Превыше плоти

      На вилле Афродиты в Пафосе было шумно. Собрались многие младшие боги, обсуждали произошедшее. В момент потрясений им хотелось собраться все вместе, чтобы поговорить и узнать, что делать дальше, а часто — и просто высказать мысли и чувства. В этом и было удивительное отличие нового поколения Олимпийцев: они могли ссориться и драться, не выносить друг друга на дух, обругивать за спинами, но когда чувствовали необходимость, собирались вместе и забывали старые обиды. Хотя бы на время.       Здесь были все эроты: сам Эрос — уставший и измождённый, каким его видели редко, с беспокойством смотревший на свою жену — Психею, только что прибывшую из Подземного мира и повидавшую там ужас открытия Тартара; был и Антерос, немного рассеянный и отстранённый, вяло принимавший участие в разговоре, рядом с ним сидел Гимерос — развалившийся на своём месте, а напротив — сонный Пофос, тем не менее старавшийся принимать участие в общей беседе. Прибыли и Аполлон с Артемидой, и Дионис, щедро подливавший всем привезённое с собой вино, а во главе стола сидели Фобос и Деймос — почему-то угрюмые и расстроенные: видимо, из-за того, что им не выпала возможность поучаствовать в схватке в Подземном мире и спасти дядю Аида.       На столе подавали мезе из рыбы, холлуми с арбузом и холодное ароматное узо, но языки присутствовавших были заняты в основном не едой, а болтовнёй.       — Как так вышло, — задавался вопросом лучезарный и златокудрый Аполлон, от чьего блеска светилось всё вокруг, — что дядя Аид спутался с подобным существом? Сколько я его помню, он всегда жил с Персефоной.       — Была там одна история, — медленно протянул Пофос, — ещё до Персефоны. Минта была бывшей любовницей дяди Аида, а когда потеряла свой статус и принялась чесать языком, Персефона втоптала её в землю.       — Жуть какая, — изумился Аполлон и подлил себе вина.       Артемида, всегда серьёзная и собранная, с удивлением посмотрела на брата-близнеца.       — И это говорит наш Аполлон, заживо содравший кожу с сатира за то, что его было так сложно победить*.       — Он меня раздражал, — попытался лениво «оправдаться» Аполлон, на что Артемида только фыркнула.       Воспользовавшись моментом, Эрос решил разрядить напряжённую обстановку.       — На самом деле, дядя Аид ранее был знатным любителем нимф. Помню, давно, ещё до его женитьбы, я организовал оргию. У меня был с десяток знакомых лесных нимф, и я…       — Нет, постой, — перебила его Артемида и замахала рукой. — Нас не интересуют подробности личной жизни дяди Аида.       — Это почему? — возразил Фобос, оторвавшись от своей тарелки. — Дядя Аид и десять нимф — это очень интересно.       — Я видел порнофильм, который начинался точно так же, — вставил своё слово Антерос, сказав банальность, которую можно было услышать сплошь и рядом, но в его случае, если он так говорил, значит, он действительно это видел.       На этом моменте оживился Деймос:       — Что? Фильм, в котором мужик играет дядю Аида и развлекается с десятком нифм? А он есть на pornhub?       — Наверняка доступен только с премиум-аккаунтом, — с наигранным сожалением включился в разговор Дионис и потряс бутылку с вином, убеждаясь, что она пуста.       — У Эроса есть доступ ко всему существующему порно, — ответил ему Фобос, на что Деймос заорал в сторону брата-эрота:       — Эрос, врубай!       Пока крылатый бог отнекивался, Артемида повернулась к Деймосу, глядя на него с презрением, и спросила:       — Я не понимаю, зачем тебе смотреть видео, в котором кто-то играет твоего дядю, пока рядом с ним унижаются десять женщин?       — Для приобретения опыта, конечно же.       — А как тебе такой опыт: ощущение стрелы, вонзённой тебе в задницу?       — А, уже приобрёл, — отмахнулся Деймос и резюмировал: — Фигня.       