Превыше плоти

      Мегала Казания*, главная и обширная площадка на горе Олимп, была полна света. Напоённый солнечными лучами, воздух словно искрился и источал чистоту. Со склона открывался захватывающий панорамный вид, и у самого края был накрыт небольшой стол для царя и царицы богов.       Тихой поступью на площадку вступил Ганимед, неся в руке амфору с критским вином — ныне любимым напитком Зевса. Разлив вино по канфарам, божественный слуга учтиво поклонился и покинул Мегалу.       Зевс и Гера вели непринуждённую беседу, которую они привыкли проводить ежедневно. Они нашли, что этот своеобразный ритуал помогал им укрепить их сложные отношения и вовремя решать любые проблемы — не только между ними двоими, но и более глобальные вопросы.       Громовержец выглядел прекрасно, но Гера — ещё прекраснее. Её ярко-голубой хитон с идеальными складками повторял насыщенный цвет неба над Мегалой, солнечный свет отражался от её золотых кудрей, заплетённых в высокую сложную причёску, которую венчал золотой же венок. Умиротворённые синие глаза, полные мудрости и величия, со строгостью и одновременно заботой взирали на мужа, на Ганимеда, на живописный обрыв с Олимпа — на всё вокруг. Как царица богов, Гера чувствовала материнскую любовь ко всему сущему, и пусть начало её пути как главной богини было омрачено её импульсивными реакциями на поступки мужа, сейчас она нашла путь к гармонии внутри себя и спасительному равнодушию. По-другому решить эту сложную ситуацию с Зевсовым темпераментом ей не представлялось возможным.       Всё шло как обычно: сладкое вино наполняло их нутро, Гелиос поднимался в своей колеснице всё выше и выше, возвещая приближение полудня, и их мирная беседа подходила к концу. Но внезапный порыв ветра, не присущий здешней погоде, контролируемой самим Зевсом, дал понять, что к ним явился незваный гость.       Округлые линии обагрили мраморные плиты, являя царственной чете знакомый глиф.       — Аид? — с удивлением спросила Гера, глядя на своего мужа. Тот выглядел не менее изумлённым.       Дым рассеялся, и перед ликом царя и царицы действительно возник бог мёртвых.       — Мой благородный брат, — с трепетом произнёс Зевс, поднимаясь со стула с распростёртыми руками. — Какая радость лицезреть тебя в нашем чертоге.       Аид был почти всегда угрюм, поэтому в обычный день Зевс и Гера не обратили бы внимания на его настроение, но сегодня он выглядел особенно мрачно, злобно даже, и тени, вечно преследовавшие его всюду, медленно заполняли собой всё пространство вокруг. Гера напряглась и встала. Её отношения с младшим братом были куда радужнее, чем у обоих царей между собой, но всё же она в первую очередь защитница собственного дома и семьи, и только потом — сестра.       — Ах, как я был бы рад сказать тебе то же самое, великий Громовержец, — ответил Аид, и в его словах сквозило пренебрежение вместо уважения, — но увы, вид твой мне не мил.       Царь мёртвых бросил на стол пергаментный свиток. Гера строго посмотрела на Аида.       — Что это?       — Пускай твой муж прочтёт.       Зевс, больше подчиняясь собственному любопытству, нежели агрессивному полу-приказу брата, взял свиток со стола и развернул его. По мере прочтения лицо его всё больше бледнело, но в конце, когда он оторвался от текста, в его глазах сверкали молнии.       — Зевс, что там? — требовательно спросила Гера. Её терпение было на исходе, но царь богов не двигался. Тогда она подошла к нему и выхватила свиток из его окаменевших рук. Прочитав текст, царица выглядела ещё более озадаченно.       — Объясни мне, в чём причина твоей злости, Аид? Нет такого, чего мы не решили бы.       — Не знаю даже, как это решить, — ответил он, разведя руки в стороны. — Ведь мёртвых я не отпускаю из своего царства.       — Хорошо. Кто этот Ангелос, о чьей смерти ведётся речь в свитке?       — Муж некой Деспины из Кипра. Я полагаю, что уж имя «Деспина» в связке с именем «Ангелос» тебе должно кое-что сказать.       Гера едва заметно охнула. Она опустила свиток на стол и посмотрела Зевсу в глаза. Теперь молнии была готова метать она сама.       — Зевс. Скажи мне правду. Ты самолично умертвил земного отца Персефоны? Громовержец медленно и тяжело выдохнул. Он сел обратно на свой стул, помассировал себе виски (признак того, что он эмоционально измотан) и ответил:       — Да.       По Мегале прошёлся ветер, раскаляя воцарившуюся на секунду тишину.       — Почему? — Гера покачала головой. — Неужто Деспина покорила твоё неспокойное сердце, и её муж пал очередной жертвой твоей похоти?       — Ты знаешь, Гера, что с подобными препятствиями я расправляюсь иначе. Аид, до этого молчавший, громко хмыкнул. Кривая улыбка на его лице давала понять, что он был готов рассмеяться от абсурдности положения, в котором Зевс и Гера находились уже столько веков.       — Тогда зачем? — вновь вопрошала Гера, всеми силами стараясь не обращать внимания на унизительную реакцию царя мёртвых.       — Потому что… — Зевс задумался всего на одно мгновение, а потом махнул рукой. — А к Пану вас всех. Я убил его, потому что у Персефоны есть один-единственный отец — Я. Это ясно? Никто не смеет перенимать у царя богов его статус и положение. Любому, посягнувшему на это, грозит неминуемая расправа.       — То есть, иного отца у неё быть не может, а мать — да? — Гера закипала, и Аид уже давно не видел её такой. — Ты подумал о чувствах Деметры? Что ей тоже неспокойно от несправедливости, что Персефоне дали другую мать?       — Деметра не находится в том же положении, что и я, — властно ответил Зевс, и эхо его грубого и глубокого голоса разнеслось ветром по Мегале.       — Деметра вынашивала и рожала её! — закричала Гера. — Пока ты проводил время со смертными женщинами, предавая и её, и меня.       — Ты без препятствий пошла на эту сделку, Гера! Когда я пришёл к тебе с просьбой найти мать для земного тела Персефоны, ты с лёгкостью пошла на это, не особо беспокоясь о чувствах Деметры.       — Потому что тогда я считала, что мы делаем это ради неё и Аида — чтобы общая потеря сблизила их. Но ты подставил ситуацию так, что твой статус в жизни Персефоны выше, чем её матери, и оставил человеческого ребёнка без земного отца. Разве это достойно царя богов?       Зевс переводил суровый взгляд с Геры на Аида. Он чувствовал себя странно и беспомощно: Громовержец понимал, что действовал эгоистично и даже в некотором роде ребячливо, но ничего поделать не мог. Он никогда не стремился преодолеть свой царский гонор, и в тот момент, когда он решил расправиться с Ангелосом, Зевс попросту не задавался вопросом правильности своего поступка, не взвешивал свою значимость и значимость Деметры на одних весах. Он был выше, важнее, главнее. Все остальные — его подданные.       Кроме Аида.       — Ты жалок, — бросил ему в лицо царь мёртвых, и Зевс почти был уверен, что тот собирался плюнуть на него, но не случилось — Аид не опускался так низко. Царь мёртвых развернулся, чтобы покинуть Мегалу, но Гера остановила его, схватив за локоть.       — Раз это произошло, я должна тебе кое-что сказать. Не здесь. Решительным шагом Гера направилась вниз, к тронному залу, и Аид последовал за ней. Зевс встал и взревел:       — Не поворачивайся ко мне спиной, Гера! Я и твой царь тоже!       — А я — твоя царица, — ответила она как можно более спокойно и исчезла в арке, ведущей вниз, вместе с младшим братом.       — Не проси меня его простить и понять, Гера… — начал Аид, но богиня перебила его.       — Никакого прощения. В ближайшие дни. Я сама зла на него. В первую очередь потому, что он вмешался в мой промысел.       — О чём ты?       Гера подумала немного, собираясь с мыслями, и ответила.       — Деспина — одна из моих бывших слуг. Нимфа. Она полюбила этого смертного, Ангелоса, и попросила меня сделать её человеком, чтобы быть с ним. Обычная история, таких просьб я исполняла тысячи за всё своё царствование. Но Деспина явилась как раз тогда, когда я искала мать для земного тела Персефоны. И я попросила её стать оной. Это было идеальным решением: нимфа выполняла бы материнские обязанности в качестве платы за исполнение своего прошения, и не привязывалась бы к девочке чересчур сильно, чтобы после собственной смерти не тосковать о ней как о родной дочери, но передать в объятия Деметры. Деспина охотно согласилась, и я пророчила ей и Ангелосу счастливую жизнь. Но Зевс…       — Кентавр его раздери, — вздохнул Аид и потёр свой лоб. — Он не знал о том, кто такая Деспина?       — Он всё знал. От этого-то мне и больно.       Аид рассматривал усталый и скорбный профиль Гериного лица. Она так отчаянно старалась быть прекрасной и всепрощающей женой, но Зевс не уставал подкидывать новые испытания её преданности. Воистину, у неё было самое великое терпение из всех существ.       — Скажи мне вот что. У Деспины могли быть связи с кем-то из Тартара? Гера поразмыслила, но потом покачала головой.       — Нет, никогда. Почему ты спрашиваешь?       — Кто-то из Тартара пытается добраться до Персефоны. Или до меня, не знаю.       — Аид… — в голосе Геры промелькнуло беспокойство. — Разве у кого-либо в Тартаре есть доступ к внешнему миру?       — В этом и заключается основная загадка, дорогая моя сестра. — Аид щёлкнул пальцем, и на полу засветился его глиф. — У кого?       Не дожидаясь ответа, он вступил в свой глиф и исчез, оставляя Геру в полном смятении. ***       Кора была счастлива. Общение с Йоргосом поднимало настроение, и ей хотелось разговаривать и видеться с ним всё чаще. Первые моменты влюблённости, особенно когда их осознаёшь, были самыми изумительными по ощущениям. Да, она призналась себе, что была влюблена, несмотря на то, что виделись они пока ещё не так много. Но её преследовало странное чувство, будто она знает его уже давно, и хотя ей хотелось расспрашивать у него о себе всё больше, её не покидала уверенность, что он ей близок, что она уже когда-то знала о нём всё и даже больше. Возможно, это и было то самое пресловутое ощущение избранности, осознание встречи с суженым, и прочая ерунда, в которую Кора обычно не верила, но так хотелось делать это сейчас. Почему бы не поверить в глупости какое-то время, совсем недолго.       Они шли вместе после ланча, на который Йоргос позвал Кору во время её обеденного перерыва, и он провожал её обратно до сувенирной лавки. Жара стояла невыносимая, казалось, всё вокруг излучало тепло и сияло, и Кора приподнимала свои длинные волосы, чтобы остудить шею под редкими порывами ветра — она опять забыла взять с собой заколку.       — И как ты выносишь эту жару в своей чёрной одежде, — вздыхала Кора, с недоумением глядя на Йоргоса. Тот лишь усмехнулся.       — Годы практики и привычка.       — Не думаю, что однотонный гардероб заслуживает многолетней практики. Тем более, если это чёрный цвет.       — Я просто стараюсь выглядеть гармонично со своими волосами, почему нет? Кора заливисто засмеялась.       Они дошли до лавки, и Кора с сожалением отметила, что им пора расстаться на сегодня.       — Скажи мне, — вдруг спросил он, — тебя никто не тревожит?       Кора отпустила волосы и вопросительно посмотрела на Йоргоса.       — Мой шеф, который грозится поднять месячный план по продажам в два раза, считается?       Йоргос коротко хмыкнул.       — Я имею в виду нечто… более глобальное.       Кора нахмурилась и внимательно посмотрела на него, ожидая объяснений.       — Хорошо. Это значит, что тебя всё-таки никто не беспокоит. Но ты учитывай, что в случае чего — я всегда рядом и готов тебя защитить.       — Буду рада позвать на помощь. — Кора хитро улыбнулась и добавила: — Или защитить тебя, если понадобится.       — О-о, — протянул Йоргос, — с удовольствием позову тебя.       На том и распрощались, не скрывая сожалений о временном расставании. Кора вздохнула и вошла внутрь лавки, с радостью отдавая себя в прохладу кондиционера, но её лицо тут же словно ошпарило кипятком, когда она увидела перед собой Костаса.       — Привет, — сказал он и непринуждённо помахал рукой.       — П-привет, — растерянно ответила Кора и попыталась вежливо улыбнуться. — Чего так нечаянно нагрянул? Или ты не ко мне, а внезапно почувствовал необходимость накупить подарочного мыла с оливковым маслом?       — У меня от этого мыла полки в ванной ломятся, — попытался пошутить Костас, и Кора лишь усмехнулась. Она нашла взглядом Элени, и та, поняв, чего её коллега молчаливо спрашивает, лишь пожала плечами, мол, не могла его прогнать, и вообще свои сердечные проблемы решай самостоятельно.       — Давно не виделись на самом деле, вот я и решил заскочить, узнать, как дела.       — Прям уж так давно. Всего неделя прошла.       — В течение которой ты вяло отвечала на сообщения.       — Послушай, Костас. — Кора закусила губу, размышляя, как лучше ответить. Она хотела было сказать что-то вроде «давай останемся друзьями», но она знала, что друзей из таких знакомств не получается. Да и не было у неё интереса дальше продолжать с ним общение в каком бы то ни было ключе. Она просто не знала, о чём с ним говорить.       С Йоргосом было иначе. Она могла без умолку делиться с ним своими впечатлениями от известных ей событий из истории Греции, восхищаться древними мифами, да даже пожаловаться на то, что фиалка на подоконнике дома в гостиной вовремя не расцвела, и она не знала, что с этим делать, — и то могла. А самое восхитительное, что Йоргос отвечал и вёл диалог, разделяя с ней её эмоции. Насчёт Костаса она не могла быть уверена, что он с такой же охотой будет делить с ней её интересы.       И тогда она сказала, как есть.       — Нам не имеет смысла продолжать общение.       Костас сначала показался удивлённым, но потом вздохнул.       — Жестоко.       — Зато честно. Или ты бы хотел, чтобы тебя поводили за нос ещё пару месяцев?       — Нет, ты права. — Костас выставил руки вперёд в защитном жесте. — Лучше понять это раньше, чем позже.       — Я не спорю, что сначала было что-то вроде влечения, — решила она смягчить ситуацию, сама не понимая, зачем. На самом деле ей хотелось по-настоящему жестокого ответа, во всю силу честного. Но она сама себя останавливала — не такой уж он плохой парень, чтобы обращаться с ним подобным образом.       «Ты уже расквиталась действительно жестоко с тем существом, которое этого заслуживало».       Внезапное помутнение в голове заставило её схватиться за виски. Кора судорожно посмотрела по сторонам, словно ища виновника её резкой боли, но вокруг ничего не поменялось. Лишь ближе замаячило обеспокоенное лицо Костаса, который схватил её за плечи.       — Кора, всё в порядке?       — Да, я… — она попыталась быстро найти отговорку, — жарко просто очень. Мне надо попить воды, извини.       Она развернулась в сторону подсобки, и не доходя пары шагов, сказала Костасу:       — Спасибо за беспокойство, правда. Но я думаю, мы всё обсудили.       Парень слабо кивнул и вышел из лавки. Его одолевало сожаление. Кора была очень симпатичной и весёлой, и ему определённо хотелось бы продолжить общение, но навязываться было не в его правилах. Насильно мил не будешь. Остаётся только перетерпеть и радоваться, что симпатия вовремя не переросла во что-то большее с его стороны, оставляя его с разбитым сердцем.       Он пошёл по направлению к центру города, стараясь идти как можно больше под тенью деревьев и вывесок. И из-под одной из таких теней за ним наблюдала женская фигура в светло-зелёном платье и широкополой соломенной шляпе, с усилием сжимавшая кулаки. ***       Эрос зашёл на виллу своих родителей в Пафосе ближе к вечеру после целого дня, насыщенного событиями. Строго говоря, работа бога любви никогда ему не приедалась и не была скучной: каждый день был наполнен впечатлениями, до которых озорной бог был жаден. Но дома его ждала родная душа, к которой он всё же всегда возвращался с удовольствием, каким бы интересным ни была его работа со смертными.       Он вошёл в спальню, которую традиционно занимал он с Психеей, но жены там не обнаружилось. Это его удивило: после того как он рассказал Афродите о преследовавшей его могущественной незнакомке, которая повадилась его шантажировать, он вместе с матерью пришёл к выводу, что Психее лучше пока оставаться в пределах виллы, где она была в безопасности. Богиня души по нраву своему была домоседкой, поэтому без проблем согласилась на своеобразный домашний арест до выяснения обстоятельств. Конечно, то, что даже Афродита не имела предположений о личности шантажистки, напрягало Эроса, но что было поделать.       