Тени в ряд

      — Я почему-то не удивлена, — фыркнула Гермиона, когда Гарри изложил свой план. — Какой же ты, Поттер... м-м-м...       — Договаривай, милая. Мы же лучшие друзья, — усмехнулся он, откинувшись на спинку кресла.       Гермиона закатила глаза, пожевала губу. Отчасти, она понимала, почему Поттер так уперся в ситуацию с магглой – ухитрился пострадать из-за девчонки — с другой же стороны, Англия важнее. Такая странная расстановка приоритетов ставила Грейнджер в тупик. Где тот герой, ставящий благо других на божничку? Почему он не захотел вернуться и помочь Андромеде и, разумеется, ей — Гермионе?       — Недальновидный болван, — почти пропела она, насмешливо щурясь.       Гарри пожал плечами, протянул Тедди Ти-Рекса: ребенок довольно требовательно постучал кулачками по его коленке, а получив желаемое, тут же засунул его в рот. Если говорить откровенно, то Поттера совершенно не устраивала ситуация со Свон. Больше всего ему хотелось разобраться с этой аномалией окончательно, чтобы позже с чистой совестью подтереть все-все воспоминания о нём, Малфое и, Гарри зло хохотнул про себя, воспоминания о семейке клыкастых. Он мысленно смаковал свою маленькую месть, практически мечтал, как скажет «Обливиэйт», а затем с превеликим наслаждением поглядит на озадаченных Калленов, которые совсем обнаглели в попытках грести жар чужими руками.       — Я в последний раз вмешиваюсь.       Грейнджер замерла, недоверчиво рассматривая его, а затем закрыла глаза, крылья её носа слегка затрепетали, губы разъехались в стороны. По гостиной разнесся звонкий смех.       — Ты сам-то в это веришь? — простонала гриффиндорка, вытирая выступившие слезы. — Из тебя невозможно вытравить комплекс героя! Ты же Чертов-Мальчик-Который-Выжил!       — А ты — та, кто рассчитывает на помощь Чертова-Мальчика-Который-Выжил. Не устала стоять с протянутой рукой, Грейнджер? — жестко отбил подачу Поттер.       Гермиона захлопнула рот, провела ладонью по лицу, убирая следы былого веселья.       «Да, Грейнджер, щенок вырос в волкодава, хотя раньше прикидывался болонкой», — подумала она.       — Я не совсем вас понимаю, — подала голос Розали, молчавшая продолжительное время.       Вампирша, чье внимание поглощал маленький метаморф, который возился с игрушками на ковре, покачала головой. Когда Гарольд предложил ей прогулять уроки, она подозревала, что он хочет обдумать ситуацию, найти хорошее решение, но вот ссору, завуалированную под дружеские тычки, не ожидала. Розали такие отношения казались странными.       — Твой план — дерьмо, — процедила сквозь зубы Гермиона, полностью игнорируя вампиршу.       — Твои не лучше. Напомнить тебе, как мы грабили Гринготс?       — Я хотя бы думаю о последствиях, а не полагаюсь на удачу.       Розали едва поспевала за разговором. Она со все возрастающим изумленьем, смешанным с каким-то дурным весельем, наблюдала за пикировкой, поворачивала голову то к одному спикеру, то к другому.       — Милая, ты забыла, что моя удача помогала всегда выпутаться из передряг?       — Тебе, но не другим! — выпалила Гермиона, а через секунду прикусила язык.       Гарри спал с лица, засверкал глазами, сжал руки в кулаки.       — Прости, — повинилась она.       Грейнджер подавлено замолчала. Не так, совсем не так она собиралась вести разговор. И почему этот Поттер, такой незнакомый ей, бередил такие потаенные глубины души, что всякая мерзость слетала с языка. Раньше такого не происходило, раньше она всегда взвешивала слова, думала наперед. Сейчас же каждый их диалог задевал струны, что болью резонировали, отдавали эхом печали.       — Мы больше не будем про это говорить, — почти прошипел Гарри.       — Да, — пискнула она.       