Превыше плоти

      «Язык твой — враг твой». Эту фразу Минта слышала всю свою жизнь. Говорили ей это и небожители, и нимфы, и прочие существа, а обитатели Подземного мира, жительницей которого она была, чаще обходились многозначительным взглядом, но всегда всё было достаточно прозрачно: её неуёмное желание болтать и говорить вслух то, что она думала, не поощрялось нигде.       Как минимум потому, что в мире богов никто не приветствовал отсутствие благоговения и страха перед представителями Олимпа. Любое проявление высокомерия или даже равнодушия каралось с соответствующей силой. В своё время на себе это испытали Арахна, Кассандра и многие другие, в том числе Психея, пусть лично её история и завершилась благополучно. Но ни от кого не ускользала основная идея: чем меньше собственного мнения по поводу небожителей ты высказываешь, тем целее будешь.       Когда Минта стала любовницей Аида, какое-то время она находилась под его покровительством, поэтому её длинный язык все вокруг старались просто не замечать. Но до него часто доходили слухи о том, что «его пассия слишком много треплется». Особенное изумление у него вызывали комментарии подобного рода от Гермеса, который был вообще главным сплетником Олимпа.       И тем не менее, у таких толков были основания. Аид и сам нередко уставал от болтовни Минты, о чём ей непременно сообщал. Она успокаивалась, хоть и ненадолго. Аид не пытался понять, откуда в ней это: в отличие от людей и даже богов нимфы были существами стихийными, а значит, во многом они просто были такими, какие есть, и рассуждать над источником происхождения той или иной черты или привычки было просто бесполезно.       А потом Аид бросил её ради дочери Зевса. Персефона явилась в Подземный мир, и Минта осознала сразу несколько вещей.       Первое. Персефона была волшебно прекрасна. Соревноваться с царевной Олимпа по красоте могли позволить себе только Афродита, Гера и Афина. Но никак не нимфа подземной реки.       Второе. Она, оказывается, любила Аида. Безусловно, когда она принялась его очаровывать, он ей нравился, но ей также нравилась его власть, его мрачность и прочая атрибутика, которая сопровождала бога мёртвых. Она надеялась стать богиней в один день, когда он сделает её царицей, и тогда заманчиво маячившее впереди безусловное бессмертие стало бы принадлежать ей. Но когда Персефона забрала его у неё, то Минта расстроилась так сильно, что поняла: она его на самом деле любила. И пусть бы она умерла в его объятиях, как когда-то Левка, которую он тоже не сделал богиней и царицей, она бы это малодушно простила перед своим последним вздохом. А теперь прощать было нечего.       Но это не укоротило её язык. Напротив, обиженная и оскорблённая, она принялась трещать с удвоенной силой о том, что Зевсова дочь здесь только как игрушка, что её красота мрачнее самой ночи в Тартаре, а потому Аид, наигравшись, бросит её и вернётся к прекраснейшей из нимф, к Минте.       Она ждала, что эти слухи дойдут до Аида, он разгневается и явится перед ней. В порыве наивности она представляла, что его злость плавно перетекает в страсть, он хватает её и жадно впивается в её губы поцелуем, доказывая, что ему нужна только она. Но перед нимфой явилась Персефона. И её злость явно не намеревалась превращаться в страсть.       Стройные ножки царицы Подземного мира втоптали её в землю, в грязь — туда, откуда она пришла. Минта перестала чувствовать и осознавать себя на долгие века, лишь яркий аромат, свежий как воды Коцита, присутствовал вокруг. Пока однажды всё не изменилось.       Минта резко очнулась, как ото сна. И состояние было такое же — будто она проспала слишком долго, а тело её словно было человеческим и теперь ныли все суставы, требуя разминки. Голова болела, сознание цеплялось за смазанные куски того, что ловили глаза, хаотично рассматривавшие всё вокруг, и не понимало ничего. Наконец, она зажмурилась, выдохнула и посмотрела прямо перед собой.       Высоко над ней висело каменное небо. Тёмно-серое и грузное, оно нависало как дамоклов меч, тая опасность в самом своём существовании. Воздух стоял сухой и жаркий, вокруг была пыль и жёсткий песок. Минта лежала на твёрдой земле — уже приятно, что не в грязной луже. Повернувшись вправо, нимфа увидела скалы с редкой растительностью, а повернувшись влево она заметила сидящего на валуне великана.       