Механизм

      Тусклый лунный свет проникает в палату через маленькое верхнее окошко. Ростислава выписали, в палате со дня его выписки стабильно висела гнетущая тишина. Любови было скучно и одиноко, несмотря на то, что девушка подружилась с Катей. С парнем Люба могла обсудить будущие фотосеты. Девушка была моделью, Ростислав же - модным фотографом. И оба были. Были, пока болезнь не дала о себе знать. Оба потеряли работу, оба оказались здесь.       У Кати,к великой радости, не было все так печально. Она - студентка химического факультета, заканчивающая магистратуру. Болезнь не помешала ей закончить бакалавриат, но так не вовремя дала о себе знать сейчас. — Кать, спишь? — неожиданно спрашивает Любовь. — Нет, не сплю, — слышится монотонный ответ. — Вроде лекарства приняла, но в сон вообще не клонит. Думаю вот... Выйду - лабу сдавать. Сложную. Если не одну. — Студентка? Кошмар. И как тебе еще удалось остаться в универе? — Болезнь редко напоминает о себе, если следить за приемом лекарств. — Чертовы менталки! Вся жизнь под откос. Я ненавижу это место, эти лекарства, эти вечные обмороки. Я могла сиять среди звезд! — девушка в темноте указывает на окно. — Я была перспективной моделью. Екатерина поворачивается в сторону Любови. Здесь, в палате, Катя видит бледную тощую девушку. Она даже не могла представить, что за спиной этой изнуренной девушки стоит модельный бизнес. Кате взгрустнулось. А вдруг ее карьера тоже треснет по швам из-за болезни? Девушка всегда была смышленой, схватывала все на лету. Она не могла поставить крест на себе из-за здоровья. Нет. Лучше пусть умрет на месте - учебу и дальнейшие перспективы не бросит. — А как родители относятся к твоему заболеванию? — вдруг спросила Люба. — Никак. Если им предложат усыпить меня, или отказаться - тут же приедут подписывать бумаги. Все надежды семья возлагает на младших. Сестру и брата. Больная я - балласт для них. А твои? — Отцу пофиг. Ни разу не приходил, не поддержал. Свинтил на дачу, мы с Ростиком живем в квартире. Ростика, кстати, я взяла к себе сразу, как его полоумная бабуля перед смертью отписала все наследство церкви. Матерей у нас обоих нет. Мы их и не помним. У Ростика нет и отца. Всю жизнь с этой бабкой. А у тебя семья полноценная? — Полноценная. Но лучше уж без, прости Господи, родителей, чем с такими, как мои. — Согласна. Ах, вот бы на свободу поскорее. Будешь с нами жить, новоселье твое спразднуем, м? — Ты серьезно? — Абсолютно. — Но мы же едва знакомы! — Глупости. Мы все психи. И мы единственные друг у друга с такой проблемой. Нам теперь никак нельзя друг друга оставлять в беде. Повисло молчание. Любовь ждала ответа. Слышится глубокий вздох. — Господь не зря послал мне вас. Спасибо, Любочка. — Я делаю то, что могу. Не благодари. В темноте не видно улыбки Кати. Девушка ложится на кровать и возносит тихую молитву. Как бы ей хотелось с утра пойти в храм на литургию, вдохнуть запах ладана, да позавтракать после службы одиноким кусочком просфорки. Но грезам девушки в ближайшее время сбыться не суждено: завтра она снова проснется здесь, в четырех белых стенах, в компании такой же, мечтающей о свободе, Любы. Как бы хотелось перемотать время, перенестись в день новоселья. Минуты в палате текли медленно, они преобразовывались в утомительно долгие ползущие улиткой часы. Здесь пусто. И нет ничего, кроме этой гнетущей пустоты. Только Люба. Здравомыслящая обитательница белых стен, заполняющая пустое пространство. — Помилуй нас, Господи, по великой милости Твоей, и даруй нам свободу скорейшую, — завершает молитву девушка. Утро началось с проникшего в палату луча. Он сполз по подушке Кати и разбудил девушку. Через несколько минут проснулась и Люба. Дверь открывается, заходит врач. — Артемьева, Погомий, — называет фамилии Кати и Любы, — на выписку. — Ну вот! — с улыбкой произносит Люба. — Нам пора!