Дионис со всей силы опустил стакан на стол, расплёскивая вино и закричал:       — Отсюда поподробнее!       Пока внимание всех присутствовавших переключилось исключительно на Деймоса, активно повествующего о своих насыщенных годах жизни в Древней Фракии, Эрос посмотрел на свою жену. Психея сидела сбоку от него и, пока все надирались вином и узо, маленькими глотками пила апельсиновый сок, глядя куда-то в сторону.       Заметив на себе взгляд мужа, Психея мягко улыбнулась ему. Эрос ответил ей тем же, но в глубине души растревожился. Вся эта история с похищением, а затем спуском в Царство мёртвых, очевидно, повлияли на кроткую и впечатлительную богиню души не лучшим образом. Она пережила потрясения, которых у неё не было уже много столетий — под крылом Эроса и семьи Афродиты она привыкла, что её лелеяли и оберегали. И тем не менее, она была здесь, рядом с ним. И всё благодаря жертве Аида.       Эрос тяжело вздохнул. Он терпеть не мог быть кому-то должным, но за то, что Психея вернулась к нему, был готов отплатить чем угодно. Сама его гордость призывала его к тому, чтобы найти способ вызволить Аида из Тартара и вернуть его Персефоне. Но получится ли? ***       Персефона сидела за высоким серебряным троном перед длинным зеркальным столом. Ей и ранее приходилось несколько раз сидеть на месте Аида — нечасто, и всё же, делать это без него казалось странным и даже ужасным. Ей было тревожно даже просто смотреть на трон, зная, что его владелец сейчас не здесь и неизвестно, когда вернётся. От этого всё внутри неё холодело.       С несказанной радостью встретили её обитатели Подземного дворца — божественные братья Танатос и Гипнос, трудолюбивый садовник Аскалаф, судьи Эак, Минас и Радамант, но особенно Цербер: громадный трёхглавый пёс скулил от счастья как щенок, прыгая вокруг вернувшейся царицы и норовя лизнуть её. Персефона обняла его огромную шею, вдыхая запах густой шерсти, радостно засмеялась, а потом горько заплакала. Так радость возвращения царицы была омрачена потерей царя.       Долгие годы Персефона наблюдала за работой мужа, поэтому если приходилось его подменять, то она без труда могла это делать и исполнять его обязанности по распределению душ. Вот и сейчас, сидя на троне, она приветствовала поток душ, выслушивала судей и механически выносила решение по поводу того, куда направить душу человека. Но на самом деле её мысли были далеко отсюда.       — …царица? Моя царица? — звал её какой-то голос. Поняв, что к ней обращаются, Персефона встрепенулась и посмотрела впереди себя. На неё вопросительно смотрел Радамант.       — Да, я поняла… — рассеянно ответила она и опустила взгляд на пергаментный лист с описанием жизни и смерти стоявшей перед ней души. Пытаясь сосредоточиться, она вчитывалась в текст, но внимание постоянно переключалось на её собственное отражение на поверхности зеркального стола: в нём она видела измученную от бессонницы и тревоги женщину с пустыми глазами.       Зажмурившись, она подписала приговор и передала его Радаманту. Минас махнул рукой стражнику, чтобы тот ввёл следующую душу, но Персефона остановила его жестом.       — Стой. — Богиня весны встала с трона и медленно выдохнула. — Продолжайте пока что без меня.       В главном дворце никогда не было людно и шумно, но именно сейчас, в отсутствие Аида, Персефона ясно осознала, как здесь было пусто, и поёжилась, словно от холода. Она находилась дома без мужа всего пару дней, но ей уже было невыносимо, и царица задумалась: как же бог мёртвых справлялся здесь без неё все двадцать лет?       И тут же вздохнула, потому что ответ ей был известен: его спасала надежда. Он знал, что рано или поздно жизненный путь Коры завершится, и Персефона естественным образом вернётся домой как богиня. Но какая надежда была у неё самой?       