И с криком попыталась встать, чтобы убежать. Но ничего не получилось: она будто разучилась пользоваться ногами, поэтому зацепилась за собственную ступню и резко рухнула обратно на пыльную землю, только теперь лицом прямо в жёлтый песок. Откашлявшись, она лихорадочно попятилась назад, обрабатывая в голове сразу несколько мыслей: как сбежать? Куда сбежать? Кто этот великан? Насколько сильную опасность он несёт? Где, сатир её дери, в конце концов, она очутилась?!       И тут она застыла. Последнее, что она помнила, был разговор с Персефоной. Который закончился плачевно. А теперь она здесь, в непонятном месте. У людей был загробный мир, но был ли он у нимф?       Заметив, что она замешкалась, великан медленно встал. У страха глаза велики, и теперь Минта понимала, что был он всего раза в два больше обычного бога, значит, не был настоящим гигантом, и всё же. Всем своим видом он источал власть, но ничем не выказал угрозы, поэтому Минта решила не убегать, тем не менее, спрашивая себя, насколько умным было это решение.       Великан сделал пару шагов к ней и наклонился в попытках её рассмотреть. Минта заметила, что на нём был чёрный хитон без гиматия сверху*, и очень удивилась. Это заставило её немного осмелеть и посмотреть ему в лицо.       Кожа была загорелой, вокруг глаз угадывались возрастные морщины. Чёрные волосы уже тронула седина, но нельзя сказать, что он был очень стар. Черты лица были ей знакомы, будто она знала кого-то, кто мог быть похож на него, но это была вздорная мысль — боги и титаны, в отличие от людей, не передавали детям свои черты, поэтому члены семьи редко были похожи друг на друга. А в том, что перед ней был бог или титан, она уже почти не сомневалась.       — Кто ты? — раскатисто спросил великан, и его густой бас покатился вдоль скал. Минта дрогнула от неожиданности. Она подумала, что из того, что она могла ему сообщить, хотел бы узнать великан. Имя? Положение?       — Я спрашиваю, кто ты? — повторил он свой вопрос, наклоняясь над дрожащей Минтой и закрывая собой и без того тусклый свет. Она сглотнула.       — Я Минта.       — Ни о чём не говорит, — равнодушно ответил гигант, не сводя с неё пристального взгляда.       — Нимфа реки Коцит, что протекает в Подземном царстве, принадлежащем Аиду.       — Вот как, — задумчиво ответил гигант и медленно погладил свою чёрную бороду, глядя вдаль, будто принялся размышлять. — И как ты здесь очутилась, нимфа Минта?       Она заморгала, оглядываясь вокруг. Она даже ещё не знала, где это «здесь».       — Я… умерла?       — Что? — гигант был явно озадачен. Значит, где бы они ни находились, это не было подобием загробного мира для духов и божественных существ. Что логично, ибо она никогда о таком и не слышала. Но где же…       Внезапно Минту настигло озарение. Она охнула и круглыми глазами посмотрела на собеседника. Помимо Олимпа, Земли и Подземного царства был ещё только один мир.       — Мы в Тартаре?! — она почти закричала, переполняемая эмоциями. Гигант даже выпрямился, чтобы быть подальше от её пронзительного голоса, но согласно кивнул в ответ.       — Всё верно, это Тартар.       — А ты…       — Я Кронос. Отец всех олимпийцев.       О Кроносе говорили мало среди богов. Его, ожидаемо, не любили, и упоминания его имени не приветствовались, только если в общих познавательных целях или в качестве насмешки. Самой интересной и по совместительству самой любимой историей о Кроносе у Минты была про то, как он отрезал детородный орган своему отцу Урану, а тот упал в Средиземное море, и из созданной от падения пены морской миру явилась Афродита. Ей казалось странным, что богиня любви была рождена по сути из моря, но потом она вспоминала, как на свет появились Дионис и Афина, и все вопросы о странностях снимались. В конце концов, это было что-то слишком человеческое — находить странным те вещи, которые происходили в мире богов.       