Крылатый бог прошёл по другим комнатам, в которых Психея любила проводить время, но её нигде не было. Последнее место, которое он не проверял, был внутренний двор с бассейном, и он направился туда. Но его встретили лишь два брата-близнеца — здоровяки Фобос и Деймос, вальяжно развалившиеся на гамаках и попивавшие какие-то коктейли ядерного цвета.       — О, Эрос.       — Привет, братан.       — Психею не видели? — решив опустить обмен любезностями, Эрос сразу спросил, что его интересовало. К его удивлению, братья лишь пожали плечами.       — Вышла погулять вроде, — небрежно ответил Фобос и шумно всосал коктейль через трубочку. Эрос побледнел.       — Что ты сказал?       — Что она вышла погулять.       — А в чём проблема? — полюбопытствовал Деймос, устремив на брата внимательный взгляд.       — Ей же нельзя выходить отсюда! — с ужасом закричал Эрос и драматично схватился за голову.       — Это почему? — вдруг с подозрением спросил Фобос. — Ты держишь её взаперти? Ах ты, долбаный абьюзер!       Эрос решил не обращать внимания на обвинения, так как внезапно у него нарисовались более масштабные проблемы. Он выскочил из внутреннего двора и поспешил наружу. Пока затихали его шаги, Деймос деловито заметил:       — Зря ты так, Фобос. Может, у них ролевые игры такие. Это ж Эрос.       Тем временем сам Эрос выбежал на улицу, его окатило удушающей жарой, как из раскалённого ведра, и он признался себе, что понятия не имеет, куда бежать и где искать жену. Встряхнув златокудрой головой, он выдохнул и сосредоточился, стараясь найти ауру Психеи. Когда через несколько мгновений он открыл глаза, то перед ним стояла вовсе не Психея.       — Здравствуй, Эрос.       — Ты! — яростно крикнул крылатый бог. Он бы с радостью выплюнул незнакомке в лицо её собственное имя. Если бы знал его.       — Твои стрелы не принесли должного мне результата, — с разочарованием покачала она головой. Тень от широкополой шляпы падала ей на лицо, делая его выражение зловещим, отчего Эрос скривился — угрозы в его адрес вызывали у него только тошноту, ведь это он должен угрожать своим существованием всему сущему, и никто не имел права занимать его место. В этом смысле он был подобен своему деду, Зевсу.       — Я предупреждал, что эффекта может и не быть, — процедил он. — Моей вины здесь нет.       — Это не отменяет того факта, что мне нужно добиться необходимого мне результата.       — Я не знаю, как тебе помочь. Уходи.       — Вместе с твоей драгоценной жёнушкой? Эрос дёрнулся, будто его пробило током. Ну конечно. Кто ещё мог стоять за её внезапным исчезновением.       — Как ты добралась до неё?       Незнакомка пожала плечами.       — Богиня души никогда не отличалась дальновидностью. Она слишком добра и чересчур доверчива. Выманить её из виллы было просто. Не буду вдаваться в детали.       — Ты вторглась на территорию Афродиты, — прошипел Эрос. — Ты поплатишься за это.       — Дорогой Эрос, тот, кто стоит за моей спиной, вызывает дрожь не только у Афродиты, но и у Ареса, и даже у самого Зевса. Тебя и Психею ничто не защитит. Давай к делу. Твоя богиня возвращается к тебе целой и бессмертной, если ты отдаёшь мне любовное зелье. Уж оно-то справится с тем, чего не дают твои стрелы.       Эрос побледнел, и его лицо вновь искривилось от неприятных уколов в груди.       — Откуда тебе…       — С некоторых пор мне известно многое, — предвосхищая его вопрос, ответила она. Незнакомка подошла ближе, и Эрос ясно ощутил преследовавший её всюду аромат — насыщенный и освежающий аромат одного растения. — Даю тебе сутки. Если завтра в это же время ты не явишься с зельем, то Психея распрощается с бессмертием. А может, сразу и с жизнью. Смотря в каком настроении я буду.       Не дожидаясь от него ответа, который ей, впрочем, был и не нужен, незнакомка ушла. Эрос смотрел ей вслед не в силах пошевелиться. Его наполнял почти первобытный страх: если она знала о таких вещах, как любовное зелье, откуда она вообще была?