Проходя мимо керамической кадки с подземным гранатом, Персефона от злости пнула её ногой со всей силы. Она по-прежнему винила себя. Если бы не её отчаянное желание как-то сблизить мужа и мать, если бы не та идиотская идея покинуть мир богов, этого всего не произошло бы. В злости на себя она даже заходила ещё дальше: если бы тогда она не растоптала Минту, то тем более ничего из этого не произошло. Но кто знает тогда, как бы сложились их судьбы.       Ответ знали только Мойры.       Персефона вышла на балкон, с которого открывались виды на Подземный мир на много стадий вперёд. Царство Аида отнюдь не было безжизненным, как его себе представляли многие, но тут было гораздо спокойнее, чем наверху. Душам некуда было спешить и нечего было строить — всю суету они исполнили при жизни, здесь же их ждал только вечный покой.       Покой же самой царицы, искавшей его сейчас, был внезапно нарушен шумом сандалий за её спиной, и их характерный звук (такие были только у одного во всём Олимпе!)* дал понять ей заблаговременно, кто пришёл навестить её.       — Здравствуй, Гермес, — вздохнула Персефона и повернулась к богу-вестнику, демонстрируя ему своё уставшее и печальное лицо. Гермес уже ничему не удивлялся и лишь вежливо улыбнулся, поклонившись царице мёртвых, оказывая ей честь.       — Здравствуй, луноликая сестрица. Знаю, что тебе больше всего сейчас хочется побыть наедине с собой…       — И ты прав, — поспешно перебила его Персефона. Гермес застыл, затем прокашлялся и продолжил.       — Да, но я не мог отказать кое-кому очень важному в том, чтобы сопроводить её к тебе.       Гермес ещё раз поклонился и развернулся. В дверном проёме стояла Деметра. Что ж, из всех возможных гостей мать была, пожалуй, самым наименее назойливым вариантом. Подумав, Персефона кивнула и жестом дала понять Гермесу, что тот может идти.       — Я навещу пока что Гекату. Дай знать, благородная Деметра, когда забрать тебя домой.       Деметра ничего не ответила. Мать и дочь стояли молча до тех пор, пока шаги Гермеса полностью не исчезли.       — Я хотела дать тебе время пережить боль самостоятельно, поэтому не настаивала на своём присутствии, — начала Деметра и прошла чуть вперёд, вставая рядом с дочерью. — Но в то же время как мать я не хотела бы оставлять тебя одну надолго.       — Но я же оставила тебя, — слабо попыталась «подставить» себя Персефона, на что Деметра не обратила особого внимания.       — Ты — моё дитя. Детям свойственно оставлять родителей. Это в законе природы.       Персефона яростно выдохнула и повернулась лицом к матери. В её ярких глазах горел огонь негодования, который, казалось, вот-вот прорвётся наружу и зажжёт всё вокруг.       — Тогда почему тебе было так сложно следовать этому «закону» тысячи лет до этого? Почему?!       Деметра беспомощно смотрела на дочь и не находила, что ответить. Она всегда исходила из позиции, что раз она родительница — то она по умолчанию имеет больше власти и влияния, а желания ребёнка не особенно важны. Старый, просто античный взгляд, на избавление от которого требуются годы. Либо сильнейший стресс, что она невольно и испытала.       — Потому что была слепа от глупости — такой ответ тебя удовлетворит?       — Нет, мама! — Персефона в яростном темпе прошагала вдоль зала и эмоционально размахивала руками. — Я пошла на самую жестокую авантюру в своей жизни ради того, чтобы вас хоть как-то примирить — пусть бы даже ради этого вы потеряли ко мне доверие, но обрели общий покой и уважение друг к другу. А ты, оказывается, все годы знала о некой родительской истине, но не желала ей следовать, прикрываясь теперь слепотой? А-а!       Персефона в гневе опрокинула кадку с гранатом. Керамическое покрытие разбилось, но из дерева быстро поползли новые ветви, а на их кончиках — цветы. В порыве эмоций Персефона не желала контролировать свою силу, и всё вокруг покрывалось цветением, превращая любой её гнев в торжество природы.       