Минта никогда много не думала об отце олимпийцев, но тем не менее, если разговор заходил о нём, она представляла крайне опасного и сурового мужчину-бойца, возможно, даже немного двинутого на кровожадности как Арес — как-никак, а Кронос съел своих детей. Но если безумие Ареса, как и других богов, было неприкрытым и очевидным, то Кронос явно выделялся. Он оказался нарочито спокойным и даже медленным, и Минта подумала, что в её хаотичном мире как раз это и вызывало ужас.       Он терпеливо задавал ей вопросы и отвечал на её. Выяснилось следующее: какой-то мощный поток энергии создал трещину в небе Тартара, и нимфа просто провалилась сквозь неё. Так как Минта была превращена в растение Персефоной, то это могло означать, что что-то случилось с царицей мёртвых и её дух покинул мир богов, что и освободило Минту от её магии. Нимфа понадеялась, что Персефона могла умереть, но Кронос заверил её, что это невозможно.       — Скорее всего, она стала человеком, — ответил Кронос в конце своих умозаключений.       Минта не могла поверить. Как, почему? Неужели Аид и её бросил, и новая возлюбленная возненавидела Зевсову дочь так же, как и та возненавидела однажды Минту, и решила расправиться с Персефоной похожим образом? Ей стало так любопытно, что её просто распирало, она до одури желала покинуть Тартар и посмотреть на всё происходящее в мире богов, но вдруг вспомнила: из Тартара выхода нет.       — Но если ты сюда как-то попала, значит, ты же и можешь выбраться, — недвусмысленно высказался Кронос, но Минта, казалось, соображала небыстро.       — Не понимаю… — ответила она и покачала головой. — Я же не знаю, как именно я сюда попала.       Нимфа впервые заметила раздражение на безмятежном лице титана, но он быстро стёр его и ткнул пальцем в каменное небо.       Посреди тусклых камней зияла маленькая чёрная трещина — аккурат над тем местом, куда упала Минта. Очевидно, её ещё никто не успел обнаружить, иначе призвали бы уже Гекату, чтобы закрыть проход.       — Ты можешь подняться и пройти сквозь эту трещину, и тогда ты вновь очутишься в Подземном мире.       Минта даже подпрыгнула от радости — она не думала, что выбраться из этого мрачного места будет так просто для неё. Но тут же спохватилась.       — А как же я доберусь до этой трещины? Нимфы не летают.       Кронос кивнул, будто ожидал этот вопрос.       — Титаны встанут на плечи друг друга, и ты вскарабкаешься по нам наверх.       Минта вспомнила, что Кронос был не единственным заключённым титаном: вместе с ним здесь томились многие другие враги олимпийцев — таковы были результаты Титаномахии.       — Звучит правдоподобно. Только ещё один вопрос. — Минта залезла на рядом стоящий валун, чтобы оказаться ближе к лицу титана — так говорить с ним было значительно проще. — Вы полезете наверх вместе со мной?       — Титаны не пролезут в эту тонкую щель.       — Тогда какая тебе выгода помогать мне?       — А такая, нимфа Минта: я дам тебе то, что поможет тебе в твоей мести, а взамен ты откроешь нам врата Тартара.       — С чего ты взял, старик, что я хочу отомстить?       Кронос протянул к ней свою огромную ладонь и положил ей на макушку. Минта задрожала: ему было бы достаточно лишь легонько сжать её голову, и она бы превратилась в кашу за одно мгновение.       — С того, что такими вас создала мать Гея*.       Спорить было бесполезно. Она хотела отомстить. Минта «проспала» все эти века по прихоти Персефоны, и теперь она жаждала обрушить на царицу Подземного мира свою собственную волю. Только нимфа плохо представляла, что именно она собиралась сделать, но была уверена: как только она узнает, что конкретно происходит на поверхности, идеи не заставят себя ждать. И была права.       Кронос снабдил её всем необходимым. Она с удивлением выяснила, что у местных титанов была своя магия, никак не связанная с источникам, которыми пользовались олимпийцы. Можно было, не прибегая к услугам Гекаты и прочих богов, заполучить то, что ей было нужно — проникнуть во сны, зачаровать кого-то, найти кого угодно. Единственное, чего не могли дать силы титанов, — заставить одну душу полюбить другую.       Минта поняла, как это досадно, когда выяснила детали того, что произошло. Очевидно, дух Персефоны был изъят из мира богов, а потому ей следовало родиться смертной. Это значило, что после рождения она не будет ничего помнить о своей прошлой жизни. О лучшем подарке нимфа даже мечтать не могла.       