о той ночи, когда они были атакованы здесь, так расплывчаты. Он помнит, как Тэхен плакал. Вспоминает свои забинтованные руки и растерянность на лице Юнги. Помнит, как был удивлен, увидев там Квона и Намджуна.       В его воспоминаниях это ощущается очень далеко, как будто он смотрит фильм, как будто это воспоминание вообще не принадлежит ему. Он помнит, как Юнги и Тэхен объясняли остальным двоим, с чем они столкнулись, каковы ставки.       Они быстро пообещали помощь. Они доставили, думает Чимин, потому что теперь они ждут где-то в безопасном месте. Чтобы помочь им спрятаться. Чтобы обезопасить их. Но Тэхену надоело прятаться, и они втроем оказались здесь.       — Зачем ты пришел сюда? — спрашивает он теперь, помогая Тэхену перенести тело поджигателя в пустую комнату по соседству. — Почему бы нам не остаться с остальными на конспиративной квартире и не сделать то, что мы должны сделать? Это потому, что…       Чимин оглядывается на их комнату, и Тэхен все понимает.       — Частично. Но главным образом потому, что у Либерти больше выходов. Кроме того, я надеялся, что ты придешь сюда. Что ты помнишь, что это было место встречи.       — Я не ожидал, что эта встреча произойдет так много лет спустя, — тихо говорит Чимин. — Как ты думаешь, что он теперь будет делать? Я имею в виду Скарабей.       — Идти на нас жестко. Ты знаешь, чего он хочет. Он попробовал это с тобой, со мной. Тогда это не сработало, так что теперь он попытается заставить нас сделать это. Нам нужна наживка.       — И ты думаешь, что Юнги-хен согласится стать им.       Тэхен вытирает тыльной стороной ладони лоб, тяжело дыша, и закрывает дверь за телами.       — Не то чтобы у нас был выбор, — говорит он. — Сколько еще людей погибнет из-за этого? Это должно прекратиться.       В их комнате кровать пуста. Тэхен останавливается у входа в спальню, широко раскрыв глаза и крепко сжимая руку Чимина. Чимин идет вперед, тянет Тэхена за собой, пока они не оказываются в тускло освещенном центре комнаты. Юнги стоит у окна, смотрит на улицу и молчит.       — Хен?..       — Тебе нужно многое объяснить, — говорит Юнги, не оборачиваясь. — Но сначала подойди и посмотри на это.       Что-то в его тоне заставляет время остановиться. Они вдвоем идут вперед, чтобы присоединиться к нему, затаив дыхание и глядя на улицу внизу.       — Похоже, кавалерия нашла нас, — шепчет Юнги. — Похоже, весь Шов здесь, чтобы выкурить нас отсюда.       — Отлично, — говорит Тэхен, обводя взглядом толпу людей внизу. В его голосе почти не слышно паники, только тихое смирение. — Мы буквально сражаемся с эпидемией.       Чимин прижимает руку к стеклу. Он уже видел это раньше — масса людей контролируется, используется для собственных выгод Скарабея. Он видел это раньше, и он был в этой толпе раньше, и это выворачивает его желудок. Это его бесит. Потому что, на самом деле, нет никакого способа спасти их, который они могли бы придумать.       В этой группе людей есть обычные и экстраординарные люди, ожидающие указаний. Он видит полицейских и граждан. Есть, вероятно, люди, которых они знают, люди, которых Скарабей будет болтать перед ними, как мешки с мясом. Люди, у которых никогда не было шанса противостоять этой чуме, этому вирусу, населяющему их.       Нет никакой возможности помочь им. Единственное, что они могут сделать, это бороться с ними.       Сражайтесь и побеждайте, и продолжайте побеждать, пока они не проиграют или не умрут.       — Что же нам делать? — спрашивает Юнги. — Все эти чертовы люди. Что нам делать?       Тэхен сглатывает, выражение его лица противоречиво. Затем он отрывается от стакана, поворачивается, чтобы взять со стола свой сейф и шприцы.       — Открой кран, — говорит он Чимину твердым голосом. — У нас мало времени.