Обессилев от ярости, в первую очередь даже не к матери, а к себе самой, богиня весны упала на пол и заплакала, прикрыв лицо руками. Деметра тихо подошла и села рядом. Несмотря на только что пронёсшуюся между ними быстротечную ссору, тёплая рука матери на затылке подарила Персефоне немного успокоения.       — Я не знаю, что мне делать, мама, — едва слышно сквозь ладони, прикрывающие плачущее лицо, сказала царица мёртвых. — Я сама во всём виновата, и в то же время злюсь на всех, желая избавиться от ноши вины, потому что она слишком тяжёлая. Как ты меня простила? И простит ли он?       — Мне не за что было тебя прощать, — спокойно ответила Деметра. — Пожалуй, все годы твоего отсутствия и правда помогли мне что-то понять. Лучше жить той жизнью, где ты отсутствуешь по полгода, чем всё время. Поэтому, возможно, твой эгоистичный поступок принёс свою пользу. В этом ты страшно похожа на Зевса, своего неверного отца — совершать что-то, что делает многим больно, но приносит страшную выгоду.       Персефона перестала рыдать, вытерла лицо от слёз краем рукава и села. Она посмотрела на мать и подумала, что на самом деле ей бы больше польстило, если бы мать признала, что дочь похожа на неё, несмотря на все их разногласия.       — До сих пор удивляюсь, — продолжала Деметра, — как Аид смог так тебя полюбить, ненавидя Зевса всем сердцем.       — Знаешь, не очень здорово слышать от матери искренний вопрос о том, как кто-то вообще мог бы в меня влюбиться.       — Я же не об этом, — Деметра сердито покачала головой. — Ты же знаешь, я верю, что ты достойна всего самого лучшего и способна это получить. Потому что для меня ты — прекраснее всех. Но я про другое. Я тоже ныне не питаю особо нежных чувств к твоему отцу, но тем не менее отмечаю, как ты на него похожа иногда. Но я — мать. Моя любовь к тебе безусловна. А Аид стоит на другой стороне. Он выбрал тебя сам, и вряд ли не замечал в тебе этих черт. И тем не менее, встал рядом с тобой.       Персефона задумалась, к чему клонит мать, и решила, что это всё ведёт к тому, что раз Аид не любит Зевса, то и Зевсову дочь за «предательство» не простит. Но мысль Деметры шла в совсем другом направлении.       — Я думаю, всё то, что ненавистно ему в Зевсе как в мужчине и брате, он любит в тебе как в женщине и своей жене. Поэтому… он простит тебя, конечно же. Всегда прощал. Вспомни выходку с Адонисом.       Персефона поморщилась — она не любила вспоминать эту историю, тоже произошедшую в силу её неудовлетворённого эгоизма и поисках неизвестно чего.       — Кто знает, быть может, это мой поступок окажется для него последней каплей. Деметра взяла дочь за подбородок и посмотрела ей в глаза.       — Он кинулся в Тартар ради тебя. Он забрался в самое пекло к своему самому худшему врагу, чтобы ты избежала этой участи. Для того, кто любит так, не существует последней капли.       Лицо богини весны снова скривилось из-за подступивших слёз.       — Значит, я должна сделать всё, чтобы вызволить его оттуда.       — Тогда мы сделаем это вместе. Я помогу — в качестве извинения тебе. И ему тоже.       Наконец растаяв от таких обещаний и близости момента, Персефона не выдержала и обняла мать. Они должны справиться. Всегда получалось. ***       Аид пытался вспомнить, когда вообще чувствовал себя так паршиво — как смертный. Он внезапно ощутил, будто у него есть кости и плоть, прям как у человека, и каждая клеточка этих субстанций болела невыносимо, просто кричала от боли. А они всего лишь упали с каменного неба Тартара прямо на его разгорячённый жёлтый песок.       Падал он не один, Аид ещё это помнил, и обернулся в поисках виновницы его свежего заключения. Минта лежала без сознания в паре стадиев от него. Он не знал, чего ему хотелось больше — проверить, жива она, или убедиться, что мертва. Потому что было непонятно, кого он заполучил в лице Минты, попав сюда — пособницу титанов, которая сдаст его с потрохами, или же временную, пусть и неожиданную союзницу?       