Постепенно в её уме вырисовывалась картина того, что она хотела бы сделать. Аид уже страдал из-за потери Персефоны, но даже Минта понимала, что это временно — когда человеческое тело богини умрёт, она возродится на Олимпе в своём прежнем облике и статусе. Значит, надо было заставить Аида страдать ещё сильнее. А потом и Персефону.       Ей было нужно влюбить Персефону в человека. Любого, какой попадётся под руку — о качестве его внешних и внутренних данных она не заботилась. Потом обязательно столкнуть кого-либо из жителей Подземного мира с Персефоной, чтобы о её местонахождении стало известно Аиду. Это можно было легко сделать, устроив несчастный случай со смертью какого-нибудь случайного человека рядом с Персефоной — Танатос не помедлит явиться за душой умершего и узрит перед собой свою бывшую повелительницу. И как только Аид предстанет перед глазами Персефоны-человека, он будет вынужден наблюдать, как та влюбляется в совершенно обычного юношу, пренебрегая им.       Минта злорадно ухмылялась, представляя себе эту картину. Зевсова дочь бросает самого царя мертвецов ради заурядного смертного — Арес найдёт, чем утешить своего дядю, ведь однажды он пережил подобное*. Кошмар, в который обернётся Подземный мир от горя Аида, представить было сложно, но очень любопытно.       Эта часть была её местью Аиду. А за этим следовала месть Персефоне. В представлениях Минты всё было просто. Удручённый Аид будет искать утешения, и тогда нимфа явится к нему в объятия. Когда она будет уверена, что снова взяла его на крючок, она собиралась убить человеческого возлюбленного Персефоны, чтобы та испытала сильнейшее горе, а затем и её саму, чтобы, явившись в Подземный мир, богиня весны увидела бы Аида в объятиях когда-то убитой ею нимфы.       — Всё так, как и предрекали мойры, — сказала бы ей Минта. — Он вернулся ко мне.       Нимфа собиралась продумать вариант того, как заставить Аида обратить Персефону во что-то неразумное и недвижимое — слаще этого не было бы ничего во всём Олимпе. Но на волне всколыхнувшего её разум энтузиазма она не стала продумывать детали до конца и принялась за воплощение плана сразу же, как очутилась на поверхности.       Сбежав из Подземного мира незамеченной, — всё-таки она не была душой — Минта оказалась в Афинах и принялась за поиски Персефоны по всей Греции. И возможно, что потратила бы на это целый человеческий век, если бы не столкнулась с ней совершенно случайно, когда та в возрасте шестнадцати лет приехала в Парфенон на экскурсию.       Проследив за ней, Минта выяснила, что Персефона, ныне Кора, обитала на Кипре, и разве можно было представить место для любовных махинаций лучше, чем родной дом Афродиты?       Минте понадобилась пара лет, чтобы всё обдумать и выбрать нужный момент. Наконец, в лето, когда Коре было уже девятнадцать, она принялась за дело. ***       Геката без лишних предисловий привела Аида в клуб, где она оставила Кору в компании поддатого Костаса и на удивление бдительной и ответственно трезвой Ангелики. Аид поморщился — он не любил шум, но не помедлил войти и принялся глазами искать свою возлюбленную. Кора танцевала вместе с Кики под бодрую, но непонятную и слишком шумную музыку, хохотала и широко улыбалась. Аид замешкался — ему не хотелось прерывать её веселье, но решимости придало прикосновение холодной ладони Гекаты к его плечу.       — Не медли, мой царь, — сказала богиня колдовства, — чем раньше она придёт в себя, тем лучше.       Аид подошёл ближе к Коре. Она продолжала танцевать, стоя к нему спиной, поэтому совсем его не замечала. Первой его увидела Кики, которая округлила глаза и закричала, ткнув в него пальцем:       — О, женатик! Точнее, не-женатик. Кора резко остановилась и повернулась назад. Аид внимательно смотрел на неё, пытаясь уловить мельчайшие изменения эмоций, которые отражались в её глазах. Кора охнула.       — Йоргос!       Аид нахмурился, а потом вспомнил, что это было имя, которое он ей назвал как свой человеческий псевдоним. Надо было всё-таки придумать что-то более созвучное со своим настоящим именем.       — Здравствуй, Кора, — Аид мягко улыбнулся и положил пальцы ей на локоть. — Веселишься? Я рад, что у тебя хорошее настроение.       — Я не… Я… Ох! — Кора схватилась за голову, а потом подняла на Аида помрачневший взгляд. — Я тоже рада! Я так рада тебя видеть. Ты не представляешь, я… У меня как будто пелена с глаз спала.       — Ты пьяна? Взять тебе воды?       — Нет, мне кажется, я только что очень резко протрезвела.       — Это мой вид так ободряюще действует на тебя?       Кора усмехнулась и посмотрела в его серо-стальные глаза. Она проматывала у себя в голове события сегодняшнего дня и понять не могла, как очутилась там, где была сегодня. Она вдруг обезумела от чувств к Костасу? Быть того не может! Он ей не нравился, она чётко это понимала. И всё же, на неё будто снизошло наваждение, и она потеряла голову, готовая пойти за молодым человеком, куда он скажет. Это было что-то немыслимое, а главное — нелогичное. Сейчас она как будто увидела свои действия со стороны, и ей стало стыдно. Кора, очевидно, покраснела, судя по тому, как у неё загорелось лицо, и она была премного благодарна, что они стояли в полумраке клуба, в котором её стыд не было видно.       — Всё в порядке? — спросил Аид, заметив её замешательство.       — Кажется, да. Теперь да.       — А у меня нет, — послышалось за спиной Коры, и она резко обернулась.       Из уборной вернулся Костас, который почему-то там задержался, и теперь стоял с лицом, на котором было изображено разочарование всего мира. Аид лишь устало вздохнул.       — Костас, — начала Кора, но поняла, что ей нечего ему сказать. Она не могла адекватно объяснить то, что с ней сегодня происходило. Парень лишь развёл руками, переводя взгляд с неё на Аида.       — Знаешь, Кора, это начинает надоедать. То ты меня динамишь, то кидаешься на меня внезапно. То снова с этим… непонятно, кто он вообще. Любому это надоест.       — Согласна, — кивнула Кора, не желая ему перечить, чтобы не ляпнуть ничего лишнего.       — Если он тебя отфутболил, и тебе хотелось просто весело провести время, так бы и сказала.       — Я её не футболил, — ответил Аид голосом, в котором сквозили стальные нотки, и тут же нахмурился. — Что это вообще значит?       Кора махнула ему рукой, давая понять, что завершит разговор сама.       — Да, это неприятно.       — Неприятно — не то слово. Чем оправдаешься?       — Да я не буду оправдываться.       — Хм, — хмыкнул Костас, явно недовольный тем, как всё развернулось. Кровь, разгорячённая танцами и узо, требовала драмы, и она ускользнула из рук в самую последнюю секунду. Он нелепо потёр подбородок, а потом решительно сказал: — Тогда я пошёл.       Уходил он под молчаливые взгляды Коры, Кики и Аида, которые наблюдали за тем, как он нетвёрдыми движениями дрожащих после выпитого алкоголя пальцев пытался взять ключи со стола. Когда ему это удалось, он кинул несколько десятков евро на стол — чувство джентльмена никуда не девается, даже если дама предала, ибо уходить надо достойно — и, гордо подняв взлохмаченную голову, ушёл. Аид надеялся, что навсегда.       — Я могу попытаться всё объяснить, — начала Кора, судорожно соображая, как именно всё объяснить, но Аид прервал её.       — Ты ничего не должна объяснять, хорошо? Тебе же было весело.       — Да, к тому же, — встряла в разговор Кики, — ты ему ничего не должна, так что ты могла делать всё, что ты хотела.       Аид скривился и процедил сквозь зубы.       — Это я и имел в виду, необязательно перефразировать.       — Ладно, давайте закончим, а то вы сейчас подерётесь, — сказала Кора и вздохнула. — Я бы на самом деле пошла домой. День выдался… насыщенный.       — Что?! — Кики шокированно округлила глаза. — Я только развеселилась, а вы собираетесь меня бросать? Хотя ты, не-женатик, конечно, можешь уходить, но Кора? Оставайся!       — Нет, Кики, правда, — Кора покачала головой, — у меня как будто расшатались эмоциональные качели, и сейчас я чувствую себя уставшей. Вернуться домой и прилечь будет отличной идеей. Ты можешь позвонить Кат.       — Да, я уверен, она где-то неподалёку, — сказал Аид и посмотрел на недовольную Кики. — Ты же беспокоишься о самочувствии подруги?       Кики поджала губы, но согласилась, что настаивать в таком случае было бы неправильно. Она достала телефон из сумки и пожелала Коре спокойной ночи, одновременно набирая номер Кат.       