Глядя на давнего друга, который сейчас больше походил на разъяренную кобру, готовую наброситься, Гермиона снова дивилась преображению. Такая разница за маленький промежуток — нечто, хотя бы из-за того, что переворачивало все вверх тормашками. В разозлившемся Поттере удивительным образом проступили черты древнейшего и благороднейшего дома, отчего гриффиндорка до боли прикусила губу. Это словно оплеуха ей, неопытной пятикурснице, возомнившей черте что!       В ту августовскую ночь, когда слушание по делу Гарри завершилось оправданием, уже после вечеринки, она сидела в библиотеке. Хотя день выдался суматошным, нервным, а вечер настолько веселым, что почти все обитатели дома на площади Гриммо видели десятый сон, Гермиона не могла уснуть. Она долгое время ворочалась, слушала посапывание Джинни, с которой делила комнату, а потом решила почитать — все полезнее, нежели бесплодные попытки уснуть. После масштабной уборки в библиотеке не оставалось по-настоящему опасных книг, так что довольствоваться пришлось малым: «История Хогвартса» XV века прекрасно подходила для чтения на ночь.       Ноги зябли, несмотря на пушистые тапочки — всё же стоило надеть джинсы и свитер, а не шастать в халате и ловить сквозняки. В ту ночь ей нужно было остаться в библиотеке, свернуться в кресле, поджать под себя замерзшие конечности, но не идти на кухню в поисках молока или горячего чая. Это определенно лучшее решение, но сделанного не воротишь, даже с маховиком времени. Хотя она бы и не стала.       Если уж на то пошло, то ей следовало идти на кухню, ни на что не отвлекаясь, а уж тем более не открывать дверь гостиной, за которой почудился шум. Не стоило стоять, заворожено наблюдая за пьяным Сириусом Блэком, что перебирал гитарные струны. Не нужно было шагать вперед, бросаться в омут с головой, как только узник поглядел на неё шалыми, такими невозможно синими глазами.       И нет, Гермиона ни капли не сожалела, когда тыкалась своими губами в его подбородок в поисках хрипло смеющегося рта, не стыдилась откровенной ласки. Она, правда, совсем не краснела и не закусывала до боли губы, чтобы сдерживать стоны: бульварные романчики, что она порой почитывала, врали — в первый раз больно, но искры перед глазами все-таки взрывались от простого осознания, чьи руки её обнимают. Грейнджер не стыдилась, не протестовала, когда на следующую ночь всё повторилось, но уже в его спальне и под заглушками.       Она с каждым разом срывалась в пропасть, чтобы под конец научиться летать, а утром тщательно маскировала синяки, надевала кофты с длинными рукавами и ни словом, ни делом не показывала подозрительно поглядывающей на неё Молли, что заметила эти взгляды. Не зря Гермиону называли самой умной ведьмой столетия — накладывать чары отвлечения внимания получалось быстро и качественно, а уж пробраться в спальню к мужчине для влюбленной до одури девушке — раз плюнуть.       А потом случился Хогвартс, и следующая встреча состоялась только на Рождественских каникулах — ещё несколько дней наслаждения, почти счастья, когда казалось, что у неё, нет, у них всё обязательно свершится. Надежда на счастье, на ответные чувства рухнула в бездну в июне. Гермиона словно тоже упала в Арку Смерти вместе с Сириусом. И нет, она совсем не ревела от безысходности, не кусала губы, не разбивала костяшки в кровь, когда от бессилия лупила кулаками по стене. Гриффиндорка не тосковала, не выла, не кляла небеса за такие короткие отголоски несбывшихся мечтаний. Это делал кто-то иной, но не она.       Гермиона чувствовал себя лицемеркой, когда понимала, что не может публично скорбеть по Сириусу, как Гарри, которого она почти ненавидела. Нет-нет, только внутри, только молча можно скулить, а перед другими — показательно утешать героя, быть рациональной.       — Грейнджер, я не хочу снова ругаться, — выдохнул Гарри, вышвыривая её из водоворота воспоминаний. — Либо ты помогаешь, либо уходишь. Насовсем.       Гермиона тряхнула гривой волос. Что же, пора взять себя в руки, спрятать эмоции под застегнутыми пуговицами сюртука хладнокровия и сдержанности.       — Я предлагаю поступить так... — начала она.