На всякий случай он подобрался к ней ближе и легонько дотронулся до плеча. Сначала нимфа никак не отреагировала, но потом с криком очнулась, и Аиду поспешно пришлось закрыть ей ладонью рот.       — Не сдавай нас раньше времени.       Минта невольно застыла, продолжая всё же активно вертеть глазами по сторонам, Аид делал то же самое. Но вокруг только шумел ветер между скал, скорбно завывая. Не увидев нигде опасности, Аид встал и начал было отряхиваться от песка, но увидев, сколько его вокруг, махнул на это дело рукой — песок уже скрипел на зубах и звенел в ушах, чиститься от него придётся просто постоянно.       — Я думал, здесь будет более людно, — мрачно отметил бог мёртвых, не переставая оглядываться.       — Да, тут рай для интроверта, — слабо ответила Минта, медленно вставая.       — Что?       — Говорю, рай для интроверта.       — Это для кого?       — Для таких как ты.       — Это для каких же?       — Пф-ф-ф! Занудных!       Минта поверить не могла, что отшельнический образ жизни в своём царстве привёл Аида к тому, что он не был знаком с простейшими понятиями и явлениями современного мира. Хотя, если задуматься, поверить в это было очень легко: он никогда не любил живых.       — Прежде чем мы продолжим наше неожиданное путешествие, мне хотелось бы кое-что прояснить, — сказал Аид и посмотрел на нимфу сверху вниз: — На чьей ты стороне прямо сейчас?       — Вот это подарок! — Минта прямо всплеснула руками от удивления.       — Что тебя так изумляет?       — Ты набиваешься в союзники?       — Не мечтай, — Аид даже скривился. — Если сказать честно, то мне хочется прямо сейчас раздербанить тебя на несколько частей от злости. Но если хочешь попытаться получить прощение или хотя бы снисхождение, то ты могла бы мне дать знать, что тут вообще происходит — ты же здесь не впервые.       — И если помогу, ты меня простишь?       — Нет.       — Тогда зачем стараться?!       — Как знаешь. — Аид больше не стал церемониться и пошёл вперёд к высоким скалам: если забраться наверх, то можно будет оглядеться вокруг и составить для себя общую картину.       — Лучше убей меня прямо сейчас, если у тебя есть такие намерения! — закричала Минта ему в спину. Аид никак не отреагировал. Он бы, быть может, и убил, но жаль было руки пачкать.       Пока он шёл, его вдруг догнало осознание. Персефона решила покинуть мир богов сама. Это не зловредный Зевс снова распространял на всех свою власть, принимая странные решения, не что-либо другое. Его дражайшая жена сделала это сама.       Он понимал, почему — она, в общем-то, всё доступно объяснила. Но чтобы принять факт того, что она добровольно решила его покинуть, ему потребуется время.       Благо, в Тартаре у него его теперь предостаточно.       Поток мыслей прервал нарастающий звук за его спиной. Аид обернулся и сначала увидел бегущую к нему со всех ног Минту, а за ней — огромную гору чего-то не опознаваемого с первого взгляда.       — Титан… — сорвалось с губ бога мёртвых, когда Минта с криком «Беги!» пронеслась мимо него.       Аид развернулся и сжал кулаки, собирая тени, всюду следовавшие за ним. И с разочарованием охнул.       Ни одна тень не пришла на зов.       Титан, ещё одно мгновение назад бывший столь далеко, уже преодолел расстояние между ними и встал рядом. Аиду пришлось сощуриться, чтобы поднять голову наверх и посмотреть, кто возвышался над ним.       — Давно не видел я тебя… Аидоней…       Аидоней*. Так его звали только два существа во всех мирах — те, которые нарекли его этим именем.       И если одна из них — Рея, великая мать олимпийских богов, сейчас сияла на Олимпе, то второй отбывал бесконечное наказание здесь, в Тартаре.       — И я тебя, отец.