Кора попросила Аида проводить её домой. Он мягко улыбнулся и ответил, что одну он бы её и не отпустил.       На улице по-прежнему стояла липкая жара, но с моря дул ветер, и потоки воздуха хорошо освежали и остужали. Кора подставила ветру лицо и с наслаждением вдыхала солоноватый запах моря. Мысли постепенно приходили в порядок, но вместе с тем пришло желание просто не думать сегодня о том, что произошло.       — А ведь в этой суматохе я даже не спросила тебя, как ты нашёл меня там, — спросила Кора, хитро сощурившись и улыбнувшись.       Аид мысленно проклял всех, кого ещё можно было, и пожалел, что они с Гекатой не продумали этот момент.       — Что ж, придётся соврать тебе, что я проходил мимо и случайно увидел твою подругу Кат, которая оттуда выходила. Она мне тебя и сдала. Веришь или нет?       — Не-а, — скривилась Кора и засмеялась, — но придётся соврать тебе, что поверила.       — Какие мы бесстыжие лгуны, — хмыкнул Аид.       — Спорю, что Костас думает о нас то же самое.       Они оба не удержались от смеха. Отсмеявшись, Аид вдруг мрачно подумал, что уже давно не чувствовал себя так легко. Всего-то нужно было, чтобы его царица вернулась к нему, пусть даже не помнящая его самого и их общую историю. Но он уже был не таким, как несколько дней назад. Пусть просто будет рядом, а остальное разрешится. Как разрешалось всегда.       Прогулка до дома, занявшая около часа, наконец подошла к концу. Аид дал Коре вволю наболтаться и позадавать ему множество странных вопросов, но сам постоянно был начеку, чтобы не сболтнуть чего-то лишнего. Это было сложно, потому что, поддавшись её очарованию, он хотел только смотреть на неё и слушать её, но никак не контролировать свой собственный язык.       — Я рада, что вечер закончился вот так, — сказала Кора и с улыбкой посмотрела на Аида. Он не упустил момент, чтобы подшутить над ней.       — Придётся сказать, что я тоже, хотя если честно, ты меня от стольких дел оторвала.       Она игриво ущипнула его за локоть, и он снова улыбнулся. О боги, если бы души и чудовища Подземного мира видели его сейчас настолько легкомысленным, они бы смотрели на него с недоумением. Где это видано, чтобы мрачный бог мёртвых вёл себя так, будто из него вот-вот полезут солнечные лучи?       — Раз так, тогда я ухожу.       — Далеко?       — В свою комнату.       — Вынуждаешь меня пожелать тебе спокойной ночи?       — Хотя бы так, если не умеешь вести себя по-джентльменски.       — Ох, могу показать тебе, как себя ведут джентльмены.       — Покажи.       — Пан, я думал, ты откажешься. Я не рассчитывал на такой поворот событий.       Кора засмеялась, запрокинув голову назад. В этот момент Аид почувствовал совершенно явственный запах мяты, и его это испугало. Мало кого в этом мире запах освежающей травы может ввести в замешательство, но Аид был одним из них. Он обернулся назад, посмотрел по сторонам, но никого не увидел. Отсмеявшись, Кора посмотрела на Аида и, заметив беспокойство на его лице, быстро стёрла улыбку со своего.       — Йоргос? Что случилось?       — Да так, — с тревогой в голосе ответил Аид, всё ещё осматриваясь по сторонам. — Странный запах…       — Мяты? Это у соседей растёт. Мне тоже он не нравится.       Аид опешил.       — Тебе… не нравится запах мяты?       — Аллергия, представляешь? — Кора пожала плечами. — Я предупреждала, что я странная.       — Это вовсе не странно. Скорее, необычно.       — Странности всегда необычны, не находишь?       Он усмехнулся, но не расслабился. Глянув ещё раз по сторонам, он подумал, что, может быть, у него уже паранойя, и аромат мяты был всего лишь ароматом обычной мяты. Той самой, что древние греки клали на тела умерших, чтобы заглушить запах разложения, а современные люди выращивали, чтобы добавлять в чай для успокоения нервов. И никакой внезапно вернувшейся нимфы здесь — сейчас — нет.       — Увидимся завтра? — спросил он, заметив, как Кора зевнула.       — С удовольствием, — ответила она, широко улыбаясь.       — Тогда…       — Я хочу тебя поцеловать, — быстро сказала она — так, будто боялась, что растеряет смелость где-то на середине фразы, поэтому говорить нужно было как можно быстрее.       