***

      Белла сидела на дощатом полу, зарывшись руками в теплый мех. Кто бы мог подумать, что в глубине леса запрятался чудный домик с не менее чудными обитателями! Вампиры, теперь оборотни — все ворвались в её жизнь, раскрасили яркими красками.       Если раньше Джейкоб не вызывал никаких эмоций, кроме ностальгии по детской дружбе, то сейчас он стал интереснее, хотя бы тем, кем является. Белле льстило внимание двух красивых парней, особенно, если учесть их антагонистическую природу.       «Вот бы посмотреть на их соперничество за моё внимание», — фантазировала Свон. В своих мечтах она уносилась в заоблачные дали, где Эдвард и Джейкоб на манер рыцарей сражались за её внимание. А она, как та красавица-скромница, не отдавала предпочтение ни одному из них, вынуждая на новые подвиги во благо Прекрасной Дамы.       Джейкоб в обличие волка шумно вздохнул: ему явно нравились почесывания девушки, так что Белла с удовольствием снова зарылась в его мех. И почему он скрывал от неё такие удивительные способности? Эдвард бы подтвердил, что Белла не болтушка Джесс, которая бы не удержалась и обязательно всем растрепала про волков-оборотней.       Нет, про то, что оборотни существуют, Эдвард рассказал давно, да и Джейк преподносил это в виде легенды, но вот сам факт причастности самого друга к такому чудесному миру утаивал. Почему-то от этого стало немного обидно. Но это гадкое чувство растворилось без следа, стоило только поглядеть на большого волка, который осторожничал рядом с ней. Это казалось смешным и милым.       Внутри Беллы начал распускаться цветок, по крайне мере, это ей так чудилось.       — Белла, — жарко шептал ей Джейкоб ночью на ухо, покрывая поцелуями лицо, шею, грудь девушки. — Белла... Моя, теперь точно моя...       Как все произошло, она не особо поняла, но чувственный жар от тела партнера опьянял, дурманил голову. Они двигались в древнем, как сам мир, танце единения, а после лежали, разглядывая звезды. Джейкоб бережно, но сильно прижимал Свон к груди, постоянно целовал и неверяще шептал: «Моя». И Белла не стыдилась их наготы, лишь заворожено дотрагивалась самыми кончиками пальцев до его лица, игралась со смоляными прядками волос.       Они забыли о времени, о смене дня и ночи, как будто пьяные шалыми чувствами, не могли оторваться друг от друга. Отец, школа, Эдвард отступили на второй план, скрылись за чертой, которую будто бы нарисовал кто-то невидимый и жутко могущественный. Белла видела только угольно-черные глаза Джейка, слышала его шепот, всё казалось правильным.       Любовь? Симпатия? Нет, всего лишь вынужденная мера, потому что рядом с оборотнем ей стало тихо на душе, страх исчез. За прошедшую ночь её больше не преследовали алые радужки глаз, она спала без навязчивых сновидений. И если это цена за короткую передышку, то она готова так платить. А за доставленные удовольствия, любимые романы не солгали, она благодарна Джейкобу!       — Это запечатление, — пояснил Джейкоб, перебирая её локоны. — Мой волк нашел себе пару.       — Да? — хмыкнула Белла. Ей с трудом верилось в подобное объяснение, все же проще было переварить, что у парня сорвало крышу при виде возлюбленной.       — Именно. Ты — моя пара. Мы связаны теперь алой нитью судьбы.       Белла лишь тихо рассмеялась: у неё были иные планы на свою судьбу, но не объяснять же мелочи другу. Девушка с наслаждением потянулась, отчего тонкая простынь съехала, оголив грудь. По жадным глазам Джейка Белла поняла, что нашла отличное средство манипуляции, нужно только повести плечом, призывно улыбнуться и...       Это не измена, а всего лишь потребность в безопасности. Эдвард поймет, ведь он любит её, как и она испытывает ответные чувства. От внутренней гармонии Белле хотелось петь, танцевать, наслаждать жизнью. Ей чудилось, что стоит только замурлыкать любой мотив, то время остановится, растянется до безобразия. Поэтому она не отказала себе в удовольствии тихо напевать, пока погружала руки в шерсть большого волка.       Ветер обдувал её обнаженное тело, развевал волосы, так что она самой себе казалась древней языческой колдуньей, сошедшей с фрески, тем более хищник имеется, даже два. День клонился к закату, а мысли о возвращении домой у Беллы не появлялись: слишком томно и лениво она себя ощущала, каждой клеточкой тела ловила остатки неги. И что-то забытое, ранее спящее, пробуждалось в ней, опаляя диким восторгом. Нарастало, обещая взорваться сотнями разноцветных искр, согреть, осветить, пока...       Пока за спиной не раздался тихий, пробирающий до мурашек голос:       — Петрификус Тоталус! Инкарцеро! Сомниум!