Аид хотел удивиться, но потом лукаво усмехнулся.       — Значит, ты первая начала ко мне приставать. Запомни это.       Кора ударила себя по лбу и рассмеялась.       — Просто я решила, что этот вечер уже достаточно сумасшедший, и вряд ли вопрос о поцелуе будет выглядеть ужасно на фоне остальных моих выходок.       — Ужасно? — Аид изогнул бровь. — Да это просто отвратительно.       Кора, смеясь, толкнула его ладонью в грудь. Аид поймал её руку и притянул к себе, наклоняясь и касаясь к её губам. Это было удивительно и по-настоящему необычно, но она по-прежнему пахла цветами, которые росли в её саду, и гранатами. Это его так взволновало, что он, оторвавшись от поцелуя, внимательно посмотрел на неё.       — Своим взглядом ты намекаешь на то, что мне требуется освежающая жевательная резинка?       — О мать-Гея, ты испортила романтичный момент.       Они вдвоём снова, уже в который раз за сегодняшний вечер, рассмеялись, и раскаты их смеха смешивались с рокотом чёрных волн Средиземного моря. Аид никогда не хотел быть человеком, даже мысль такая не приходила ему в голову, но именно сейчас, в эту минуту он подумал, что, может быть, это было бы здорово? Забыть всё и всех — Зевса, Посейдона, отца, ужасы Тартара, мрак Подземного мира и прочих — и просто жить в объятиях своей жены, которых вечно не было достаточно. Он был уверен, что если бы так вышло, что и он стал человеком вместе с ней, они бы нашли друг друга, даже если бы их разделяли океаны и страны.       — Знаешь, Пе… Кора. Некоторые связи — превыше плоти. Понимаешь, о чём я?       Кора поразмыслила, задумчиво нахмурившись, а потом покачала головой.       — Не совсем. Но дай мне переспать с этой мыслью, и я озвучу свой ответ завтра.       — Тогда спокойной ночи.       Расставаться было трудно, но Аид понимал, что это не навсегда. Он не будет снова блуждать один в темноте, как было все эти двадцать лет, пока её не было рядом. Она его не помнит, но он знает, где её найти. И она, кажется, снова любит его. Он был готов простить любое забвение, если Персефона будет любить его, несмотря ни на что.       Уходя, Аид подумал, что нужно наведаться в Пафос и попросить Фобоса и Деймоса посторожить дом Коры: пока неподалёку рыскала Минта, его жена находилась в опасности, ведь неизвестно, какие пакости были на уме у мстительной нимфы.       С этой мыслью он исчез. А на дороге объявилась Минта.       — Значит, зелье всё-таки было фальшивое, — разочарованно пробубнила она себе под нос, стоя ровно на том месте, где только что расстались Аид и Персефона. Они выводили её из себя. Пока она страдала, эти двое снова находили путь друг к другу и раздражали её ещё больше. Ранее у Минты был чёткий план, теперь же она была готова действовать на эмоциях. Плевать, что с ней сделает Кронос, плевать вообще на всё.       — Превыше плоти, значит? — говорила она себе, доставая из-за пазухи серебристый нож, зло сверкнувший в холодном свете луны. — Превыше неё только дух. Ты узнаешь, что он болит гораздо сильнее, чем плоть.       Минта постучала в дверь дома Коры. Только она подумала, что это слишком вежливо и ей стоит просто вломиться — ведь убийцы именно так и делают, как дверь неожиданно распахнулась доверчивой Корой, которая, очевидно, ожидала увидеть кого-то определённого.       — Йорг… — начала она, открывая дверь. Но заметив на пороге незнакомую женщину, она испугалась. — Вы кто?       Её черты были смутно знакомы, как будто она видела её где-то совсем недавно, но мельком. Кора насторожилась.       — Вам понравилось наше мороженое? — с ядовитой улыбкой спросила Минта. Небольшое замешательство на лице Коры быстро сменилось прозрением.       — Вы — мороженщица! Но что вы здесь делаете?       — У нас есть специальное предложение для наших лояльных клиентов. Раз вы любите холодненькое, то вам, вероятно, понравится и это.       Нож в сердце, вонзённый резко, как стрела, показался на самом деле горячее самого солнца. Кора охнула и согнулась пополам. Опускаясь на пол, она с усилием подняла полный ужаса взгляд на Минту. Жизнь постепенно вытекала из неё, расцветая красным пятном на её груди вокруг рубиновой рукояти ножа. Минта усмехнулась, когда Кора рухнула к её ногам.       — Скоро увидимся, Персефона.